"As the pain sweeps through,
Makes no sense for you."
...."No one can blame you For walking away".... "Don't tell me truth hurts little girl, cause it hurts like hell!"..."A love that will last
Within your heart."
Он смотрит на Сару, на неë из хрустального шара. Его прекрасные глаза, узкий и глубокий взгляд; уязвимая лëгкая фигура движется тоскливо и вяло, мерцание, блеск жемчужины под куполом моря, тоскливый танец потухающего белого огонька. Пальцы Джарета тонкие, грубая кожа, наждачная бумага вводит скабрезно по хрусталю, по хрупкой прозрачной плоскости; Сара внутри шара и еë лицо так близко, круглое и красивое – он может подвести его, обхватить, раздавить; неловкая "о", отверстие, щëлка меж маленьких, пухлых губок; он держит еë за подбородок. Не сдавливает, с привычной легкостью, – жестко и усердно. Сара может сбросить его касание встряхнув головой. Но она этого не делает. Поднимает голову выше и крохотный, тонкий подбородок задирается; это маленький, налитый холодным синим светом треугольник. Сара не противиться, она не смотрит на него. "Она меня не любит." Джарет – высокая и бесчувственная глыба, изваяние шута в обезображенной маске снисходительного презрения. Сара ощущает его прикосновения точечными покалываниями: острая дуга, обвивает еë ключицы, вьется, щекочет, у Сары мурашки бегают по всему телу. "Я еë пугаю". Но Саре не страшно. Она не так уж удивлена, она устала бояться, она забыла какого это – трястись, таращить глаза, затаивать дыхание (и так дышать тяжело, трудно, раз - вдох, и два - выдох); таращить большие, с остекленевшим взглядом глаза рыбы. Это утомительно. Сара осталась тут – Лабиринт поглотил еë, она растворилась, исчезла среди стен, задохнулась вековой пылью. Изящная, аккуратная, украшение, перстень на его безымянном пальце. Сара сделала выбор и жизнь еë превратилась в один сплошной, болезненный и долгий страх, переживание этого страха – он не разрешается, не держит палец на курке и не читает приговор. А Сара не кричит, она не ищет выхода, она ничего не видит; она боится пассивно, постоянно, всегда. Сара виновата, она никак не обороняется. "Разве она может мне противиться?" Сара не пытается бороться. Агония прошла, утихла; подавлена в груди как гадина, мерзкая и скользкая – никчëмная. Сара не чувствует себя живой, она не хочет жить: мечтать, разбивать лицо об крошку неосуществимых мечтаний; мозоли и язвы несправедливости, глобальной и мировой – не заживают. Сара не хочет больше ничего, быть смиренной тенью, глухим дыханием, таким спящим и мягким как шорох праха под ногами; быть миганием в своих темно-зеленых радужках, тенью отчаяния – испитой, с загадочной улыбкой, застывшей на высохших губах. Ей тихо и спокойно; на груди будто бы сидит большой чёрный кот. Тепло, Сара зевает. Под куполом моря, в прозрачном шаре, за витиеватой решëткой. В плоскости его прекрасных глубоких глаз, сощуренного, умного взгляда. За дверью его хрустального дворца. Шпиль касается чёрных облаков, лакает синеву. Сара живёт в его угрюмом замке. В королевстве зеркал, в королевстве кривых. Джарет окружает еë; он тянет к ней руки и останавливает их возле еë лица. — Милая девочка, бедная девочка, — Он может трогать еë, она ему принадлежит. Сара знает это, она делает безучастный вид, потому что не хочет этого показывать; не хочет об этом думать. Но Джарет не умеет еë трогать; так, чтобы не вызывать волнения, чтобы еë кожа, мягкая и бархатная, не покрывалась мурашками и чтобы она не смотрела на него так отрешëно, с немым вопросом. Сара не осуждает. Она просто не привыкла к нему, все еще не привыкла. Дрожь в еë теле согревает, воздух такой плотный, давит; Джарет перебирает пряди еë волос. Он произносит отдаляющимся, разительным шëпотом: — Сокровище. — И Сара снова теряется. Он смущает еë. Она кусает губы, он кажется красивым, Джарет знает, что хорош собою. Но Сара знает, что он ужасен. Джарет внушает ей ужас: пронзительный, пленительный, страстный; тот, что выбивает из глаз слëзы и вынуждает причитать – Сара не помнит как молится. Джарет внушает ей ужас, он необъясним и исходящее от него очарование чревато; гнилое, душное, оно прожигает. Сара чувствует себя пепельницей и от его головы, в копне его светлых волос – их взъерошенной, хаотичной короне, – спрятан огонь; это смутное, грязное сияние, которое убивает. Кожа его перчаток, кожа не похожая на плоть, кора, на ней остался холод бетонной плитки; руки – стены Лабиринта. Сара боится Джарета, не выражая страха. Боится сама по себе, потому что так надо; это как должное. Он заставляет её думать, что она не ошиблась, что он любит её. Но эти слова ядовитые и их послевкусие горчит, его любовь не милосердна. Сара чувствует еë – кажется еë, эту пудовую, рванную, ребристую любовь; плод, чей груз упал ей на плечи. Распустился, корнями в мозгу через уши и открытый рот, его обжигающие плющи, сяжки, изучают еë тело. И снова щекотно. Саре смешно. Она видит еë – любовь, любовь Джарета, она противная; Сара не любит щекотку. Сара не верит в эту любовь. Сара не верит в то, что поступила правильно. Джарет привёл еë сюда, он казался гостеприимным; он говорил, что в Подземелье будет лучше и еë желания обрели форму. Но Сара хотела не этого, Джарет понимает всë по своему. Сара просила покоя, и вот она – беглянка, осталась здесь, переходит из одного зеркала в другое, широкое, белесое, через ласковые лоскуты паутины и бледный блеск драгоценностей. Сару водят по пустотам, местам бутафорным, заставленным ужасающими декорациями, плотными и возвышающийся в небо со скоростью мыльных пузырей. И всë в его замке, она вся, вся в королевстве зеркал, у Джарета в руках. Теперь ей не бывает скучно и одиноко, сердце – еë такое глупое сердце – бьëтся так быстро; и каждая еë новая мечта рождается в глубине его глаз. Сара хотела заглушить боль, чтобы она пропала; чтобы не зудела внутри раздражающим напоминанием. Грусть, сожаление, ком, жвачка, которую нельзя проглотить – у Сары распухли глаза и горло от страданий. Джарет сделал еë куклой, милой и улыбающейся, в воздушном белом платье и яркими тенями на веках – шлюха! красятся шлюхи! Тоби кричал на неë из коридора, подсматривал в комнату через приоткрытую дверь, Сара накладывала на глаза тени; отец ничего не сказал, он прошёл мимо, и снова эта снедающая пустота, Сара униженная и печальная, Сара накрашенная, с крупными серьгами, с подавленной болью в груди, ногти которые впиваются в кожу ладони; еë слезы, которые не должны течь. Шлюха! Ты не можешь красить веки в фиолетовый, блеск на губах– это так вульгарно! Это не похоже на помаду его матери... мачеха выглядит довольной, еë хочется разорвать. Сара разбивает вазу, вместо жижи из раковины течёт глиттер. Платье, которое подарил ей Джарет, блестящие, ослепительное, краше чем она представляла. Сара стала куклой, почти такая же бесчувственная, полая; у неë раскрашены глаза, у неë яркая помада. Джарет смеется, лукаво и хитро, Сара стала красоткой. Сара счастлива. Его любовь сделала еë красоткой – Сара разобьëт эту любовь, но вместо вазы с цветами и глиттером, там будет темная, вязкая лужа; это гуще крови, семя, предназначенное ей, отрава! Он сделал еë безвольной, сделал декорацией, Сара – часть Лабиринта, прекрасная, притворная; в изысках гротеска. Почти всë потухло, Сара – ненастоящая. Настоящая Сара там, за пределами стен, осталась у себя в комнате, она плачет по ночам и хочет сбежать из дома. Она пытается забыть Джарета, еë убивает тоска, она грызëт себя за то, что