Чашечка

      Старая фарфоровая чашка давно стояла на неуютной полке шкафа в окружении другой посуды. Теперь о ней вспоминали только по праздникам. Раньше чашечку любили, но со временем поменяли на новый сервиз. Однако у неё всё ещё было жилое место, назначение в мире и неплохая компания.       Один момент изменил ее жизнь. Любопытные детские руки залезли в шкаф. Маленькие пальчики начали увлечённо ощупывать каждого обитателя полки, горящий взгляд изучал каждый рисунок, а на круглом румяном лице, озарённом полуденным солнцем, играла беспечная улыбка. Этому существу было интересно, ужасно интересно.       Катастрофа случилась секундой позже. Когда шустрые ручки толкнули бедную чашку, и она с тихим звяканьем упала на пол, расколовшись на две части. Потеряла свою вторую половину. Стала бесполезной.       Чашечка не сразу осознала, что именно произошло. Некоторое время она просто лежала, разбитая, одинокая, беспомощная. Сначала ей показалось, что ничего не случилось, что она все еще целая и вскоре вернется на полку, в компанию скучающих подруг. Более того, теперь она могла видеть чуть больше. Теперь ее окружали не тесные стены полки, пропитанные сладковатым запахом дерева, а широкое пространство, заставленное мебелью. Был там и хорошо знакомый чашке стол, который теперь представал с другого ракурса. Резные часы с кукушкой, висящие на двери, тихонько тикали. Мир вокруг выглядел огромным.       До того момента, пока маленькая ножка резким движением не отправила несчастную чашечку под шкаф. Точнее не чашечку, а только один ее осколок — второй остался лежать на том же месте, равнодушно взирая на кухонную утварь. Осознание произошедшего пришло и ему, но даже это совсем не потрясло его. Второму осколку было просто все равно. Все равно, что теперь он бесполезен, что совсем скоро его хладнокровно кинут в зловонное мусорное ведро и что в принципе теперь он лишь осколок, оставленный без второй своей половины, лишь остаток от чашечки.       Первому осколку резко стало больно. Оказавшись в темноте, в коконе из склизкой пыли, эта часть чашки поняла, что теперь она — лишь фрагмент. И от этого стало жутко. Ощущение липкого холода забралось в каждую часть отколотого кусочка, в каждую ямочку в прошлом изящного узора.       Но больше всего чашечку потрясло другое. Отсутствие ее второй половины. Тягучее, давящее, всеохватывающее одиночество, сжимающее цепкими пальцами и отказывающееся отпускать. Это было что-то совсем новое для простой чашечки, что-то очень сложнее и высокое, но при этом невыносимо мучительное.       И от этой тоски ей хотелось выбраться из своего темного и затхлого уголка под шкафом, пусть даже ее и найдут люди, пусть даже ее и просто унизительно выкинут — но там она снова встретит свой второй фрагмент и хотя бы иллюзорно станет целой. Или даже просто увидит его — это было уже не так важно.        Однако никто ее не находил. Чашечка все лежала на том же месте, покрытая пылью, окутанная темнотой и безжалостно съедаемая тягостной покинутостью. Почему так больно? Почему так страшно? Ведь она всего лишь чашечка, обыкновенная, примитивная фарфоровая чашка, которая просто стояла на полке и изредка помогала хозяевам в чаепитии. Странно, очень странно...       Так она и лежала под шкафом несколько дней, недель, месяцев, лет... Чашка не поняла, сколько именно прошло времени, но в один день ее нашли. Хозяйка, делавшая уборку, случайно достала ее из укрытия. Подняв осколок, она даже огорчённо вздохнула — кажется, она даже любила эту чашечку, когда та ещё была целой. Но теперь чашка уже давно разбитая, а держать дома осколки глупо, поэтому вскоре фрагмент оказался среди мусора.       Чашечку кинули резко, поэтому она разбилась ещё на несколько частей. Странно, но боль отпустила, на миг сменившись беспечным удовлетворением. Чашечке уже не было больно или страшно, она уже не тосковала, ей просто стало абсолютно все равно, она совсем ничего не чувствовала. Теперь фрагментов гораздо больше, и теперь они действительно — только лишь беспомощная горка осколков, скрытая в куче мусора.        Чашечки больше нет. Одиночества и тоски больше нет. Ничего нет, разве что пустота.