— Ребят, может, сыграем в мафию?
Двенадцать человек, прежде как-то неохотно и вяло сидевших в полуночной тишине после съеденного торта и выпитого чая, сразу оживились после этого предложения.
Бомгю, на лице которого уже играла азартная улыбка, мешал карты знаменитой карточной игры.
— Чур я ведущий, — с мягкой улыбкой произнёс Бан Чан, подняв руку вверх. Никто не препятствовал: если они играли в мафию, то Бан Чан с вероятностью девяносто процентов становился ведущим. Он хорошо знал правила и, будучи самым старшим и наученным опытом, умел следить за шулерами. И, конечно же, не допускать, чтобы кто-то подглядывал.
Бомгю отдал ему перемешанные карты, а сам сел рядом с Тэхеном, который подвинулся, чтобы дать место другу. Все в предвкушении смотрели на Чана, ходящего от угла к углу и предлагающего взять карту. Все, после того, как смотрели, какая же им роль выпала, сразу прятали её куда-нибудь под ногу или просто клали рубашкой вверх на пол, стол или любую другую поверхность, какая только была ближе всего.
Кай уж слишком очевидно заулыбался, получив свою карту; Минхо с холодной решительностью сохранил каменное лицо и положил карту на пол; Феликс взглядом анализировал чужие выражения, стараясь уже в самом начале что-то выяснить и определить; Ёнджун почему-то злорадно потёр руки, а Субин, наблюдавший за ним, подозрительно прищурился. Ёнджун лишь отправил ему воздушный поцелуй и подмигнул.
— Все посмотрели свои роли? — Чан встал в центр с телефоном в руках, чтобы был хороший обзор, и дождался всеобщего одобрения. — Тогда… Город засыпает.
Все погрузились в молчание, закрыли глаза и терпеливо начали ожидать команд.
— Просыпается…
***
…Мафия.
А ещё люди с бессонницей, проститутки и страдальцы, работающие на ночной смене.
Да много кто просыпается, если так подумать.
Если вы думаете, что ночью жизнь резко замораживается, становится пустой, то, ох, вы сильно ошибаетесь.
Ведь ночная жизнь ни капли не отличается дневной. Своей энергией. И в то же время она совершенно разная.
Ночью за городом необходимо приглядывать. Под своим тёмным крылом она прикрывает самое большое количество преступников, головорезов, мошенников и насильников.
Мафия никогда не спит: она вечно оставляет следы и подсказки, а после увиливает в последний момент, оставляя взволнованную милицию в дураках. И найдут только очередное мертвое тело с красной розой в холодной остывшей руке — фирменный знак Сеульской мафии, которую полиция уже год как поймать не может.
Люди негодуют, а полиция с мрачной усмешкой шутит о том, как же богат этот дон, что ему не жаль потратиться на розу для каждой своей жертвы.
Да, у полицейских своеобразный, несмешной юмор.
Субин опасается, что ещё немного — и он окончательно закончит свой переход в полицейского, то есть начнёт так же несмешно шутить и смеяться с подобных шуток. Но пока что он только ловит испанский стыд с юмористических способностей своих коллег.
Поэтому Субин предпочитает работать один. Ночные обходы на машине в полной тишине — это именно то, что нужно после долгих отработок с пистолетом, от которых голова начинает кипеть, и работ с базами данных. После такого и задница становится плоской, и мозг разглаживается, и все извилины просто заполняются этими бесконечными фотографиями преступников, их порядковыми именами, датами рождения и так далее. А всё это еще и смешивается с отдающейся в почти оглохшем ухе дробью пистолета и приказами тренеров, которые не знают, что такое «говорить тихо». Сплошная нервотрёпка.
В последнее время убийства стали часты в их городе. Весь Сеул трепещет о мафии, которая, по слухам, не хуже некогда славившихся испанской и русской. А сомнения в том, что все последние убийства, о которых трещат все новостные сводки, дело рук именно этого — или этих — дона, нет. Просто из-за этого дурацкого отличительного признака в виде розы.
Субин не замечает на себе взгляда из-за угла, обладатель которого буквально пожирает глазами полицейского. Незнакомец облизывает губы, вымазанные в персиковом бесцветном блеске, и сладко причмокивает, замечая то, как же прекрасно тело молодого работника спецслужб. Не у каждого полицейского такое тело: многие всю жизнь просиживают зад за компьютерами, так и не добившись повышения. Их не волнуют большие аферы, ведь они не занимаются такой грязной работой.
