Орин я терпел. Но предпочитал тебя.

— Да, Орин я... терпел. Но предпочитал тебя. Слова повисли в воздухе. Губы Горташа скривились в ухмылке в воцарившейся тишине. Ты склоняешь голову набок, позволяя этим словам укорениться в голове. За ними скрывалось что-то еще. Его взгляд был горячим и тёмным, как будто он провоцировал тебя спросить, что же именно он имел в виду, — и сделать это прямо перед всем тронным залом, заполненным треплющимися аристократами, перед всеми твоими товарищами, которые только что узнали, что ты была членом триады, которая учинила весь этот хаос… и на глазах у единственного человека, который взял твои окровавленные руки в свои, поцеловал костяшки пальцев и смыл красноту с твоей кожи. Ты задаёшься вопросом, испытывали ли когда-нибудь твои кровные родичи, порождения Баала, тот страх, в котором ты, казалось, погрязла в эти дни. Страх потери контроля над собой, страх смерти, страх того, чтобы оказаться перед лицом отвратительного существа, которым ты себя считала. А что сейчас? Ты боишься, что Горташ вот-вот снова проведет языком по зубам и подробно расскажет о том, как ему нравилось твоё общество. Поэтому, словно трусливая мышка, ты залезаешь в его мысли. Осторожно и мягко ты пробираешься в его разум, стараясь не поднять тревогу в сознании Избранного Бейна. Как обычно, поток чужих мыслей прошил тебя тёплым потоком быстро и незримо, позволяя ухватиться лишь за несколько нитей. "Орин слишком неуправляема. Но ты — ты никогда меня не подводила. О да, я предпочитал тебя. О, знала бы ты, как я тебя предпочитал. Да, именно так. Интересно, твои губы на вкус такие же, как раньше, с привкусом крови? О, в этом свой шарм: нет ничего, что немного вина не смогло бы подсластить. Первый вкус — он всегда самый запоминающийся. Помнишь, как поначалу у тебя не было на меня даже времени? Избранница Баала, его любимое отродье. Я всё изменил. Теперь, если этот маленький остроухий засранец найдет кого-нибудь другого, на кого он будет пялиться, я бы мог пригласить тебя обратно в те покои, которые нам с тобой так нравились. Мы могли бы как следует отпраздновать мою новую должность. Даже шлюхи "Ласки Шаресс" не смогли бы потушить тот огонь, что ты разожгла..." Ты быстро выскальзываешь из его мыслей, почти смущенная фантазиями, которые тотчас вспыхнули в голове этого заносчивого ублюдка. Фантазиями о тебе — о той тебе, которая была раньше... О той, кем, быть может, ты всё ещё являешься. Горташ ещё некоторое время объясняет тебе выгоды от возрождения старого альянса, но ты пропускаешь половину слов мимо ушей. Твои мысли где-то далеко. В груди шевелится странное томление — незнакомое, неосознанное, но отнюдь не неприятное. — Я подумаю об этом, — наконец ты справляешься с сомнениями и выдавливаешь из себя нейтральный ответ, когда герцог выжидающе приподнимает бровь после своей тирады. Ехидная улыбка Горташа сверкает в ярком свете свечей. — Я с нетерпением жду нашего повторного... знакомства, — понизив голос, произносит он хрипло и многозначительно. Твои товарищи не забудут эту сцену. Ты даже не смотришь ни на одного из них, когда резко разворачиваешься на каблуках и выходишь из зала, когда герцог Рейвергард начинает посвящение Горташа в эрцгерцоги. Ты чувствуешь покалывание в затылке — то ли от наступившего ужасного осознания того, что личинки поразили твоих друзей из-за тебя, то ли от того, что чьи-то потемневшие красные глаза прожигали твою кожу. Что ж, оставалось надеяться, что Мизора скажет хоть что-то важное внизу и отвлечёт всю группу от этого маленького "открытия". Карлах была вне себя, когда Горташ обрушил на всех ужасную правду о твоём происхождении, Уилл был тоже озадачен, но мысли его были заняты лишь отцом, который стоял подле Горташа с пустым стеклянным взглядом. Но Астарион? Он не сказал ни слова. Молчание было плохим знаком. Астарион никогда не молчал. Реагируя на события, он то и дело ловко жонглировал шутками и подколами, периодически разбавляя их двусмысленными комплиментами, — твой неживой возлюбленный слишком любил слушать свой собственный голос, чтобы удержаться от едкой пакости, даже ехидного вздоха. Впрочем, нет, временами он бывал тихим. Например, когда оказывался поглощен своими книгами, когда тоскливо смотрел в зеркало, когда тихо