Девочки не курят

Боже, как же здесь отстойно. Шум из колонок заглушает весёлые, уже порядком опьяневшие крики. Неоново-розовый свет, ещё час назад казавшийся утомительно-приятным, сейчас вызывает не самые позитивные чувства и доводит до самой что ни на есть настоящей мигрени. В висках колотит в ритм оглушительного бита, взгляд в расфокусе, а ноги едва ли держат ватное тело. Где-то в стороне слышится громкий натянутый смех, за спиной улюлюкают в честь очередного выпивохи, а вокруг смешные танцующие тела, качающиеся не то от этой дурацкой музыки, не то от недавно допитой бутылки, двенадцатой, между прочим, по счёту. Надо срочно выйти на воздух. На улице свежо, где-то за домами подвывает одинокий ветер. На улице не тошнит, не шумит в голове и не мелькают расслоенные бельма перед глазами. На улице тихо и холодно. Она ныряет в правый карман наспех накинутой куртки и достает пачку сигарет, совсем новенькую, ещё в плёнке. Долго возится с распаковкой, нащупывает в левом кармане зажигалку и пару раз ей щёлкает, пытаясь сфокусироваться на огоньке перед глазами. И как только даётся первая затяжка, она устало выдыхает дым. Венди сегодня семнадцать. От куртки пахнет знакомым мужским парфюмом, и Венди лишний раз кривится. Она знает: Стэн не против, что она взяла его куртку, не против, что она распаковала его заначку на утро, и даже не против, что она ушла посреди их разговора. Стэн никогда не будет против, даже если Венди придётся приставить дуло к его виску и драматично прошипеть «Последнее желание, Марш». Дышать становится легче. Голова ещё кружится, Венди стряхивает пепел с рукава и с удивительной (в её-то состоянии) лёгкостью оседает на заснеженное крыльцо дома, прислушиваясь к шуму за окном. Это её дом и её вечеринка, но ни в том, ни в другом за весь вечер она не ощутила ни толики участия. Она вообще не хотела устраивать это дурацкое пиршество со всей старшей школой, но Бебе настояла на том, чтобы отпраздновать этот день как следует. Отчасти из-за того, что родители запретили ей устраивать вечеринки дома, а ей жуть как хотелось напиться и пойти флиртовать с Клайдом, с которым у неё, конечно же, всё покончено, но почему-то каждый раз в опохмеле она просыпается с ним в одной постели. А ещё на празднике настоял Стэн, нет, не по той же причине, что и Бебе. Он хотел всего лишь сделать ей, Тестабургер, приятно, чтобы она отдохнула и развлеклась. Чёртов Стэн, чтоб он споткнулся об оборудование, которое сам же притащил в дом. Периоды, когда Венди со Стэном давали «второй шанс» их отношениям, можно было сосчитать по пальцам… Очевидно сторукого создания. Из них не выходило хорошенькой парочки, до девушки это давно дошло, до парня — до сих пор нет. Марш готов был унижаться до последнего, лишь бы в тысячный раз не слышать «Стэн, так дальше нельзя. Нам плохо вместе, давай разойдёмся». Его даже не смущало, что друзья оклеймили его каблуком, настолько он боялся отпустить своё прошлое и попробовать с кем-то другим. Стэн называл это чувство привязанностью, Венди же — мозгоёбством. Стэна пугала неизвестность и выход из зоны комфорта, Венди пугало, что колесо сансары в лице пережитой влюблённости детства никогда не закончится. И нет, у них не было банального недопонимания, как бывает в типичных подростковых драмах — они действительно были разными. Даже чересчур разными. Тестабургер долго и упорно пыталась донести, что её ломала ревность каждый раз, когда парень заговаривал с девушками без своих идиотских рвотных позывов, из-за которых нельзя даже нормально поцеловаться, старалась объяснить, что ей нужно немножко внимания к её интересам и хотя бы самую малость поддержки, но разве подобное можно было донести до типичного (спасибо хоть, что не токсично-маскулинного) регбиста, который тонул в собственных пиздостраданиях и в алкогольных трипах? Сигарета почти истлела, девушка повертела окурок в тонких беленьких пальцах и бросила в снег. Холод почти не ощущался, хотя ножки в домашних тапочках по щиколотку утонули в сугробе. Ничего, ещё пара сигарет в таком положении, и мороз начнёт оседать на коже крупной дрожью, вот тогда будет весело, особенно если на утро она сляжет с