***
— У тебя есть пара минут, чтобы вкратце мне объяснить, что произошло, — строго проговорил Намджун сыну, которого в наручниках привели в кабинет начальника полицейского участка. — Это все организовал Ли Ин. Он привел этих ублюдков в ресторан. Мы с Гуком дрались с честью, отец, но когда один из них вытащил тесак и пошел на меня, Гук подставился. Он подставил свою спину под нож, чтобы защитить, отец. Хосок даже не пытался сдержать слез, что катились по лицу. — Мой брат предпочел быть с ножом в спине, чем видеть друга раненым. — Все понятно, — сухо произнёс Намджун. — Он жив? — Да, живой, но рана опасная. Может быть, серьезное повреждение позвоночника, но сейчас ничего сказать не могут. Образовалась большая гематома и врачи не в состоянии оценить размер ущерба, нанесенного ранением. Хосок схватился за волосы, сжав их в кулак. — Я видел того ублюдка, я видел, что у него нож. Я сам бы смог отразить его удар. Я был готов. Гука просто испугался за меня. — Все, нам некогда раскисать. Не говорите Тэ, что тех ублюдков привел Ли Ин, он будет винить себя, если что-то случится. Версия такая, что вы наказали эту тварь и нечаянно нарвались на шпану на стоянке, когда возвращались в ресторан. Всех я уже предупредил. Наши все в больнице, сейчас идёт операция. Нам пора. Намджун набрал по мобильному начальника и тот тут же появился в кабинете с парой полицейских. Увидев Хосока в наручниках, он строго высказал подчиненным: — Я же вам сказал его освободить, освободить — значит снять наручники. Я прошу прощения, господин Намджун. — Ничего, это ваша работа. Вы в своем праве. Мы свободны? — Да, господин Намджун. Эти ублюдки арестованы. Мы не отыскали Ли Ина, чтобы его допросить. Но свидетели утверждают, что он не участвовал в драке, сидел в машине. Родители Чон Чонгука будут писать заявление? — Я позже вам все сообщу — Намджун протянул руку полицейскому и попрощавшись с ним направился с сыном к выходу.***
Хосок, практически бегом, не имея терпения дождаться отца, выскочил из лифта и пробежал к операционному блоку. Он остановился на полпути, не решаясь подойти ближе ко всем, кто стоял в фойе, в ожидании результатов операции. Юнги, увидев Хосока, ринулся к нему навстречу и влетел в объятия альфы, не сдерживая рыданий: — Господи, боже, Хо, слава богу, ты в порядке. Я так испугался. Хосок, Гуки… — Юнги трясло от рыданий. — У Гуки все плохо. Ему повредили позвоночник. Они говорят, что он может остаться инвалидом, — Юнги говорил тихо, оглядываясь на бледного Джиёна. — Он не останется инвалидом, цветочек. Такого никогда не будет. А где Тэ? — У Тэ произошел срыв, милый, — Юнги не успевал стирать с лица слёзы. — Он не выдержит, если с Гуком что-то случится, это точно. Он так кричал, плакал, господи, он все повторял и повторял, что все из-за него. Мы ему рассказали версию господина Намджуна, но он все равно кричал, что он во всём виноват. — Его родители здесь? — Да, даже змеюка Сани здесь. Их отправили в палату к Тэ. Его колят успокоительными, но стоит Тэ прийти в себя, снова начинается истерика. — Господи, помоги нам, — Хосок, провел ладонями по лицу, пытаясь привести мысли в порядок и отогнать от себя липкий страх, когда из операционного блока вышел врач. Все тут же подскочили к доктору. — Операция продолжается. Пока все идет хорошо. Нам необходимо удалить гематому и картина будет более ясной. Мы сделаем все, что от нас зависит. Джиён пошатнулся и его тут же подхватили за руки Намджун с Сокджином. Он горько заплакал, поочередно заглядывая им в лица: — Пожалуйста, господи, пожалуйста, пусть бог заберёт мою жизнь, но сохранит моего мальчика. Я не могу потерять еще одного сына, господи. — Все будет хорошо, милый, не думай о плохом. Думай только о хорошем. — Намджун сжимал ладонь омеги и от уверенности в его голосе становилось легче. — Джиён, он живой. Чонгук жив — это главное, мы все решим, дорогой. — Да, милый, — продолжил Сокджин, утирая слёзы. — Теперь Чонгук и наш сын тоже. Он получил рану за моего мальчика, родной. Он спасал своего брата. Теперь Гуки — мой второй сынок. — Пусть только будет живой и здоровый, — причитал Джиён. Господин Шен показал Намджуну глазами, что ему нужно кое-что сказать, и Намджун, усадив в кресло Джиёна, приблизился