– На устах нашего рода не первый век ходит легенда. Да только не простая легенда, а легенда о мрачной и, тем страшной, что молодой гибели, которая впредь наименовалась грешной, и вспоминается добрыми семьями едва ли, изредка. А легенда та стала быть нежеланной, ибо ведает о девушке, обменявшей судьбу на нахождение свободы и отрады на неродной земле, но, вопреки надеждам, нашедшей в чужестранных местах одну только несчастливую любовь и, о боги, так походящую на эту любовь смерть.–
***
Бежала дева молодая средь терновых кустов на поиски неопасного крова второй день и вторую ночь. Даже не думала обернуться, считав, что оглянется она тогда на прошлое и застрянет, так что бежала без оглядки и вперёд, стирая ступни в засыхающую кровь. Бежала с Востока, где перестала существовать её счастливая жизнь, хоть та и дюжину раз говорила себе, что браки по расчету в семьях богатых – вопрос, решаемый лишь временем и более никем, не уж тем более тобою. Надумала смириться, но путь ей перерезала случайность. Избегала девушка ранений, а ни на шее, ни на руках, ни в прочем теле её не стало и миллиметра открытого места, не затянутого бы толстой тканью костюма, но беда её пришла из скромного пореза щеки, кровавая капля от чего, осыпавшись на крыльцо дома, пустила корни, распускаясь невиданной прелести цветками красного цвета. И случиться тому было дано до того быстро, что она не поспела отреагировать и покрыть рану полотенцем. Весть разошлась вскоре. Люди при дворе были озлоблены, а охоту на ту объявил её собственный жених, ибо как девушка, далёкая от глупости, сбежала тем же часом. Осознала, что за магическим чудом ту из-за спины видела прислуга. Семенила ведьмино отродье по траве. Перед глазами её бежал лес, а под босыми пятами – как казнею, расцветали алые цветы новой пролитой крови. Страшилась она за оставленный след, но не помедляла, а только добавляла ходу, сбегая от участи чрез колкие и извилистые ветви, где с болью укалывались ступни. Её нашли бы по цветениям неписанной красы ликориса во мху, но колдунье так пожелалась свобода и смерть позже, что та не унимала бега и в свете дня, и в ночи, лишь бы спастись от человеческого зверя, но в плате за продленную жизнь попадаясь в тихий капкан другому. Выгребла девушка на травянистый берег реки, как оттоптала все ноги в мозоли и раны. На берег чудный, где лились во́ды, что дева, приклонившись, хлебнула, загребя влагу в лодочку рук. Да только наскоро её внимание отвлёк кустарный шум, из которого к голубой реке вышел мужчина тёмного волоса и небогатой одёжки, приведший за собою коня на питьё, что удерживался потрёпанной на времени лет уздою.– Извините, леди, Вы ранены?
Очи парня с боков завидели бледную даму, и тот любезно отметил худое здоровье восточной гостьи, поднимая в ней дрожь.– Слегка.
Печальная жаждой воды и бренным умом, она оказалась не хороша на длинном слове, этим-то даже в горемычный час ведая незнакомому всю строгость лет, когда была воспитана. С детства несвободная. С детства без права выбирать. Как бы оно не виделось другим, несвоевольная колдунья померкла жалостью к себе. Но едва только просьба к незнакомцу о приюте на малый срок вышла изо рта той, первые румяна залегли на её щёки. Согласие мужчины подалось с промедлением, мерностью, лишь когда конь его испрямил шею, досыта напившийся речной влаги. Воротились до дому те уже не в немую одиночку, а под руку с девой, излишне неудобно помалкивающей для её благодарных чувств. А всё лишь потому, что издавна выученному хладнокровию вовек не воротить его утерянных эмоций.***
Дни шли, а зори всё более теряли яркости, точно о чем-то говоря. Девушке не вручалось кинжала и ножа, а жизнь её текла в упокоении и уходе за цветком из её собственной плоти, когда та окропила землю у порога спасителя в знак благодарения. Мужчина тот был скрытен и не одаривал взятую под опеку великим вниманием, пропадая по рабочему делу, и то единственное то, что далось обузнать девушке – одно его имя – Фёдор. А по деревням в те сутки вовсю распевался слух, что едут на них пары коней от человека высокого сословия. Что ищут они ту, кто сбежала и вынесла с собой угрозу для сотен невинных. Донеслась молва и до диковинной девы, что выдало из неё один лишь тяжкий вздох, ведь только поняла та, что мольба её о жизни хоть на тройку будущих дней Всевышним выполнена, а час оплаты пришёл так скоро, как его не ждали.– Время мне пойти в последний путь, Фёдор...