Другие же, ох, Ёнджун готов расставить свои ноги перед такими: самоуверенными, сильными, подкаченными. Перед теми полицейскими, что участвуют в перестрелках и надевают наручники на руки (Ёнджун был бы не против, если бы на него тоже их надели). Перед теми, что уверенно берут преступника и грубо, без колебаний прижимают к капоту машины, произнеся фатальное: «Вы арестованы». Енджун буквально тёк от такого, хотя сам он помогал этим самым преступникам избежать наказания, отвлекая полицейских на себя.
Впрочем, расставлять ноги — это его работа.
Ёнджун думает о том, что перед этим парнишкой он и правда не против был бы прогнуться, однако не сейчас. Его миссия — отвлечь полицейского, а не совратить, чтобы у дона было достаточно времени на очередное убийство. Не сказать, чтобы Ёнджуну нравилась эта работа, однако она давала много прибыли. И после того, как ему отдадут его честно заработанные деньги, Ёнджун ещё долго сможет не строить из себя недотрогу или самца-альфонса, чтобы выжить.
Лучше уж быть отвлекающим маневром, чем реальной шлюхой.
Ёнджун медленно, на цыпочках подходит сзади к Субину, который что-то высматривает в конце длинного тёмного коридора между двумя домами. Освещение тут плохое, так что пареньку приходится знатно напрячь зрение, чтобы выследить пару крыс среди мусорных баков в самом конце коридора, где дальнейший проход закрывается железным сетчатым забором. Почти как в тюрьме. К тому же так же холодно и противно.
Привычными движениями Ёнджун подходит сзади и оглаживает пальцами плечи, заставляя Субина вздрогнуть и обернуться. Но Ёнджун быстрее: он уже у другого плеча, а после мягко толкает Субина в грудь и прижимает к каменной стене, пальцами пробегаясь по форме.
— Малыш, расслабься, — шепчет на ухо нарочито томным голосом Ёнджун. Его лица не видно в почти полной темноте, зато Чхве видит, в каком непонимании и страхе стоит полицейский. И это именно то, чего и добивается Ёнджун.
Чхве осознаёт, что ниже своего «пленника», только позже, но это не мешает ему совращать его. Колено Ёнджуна вбито между ног Субина и надавливает на промежность
(Ёнджун чувствует, что размеры за формой скрываются приличные, и еле сдерживается, чтобы тут не снять штаны с полицейского), тихо хихикает и продолжает нагло облапывать тело полицейского, как вдруг…
Ёнджуна резко переворачивают лицом к стене и заламывают ему руки за спину. Не так больно, как ожидалось, но всё равно неприятно.
Чхве тихо стонет от боли, ибо каменная стена ощущается на щеках далеко не как перьевая подушка или сладкая вата. Ёнджуну никогда даже пощечину не давали, а сейчас такое…
Как грубо.
И чертовски горячо.
— Разве ты не знаешь, что в этом районе строго запрещена подобная деятельность? — тихий низкий голос полицейского отдаётся мурашками по всей коже. После Ёнджун слышит почти сразу же тихий металический звук: на его руках застегнули наручники. Они несильно упираются в кожу Ёнджуна, но не позволяют делать ему движения так же свободно, как и прежде: любое неповиновение грозит болью в запястьях и отметками на них же. А он так и не исполнил свою миссию до конца.
— Ох, да?.. — глупо отзывается Ёнджун.
— Да. Увы, но мне придётся отвести тебя в участок.
Ёнджун судорожно пытается найти выход из ситуации, пока его ведут к полицейский машине, и он почти слышит, как шестеренки крутятся в голове в попытках найти решение.
Чхве окидывает взглядом мужчину, который уже открывает дверь машины и готовится запихнуть Енджуна внутрь. Тот бегло скользит глазами по форме, цепляется за бейджик с именем «Чхве Субин» и уродливой фотографией на нем. В жизни Субин намного красивее. Намного.
Ёнджун не планировал сегодня продолжать свою карьеру шлюхи, ведь его смена закончилась. Ну ничего, за этот свой выпад он попросит премию — а потом исчезнет навсегда, чтобы больше
никогда этим не заниматься.