к другу. — Джуни, мне звонил Ли Инчхон. Он хочет встретиться с тобой. Говорит, что сожалеет и накажет сына из-за случившегося. — Мне сейчас не до него. Но я доберусь до его ублюдка. Он у меня кровью будет харкать. Тварь. — Чимина, ты совсем бледный, — Либён подошел к омеге, испугавшись за него, когда заметил, как посинели его губы. Пойдем, выпьем с тобой кофе, родной. Они спустились в кофетерий, и Либён заказал им обоим капучино с сахаром. — Тебе нехорошо, я вижу, что ты еле держишься. — Это я во всём виноват, — зарыдал Чимин. — Ну что ты? Что за глупые мысли? — Я спровоцировал Ли Ина. Но я не думал, что так все обернется. Я не предполагал. Я думал, он просто оскорбится и отстанет. Честное слово, я не думал, что так получится. — Милый, послушай, ты совершенно не причем. Этот мерзавец больной. Ему просто нужен был повод. — Мои слова послужили поводом. Мне нужно было сдержать себя. Я его унизил. Захотел отомстить за то, как он поступил с Тэ и Гуком. — Он бы нашел другой повод, если бы не это. Кроме того, этим бандитам он позвонил заранее. Он все спланировал, Чими, ты совершенно не причем. — Либён сжал ладонь Чимина, убеждая в своих словах. — Спасибо большое за поддержку, — прошептал Пак, когда его телефон зазвонил от входящего вызова Юнги. — Чимина, операция окончена. Все прошло успешно. Его везут в реанимационный блок. — А Тэ? Он очнулся? — Пока нет, но слава богу, у нас есть хорошие новости для него. Гука справится. Все будет хорошо.***
Чёрный тоннель, по стенам которого вились прогнившие ветви какого-то неизвестного растения, был наполнен мутной, зеленоватого цвета водой, которая холодным тягучим течением достигала бедер омеги. Тэ еле волочил ноги, продвигаясь вдоль него и вглядываясь в даль, в надежде увидеть свет и вместе с ним выход из этого чёрного коридора. Омегу трясло от страха, потому что тут и там были слышны странные перешептывания незримых существ, что наблюдали за ним из-под массы гнилых ветвей. Он не мог разобрать слов, но понимал, что эти существа говорят о нём и, затаившись ждут, когда Тэ потеряет силы, рухнув тут же на растерзание монстров, что охраняли это смрадное обиталище. В какой-то момент в тоннеле стало абсолютно темно, мрак был настолько густым, что Тэ не мог разглядеть вообще ничего. Не в силах больше двигаться и, потерявшись в этой черноте, Тэ остановился, прижимая руки к груди, когда перед его глазами возникло лицо Чонгука, который, не отводя своего красивого темного взора, произнёс лишь одно слово: — Ухожу. Сердце Тэ зашлось в бешеном ритме, его стало трясти от страха и отчаяния, а лицо Гука исчезало, словно это была туманная дымка. Снова наступила темнота и через секунду снова это лицо. — Выбираю, — произнёс Гук в этом мираже и опять испарился. Чернота поглотила бедного омегу, трясущегося от страха и холода. Она была настолько вязкой, липкой и беспросветной, что Тэ отчаялся и потерял всякую крупицу надежды из неё выбраться. Но вновь засиял свет, вновь лицо любимого, обращенное на него с нежностью, и губы, которые прошептали ему: — Вернулся. Тэхен рывком сел на кровати больничной палаты. Действительность перемешалась с тем, что он только что увидел во сне. Он всматривался в глаза находящихся здесь отца и папы, стараясь угадать, случилось ли что-то страшное, пока он находился в отключке. Воспоминания произошедшего рухнули на него огромной неподъемной плитой, вновь придавившей его осознанием своей вины и невозможностью что либо исправить, повернув время вспять. Перед глазами лицо побледневшего Чимина, выронившего телефон из рук, когда ему позвонил Сокджин и сообщил о случившемся. Горькие слёзы Юнги и его дрожащие руки, когда он пытался натянуть на ничего не соображающего Тэ теплое пальто. Больничный коридор и суета родителей, разговаривающих то с одним, то с другим доктором. И лицо Гука на трясущейся каталке — безжизненное, бледное, словно в нем не осталось и крупицы прежнего, такого сильного, такого неуязвимого альфы. Слова врача: «Мы сделаем всё, что от нас зависит… Надеемся на лучшее, но не исключаем худшего… Может остаться инвалидом». Разрезающий лезвием душу вой Джиёна и то, как крепко он прижимался к Тэ в отчаянии. И темнота. Тоннель, из которого Тэ никак не мог выбраться. — Я умоляю