глядел на тебя через костер, позволяя отблескам пламени танцевать в красных глазах, жадно облизывавших твоё тело. Однако это молчание было совершенно другим. Он вёл себя так же тихо, прежде чем подкрасться, чтобы укусить тебя в первый раз. Или за секунду до того, как приставить кинжал к твоему горлу. За мгновение перед тем, как нанести смертельный удар. — Приятно знать, что у тебя всегда был выдающийся вкус и похвальная тяга к модному и прекрасному, — протянул он, откинувшись на тюке сена, сделав его таким же удобным, как шезлонг. Астарион деликатно поправил манжету своего дублета и растянулся в ленивой позе. — Ага, — ты отвечаешь ему вяло, снова поправляя свою импровизированную постель, чтобы убедиться, что солома не исколет тебе ночью всю спину. — "Ага"... — кривляется Астарион, высмеивая твой небрежный ответ. — Может быть, нам стоит заглянуть в какую-нибудь хорошую мебельную лавку на днях да проверить, не решишь ли ты потрахаться с какой-нибудь особенно модной банкеткой? — Астарио... — Нет-нет, — эльф вздохнул с такой обречённой тяжестью, как будто объявление твоего "бывшего" стало худшим, что с ним когда-либо случалось. — Слушай, а у тебя и впрямь прослеживается тяга к определённому типу, дорогая. Опасному. Одетому с иголочки... Хотя я обязан отметить, что его причёска, мягко говоря, не сравнится с моей, и это я ещё стараюсь быть деликатным. Ты не удерживаешься от улыбки. Когда вы впервые встретились, его стервозность раздражала, но с тех пор прошло достаточно времени, чтобы ты начала считать это вполне себе милым. Теперь, когда ты знала, что вы были связаны до конца жизни, наблюдать за его попытками оскорблять других оказалось довольно-таки забавным занятием. Эльф лениво искупался в твоей мягкой улыбке, прежде чем отряхнуться и потянуться, как сытый котяра. — Последние несколько месяцев были, конечно, презахватывающими. Сперва ты чуть не перерезала мне глотку, потом заявила, что ты любимый детёныш Баала... — Астарион задумался, постукивая по подбородку идеально наманикюренным пальцем. — А затем под венец всего этого ты притащила меня на встречу со своим любовником. Помнится, разбивать парочки мне всегда доставляло большое удовольствие, особенно если второй партнёр так и не узнавал, что я выманил его вторую половинку с брачного ложа прямо в сырую могилу. — Астарион! Я... — Ну-ну, дорогая, — он зацокал языком. Его улыбка была острой, но во взгляде было что-то странно хрупкое. — Обычно ты так безупречненько позволяешь мне говорить всё, что я хочу, вместо того, чтобы болтать самой. Между вами повисло молчание. Астарион освещал окружающее пространство своей плутоватой улыбкой, но взгляд его был остекленевшим. — Что-то мне подсказывает, что этот твой Горташ догадался, что я твой новый любовник. У таких, как он, обычно довольно ехидный вид, когда они понимают это. — Астарион перекатился на спину с томным вздохом. — Ты называла его по фамилии? "Горташ"? А разве его имя не Энвер? Когда выстанывала его, звучало это, наверное, ужасно. — Нет. — Что "нет"? Не называла его Энвер? Тогда, может быть, Энви? Его имя переводится почти как "ревность", хотя как-то непохоже, чтобы он был из типичных ревнивцев. — Астарион, я его не знаю, — в конце концов, ты не удержалась и огрызнулась, не в силах больше выслушивать его стервозные попытки поддеть себя. — От прошлого у меня остались только обрывки воспоминаний. Он ясно дал понять, что между нами что-то было, да, но чем бы оно ни было — это касалось двух людей, которых я почти не знаю. В любом случае, не стоит ли тебе больше беспокоиться... я не знаю, обо всем остальном, что происходит с нами? — Ну дай ты мне поиграть в ревнивого любовника, это так весело! Почему я не могу себе позволить, ну знаешь, топнуть ногой и истребовать, чтобы ты никогда больше с ним не разговаривала? А потом начать подозревать тебя, следить за каждым своим шагом и все такое? — Он шумно вздохнул через нос, но что-то в его легкомысленном выражении лица медленно улетучилось. — Его предложение довольно заманчивое. — Какое? Присоединиться к нему и залить кровью Врата Балдура? Да брось. Астарион обдумал твои слова, прежде чем приподняться и сесть на земле, скрестив ноги. — Это было бы таким простым решением. Не придётся возиться с Рафаэлем и