простудой. Мысли о здоровье сейчас не особо волновали девочку, ведь на ещё пьяном уме было совсем иное. Венди исполнилось семнадцать, а это значит, где-то вдалеке уже энергично тормошило своими ручками поступление в Гарвард, а дальше переезд, новые друзья (без этих душных и жалких партнёров и легкомысленных подружек), сообщества активистов при вышке, новая влюблённость и новая, пропитанная учебной негой жизнь… — С днём рождения, Тестабургер, — послышался знакомый сиплый голосок, и Венди с трудом подняла порядком отяжелевшую голову. Над крыльцом бесформенной тушей возвышался Картман, сверкая отвратительной ухмылочкой. Конечно же, это был он — кто же ещё? Только он мог найти её в таком несобранном, уставшем состоянии, грёбанный охотник до чужих слабостей. — Что такое, принцесса? Охмелела? — сладенько промурчал он, да так сладко, что захотелось разбить его круглый нос и выбить парочку лишних зубов. — Неужели твой каблучок не позаботился о том, чтобы уложить тебя в постельку и хорошенько оттрахать, а? Тестабургер с тяжёлым вздохом опустила голову. Сил на пререкания не было. Ни на них, ни на заботу Марша, ни даже на то, что её лучшая подружка в самом деле таковой не являлась и банально садилась на шею при любом удобном случае, но чёрт бы побрал этот давно сформированный круг общения. Иногда Венди скучала. По детству, по школьным эссе, по смешным в своей глупости одноклассникам. Венди скучала по тем временам, когда единственной проблемой в её жизни была мировая несправедливость к меньшинствам, за которую так хотелось бороться. Теперь проблем накопилось немало, причем в её же жизни, не во всём мире, и осознание невозврата прошлого порой поднимало неприятный горький ком вверх по горлу. Или что, это был очередной рвотный позыв?.. — Ну и несёт от тебя, конечно. — прозубоскалил тюфяк, плюхаясь рядом на ступеньки. — Решила за ночь весь запас алкоголя уничтожить? Неужели нашей отличнице не объясняли, что… — Заткнись, Картман. — огрызнулась по привычке Венди, затягиваясь. — Я пила только водку, если тебе это так важно. Свежий воздух медленно, но верно отрезвлял. Подступающая мигрень почти не чувствовалась, а тошнота, пусть и ненадолго, но отпустила. Дышать действительно стало легче… Стало бы, если б рядом не смердил своими «уморительными» шутками одноклассник. — Ай-ай-ай, ну что за мерзость. — процокал Эрик в манере упрекающей бабули. — Венди, ты разве не знала? Девочки вообще-то не курят. — Что, прости? — она искренне надеялась, что не расслышала эту абсолютно сексистскую колкость. — Девочки не курят. Картман глядел на неё исподлобья, чуть склонив голову. Выжидает, чертовка. С самого детства у него была какая-то особая нездоровая симпатия к тем, кто хоть раз в жизни его поколотил. После той роковой драки в школе, когда Венди по полной отхватила от родителей, но была ужасно горда собой, Эрик Теодор Картман вдруг обратил на неё чуть больше внимания, чем обычно. Его грубые словечки в адрес Тестабургер из общих сальных шуток со временем переросли в личные оскорбления, словно он питался направленной на него злостью и становился только больше. Буквально. Конечно, девочки не курят. Они томно вдыхают провонявший табаком воротник толстовки бойфренда, пока тот гогочет со своими дружбанами и изредка приобнимает за талию. Девочки плачут по ночам из-за неразделённой любви, пишут своему «запасному», чтобы отомстить нынешнему, ругаются с родителями и всячески стараются доказать всему миру, что они чертовски сильные. Венди таковой не была — она привыкла справляться со всеми проблемами сама, брать на себя излишнюю ответственность и постоянно тянуть со дна всех, кто был рядом с ней. Ментально Венди была намного старше не только своих одноклассников, но и многих учителей в том числе, любивших пару раз самоутвердиться за счёт учеников. Венди была сильной и никому свою силу не доказывала, а потому, ей было позволительно делать всё, что придёт на ум. Тестабургер глубоко затянулась, настолько, что в лёгких невольно засаднило, и выдохнула приличный клуб дыма Картману в лицо, победоносно наблюдая, как тот морщится и кашляет. — Прости, не расслышала. — улыбнулась она, наблюдая