Вас, скажите, что он в порядке. Я молю вас, отец, папа, скажите, что он жив. Я не… Я не смогу дышать без него, отец, — Тэ снова начал захлебываться в своих словах, и Минджун поспешил успокоить сына, пока у того не началась очередная истерика. — Он жив, сынок, все хорошо. Ты был в отключке несколько суток. В те редкие моменты, когда ты приходил в себя, нам снова приходилось прибегать к транквилизаторам. Прошу, Тэ, успокойся и послушай. У Чонгука все хорошо, операция прошла успешно, никаких страшных последствий нет. Более того, его перевели в палату и наблюдается положительная динамика. Тэ-Тэ, как только он пришел в себя, он начал спрашивать о тебе и искать тебя. Ты должен быть сильным ради него… Тэ даже не дослушал отца. Он ринулся к выходу из палаты, но голос Сани его остановил. — Подожди, ты даже не знаешь, куда его перевели, мы тебя проводим. — Он схватил за руку сына и развернул к себе. — Тэхен, я хотел попросить прощения… — Это неважно, па. Сейчас ничего неважно. Отведите меня к нему. Тэхен стоял в коридоре больницы возле двери палаты Чонгука и никак не решался её открыть. Родители ребят все отправились по домам. Сокджин убедил Джиёна поехать к ним, чтобы отдохнуть, и последней каплей, перевесившей в положительную сторону его уговоры, стала просьба омеги приготовить вдвоём что-то вкусное и домашнее для ребят, которые категорически отказывались покидать палату Гука. Наконец набравшись смелости, Тэ надавил на ручку двери и нерешительно заглянул внутрь. Гук лежал на больничной кровати, к нему было подведено множество трубочек, тело от груди до конца поясницы туго перебинтовано, лицо будто осунулось, под глазами темные круги, губы бледные и потрескавшиеся. Как только Тэ заглянул в палату, ребята, которые расположились кто где — кто на диванчике под окном, кто на стуле, кто на кресле, тут же все поднялись с места. Все были облачены в белоснежные больничные халаты. Их вообще не должно было быть здесь, но учитывая их непрекращающиеся просьбы, господин Намджун не только позаботился о лучшей палате этой частной клиники, но и договорился о том, что ребята могут беспрепятственно здесь находиться, соблюдая все меры предосторожности и гигиены, тем более Гуку становилось все лучше и лучше, а палату все время обрабатывали дезинфицирующим средством. Ребята обеспокоено вглядывались в лицо Тэ, который неподвижно стоял над Гуком, а по щекам его ползли слезы облегчения. — Гуки… — Тэ произнёс любимое имя только губами. — Маленький, я так соскучился, иди ко мне, малыш. Тэ на негнущихся ногах прошел к кровати и под недоумевающий и испуганный взгляд ребят рухнул на колени рядом с кроватью Чонгука. Обливаясь слезами, он робко обхватил ладонь альфы и поцеловал каждый палец любимого, прижал ее к своей щеке и прикрыл глаза, вдыхая так необходимый ему все это время древесный запах. — Прости меня, любовь моя, господи, прости меня, пожалуйста, я прошу прощения за каждую рану на твоем теле и за каждую секунду твоей боли. Гу, я так испугался, господи, я не смогу без тебя жить, дышать, боже, прости меня, пожалуйста. Я никогда не строил ему глазки, никогда, это все ложь. Я не обещал ему отношений, и мы никогда не говорили о том, что между нами что-то будет. Чонгук, я рассказал тебе всё, что было, слово в слово и больше ничего не было. Пожалуйста, поверь мне. Прости меня за всё это. Чонгук пытался подтянуть Тэ к себе, но сил совсем не хватало. — Маленький, ну же, иди ко мне, — попросил альфа. — Не делай так, малыш, пожалуйста. Это я должен просить прощения, что напугал тебя. Твоей вины вообще ни в чем нет. Это я виноват. Мы с Хо наказали Ли Ина и возвращались обратно, когда напоролись на эту шпану. Мне не стоило с ними связываться, я и Хосока подставил и вас всех заставил волноваться. Это ты меня прости, маленький. Я у вас всех прошу прощения, — выдавил обессиленный альфа. — Ну иди же ко мне, мой мальчик. Я ни одной секунды не думал, что ты мне в чем-то солгал, мой хороший. Я не поверил ни одному его слову. Тэ поднялся на ноги и осторожно пригнулся к Гуку, осыпая его лицо короткими, нежными поцелуями. — Господи, спасибо, что уберёг тебя. Мой любимый, я так сильно люблю тебя. Слава богу, ты в порядке. — Мой малыш, я тоже сильно тебя люблю. Мой