Может, даже заберёт этого Субина с собой… Нужно ему сначала понравиться, конечно, но в этом плане он в себе не сомневается.
Ёнджун идёт на неоправданно рисковый шаг: ногами цепляется за ляжки Субина, заставляя его подогнуть колени и упасть на пустые сидения, а сам, ловко увернувшись в тесном пространстве, оказывается сверху, седлая Субина.
Ёнджун игриво улыбается своей победе и прижимается задницей к Субину, тихо, но пока что притворно постанывая себе под нос, как настоящая шлюха, какой он и должен сейчас выставлять себя. Какой он, фактически, и является — правда, лишь на словах. Но не Ёнджун выбирал себе такую работу: мафия взяла его под своё крыло, и теперь он стал ночной бабочкой, которая манит, но в последний момент ускользает из рук, оставляя в простаках. Своей задницей Ёнджун торговал не так часто, если так подумать: только в самом начале, когда он пришёл в бордель
именно ради того, чтобы найти работу. Тогда он был в отчаянии и хотел лишь одного: выжить. Только первые две недели он продавал своё тело, чувствуя себя отвратительно от факта того, что им пользуются все, кому не лень, все извращенцы этого города. Факт того, что он сам становится не лучше их, заставлял Ёнджуна иногда плакать в подушку от своей незавидной судьбы. Никто никогда не полюбит его такого, потому что он уже зарекомендовал себя как проститутку, дающую всем направо и налево.
Но потом пришёл он, Дон Кан Тэхен и его помощник Ли Минхо, которых заинтересовала личность Ёнджуна. В обмен на чуть более кровавую, но хотя бы не развратную работу за приличные деньги они вызволили Ёнджуна из борделя и неплохо обустроили его на пару лет.
Но их «контракт» кончался уже следующим днём. Ёнджун мог продлить его и продолжить жить припеваючи, но и криминал в его жизни ему тоже надоел. Он был сообщником убийств, которые он
буквально прикрывал своей задницей, и если бы не деньги, Ёнджун ни за что не согласился бы.
Но Тэхен с легкостью отпустит его, он был уверен. Просто потому что он, несмотря на свою профессию, всё-таки был хорошим человеком.
Пока эти мысли играли где-то на подкорке сознания Ёнджуна, он уже расстегивал чужие штаны, похабно улыбаясь и впервые за всю свою «карьеру» чувствуя реальное
возбуждение. Не простое чувство, что ему так
надо сделать, потому что это его работа, а
желание отсосать этому Субину, залезть на его член, лечь под него и довести его до такого состояния, когда он не сможет отказать Енджуну в осуществлении его грязных фантазий.
Поэтому Ёнджун применяет всё своё очарование, чтобы соблазнить Субина: смотрит исподлобья невинными глазами в чужие — сконфуженные, прищуренные, пока языком вытворяет нечто такое, из-за чего тот же самый светлый взгляд начинает мутнеть под напором слишком сексуального, слишком горячего, просто слишком Ёнджуна.
Он облизывает встающий член сквозь нижнее белье, делает вид, что сейчас его снимет, а потом трется щекой о кончик, торчащий через белые боксёры. В запертой машине становится жарко, а Субин уже откровенно стонет, позабыв о своём социальном статусе и о том, что он, кажется, планировал отвести шлюху в участок. Теперь это не имеет значения: Субин рукой оттягивает свои волосы и легонько толкается в лицо Ёнджуна бёдрами, как бы призывая его уже закончить издевательства и поступить к делу.
И кто Ёнджун такой, чтобы отказать?
Со скреплёнными сзади руками работать тяжелее, но Ёнджун проходил и через такое. Чуть медленно, но резво он все-таки стянул боксёры с эрегированного члена Субина, который теперь стоял во всей своей красе перед лицом Ёнджуна, чуть ли не пускавшего на него слюнки. Чхве прикусил губу перед тем, как начать действовать.
На первый игривый поцелуй Субин отозвался тихим стоном и вновь оттянул свои волосы, явно не зная, куда деть свои руки. Ёнджун помог бы ему в этом, да только вот его собственные руки скреплены за спиной, а рот занят. Остаётся лишь взять в рот глубже, но не слишком, чтобы Субин сам потом насадил Ёнджуна на себя и заставил его отсасывать глубже.