за шквалом эмоций на лице парня, и силясь вспомнить, когда вдруг их взаимоотношения переросли в столь токсичную и, что более ужасно, абъюзивную с обеих сторон среду. — Какая же ты дрянь, — сплюнул, надрываясь кашлем, Эрик. — Женщины-пепельницы отвратительны. Тебе ли не знать, что для девушки главное — благополучно выйти замуж, вы же ни на что другое не способны, а ты своими выходками обрываешь все пути… — Это защита. От сальных мизогинных придурков, которые так и жаждут затащить меня под венец. Картман хитренько ухмыльнулся. Подобная ухмылка не предвещала ничего хорошего, это знал каждый в школе, но Венди была даже рада — может, в этот раз наконец придётся покончить с их ядовитым общением, раз и навсегда. Венди не была токсичной. Она, пусть и неумышленно, но следила за порядком в школе, всегда была в числе лучших учеников, являлась капитаном женской сборной по волейболу и даже успевала участвовать в разнообразных межшкольных дебатах, которые прибавляли их учебному заведению статус, но самой Венди в карман не прибавляли ни копейки. Но она и не гналась за деньгами. Она была со всеми вежливой и обходительной, становилась на сторону справедливости, и ни у одного человека в школе язык бы не повернулся назвать её токсичной или неправильной, но рядом с Картманом из неё всегда лезло столько желчи, что в ней при желании можно было бы утопить весь город. Фигурально, конечно, но легче от этих мыслей не становилось. — А ты ничего, Тестабургер, — он сложил пальцы домиком, устраиваясь поудобнее на узенькой ступеньке. — Ты, конечно, доска и слишком высокая для девушки, но что-то в тебе есть. Не будь ты тупой фемкой, я бы может с тобой и встречался. Картман бесил до мушек перед глазами, зная, на какие болевые точки стоит давить, словно видя все человеческие загоны за милю, но удивительный феномен — сейчас его общество было в разы приятнее, чем тусовка в доме. Там ей приходилось миленько улыбаться, отвечая приевшимся «всё в порядке» на вопросы Марша, выпивать и танцевать, будто ничего в этой жизни не волновало, а Венди так не умела. Ей было проще сидеть в тишине и прохладе без тошноты и головной боли, огрызаясь на тухлые шутейки, чем притворяться веселушкой, невзирая на своё состояние. — Про тупость аналогично, жирный ублюдок. — парировала она, вытягивая две сигареты, и пряча одну за ухо, чтобы лишний раз не тратить время на открытие пачки в лютый холод. Эрик умолк. Спасибо и на этом, как говорится, ведь зачастую толстяка так несло, что заткнуть было невозможно, но почему-то сейчас у девушки была какая-то иррациональная необходимость поговорить, пусть даже так, перебрасываясь колкостями, лишь бы больше не давиться собственными мыслями в тишине. — Почему ты не в доме? — Венди притянула ноги к себе, пряча коленки под безразмерной курткой и обнимая их. Картман поджал губы, глядя куда-то меж сугробов, словно там было что-то ну очень интересное. — Я не приглашён. — сухо ответил он. — Я приглашала всех без исключения. — Ты — да, а вот одна тощая еврейская задница нащебетала твоему каблучку, что не хочет меня видеть, — жирдяй хмыкнул, скосив брызжущий ядом взгляд в сторону отличницы. — Забавно ничего не знать о своей же вечеринке, не так ли? Нет, на это можно и не отвечать. Не хватало ещё мигрень подхватить от споров, в свой-то праздник! Картман поковырялся в кармане и вытянул на пухлой, раскрасневшейся от мороза ладони небольшой пакетик, замусоленный чем-то подозрительно-белым изнутри. Тестабургер подняла взгляд, пытаясь найти в дурацких глазах напротив ответ, но парень лишь очень недвусмысленно улыбнулся и очень двусмысленно пару раз коснулся ноздри кончиком пальца. — Нет, только не сегодня… Ты за этим пришёл? — простонала отличница, затягиваясь. Вспомнить, когда она зажгла сигарету, уже не получалось. — Кое-кто попросил. — Эрик жеманно прищурился, чуть ли не потирая ладошки от предвкушения, какую всё-таки Тестабургеры старшие устроят взбучку дочери, если вдруг обнаружат хоть толику содержимого пакетика в доме. — Не в моём доме, придурок. — только и процедила девушка, драться за уход неприглашённого не было никаких сил. — Расслабься, Венди. У малыша Баттерса