мальчик, моя жизнь. — Так, мужлан, хватит нам ваших нежностей, ты лучше расскажи, ты хорошенько отделал этого урода? — Чимин ярко улыбался, а в глазах стояли слёзы. — Я даже не успел его тронуть, — шептал раненый. — На задницу его посадил Хо, — Чонгук зашелся в хохоте, но тут же его лицо свела гримаса боли. — Осторожнее, — обеспокоенно проговорил Тэ. — Мой герой. Мой чемпион, — горделиво оглядывая довольного похвалой Хосока, прижался к плечу альфы Юнги, утирая слёзы, что предательский потекли с глаз при встрече Тэ и Гука. — Хорошо, что все хорошо закончилось, — произнёс Пак. — Теперь этот урод на пушечный выстрел к нам не подойдёт. Ну что, ребят, поедем? Тэ, ты с нами? — Чимин засобирался. — Мой мальчик, поезжай с ними, тебе нужно отдохнуть. — Я не сдвинусь с места и никуда из этой палаты ни ногой. Максимум до доктора или медперсонала. Выходить отсюда будем вместе. Я ни за что не смогу находиться вдалеке от тебя. Прошу, если ты хочешь моего спокойствия, не прогоняй меня отсюда, — взмолился Тэ. — Ну что ты, маленький, я просто за тебя переживаю. — За меня не переживай. Ребят, вы сможете привезти мне одежду и все необходимое? Я поговорю с отцом насчёт учебы, он договориться по поводу удаленных занятий для нас. Тем более, решается вопрос о моем переводе. — Ни за что не переживайте. Родители уже решили все вопросы. И по учебе и по работе. Все будет хорошо, — заверил Хосок и, ближе продвинувшись к кровати больного, продолжил: — Мы оставляем тебя в надежных руках, Гука. Я никогда не забуду этот твой поступок. Я счастлив, что судьба подарила мне тебя. И вообще всех вас! — Хосок окинул ребят взглядом, и ответом на его слова стали их дружные, тёплые объятия. Они сбились в кучу и крепко прижались друг к другу, как единое нерушимое целое, не забывая про лежащего Гука и удерживая его ладони, с одной стороны — Тэхеном, а с другой — Хосоком. Теперь домом для Тэ стала эта палата. Он упрямо отказывался покидать ее и отходил от Чонгука только во время перевязок и ночью, когда калачиком укладывался на диванчик около окна. Гук ночью просыпался и долго смотрел на свой комочек счастья, испытывая невероятное чувство благодарности и любви к нему. Он благодарил жизнь, судьбу, Всевышнего за этот подарок, который нежными поцелуями будил его по утрам, умывал влажным полотенцем, расчесывал волосы, кормил с ложечки, скрашивал дни в больнице, которые с тягучих и бесконечных превратились в самые яркие и интересные благодаря рассказам его омеги с мягким шоколадным взглядом и бархатным завораживающим голосом. Вечером омега осторожно таким же влажным полотенцем обтирал его лицо и тело и укладывался спать на диванчик, рассказывая о своих детских мечтах, приключениях, эмоциях от путешествий, и сам не замечал, как потихоньку начинал сопеть. Тэхен категорически отказался уходить даже на празднование Нового года. Он из окна палаты наблюдал за суетой на улице, когда все вокруг носились с красочными подарочными пакетами, взрывали под ногами петарды, а кто-то даже тащил елку, видимо, отложив это дело на самый последний день. Тэ совершенно не тосковал по этому поводу, наоборот, он чувствовал себя невероятно счастливым, выглядывая в панорамное окно в обнимочку с Чонгуком и мечтая о том, как они вместе будут встречать Новый год в следующий раз. В эту ночь, буквально за полчаса до полуночи в их палату пожаловали все родные и ребята — кто с шампанским, кто с бенгальскими огнями, кто с тортиком и мишурой для украшения палаты. Это было самое счастливое празднование Нового года на памяти Тэ. Ситуация, произошедшая с ними, будто заставила их взглянуть на жизнь иначе, будто напомнила им всем, насколько хрупка человеческая жизнь, и что нужно ею наслаждаться, пока эта возможность есть. Ровно в двенадцать господин Намджун поднял пластиковый стаканчик с шампанским, которое он откупорил заранее с характерным хлопком и поздравил всех с праздником, закончив тост громогласным «Ура!», которое подхватили все присутствующие. Господин Намджун, Сокджин, Джиён, Либён и Шен выглядели в этот момент так, словно снова превратились в двадцатилетних молодых людей. Яркие счастливые улыбки сияли на их лицах, они шутили над Чонгуком, которому строго запретили даже пригубить шампанское. Джиён, чуть