Чхве стоном пускает гортанную вибрацию по члену, чуть не давясь им, —
о господи Боже, он и правда огромный — когда Субин всё-таки берет его за волосы и принуждает его делать глубокий горловой минет. Не сказать, чтобы Ёнджун против: он чувствует странное возбуждение, электрическими зарядами расползающееся по телу от того, как на первый взгляд робкий полицейский позволяет себе быть грубым, хотя тот даже при задержании аккуратно закрепил наручники на руках пленника. Стоны Субина разносятся по небольшой машине, кажутся слишком громкими, но в то же время призывающими к действию.
— Блять… — стонет Субин, в очередной раз толкаясь до глотки Ёнджуна, пока тот чуть не давится. Но он вовремя выбирается из чужой хватки, чувствуя, как пара волос остаётся в кулаке Субина. Неприятно, но терпимо.
Полицейский вопросительно смотрит на заключённого, пока тот медленно и крайне неуклюже из-за скрученных рук пытается снять с себя облегающие брюки. Субин стеснительно, прямо как некоторое время назад, мнётся, глядя на эту картину, но буквально через пару секунд резко, но в то же время аккуратно укладывает Ёнджуна на грудь, заставляя его выпятить зад, и звонко шлепает его. Контраст просто крышесносный: Ёнджун выгибается в несдержанном стоне, разводит ноги, делая снятие одежды более доступным, и Субин бесстыдно пользуется этой возможностью. Из кармана Ёнджуна на пол выпадает смазка в небольшой упаковке, клюквенная, которую Субин незамедлительно поднимает в руки и пару секунд молчит, рассматривая тюбик. Только после этого его губы расползаются в озорной, слегка самодовольной улыбке.
— Так ты готовился к этому? — спрашивает он, одним движением открывая тюбик. От этого звука Ёнджун сразу воодушевляется и слегка ерзает, но сразу же замирает в немом стоне, когда Субин вставляет сразу два пальца.
— Нет, я… — тихо бормочет Ёнджун, краснея от стыда и до этого невиданной потребности оправдываться, но его затыкают резким движением вглубь, достигающим самой простаты.
Ёнджун почти плачет от того, насколько это
приятно: кажется, ни у одного из его клиентов не были такие большие пальцы (что уж говорить о тех, у кого даже член был меньше). Безуспешно метаясь в попытках насадиться глубже, получить больше, чем есть сейчас, Ёнджун тихо постанывает себе под нос, краснея, как никогда раньше. Всё его лицо буквально горит, в глазах начинают появляться слёзы, а сам Ёнджун чувствует, что долго он не протянет. Это доказывается очередным тихим стоном, когда Субин добавляет третий палец.
— Ты знаешь, что испортил мои планы? — Субин двигается рвано, задевая простату с каждым своим движением, а Енджуну не остаётся ничего, кроме как тереться щекой о поверхность сидения. — Я должен был следить за окрестностями, но ты всё испортил. Как хорошо, что это был последний район, за которым мне нужно было посмотреть.
Субин в последний раз надавливает особенно сильно, перед тем как выйти из Ёнджуна и оставить его, горячего, тяжело дышащего и возбужденного до мурашек по коже на сидениях. Без Субина рядом становится холодно, без его пальцев — пусто и неприятно, но это ненадолго: едва Ёнджун успевает опомниться, как Субин толкается внутрь по самые яйца, и Ёнджун головой упирается уже в дверь, стараясь разглядеть что-то сквозь слёзы возбуждения.
Движения размашистые, грубоватые, но Ёнджун ловит кайф от каждого попадания органа по простате. Ему не стоит притворяться, чтобы громко стонать: член Субина делает всю работу самостоятельно, и никакая имитация тут даже и не нужна, ведь Ёнджун не может сдержать стонов, как бы он ни хотел.
Спустя время Субин резко, не прекращая двигаться, открепляет руки Ёнджуна, и те оказываются на долгожданной свободе: на них остались красные отметины, которые на удивление красиво выглядят на руках Ёнджуна, но сейчас это не имеет значения. И почти в тот же момент Субин переворачивает парня на спину, чтобы снова войти в него до самого предела и впиться в губы влажным поцелуем, взять за волосы мальчишку и продолжить трахать его, как в последний раз.