гитьянки. Можно вернуться к комфортной жизни любимого отродья Баала, к герцогу, который согреет твою постель, а потом будет командовать вместе с тобой Старшим Мозгом. — Что ж, я доказала, что не ищу простых решений. Ты смотришь на него, и в глазах твоих плещется тёплое ехидство. Астарион без труда считывает твой намёк на то, что всё это время ты оставалась любящей и терпеливой, боролась за его душу, зная о том, как сильно в это время он сам боролся за то, чтобы всё между вами осталось простой интрижкой. Его бледные губы медленно изогнулись в улыбке. — Туше. Тишина снова укрывает вас обоих покрывалом, но ты терпеливо ждёшь, отворачивая своё лицо к тёмному ночному небу, потому что знаешь: Астариону всегда нужен этот момент наедине со своими мыслями, чтобы стряхнуть с себя привычную браваду и начать говорить искренне — особенно когда он действительно хотел поговорить о чём-то важном. — Я… я не из тех, кто устанавливает какие-то правила в отношениях. — Это было довольно очевидно. Астарион думал, что каждая красная линия, которую он захочет провести в отношениях, вобьет клин между вами двумя. Тебе с трудом удалось убедить его, что его комфорт важнее, чем желание интимной близости, а значит, ты готова ждать, сколько ему потребуется. — И всё же... Ты всё ещё терпеливо ждёшь, приблизившись к нему и заскользив подушечками пальцев по его костяшкам цвета слоновой кости, пока он подбирает правильные слова. — Даже если ты снова заключишь союз с Горташем, я… не хочу, чтобы это касалось возобновления той интрижки, которая у вас была. Я готов делить тебя с другими, если того требует дело, но при этом я хочу иметь право голоса в том, с кем я тебя вынужден делить. Взгляд Астариона ожесточился, хрупкость его черт растворилась в чем-то горячем и тёмном. Ваши тела находились достаточно близко, и его гибкие пальцы вдруг обхватывают твой подбородок и притягивают ближе. Губы вампира приоткрываются так, что в свете огня можно увидеть обнажившиеся жемчужные клыки. — И я не собираюсь делить тебя с ним. Любой другой может вздумать, что у вас с ним могут быть какие-то равные отношения, как у нас с тобой. И они будут жестоко разочарованы. Сперва ты и я, потом уже остальной мир. Мы принадлежим друг другу. Навсегда. И у него никогда не будет даже надежды, даже шанса снова так прикоснуться к тебе. Ясно? У тебя даже не оказалось времени подумать и ответить, как его прохладные губы быстро прижались к твоим, похищая вздох. Один из его клыков порвал твою нижнюю губу, и он жадно притянул тебя ближе, проводя языком по ранке. Если бы это случилось до встречи с Горташем, ты бы посмеялась и спросила, не проголодался ли он. Но сейчас дело было в другом. Момент был слишком интимный, слишком серьёзный, чтобы можно было его испортить и опошлить нелепой, беззаботной шуткой. Астарион этим поцелуем хочет запечатать своё право на тебя. Дать понять, что ты полностью принадлежишь ему. Показать, что даже если когда-то ты и была с Горташем — эти времена навсегда остались в прошлом... ...Но лишь для вас двоих. Горташ сидел в своих покоях, лениво потирая костяшками пальцев щетинистый подбородок. Ох, какой волнующий выдался денёк. Немногим мужчинам удавалось захватить бескровным путём целое герцогство, затем подвергнуться угрозе со стороны безумной безликой идиотки в собственных покоях, а затем увидеть, как её якобы поверженный кровный родич торжественно входит в тронный зал и переворачивает всё с ног на голову. На губах Горташа заиграла улыбка. Ты была великолепна. Даже несмотря на то, что твоя память сейчас похожа на решето и из неё стёрлись те блестящие планы, которые вы придумали вдвоём, — в его глазах ты была такой же великолепной, как и в последний раз, когда он видел тебя. Страстное, безумное, почти самоубийственное увлечение Горташа любимым отродьем Баала удивляло порой даже его самого. Его никогда не трогала хаотичная, сумасшедшая преданность Орин её отцу или то, как она всегда была на расстоянии одного слова от того, чтобы вонзить кинжал ему в грудь в его честь, — так почему же он был так увлечен её сестрицей? Той, кого культ Баала искренне превозносил, обожествлял, за которой беззаветно следовал, затапливая в её честь улицы города кровью, сдирая кожу с любого, на кого падал её кровожадный