не плача, поблагодарил их за поддержку его сына и за то, что они предпочли праздновать Новый год здесь, в палате Чонгука, а не на ярких, шикарных приемах, приглашения на которые, Джиён был в этом уверен, эти прекрасные люди получили не одно и не два. Чуть погодя в палату заглянул Ким Юджин и с извиняющейся улыбкой попросил разрешения присоединиться к празднованию, объяснив свое опоздание недомоганием Сани и извинившись, что его супруг не смог к ним присоединиться. Так, Новый год в палате частной Сеульской клиники превратился в самый незабываемый праздник для всех присутствующих. Они даже устроили танцы под льющуюся из динамика телефона новогоднюю мелодию. А Тэ сияющими глазами наблюдал за всеми, сжимая руку любимого в своей и заставляя чаще биться сердце альфы своей неотразимой улыбкой и заразительным смехом. Ребята наведывались в палату каждый день. Хосок сообщил, что переговоры, затеянные Чонгуком по маркетингу, отец запретил передавать кому-то и предложил продолжать их в онлайн режиме. Кроме того, господин Намджун в одном из визитов сообщил, что лично проверил результаты работы Хо, Чонгука и Юнги и был приятно удивлен, пророча этим троим партнерство. — Ну что вы, господин Намджун, у меня нет каких-либо ресурсов, даже самых смешных для вложения в ваше детище. Я не могу быть партнером без инвестиций, — растерянно произнёс тогда Чонгук. А господин Намджун решительно возразил: — Ресурсами самых дорогих инвестиций ты обладаешь, сынок. Твоя верность, твоя преданность, гибкость твоего ума и твое мужественное сердце — это самые редкие и самые ценные инвестиции, о которых я мог мечтать, когда ставил эти предприятия на ноги для своего сына. Когда господин Намджун покинул палату, в очередной раз пожелав скорейшего выздоровления, Тэ подскочил к Чонгуку с визгом и расцеловал его лицо. — Любимый, я так сильно тобой горжусь. Представь, какие перспективы тебя ждут. — Пока еще ничего нет, маленький. Я никогда на такое не рассчитывал. Мой максимум, в моих мечтах — это работник одного из этих предприятий. Конечно, я надеялся на карьерный рост, но это?! Пока не будем забегать вперёд. — Все будет, любовь моя. Я в тебя верю. И у меня есть на это веские основания. Как много для Гука значили эти слова. Его малыш в него верил. Как больно ему было слышать от Ли: «Он не будет долго рядом с таким голодранцем, как ты!». Гук понимал, что для Тэ это значения не имеет. Но то, что Ли вообще мог плеваться этим в Гука, злило и коробило альфу. А теперь судьба в лице Хосока и Намджуна дарила ему такую возможность. Посетителей палаты молодого альфы с каждым днём становилось больше и больше. Летиция тоже не забывала о них, навещая практически через день и угощая изысканными блюдами французской кухни омегу, отношением к любимому которого она восхищалась и не скрывала этого. — Bien sûr, j’adore ce jeune homme, ma chérie, mais tu ne pars pas du tout d’ici. Je m'inquiète. Peut-être pouvons-nous vous remplacer pendant un moment? (Я, конечно, обожаю этого юношу, мой дорогой, но ты совсем отсюда не выходишь. Я переживаю. Может, мы ненадолго тебя подменим?) — Ne vous inquiétez pas, je me sens bien. Je ne peux pas être loin de lui pendant qu'il est là. (Пожалуйста, не беспокойтесь, я чувствую себя великолепно. Я не смогу находиться вдалеке от него, пока он здесь), — с нежной улыбкой отвечал омега, от чего Летиция нежно потрепала его за волосы и обратилась к довольному альфе со словами: — Береги его, дорогой, он великолепен. — Я знаю, Летиция, — гордо отвечал альфа, хотя не понял ни слова из сказанного ими друг другу на французском. — Он моё сокровище. Все, кто когда-то работали с Чонгуком, его новые коллеги, даже его тренер по боксу. Все навещали альфу и находили слова поддержки этим двоим, успевая заметить, насколько трепетно Тэхён ухаживает за своим альфой. Однажды совершенно неожиданно для Тэхена, к ним в палату явился Соён. У него в руках был пакет с фруктами и тетради с лекционным материалом. — Я прошу прощения, но я не мог не проведать тебя, Гук, — растерянно проговорил он, поглядывая на Тэхена. — Все в порядке, но тебе не стоило беспокоиться. — Я принёс фруктов и все лекции, что ты пропустил, я переписал их для тебя. Внутренности Тэ снова