Без какой-либо нежности Субин грязно целовал Ёнджуна, а тот бессовестно стонал в поцелуй и хватался за форму, облегающую тело Субина —
господи, его тело наверняка ещё более прекрасное без этой идиотской одежды. Ёнджун не упускает моментов, когда его губы не соединены с другими, чтобы громко простонать и попросить Чхве не останавливаться никогда, ни за что в жизни, чтобы назвать его самыми грязными и, возможно, слегка стыдными прозвищами, на какие бы Ёнджун никогда даже взгляд не кинул, будь он в здравом уме.
Но он не был в здравом уме.
Из него впервые вытрахали всё, что можно, и никакой секс в самом дорогом номере борделя не был сравним с этим — на маленьких задних сидениях полицейской машины. Если до этого какая-то совесть и самоуважение ещё присутствовали в Ёнджуне, то сейчас он потерял всё. Был только Субин и его член глубоко внутри задницы Ёнджуна, был только Ёнджун, который кайфовал от всего, что происходит, желая, чтобы это повторилось не один раз.
Разрядка приходит неожиданно. Ёнджун не думал, что может кричать так громко, и уж тем более не подозревал, что будет делать это из-за оргазма, но едва его силы приходят к концу, он обмякает на сидениях. Субин кончает незадолго после этого, выходя из Ёнджуна с характерным хлюпом. Кажется, кому-то придётся почистить машину…
Субин глубоко дышит, весь потный, но всё равно красивый. Возможно, сонный из-за усталости Ёнджун идеализирует его образ в полицейской форме после секса, а может, Чхве и правда до этого был не до конца честен с собой.
Он не хочет один только член Субина, он хочет
всего Субина.
Но полицейский от неожиданности испуганно вздрагивает, когда его рация начинает шипеть и издавать неприятные звуки. С Субина сразу же слетает весь пафос, и он тревожно отвечает коллеге, а Ёнджуну абсолютно по барабану. Даже если их слышали, он ни о чем не сожалеет. Это был лучший секс в его чертовой жизни, о чем тут вообще можно жалеть?!
— Субин, где ты был?! Прямо в твоём районе обнаружено тело! — говорит шипящий голос из рации, который приводит в чувство Субина. Тот то краснеет, то бледнеет, но тут же натягивает на себя штаны и тревожно оглядывается.
— Я уже иду!…
Рация перестаёт издавать неприятные звуки, а Субин лишь ненадолго задерживается на Ёнджуне, осматривая его, полуголого и бессильного, слегка нахмуренным взглядом. По итогу он открывает дверь и строго приказывает:
— Сиди здесь!
Ёнджуну остаётся лишь устало посмеяться в спину уходящему полицейскому. Ведь после этого он уже ни за что не уйдёт.
***
— Победила мафия! — регламентирует Бан Чан, когда игра заканчивается, и Минхо с Тэхеном дают друг другу пять. Только Кай выглядит слегка расстроенным.
— Меня вообще в первом кону выкинули!
— Ты был слишком очевиден! — давится от смеха Феликс и сдает свою карточку ведущему, чтобы смешать их для новой игры.
— Это просто нечестно! — негодует Субин, смотря на Бомгю с самым оскорбленным выражением лица.
— Что нечестно?
— Да меня вечно проститутка останавливала! — возмущается Субин, активно жестикулируя и показывая своё недовольство. — Она мне все мозги выебала!
— Причём в прямом смысле, — с улыбкой замечает Тэхен.
— Какого хера? — не замечает Субин, погруженный в свои внутренние волнения. — Разве проститутка не работает на город? Почему она тогда была за мафию?! Каждый гребанный раз она приходила ко мне!
Ёнджун еле сдерживал смех, наблюдая за тем, как Субин распинается перед целой аудиторией людей о том, что его наебала какая-то там проститутка. Будучи виновником торжества, искренне наслаждался тем, что натворил. И за свои поступки Ёнджун отвечать не собирался.
Ведь это всего лишь игра, верно?
— Покажите мне этого гения, я его своими руками уложу!
— В кровать? — пошутил Ёнджун, игриво подмигивая Субину. Тот раздраженно закатил глаза в ответ. Уж слишком близко к сердцу принял Чхве свой проигрыш проститутке… — Я это был, Субин. А что?
Субин поднял серьёзный взгляд на Ёнджуна, и тот впервые за всю игру понял: всё-таки он влип в плохую историю, когда только начал бесить Субина. Ничем хорошим это не могло окончиться!
— Беги, Ёнджун, пока я тебя еще не прикончил.