взгляд? Нынешняя их глава, Орин, была хороша, бесспорно… но, скажем так, на любителя вампирского типажа. Но её взгляд никогда не заставлял его затаить дыхание так, как твои глаза. Он вспоминал, как от одного твоего взгляда его сердце билось быстрее, а на языке выступала слюна. Еще до того, как вы двое были официально знакомы. В первый раз, когда он увидел тебя в окружении культистов твоего отца, ты показалась ему величественной, грандиозной. Хотя, бездна правая, ты ведь даже не была разодета в какие-то парадные одеяния, пред видом которых стоило падать ниц, нет — ты была одета так же, как в свои обычные вечера у камина, как он позже понял. Но это не имело значения. То, как ты держалась, как блестели твои холодные глаза, стоило ему учуять восхитительный запах крови на твоей мускусной коже. Ты была мастером своего дела, архимагистром своего смертельного искусства. В то время как другие поклонники Баала посвящали себя ему в приступах ярости и нездоровой любви, обмазываясь горячей кровью своих жертв в приступах гомерического, нелепого хохота, ты — нет. Ты всегда была методична, хладнокровна. Ты была идеальна, профессиональна. Неудивительно, что ты была истинной Избранницей Баала. Дилетантка Орин никогда и в подметки тебе не годилась. Пальцы Горташа лениво скользили по карте Побережья Мечей на столе, пока другая рука бултыхала вино в кубке, цвет которого был приближен к крови, которой ты была соблазнительно умыта после ритуалов. Он всё ещё предпочитал такое же вино, какое любила ты — ещё до того, как Орин заняла твоё место. Он вспомнил, как налил тебе сразу два кубка после того, как ты подарила ему возможность вновь насладиться твоим горячим телом. Он сделал это, надеясь притупить твои чувства, склонить остаться рядом, удержать подальше от руин, в которых ты жила со своим культом под Вратами Балдура. Тогда, растекаясь на беспорядочно измятых простынях от сладкой неги, ты лишь слегка улыбнулась ему и отхлебнула тёмно-красную жидкость. Твоё тело, прекрасное и обнажённое, блестящее от испарины после страстной ночи, не давало ему оторвать взгляд. Он всё еще мог вспомнить твои последние слова, сорвавшиеся с языка, красного от покусываний, поцелуев, крови и вина. — Кажется, мы наконец находимся в преддверии великих свершений, — промурлыкала ты, щёлкая ноготками по рукояти кинжала, который вертела в руках. — Завтра я отправляюсь к Торму, и план наконец придёт в движение. Всё будет идеально. Ожидание подошло к концу. — Я когда-нибудь делал тебе комплименты за твои воодушевляющие беседы в постели? — Горташ усмехнулся, просматривая надписи на остальных бутылках вина в попытках найти то, которое понравится тебе достаточно и соблазнит подольше остаться с ним. Ты ничего не ответила ему, лишь тихий сладкий смешок сорвался с твоих губ, и этот звук был усладой для его ушей. Горташ прошёл долгий путь, будучи оборванцем на улицах, никем и ничем, а затем ещё и мальчиком для битья Рафаэля в Доме Надежды. Теперь он был здесь, восседал на вершине, стоял буквально в шаге от того, чтобы получить всё, чего он мог когда-либо возжелать. Горташ вспоминал ночи, когда спал с ножом под подушкой, несмотря на защиту своей телохранительницы Карлах за дверью. Он уже давно не чувствовал холодного лезвия, зажатого в ладони, потому что теперь его сон оберегали объятия твоего горячего тела, которое само по себе было оружием гораздо более опасным, чем сотни кинжалов. Он был бы счастлив ещё больше, если бы ты только перестала покидать его после страстных ночей, чтобы вернуться к своим нелепым фанатикам, которые прыгали вокруг тебя с щенячьими мольбами хоть одним глазком взглянуть на то, как ты мастерски делаешь своё кровавое дело. — Причина, по которой ты приполз ко мне, в первую очередь заключалась в Плане Абсолют. Ничто не воодушевляет тебя больше, чем перспектива получить огромную власть в будущем, не так ли? От того, как блестели твои зубки, когда ты смотрела на него в мерцающем свете свечей, у него перехватило дыхание. Волнение стиснуло сладким спазмом его желудок, и он, не в силах сопротивляться искушению, вернулся к тебе на измятые простыни. Ты закатываешь глаза и молча допиваешь вино, скрывая ухмылку за кубком. — Ты так хорошо меня знаешь... — пробормотал он, проводя огрубевшей ладонью