сковала неуверенность и ревность. Конечно, он понимал, что если даже прямо сейчас попросит уйти омегу, Чонгук его поддержит, но Тэ никогда бы так не смог. Соён пришёл с добрыми намерениями, он переживал и заботился по-своему о Гуке. Но почему-то Тэ не помогали эти слова, которые он прокручивал внутри себя, пытаясь убедить свое разыгравшееся воображение, что в этом ничего плохого нет. Он вглядывался в лицо любимого, пытаясь отыскать там хоть толику радости от визита омеги или доказательство того, что его альфе нравится образ этого блестящего красавца. Но Гук был абсолютно спокоен. Он вежливо поблагодарил визитера, отвечал на вопросы о своем здоровье. Рассказал о том, как они сцепились на стоянке с совершенно незнакомыми им людьми, и после слов сожаления и пожелания скорейшего выздоровления, высказанных омегой, они распрощались. Гука тихо засмеялся, наблюдая за насупившимся выражением лица своего мальчика, который, услышав этот смех, тут же подскочил к альфе и стал легонько барабанить по его плечу. — Смеёшься надо мной? — Нет, мой мальчик, но твое лицо такое мило забавное, когда ты ревнуешь. — Я? Ревную? Ещё чего! — чувствуя, как заливается краской его лицо, забубнил Тэ. — Ревнушь, — продолжал смеяться Гук. — Но у тебя нет ни единого повода, мой мальчик. Я обожаю только тебя. — Да ты что? Посмотрел бы я на тебя, если бы в мою палату явился Ли… — Тэ осекся, понимая, что он несёт несусветную глупость, тем более в этой ситуации, а лицо Гука окаменело. — Прости… Я ляпнул чушь. Я надеюсь, что никогда больше не увижу его, — прошептал омега и робко взглянул на Чонгука. — Малыш. Не упоминай его имени при мне, пожалуйста. Забудь его. И не думай о Соён. Мне, кроме тебя, никто не нужен, мой мальчик. Ты — моя жизнь. Они закончили этот неприятный разговор нежными и одновременно страстными поцелуями. И больше к этой теме не возвращались. В один из вечеров, когда Гуку уже пророчили скорую выписку, Тэ рассказал ему сон, который снился омеге в больнице, когда Чонгук был в опасности. По телу Гука проползти мурашки. — Ухожу. Выбираю. Вернулся, — шепотом повторил Гук. — Мой мальчик, я всегда буду выбирать тебя и буду к тебе возвращаться, пока ты будешь меня ждать. — А я всегда буду ждать тебя, любимый, — заглядывая в глаза, пообещал Тэ. Он нежно поцеловал альфу в губы и зарылся пальцами в его густые волосы. Чонгук чуть сдвинулся на кровати и, обнимая омегу, уложил его рядом с собой. — Полежи со мной немного, маленький. Я так скучаю по твоим прикосновениям. Они долго целовались этим вечером, и сами не заметили, как заснули в крепких объятиях друг друга. Эта палата стала их домом на целых три месяца. И когда Тэ и Гуку сообщили, что теперь никакой, даже малейшей опасности не осталось, Тэ даже как-то взгрустнул, привыкший каждую минуту находиться с альфой рядом. Пока Тэ был здесь, Ким Сани с супругом тоже приходили проведать Гука. Сани, конечно, не отличался особой приветливостью, но даже то, что он сюда пришел, Тэ воспринимал как огромное достижение в сближении с папой. В один из таких визитов Сани попросил прощения у сына и продолжил просьбу тем, что предложил Тэ вернуться домой, объяснив это более правильным для омеги. — Тэхен, вы не женаты, хорошо, я больше не буду возражать против ваших отношений, но считаю более правильным жить в своем доме. Тебя не красит болтаться по квартирам чужих людей. Может, они не чужие лично для тебя, но все же… Ким Юджин подмигнул сыну, довольный тем, что его супруг поменял свое мнение относительно выбора Тэхена и повторил просьбу о возвращении домой, а Тэ согласился. Поэтому теперь омеге было грустно уходить из этого места, ставшего для него родным благодаря любимому. Тэ уже перевели на другой факультет. С материалом ему помогал папа, договорившись с преподавателями, а семинары он отвечал удаленно. В общем и целом, Тэ был счастлив. Но в день выписки, когда все приехали их поздравить с окончанием «затворничества», его душа сжималась от тоски, что он больше не сможет увидеть Гука, как только откроет глаза утром.***