ломка, нужна помощь. — У Баттерса? — Венди попыталась вспомнить, приходил ли вообще Стотч на тусовку, факт услышанного поразил бы её до глубины души, будь она в более здравомыслящем состоянии. — Шучу. — пожал плечами ком с жиром, безмятежно тянущий улыбку и прячущий руки по карманам. И добавил. — Это не для него. Собрать мысли во что-то вразумительное не выходило. Чёрт, если её выпивонный праздник превратится во что-то нелегальное, будет плохо. Не ей конкретно, родители ни разу в жизни не решали проблемы в семье чем-либо кроме разговоров, но и те могли перерасти в утомительные лекции, от которых лишний раз хотелось сбежать. Гребанный засранец-толстяк, какого хера он вообще припёрся? — Ради Брофловски пришёл? Что у тебя вообще с ним за отношения? — А у тебя со Стэном? Гандон. Год назад вся школа гремела от слухов о том, что лучшая парочка позапрошлого года наконец рассталась. Все и каждый обсуждали разрыв Марша и Тестабургер, переживали об их дальнейшей судьбе и просто гремуче хихикали за спиной, мол, и поделом им, и уже тогда учёба казалась Венди пыткой. Но то, что было после, стало чем-то невыносимым. Марш приходил к ней домой и часами стоял под окнами, причём в его маленькой головёшке явно не хватало парочки извилин если не уяснить, что его не хотят видеть, то хотя бы принести цветы. Он подсаживался к ней на каждом общем уроке, ни на шаг не отходил от её столика в столовой, будь его воля, он караулил бы даже в туалете, и в конце концов, Тестабургер сдалась. Устала от в тысячу раз произнесённых «прости» и «я изменюсь» и просто пустила эти глупые отношения на самотёк. Впервые в жизни пустила, и результат ей очень не понравился. — Урод. — буркнула она в ответ, уже намереваясь подняться и уйти, отсидевшись в родительской спальне до момента, пока не разойдётся хотя бы часть из общего множества учеников. Потом к ней поднимется Стэн, будет спрашивать, что он сделал не так, и говорить «я не понимаю», всю ночь проведёт с ней в одиноком молчании, а утром поможет прибраться в доме, и начнётся новый, очередной круг ада. Развитие событий не такое и плохое, в конце концов, в непредсказуемой среде Южного Парка простая тусовка могла закончиться и убийством, но тут Венди кое-что вспомнила, что заставило её на мгновение замереть. — Ты помнишь наш поцелуй в школе? Уголок губы Картмана дёрнулся. Конечно, он помнил. Не кривя душой он мог бы сказать, что это было лучшее событие его детства, конечно, после многочисленных поездок в Касса Бонита и собственного парка аттракционов. Тот самый момент, когда ненавистная с мальчишества девчонка, к тому же, подружка лучшего друга, вдруг при огромной аудитории целует чуть ли не взасос — такое нельзя не помнить. Но толстяк лишь с искренним недоумением взглянул на неё. Опять играется в свои детские гляделки. — Ты о чём? — не зная Картмана, действительно можно было бы поверить, что он не помнит, и это ещё больше раздражало Венди. — Прямо перед дебатами по поводу флага. Не придуряйся, всё ты помнишь! — Венди, я не понимаю, о чём ты говоришь. На мгновение ему можно было поверить. Одно мгновение доверия, ловушка захлопывалась, и ты навек оставался любимой игрушкой Картмана, который с чудовищной даже для самого дьявола заботой оказывал своей жертве знаки внимания. Одно мгновение, и ты остаёшься в его руках, пока последнему не станет скучно. Венди не велась. Внезапно столь знакомая фраза триггером возникла в голове, голосом её недо-бойфренда. «Я не понимаю, чего ты хочешь!» — отчаянно кричал он на пике ссор, когда его терпеливое молчание рвало оставшиейся нервы девушки, а попытки до чего-либо договориться лопались с громогласным взрывом. Они ругались так всего пару раз, но подобного экспириенса с головой хватило, и теперь на душе оставалось лишь горькое разочарование вперемешку с золой бессилия. Тошнота вновь подкатила к горлу. Нет, так больше нельзя. Её терпение невечно, и конечная точка перед раскатом грома — сегодня. Отличница схватила Картмана за грудки, роняя потухший окурок в снег и растягивая ворот огромнейшей красной куртки. Тот не сопротивлялся, вероятно, потерявшись от неожиданности, но карие глаза блестели так, словно