Кровь в тоске обливала сердце невиновной в своём даре.–... За тобой пришли, душа моя?
Льдина в волнах его голоса, огниво в тёмных глазах и её последовавший робкий кивок, обмешанный с последнею женской волею.– Пройдем со мною к той лесной реке, где сыскал меня в первый раз. Исполни последнее желание, прежде чем до нас доберутся.
***
Хмурились им обоим ветра, поднимая на речном водоёме чуть пенистой белизны. Обеспокоилась и погода, словно предвестником ступающей на пяты смерти.– Сегодня здесь иначе, Фёдор.
За один поворот к нему та свиделась с преспокойным ликом обладателя её отрадного пристанища, на пока оба подавали себе осознание в мыслях: время утекает от них, и пора покончить со всем сущим, что было рождено ими вместе.– Я могу попросить тебя взять на себя грех? Убей меня на этом же самом месте, где люди жениха моего зайдут в тупик, ибо мой путь из цветов оборвётся. Это даст тебе за надобностью лишний час. Вырви с корнем, изрежь и закопай все цветы, что достались по твой дом от меня, убей тот, что я вырастила и ни о чём не думай. Закопай меня на ближнем кладбище с одним только безымянным крестом.
– Велишь убийством пойти против воли Бога?
– Убей меня, ведь на то моя последняя воля. Не хочу я скончаться при муках и взглядах мерзких человечьих душ, я желаю умереть от рук того, кто одним днём подарил мне жизнь.
И за мужчиньей пазухой тотчас же окликнулся повязанный на шею кинжал, что приударил о плечо того и сия мгновениями сорвался оттуда его крепкою ладонью. Улыбка лёгкости поразила его рот.– Один удар, душа, один лишь удар.
Да и сблизился тот с нею за шаг, пожимая рукоять кинжала в руке своей, а второю из них издержав колдунью за спину. Дух ведьминого дитя перехватило от ожидания погибели.– Прости меня, что подвергла опасности.
Дева вытянулась вперёд к нему, ухватываясь за чуждые щёки, и собственными губами сливаясь с парнишьими, такими же – глушила она этим крик свой негромкий, благословляя проклятым поцелуем спасителя, пока вдруг не вздрогнула, пока не всколыхнулась под ногами её трава, пока переданная крови струя не стекла по подборок мужчине. Сталь ударила по самое её сердце, обрызгивая светлую рубаху Фёдора, да посыпясь по его запястьям. Рухнуло девы тело на землю, а лужею под ней мгновенно распались алые цветы смерти. Взрослись они и на руках, одеждах живого грешного, прогнались под кожу корешками. Присел он на корточки перед расцветающим под нею цветочным даром, обхватывая пучок цветений и намериваяся взять его с собой, обпёр мёртвую о себя, да поволок обходным путём, боле не чуя биения сердце посторонней.***
– Легенда гласит, что с собранными от места её смерти ликорисами Фёдор наведывался к той на кладбище, скрася похоронное место её хоть какой-то яркостью. Люди жениха так и не разыскали уже уложенную в земле, воротившись безрезультатно. Доселе так и неизвестно знакомому с историей этой человеку, выдумка ли это, либо душевное повествование, вынесенное на чьи-то уста из реальности, но коль тебе доведётся встретить на пути своём девушку чёрных волос и плачущих глаз, что обхватила букет ликорисов, не беги от неё. Не желает зла она тебе, а только ищет новый кров, коим ты сможешь для неё стать. –