На следующий день после выписки Тэ проснулся от страшной боли внизу живота и нестерпимого напряжения в паху. Течка началась так же внезапно, как и в прошлый раз. Тэ собрался спуститься вниз за лекарством, когда его телефон завибрировал от входящего звонка Чонгука. — Мой мальчик, ты уже проснулся? Я выехал за тобой, малыш. Скоро буду. — Гуки, ты нужен мне, — простонал Тэхён. — Я пока еще хорошо соображаю, но ты же знаешь, как это у меня бывает. Пока я еще не потерялся в действительности, прошу тебя, приезжай, помоги мне. Чонгук тут же сообразил, в чем дело. Добравшись до особняка, он въехал через ворота прямо к главному входу. Его встретил знакомый водитель Кимов и проводил в дом, предварительно сообщив хозяину, что у них гости. Ким Сани встречал Чонгука в холле особняка. Он не выглядел радушным, но все-таки выдавил из себя подобие улыбки, приветствуя альфу. — Добро пожаловать, Чонгук. Я как раз собирался выезжать, меня ждёт водитель, отец уже на работе, а Тэ в своей комнате. Вверх по лестнице, направо, последняя дверь слева. Проходи. — Сани презрительным взглядом уставился в спину альфы, поблагодарившего его и направившегося на поиски Тэхена. Весь дом пропах нежным запахом карамели, но возле нужной двери запах стоял умопомрачительный. Чонгук осторожно постучал в дверь, но не услышав ответа, приоткрыл её и заглянул внутрь. Тэхён, совершенно обнаженный, лежал в центре кровати, обложившись подушками и одеялом. Он согнулся пополам, прижав руки к животу и колени к груди. Волосы растрепаны, и на теле сияли капельки пота. Он тихонько стонал, сжимаясь сильнее с каждой волной боли и напряжения. — Маленький, — прошептал Гук. Тэ дернулся от голоса любимого, словно испуганный зверек, и поднял на альфу затуманенный взгляд — Гуки, прошу… Чонгук в пару шагов оказался рядом. Он выхватил омегу с кровати и прижал любимое тело к себе, а у Тэ словно сорвало крышу от запаха любимого и его прикосновений. Он словно сумасшедший, дрожащими руками, путаясь в движениях, начал стягивать с альфы одежду. Пальто в секунду оказалось на полу. Не имея терпения расстегивать каждую пуговицу, Тэ потянул за края рубашки, и пуговицы посыпались вниз, рассыпавшись по комнате словно бусины. Чонгук сам расстегнул ремень и с таким же нетерпением стянул с себя одним рывком брюки вместе с боксерами, подцепив ловко с ними же носки и, избавившись от этого, словно от не нужного мусора. Гук схватил омегу за бедра, прижав к себе, впился в губы страстным поцелуем, практически трахая рот любимого языком. Омега отвечал несдержанно и горячо, будто голодный зверь, наслаждаясь вкусом губ любимого, обнимая его ногами и прижимаясь к крепкому телу. Альфа не отпускал омегу, он кружил по комнате с горячим телом в руках, оплетенный его длинными, стройными ногами, и словно питался его страстью и безудержным желанием. Их языки снова и снова сплетались, губы сливались в горячем танце и желании получить и дать как можно больше друг другу. Сознание будто отключилось, и все, что осталось им и двигало ими — это рефлексы, ощущения и эмоции. Альфа ощутил на пальцах вязкую жидкость, что нещадно текла с промежности омеги, сводя с ума ярким карамельным запахом. Чонгук направился к подоконнику и, усадив туда Тэхена, широко раздвинул его ноги, устроившись между ними. Тэ весь дрожал, изгибался, умолял альфу о прикосновениях и об освобождении, кусая плечи Гука от нетерпения. Чонгук приставил головку члена к входу омеги и с рыком ворвался в плоть любимого на всю длину, наслаждаясь его нетерпеливым, протяжным стоном. — Да, Гуки, вот так. Я хочу, чтобы ты оттрахал своего омегу так, чтобы он не мог двигаться. Чонгук опешил в первую секунду от этих развязных, совершенно не характерных для омеги слов, но возбуждение взяло верх. Тэ умел его удивлять и возбуждать, и сейчас снова произошло точное попадание в цель. Гуку сорвало крышу. Он набрал быстрый темп сразу, вбиваясь в любимого грубыми толчками и припечатав его руки над головой к окну. — Мой мальчик хочет грубого секса? Значит, он его получит! — рычал альфа, не прекращая грубых поступательных движений в дрожащее от наслаждения тело любимого. Он провёл губами по его шее, и ухватив одной рукой оба запястья омеги, второй сжал бусину его соска. Тэ взвился и громко застонал от острого наслаждения, граничащего с болью, и крепко сжал внутри себя член альфы, от чего Чонгук задрожал, почувствовав невероятную узость внутри омеги. — Бляяядь, Тэ, какой