он пытался выжечь на её лице огромную дыру. Во рту появился характерный кисловатый вкус, и Венди, невольно проведя аналогию себя с Маршем, едва ли не яростно вцепилась в обкусанные маленькие губы парня. Всё было как тогда, во время дебатов. Казалось, на них смотрит целая аудитория, сотни изумлённых глаз. Как и тогда, Эрик даже не прикоснулся к её телу, первые пару мгновений недоумевающе моргая, а после слегка, но вполне настойчиво углубляя поцелуй. «Алкоголь, это всё из-за алкоголя» — оправдывалась в мыслях Тестабургер, и это действительно работало, никто не желал пресекать эту губительную словно облако метана атмосферу. Тормоза были не нужны — ни у кого из этих двоих их не было. Картман даже не кривился, наоборот, казалось, перенял инициативу на себя, что было забавно: ещё каких-то минут пятнадцать назад жирдяй журил девушку за «ужин» водкой и сигаретами. Нет, девочки не курят. Они целуют одноклассников, которых больше всего на свете ненавидят, на холодных ступеньках собственного дома, пока друзья внутри празднуют их же день рождения. Девочки оправдывают себя опьянением, наслаждаясь горючей смесью из злобы, желания и вины, а после целую неделю жалеют о произошедшем и пытаются объясниться, даже если их никто не слушает. Венди разорвала поцелуй, также быстро, как и начала его, и не глядя на парня поднялась. Потянулась за ухо, бесшумно вызволяя из запутавшихся волос сигарету, и закурила. Вероятно, сейчас на лице сексиста-полудурка было более чем полторы тысячи разнообразных эмоций, но Венди не хотела их видеть. Привычка сжигать оставшиеся мосты всегда была ей к лицу. Дверь со скрипом открылась, выпуская на улицу пьяненькие вскрики и громкую музыку. Из-за двери выглядывал Стэн, явно успевший побегать в поисках подруги. Он поглядел на обернувшуюся девушку, после — на ещё не поднявшегося с крыльца друга, и озадаченно вскинул бровями. — Всё в порядке? — протянул он, не оборачиваясь на протяжное «Стэ-э-эн!» из глубин дома и разглядывая свою же куртку на худых плечах. — Помолчи, — прошипела Тестабургер и, сделав ещё одну затяжку, чуть мягче добавила. — Пожалуйста. Я сейчас вернусь. Марш снова зыркнул в сторону толстяка и с коротким «Ладно» закрыл дверь. Тишина, напуганная ночной гулянкой, вновь подкралась к крыльцу на своих мягких лапах. Тестабургер почти докурила. Она была уверена, что и Эрик успел прийти в себя за то короткое время, спокойствие которого нарушил регбист, а потому, укутавшись в куртку поглубже и откинув в сторону окурок, поднялась по ступеням. Картман был прав — отвратительная по своей природе фраза, которую, подобно имени злодея, боялись произносить даже в мыслях — девочки действительно не курят. Они боятся одиночества, верят всему, что о них скажут, и трясутся поджилками перед будущим. Но Венди сегодня семнадцать, она давно переболела и переросла те игры в куколок, которые так нравились её одноклассницам — она уже не девочка. А не-девочкам можно сделать всё что хочется, в том числе и простить нерадивым друзьям их грешки и послать все тревоги нахер. — Зайдёшь? — не оборачиваясь спросила она, зная, что её слышат и, что более важно, внимательно слушают. Ответа не следовало, и отличница поневоле обернулась. Картман светил своей мерзкой улыбочкой получше любого уличного фонаря в городе, а это значило, стоит ждать очередной кислой шуточки, столь кислой, что сводило скулы. — На свидание приглашаешь? — хмыкнул, тем не менее, поднимаясь, толстяк. Бесил до чёртиков, но что-то нелогично-обаятельное было в этой фразе. Будто они вновь стали десятилетними коротышами. — Гори в аду со своими тупыми шутками, Эрик. Тестабургер приоткрыла входную дверь, в гостиной неоново-розовый сменился на тягучий жёлтый, а прежние заядлые тусовщики устало валялись на диване, раскиданных по полу диванных подушках и даже парочка — на кухонных стульях, невесть зачем приволоченных на импровизированный танцпол. Плевать, если Картман насорит своей гадостью в пакетиках, пусть хоть все углы ей обмажет. Венди теперь взрослая и вправе нести ответственность за все последствия. — Уже даже не «придурок»? — уточнил он, и девушка негромко рассмеялась. — Гори в аду, придурок!