вернулась; она не знает изнанки. Бедная девочка, над которой надругались, которая совсем не знает любви, хорошо для своих лет сложенная – предмет для насмешек, предмет вожделения голодных издевательски взглядов; неудачных, грубых шуток, – чувствительная, нежная девочка, с оправданной злостью, ненавистью, она проклинает отца; аппетитная, привлекательная, которая жалеет себя, презирает физиологию, своë слишком сформированное, бедное тело; девочка в своей комнате, комнате искательницы приключений, не любящей принцесс, которая смотрит на своë отражение с дрожащей распухшей нижней губой, которая бьëт себя по лицу: соберись! Но сил у неë нет; подавленная, она думает что еë невозможно любить. Настоящая Сара, чей родной отец смотрит на неë как на чужую, будто бы не узнаëт, говорит ей: "ты изменилась", он больше не еë поддержка, она ему не нравится; настоящая Сара одинока. Сара, вспоминающая о той ночи, Сара, которая покинула Джарета, в еë груди зияющая пропасть, и образ злодея в еë глазах обладает несбыточным, невыносимым шармом. Сара, которая запирается в ванной в девять вечера, вращает щеколду, она смывает с себя будни, воспоминания, школу и цепкие касания; эти глумливые гадкие рожи, кривое личико Тоби, жирное и красное, его поросячий визг; собственную кожу, которая больше не пахнет духами. Настоящая Сара, которая хочет остаться в этой ванной навсегда, замуроваться, растворится в воде без осадка. Вода в пене, воняет едким бальзамом и шампунем – кислота; настоящая Сара, которая хочет исчезнуть. Настоящая Сара, которая не хочет тут быть, которая не должна существовать. Сара идет по оскалам, она идет за Джаретом, под руку, он немного сутулится, у него длинные руки; его взгляд заинтересован, не липкий, не упирающийся вглубь еë большой, упругой, вздымающейся от учащенного дыхания груди. — Мир рухнул. — Джарет прав, это прилив, Сара сжимает его руку в своей. Джарет настойчив. Она уставшая, всегда уставшая, но это хорошо, Сара так расслабленна, что не разбирает сквозь свои густые ресницы дорогу, они трепыхаются, шуршат перед глазами как летающие на паутине пауки. Голос Джарета наполненный, цельный, от него рябит, он оседает медленно и важно; это громовой голос, который пронзает пространство насквозь, голос, вселяющий в душу недомогание, судорожный и сильный восторг.— Ты этого хотела?
Сара не решается ответить. Разбитая, еë склеили по частям, собрав из робкой, стеснëнной глины статую; еë ребра обнимает корсаж, Сара опускает голову, "Он недоволен, ему нравится, когда я смотрю на его профиль, я обязана на него смотреть", но перед ней собственная грудь и волочащаяся за бедрами левая рука. Все же она красива, это милое платье; "я как новая", и под кожей так сухо, пусто, довольная и самодовлеющая пустота, остаток удовольствия как после хорошей покупки. Сара не может говорить. Теперь она не уверена, что в ответе за свои желания. — Сара? — но он сильнее. Сара говорила "Ты не властен надо мной". Джарет это помнит? она не позволит себе спросить; ни спросить, ни ответить – ни дать ни взять покорная, ласковая игрушка, кукла за радужной витриной. Перламутр, переливание волн, размеренное движение одного русло в другое, мелкий лоснящейся пепел в песочных часах. На горизонте блестит золотое небо, Лабиринт окрашивается красным, горячим кирпичом, это охра. Рука Джарета будто бы становится теплее. Витает запах моря, жаркий запах, их руки сплетены. Они вдвоем, тесно и Саре неудобно, она не понимает Джарета. Когда-то она не хотела ничего понимать. Простая жизнь, жизнь без забот, жизнь в его власти, в произвольном повиновении. "Я не причиню тебе вреда", Сара поверила, кажется, ей ничего больше не оставалось; она не верит в его любовь – она видит еë.— Я буду рядом.