ты невероятный! — рачал Гук, продолжая свои движения. Он подхватил Тэ на руки и понес к кровати. Развернул к себе спиной, подтолкнул, поставив его на колени перед собой, и немного надавил на поясницу, чтобы омега встал в коленно-локтевую. Картина, представшая перед ним, поражала воображение своей красотой — тело вздрагивало от желания и нетерпения, ноги, широко раздвинутые, не скрывали разработанной и чуть покрасневшей дырочки, из которой по бёдрам стекала вязкая, прозрачная жидкость возбуждения. Тонкая талия мягкими плавными линиями перетекала в аппетитную задницу, которой Тэ призывно вилял из стороны в сторону. Спина изящно прогнулась в пояснице, выпятив попку и приглашая альфу продолжить то, на чем он остановился. Чонгук задыхался от этой картины, не в силах заставить лёгкие равномерно поглощать сгустившийся воздух. Он шлепнул Тэ по бархатному полушарию, от чего омега взвизгнул, а на коже расцвела розовая отметина от руки альфы. — Ещее, молю, сделай так еще раз, — заскулил омега. — Хочу, чтобы твой огромный член трахал меня, а ты меня так же шлепал. Чонгуку срывало от этого крышу, он снова ворвался в податливое тело на всю длину и снова шлепнул его по заднице. Тэ казалось, что по его телу пропускают электрические разряды, пропитанные острым, ни с чем несравнимым наслаждением. Его стоны совершенно им не контролировались, то превращаясь в жалостливый скулеж, то в протяжно-тянущуюся, разрывающую своим страстным звучанием мелодию. Чонгук своим возбуждением яростно вбивался в нутро разомлевшего омеги, надавливал на простату, и эти ощущения, наряду с обжигающими шлепками по заднице, заставляли омегу прощаться с разумом и только чувствовать. Тэхену казалось, что ничего умопомрачительнее он не испытывал раньше. Чонгук сходил с ума от того, насколько горяч сегодня его мальчик. Он придерживал его шикарную попу, фиксируя её, и вбивался как можно глубже, наблюдая за тем, как налитый возбуждением член со вздувшимися венками появляется и исчезает в округлой, вздернутой попке его любимого, и понимал, что так остро он никогда в своей жизни не чувствовал чужое тело. Ему никогда не было так умопомрачительно хорошо ощущать каждое движение и каждое прикосновение к телу омеги. Но больший восторг вызывало то, что все это происходит именно между ними. Удовольствие, граничащее с помешательством, и восторг доставляло то, что этот омега счастлив быть рядом с ним, что этот скромный, застенчивый, иногда совершенно растерянный, невероятно закрытый для посторонних, и порой даже напуганный обращением к нему чужака, именно с ним и именно в его постели превращался в дерзкого, развязного, горячего, невероятно сексуального, раскрепощенного и даже немного пошлого красавца, от которого у Гука кровь в венах стыла. Чонгук почувствовал приближение оргазма и, наклонившись к спине любимого, легонько прикусил бархатную кожу, облизывая ее следом и не прекращая глубоко вбиваться, когда тело омеги затрясло в невероятном удовольствии, и он с хриплым от сорванного голоса стоном кончил, расплескивая свое семя на белую простынь. Стенки стали сжиматься в оргазме вокруг члена, и Гуку хватило пары толчков, чтобы последовать за своим мальчиком, содрагаясь всем телом. — Блядь, как хорошо… Тэ-Тэ, мой мальчик! — выкрикивал альфа, изливаясь глубоко в омегу и не прекращая поступательных движений. От последнего толчка альфы Тэхён, не выдержав такого натиска, распластался по кровати. Руки совсем ослабли, дыхание сбилось, тело, зацелованное и залюбленное горячим альфой, будто снесло последней волной экстаза и невозможно было пошевелиться. А душу разрывали эмоции, которые невозможно удержать внутри. Чонгук, который от бессилия упал сверху омеги, придавив его к кровати, почувствовал, что тело мальчика трясёт, и он вздрагивает, будто плачет. Альфа безумно испугался, что сделал ему больно и плохо, перевернулся на спину и, сев на кровать в позе лотоса, притянул Тэхена к себе. — Маленький, ты плачешь? Посмотри на меня. Я сделал тебе больно? — готовый разорвать сам себя за неосторожность, вглядывался в лицо омеги Гук, и собирал поцелуями алмазные капельки с щек. — Просто, я… У меня не помещается, Гуки… Я так сильно люблю тебя и мне так хорошо с тобой… В меня это не помещается, Гу…