по твоему животу, прежде чем поцеловать твою шею, медленно прочерчивая влажную дорожку от яремной вены к горловому хрящику, а затем выше, к твоей челюсти. От его поцелуев твоё тело содрогнулось в сладкой муке, из твоего горла вырвался тихий стон — но, в отличие от нескольких часов назад, ты не растаяла в его блуждающих руках, требующих большего. — Это был приятный способ отвлечься. Однако я вынуждена уйти. До отправления к Торму мне нужно совершить парочку ритуалов во имя Отца моего. Позволил бы он тебе уйти, если бы знал, что в доме твоём, Храме Баала, Орин поджидает тебя, чтобы попытаться уничтожить всё, чем ты была? Он не знал ответа на этот вопрос. Горташ хотел бы... взглянуть на это. Ему было бы интересно увидеть тебя в той самой чудовищной форме Убийцы, память о которой была начисто стёрта. Стала бы ты ещё кровожаднее, чем в своей обычной форме, которую он знал? Смогла бы разорвать Орин на куски за то, что та осмелилась попытаться занять твоё место? Уголок его рта изогнулся в кривой ухмылке, и Горташ сделал глоток из кубка, позволяя аромату впитаться в язык, нёбо и дёсна, прежде чем проглотить терпкую жидкость. Теперь, когда Горташ увидел твоё возвращение во Врата Балдура, он хочет увидеть и твоё возрождение. Ты больше не была одной из Избранных. Тебе предстояло своими руками вырвать эту силу и власть обратно... И он был бы более чем счастлив отдать своё тело в твои кровавые объятия, чтобы… помочь тебе вернуть обратно свою жизнь. Он хочет стать той опорой, без которой ты споткнёшься. Ты никогда не будешь такой, как прежде. Он понимает это. Но на этот раз он мог бы вернуть тебя обратно, как своё любимое оружие. Темный Соблазн, которым пронизано твоё существо, любимое дитя Баала... Он хотел его себе. Он хотел забрать тебя себе. Ты была лезвием, которое он бесстрашно держал близ своей глотки, своей груди. Лезвие, которое целовало своим остриём его кожу и грозило рассечь его, но так ни разу этого не сделало. Из горла Горташа вырвался гортанный стон от этой мысли, и он блаженно прикрыл глаза и выпил своё вино, прежде чем смочить большой и указательный пальцы языком, протянуть руку к фитилю свечи у кровати и потушить её. А затем отвернуться к одной из подушек, которая всё ещё носила твой аромат, и с наслаждением втянуть его носом. ...В таверне "Эльфийская Песнь", в арендованных комнатах, которыми когда-то был так доволен Астарион, вампир лежал без сна и смотрел в потолок в полной тишине, нарушаемой лишь твоим мерным дыханием на его ключицах. Когда-то его ночное бодрствование было нормой, но спустя столько месяцев с момента, как личинка иллитида проникла в его мозг, это стало казаться далёким воспоминанием. И вот он впервые за долгое время не мог уснуть, как в старые и совсем не добрые времена. Однако отнюдь не желание ещё раз отправиться на ночную охоту на улицы Врат Балдура, чтобы вновь почувствовать себя в шкуре охотника, выслеживающего дичь по пульсирующей в жилах крови, не давало ему покоя. Это были его собственные беспокойные мысли. Достаточно скоро ему придется вернуться к Казадору, который надеялся использовать его как жертву для собственного Вознесения. Астарион знал, что этого не произойдет. Но теперь его мысли отклонились от собственного хозяина к тому, кто недавно предложил тебе альянс с недвусмысленным взглядом. Означал же взгляд Горташа совсем иное: что он готов снова принадлежать тебе. Как кто? Кем он был тебе? Твоим… хозяином? Бывшим любовником? Соучастником? В Лунных Башнях, после сделки Рафаэля, Астарион был полон решимости вернуться домой, чтобы встретиться лицом к лицу с Казадором вместе с тобой, не страшась ничего. Даже в ту ночь, когда ты разбудила его и сказала, что Соблазн требует его крови, что тебе невероятно тяжело сдержаться, чтобы не причинить ему боль, Астарион связал тебя и заверил, что останется с тобой до утра, пока наваждение не спадёт. Даже та ночь не поколебала его решимости. Так почему же встреча с Горташем перечеркнула это? Астарион тяжело вздохнул, закатив глаза от вереницы надоедливых мыслей. Он вел себя глупо. Как слабак. Он думает о том, что ты бы не бросила его ради свежепомазанного герцога с секущимися кончиками и этим паршивым голодным взглядом, которым он поедал тебя без соли. Он позаботится об этом.