И он всегда был рядом. Он здесь, его любовь здесь – Сара хочет, чтобы еë не было, хочет еë ни знать, ни испытывать; она не думала, что так возможно; не думала, что так любят, она любима – это сверхъестественно, противоречиво. Джарет говорит с ней, он приглашает еë на танец, он смотрит на неë – эти глаза еë поглощают, в них замирает еë отражение, чистое как кристалл, она осталась там в его распоряжении. И ему этого недостаточно, Сара всегда делает что-то не так – в измерениях, междометиях, затворках Лабиринта, она идет у него на поводу, следует его прихотям; таковы правила игры, она разменяла реальность на сон. Этот длинный и странный сон, кошмар. В этом кошмаре уютно, легко, он так не похож на реальность, на еë огромный двухэтажный дом; выражения лиц незнакомы, рождение наоборот, новая сущность, возможности, обвитые роковой предрасположенностью, кошмар совсем не похож на действительность; чëрствую, ненавистную, кошмар как благодать. Сара – звезда, центр, начало и конец; Сара – трофей, он нуждается в ней, он хочет еë. Одубелая, распростертая, замалёванная до бесчувствия, Сара разучилась плакать, наверное, она счастлива. Сара получила обещанное? "Я сделал для неë всë", эта ловушка – для неë. Сара в ней добровольная жертва. Закат розовый, перистый, он падает на тело влажный и рассеянный, становится прохладно и Сара ëжится. Она следует за Джаретом, две фигуры, неизмеримо разные, высокая тень, испарина, короткий глубокий вздох, неторопливый стук еë каблука – Сара ходит осторожно, в аккурат по стеклу, россыпи звезд. Над их головами, полная луна, круглая тарелка, и Сара завороженно останавливается. Сара не помнит когда последний раз она ужинала – сервированный стол, с чëрной бархатной скатертью. Сара не помнит когда последний раз ела, краска прилила к лицу, брызнула багряная, горячая, вино; Сара не помнит когда последний раз чувствовала голод. Тарелка – луна, луна, которая падает вниз, в вино, разливается по бокалам. Кромешная тьма и блески огней, его взгляд хитрый, выжидающий, глаза Сары огромные и раскрытые; она пьëт, потому что он пригубил. Он немного, Сара целиком – еë будто бы мучает жажда, Джарет предлагает платок, у неë в краешках губ отпечаток крови, Сара вытирает рот рукавом – лëгкая, свежая, белая ткань в багровых пятнах, сладких; Сара морщится, ей не нравится вкус вина. Джарет смеется, лучше бы он молчал, лучше бы она не пила. Сара опустошает бокал. Ночь пожирает вечер, жирная, чëрная ночь с толстыми улыбающимися губами. Вечер соткан из романтики, искрится нею и дыхание перехватывает, рука, которая ставит бокал на стол. На игривую, отражающую еë открытый рот, скатерть. Сара сминает еë влажной, потной рукой, она волнуется; Джарет напротив неë, он сидит развязано с раздвинутыми ногами, в костлявом кресле с большой спинкой; это свидание, Сара понимает, что это оно и над еë головой загорается очевидное; но еë ничего не касается, она такая же пустая, в приятном и гладком беспокойстве. Она не вспоминает о доме, у неë нет аппетита, внутри неë нет сожаления; Джарет знает, что она ничего не помнит, не хочет вспоминать, но спрашивает: — Скучаешь по дому? нет, Сара не скучает; земля уходит из-под ног, Сара бы не вернулась, туда, в ванную в десятом часу, в свою маленькую комнату искательницы приключений. "Моя умница, я всë сделал ради тебя", она не любит Джарета, но она ему должна, так много, что долг можно перекрыть только любовью, еë имитацией – но Джарета не интересуют эти вещи, он берёт только то, что ему нужно. У Сары нет неприязни, у Сары ничего нет, он еë волнует, этого достаточно, чтобы смотреть на него голодным, затравленным взглядом; Джарет как воплощение безумного совершенства, ассиметричного, варварского, мечта еë далекой развращëнной мысли, Джарет не похожий на поэта, не нежный, Джарет властный и жестокий; он гений, который придумал этот ужасный Лабиринт, сотканный сегодня из романтики, с тысячами проходов и комнат, плотных, заставленных, меблирашки. Саре он не знаком, Сара по правде знает только себя, ту, что настоящая, что отдалилась от неë, ненужная и тупая; Сара не знает, что эта за кукла в красивом пышном платье, что творится в еë большой голове за раскрашенными глазами и яркой помадой; что там за блистерами аккуратных белых зубчиков; какой бардак, что она чувствует – Саре так хорошо, что из груди вырывается смятое, лихорадочное, что-то вроде стона или просьбы. Сара никогда не задумывалась почему, почему она, почему я?? зачем она тут, зачем она Джарету, спрятанная, в его кошмарном Лабиринте, скованная, заложница его внимания и любви. Сара, эта большая живая кукла за столом, пьяная, осмелевшая, между глазами пляшут веселые фигуры, Джарет и Сара вместе, Джарет хорошо танцует, от его привлекательности сосет под ложечкой, Сара боится, что он ей нравится; тот, кто водит куклу, кто жадно дышит в еë ухо, кусает за мочку. Ай! Сара шипит, она наступает на ногу, на остроносый сапог, она бежит, кукла рвется к свободе, кукла живая, не знает куда бежать, на неë свалилась луна, в глубину пластмассового каркаса, луна, утопившееся в вине. Сара пьяна. Сара никогда не думала почему она ему нужна, почему он еë любит; он сделал из неë безвольную куклу. — Я люблю тебя, — он любит свою большую живую куклу, маленькую для него, такая крошка, сжатая, бесполезная в его руках. Сара привыкла думать о себе, жалеть себя, ей вытирают слëзы, пробраться в голову этой кукле невозможно, добраться до Джарета тоже нельзя – его умысел всегда загадка, чëртова книга и чëртов Лабиринт; нет, нет, нет, Сара не ошиблась, она не хочет домой, у неë не было выбора, она должна была остаться с ним! Еë жизнь, мазок тошноты, блëклый, выцветший, маленькая бусинка бисера – она еë растопчет, она еë ненавидит; Лабиринт, кошмар, Джарет, его удушающая любовь, дьявольский смех, кукла, которую подняли за руки и держат, на которую нагло смотрят, смущая – дороже, дороже всего пережитого; Сара пустая и разбитая в Подземелье, в королевстве кривых, ей это нравится, эта ленивая, разваренная услада. Это идиллия. Почему я? почему она? Джарет считает еë красивой. "Значит меня возможно любить", она обязана тем же, она его уважает, хотя он не требует взаимности, Джарет зол, Джарет пугает, но он не похож на тирана; кукла, разве она не хотела быть той куклой, чудесной, идеальной с ненатуральным смазливым личиком, сидящей на деревянной полке в шкафу, полной магического и прекрасного ожидания? кукла без желания, непозволительно чистая, самое довольное и праздное создание на свете. Джарет разминает кукле плечи, он проникает внутрь еë расставленных тëмно-зелëных глаз. — Я забыла о нëм. Джарет счастлив. Но Сара этого не понимает, он слишком прихотлив, слишком изменчив: выражается не прямо, околичностями; его слова любят кусаться, издеваться над ней. Джарет слишком странный, слишком неправильный, чтобы оставаться счастливым надолго. Джарет гладит плечи куклы, хрупкие, округлые плечи, податливые как пластилин, но их ни смять, ни растянуть; прекрасно сложенная, скроенная с нежностью кукла, еë гибкая талия, которую обхватили отвратительные ветки – его длинные руки; еë волосы тяжëлые и вьющиеся, похожи на пух, распотрашëнные. Сара мечтала о короне, диадеме, с иллюминатором вместо бриллианта, мягкого, подходящего к глазам цвета, но Сара не любит принцесс.— Это прекрасно, Сара.
Он смотрит на куклу с нежностью, Сара кипит от этой нежности, Сара пьяна. Обычно, когда она пила ей хотелось спать, но теперь Сара живет во сне, в этом бесконечном и сладком кошмаре. Он сделал для неё всë. Сара почувствовала себя виноватой, она должна слишком много, цена – груз, камень на шее; это вина, еë вина, блаженная, наполненная страстью, игривая шалость. Сара так долго чувствовала себя обязанной, но Джарет еë не стискивает, он еë не принуждает, только пальцы неоднозначно стягиваются, петляют запястья. Кукла, которая хочет оставаться на полке, хочет оставаться собой, такой пустой, невинной красавицей; Сара, которая хочет отблагодарить Джарета. "Она счастлива, она считает мою любовь необходимой". Сара хочет ответить, она заставляет себя ему ответить – идеальная кукла с идеальными чувствами, — Сара целует Джарета. Его тонкие губы, линия прозрачная, ровная, застоявшееся вода и запах болота; щеки Джарета холодные как лед, Сара волнуется, что останется такой, впавшей в эти очерченные обжигающие своим адским холодом губы. Сара никогда раньше не целовалась, она думала, что это так мерзко, но она не знала как его отблагодарить. Кукла, которая ничего не чувствовала, Сара считает, что ей приятно; он гладит еë затылок и его руки держат еë за талию; Сара чувствует себя нужной, защищëнной, она проникает в мëртвую полость – сухую, деревянную, болезненно-гладкую, – языком и тиски сжимают еë крепче, уносят. Сара никогда раньше не целовалась, Сара, которая захотела поцеловать Джарета; Джарет целует эту прекрасную куклу, он целует еë в губы отрывисто, держит за подбородок – маленький бледно-белый треугольник и вдыхает запах еë волос; из огромных стеклянных глаз стекают тёмные слëзы, бегут серые дорожки, это тушь; "красивая, маленькая кукла с хрупкими маленькими руками, с телом, которое я могу сломать". Сара знает, что люди – жаркие и их тела быстро приходят в возбуждение, зверское оцепенение, от жадности они обнимают друг друга, грязными руками, стаскивают покрывала одежды и их лица краснеют, пластаются; липкие, судорожные движения, Сара не хотела бы с ними связываться, неуклюжие и глупые, Саре противны их тела. Джарет не похож на человека, он стойкий, прямой, его пожелтевшее лицо имеет нездоровый отблеск, оно почти не следует за его четкими, синхронными движениями; оно безэмоциональное, гладкое, мерное. С ним Сара перестала быть той же, настоящей, человеком из плоти и крови – она огромная кукла, дивная игрушка, избавившаяся от порока и надоедливый похоти. "Спасибо-спасибо-спасибо", благодарность без края, Сара не ждëт, она позволяет ему себя целовать; кукла, которая даже не стонет, она признательно обнимает его, целуя в ответ. В ответ на его любовь. Кукла, которая не умеет любить, чудовище, поглощающее еë, закрывающее собой луну и свет. Чудовище, которое говорит, что любит еë, но его любовь отравляет, Сара разлагается, кукла покрытая лаком, еë лицо – не фарфор, оно неподвижно, оно не может разбиться. Любовь Джарета горькая на вкус, разливается, попадает внутрь с вязкостью сахарного сиропа; Сара не может сомкнуть губы, не может вытереть эту плотную, текущую жидкость. Лекарство, которое, должно быть, бесполезно? Вам нужна микстура. Это обыкновенная депрессия, апатия на лицо; разве она плачет? Симулянтка. Ничего, это пройдëт, всë это от нервов, нервы в еë возрасте – в порядке вещей, дети расстраиваются из-за всяких пустяков; возьми же эту чëртову микстуру! Микстура с эффектом исцеления в коричневом пузырьке, от неë пахнет травой, лаком и пылью; такая же густая льëтся в глотку. Сара открывает глаза, Джарет держит еë, он вроде улыбается; вкус его любви не похож на лекарство, не похож на микстуру. Гораздо сильнее, гораздо опаснее, у Сары ломка, она одержимая кукла; Джарет намного хуже. Его любовь разъедает еë изнутри, изводит, но он не может иначе, Сара принимает всë как есть. Одержимая кукла, которая не может любить; кукла, которую любит это тлетворное высокое чудовище. В груди куклы всë же бьëтся живое сердце – "это хуже лекарства, выход, который я выбрала ужасен", но Сара не выглядит несчастной, она не сожалеет. Сара благодарна, она в безопасности, она не одна, больше никогда не одна и для этого ей не нужно пить эти мерзкие микстуры.— Смотри на меня.
И она смотрит на него, не отводя глаз, покорными влажными глазами собаки. Сара устала, Сара всегда уставшая. Сара под кайфом. Кукла, которая не знает, что такое любовь; ей рассказал об этом Джарет. Кукла, которая заразилась любовью. Лëгкие раздуваются, Саре не хватает воздуха, ей жарко, еë руки мокрые, они дрожат в его объятиях. Давняя боль, незаживающая, нарывающая проходит, сердце в пустом сосуде восстанавливается. Сара в себе, Сара в любви Джарета, Сара в любви к Джарету – инородная, насущная, приятная. Острые ощущения проходят, этот восторг чист, отрезвляет как родниковая вода, им хорошо. Это не весело, Джарет не улыбается, Сара запечатала на себе его вялую, субтильную улыбку; угловатая пара, в танце она кладëт голову на его плечо. Никто не ведëт. Боль была такой ощутимой, реальной, грудь Сары пробило, но теперь всë прошло, приятный жар остался на коже. Она рядом с Джаретом. Она вдали от проблем, вдали от мук и несчастий, беспокойного муравейника своей прошлой жизни – мира, который рухнул. Мира, который разрушил Джарет; чудовище забрало куклу в своë королевство, королевство кривых; кукла, казалось, бесчувственная и прекрасная, очарованная его любовью, под куполом моря, в плоскости его глубоких глаз, мутного хрусталя; Сара, которая отвечает на его любовь. Сара, которой нравится здесь, в королевстве кривых, рядом с ним, танцевать на развалинах прежнего мира, чувствовать его любовь; чувствовать как ледяное пламя прожигает ей сердце. Кукла плачет от счастья на плече чудовища.