***
В день прилета «Моряка», как Темного обозвали в конторе (За то, что из Португалии. Кто сказал, что Светлые не подвержены стереотипам? Ну а еще потому что так «залег на дно», что любая водоросль обзавидуется), вокруг Антона крутились в основном Ольга и Игнат. Первая, как женщина, чье эстетическое восприятие как будто было на биологическом уровне развито лучше, и второй, который просто инкуб. И больше тут объяснений не требовалось. Впрочем, пыталась ещё покрутиться Кира — слабенькая Иная, по воле медицинско-психологического образования и судьбы — теперь штатный психолог Ночного Дозора. Сначала она просто грустно слушала маты Антона, потом пыталась поддержать, но натыкалась лишь на холод и раздражение, в конце концов не выдержала и ушла. А когда пришла, то принесла с собой стопку коньяка, без слов вручила одну Антону, тяжело вздохнула, залпом махнула вторую. Городецкому полегчало. Ещё сначала был Гесер, который общими усилиями Ольги и Антона наложил такие имитационные чары, что Антон аж сам себя Иным уже не чувствовал. В Сумрак ему запретили заходить строго-настрого, оно, наверное, к лучшему — не хватало если что сгинуть в Сумраке вот в таком вот виде. Потом начальство, прочитав несколько лекций о разумности выбора, безопасности и выдав историческую справку про Португалию, без зазрения совести ушло, а самый ужас только начался. Конфликты возникли с самого начала. Во-первых, Городецкий никак не мог понять необходимость именно свадебного платья. Он и плевался, и шипел, но искренне не желал надевать на себя что-то подобное. Обосновывал он это очень просто: изворотливость там была нулевая, и случись что — среагировать он бы не успел. Этот аргумент Ольга решила просто: просто убрала все платья, что мешали передвижению. Но Антон не сдавался. Во-вторых, он позарез отказался надевать чулки, точно так же, как и брить ноги. При чем отказался в таких выражениях, что даже Ольга настаивать не стала — тут он все-таки своего добился. Игнат, впрочем, поспешил успокоить, что это не так уж было и важно. По его словам, главное, что не заросли, а значит, сойдет. Каким взглядом на инкуба тогда посмотрел Антон, он сам не понял, но ценитель волос на чужом теле кашлянул, да замолчал. Чему Антон был безумно благодарен. В-третьих, само платье… Средь большого множества, непонятно как оказавшегося в распоряжении Ночного Дозора, после большого количества времени (Благо все они приехали в офис утром и до операции был целый день) остались только три более-менее приемлемых варианта. Первое, выбранное Игнатом, было самым откровенным, от которого у Антона даже кровь стыла — до того было страшно и непонятно, как оно вообще на Городецкого налезет. Облегающее, стягивающее талию, со множеством веревок, что должны были быть повязаны по всему телу и красиво оплетать участки голого тела на шее, руках и ногах, а так же игриво свисать в виде небольшого, но до ужаса пошлого, по мнению Антона, бантика с бедра. Длина этого платья была выше колен, а бретелек даже не предполагалось. Этот вариант Городецкий отказался даже мерить, хотя Игнат убедительно убеждал его, что у этого платья самая большая возможность для движения. После контраргумента Городецкого про то, что хорошо оно не только в своей просторности, но и в своей доступности, Игнат совсем обиделся и ушел. Антон выдохнул спокойно: Темного ему надо было не соблазнять, а просто вывести на чистую воду. К тому же, Завулон, кажется, тоже не должен сидеть в стороне. Так что, возможно, ему даже и делать ничего не придется: просто сидеть и греть уши, пока Великие Темные разбираются между собой… А потом — четыре дня выходных… Второе платье было уже фаворитом Ольги: строгое платье с высоким воротом спереди, но с открытой спиной. Свой выбор Ольга объяснила просто: Темные любят либо совсем разврат, либо элегантность и утонченность. А судя по характеру Моряка, тот предпочитал второе. А поэтому струящаяся вниз ткань, будто водопадом стекающая по плечам и телу до пола прямыми потоками, должна была ему понравиться. «Несколько акцентов на аксессуарах», — сказала Ольга: «И ты будешь как дама девятнадцатого века.» Антон посмотрел на себя в зеркало, на то, какой открытой оказалась спина на самом деле, почувствовал, как струйки не только холодного воздуха, но и мурашек страха пробежались по ней, и скривился. Выглядело, конечно, хорошо. В смысле, не так плохо, как могло бы быть в этой ситуации. Ну и последнее, которое со скрипом выбрал уже сам Антон: с пышной юбкой до пола, небольшим вырезом и даже небольшими рукавами. Общую картину простого, но удобного и неплохого платья, портил только корсет, который пусть не слишком явно, но все равно выделялся на фоне платья и более того — использовался по назначению, а значит чересчур сжимал Антона в тисках ткани. Терпеть это, конечно, можно было… и Антон терпел. Ещё минут тридцать они с Ольгой спорили, какое же из двух платьев выбрать (вариант Игната отмели практически сразу же). В итоге остановились на последнем платье, как на самом практичном и защищенном. Так, конечно, не было — невозможно быть достаточно защищенным, когда ты сидишь в компании двух Великих Темных, тем более — в платье… Но этот вариант хотя бы был более закрытым и хоть как-то оставлял у Антона какие-то крупицы самоконтроля и спокойствия. Открытая спина в другом платье этому вообще не способствовала. Антон хотел ещё засунуть куда-нибудь себе несколько защитных амулетов, так, чтобы Моряк их не нашел, но его осадила Ольга: во-первых, в платье было только два места, куда можно было спрятать что-либо: либо в лифчик, и тогда Антону придется надевать ещё и его, либо в трусы. Но ни то, ни то Антону бы не помогло: брать амулет, который Моряк мог бы почувствовать даже будь Антон в другой стороне комнаты, изначально было опасно для операции. Поэтому с собой, по плану начальства, у Антона должны были быть только его удача и очарование. Но последнее не должно было быть таким прямо сильным, чтобы Антона там, по возможности, не трахнули. Как можно было трахнуть кого-то, типа него, Антон даже не думал. Все-таки в своем уставшем и замученном лице с кругами под глазами и лопнувшими капиллярами, Антон очарования не видел. Даже с аксессуаром в виде свадебного платья. От фаты он отмахнулся, а когда речь зашла про подвязку — вообще зашипел, примерно как тогда, когда ему пытались втюхать чулки. Ольга одна не справилась, поэтому пришлось подключать тяжелую артиллерию: Гесера с логичными доводами и Киру — с коньяком. В итоге решили (точнее, решил Гесер), что раз отказался от чулок — не имеешь права не надевать хотя бы подвязку! Все-таки, обязательный предмет… невесты. А невеста смотрела такими бешеными глазами, что Гесер все-таки свалил от греха подальше — получать букет было приятно, когда невеста его бросала, а не когда давала им по морде. А Антон был к этому близко, жалко только, букета не было. На подвязку Антон с горем пополам, но согласился, после того, как выторговал у Гесера полторы недели отдыха. Ещё полчаса Антон терпел макияж. Хотя как терпел… пытался абстрагировался от реальности с помощью музыки. Так было проще, чем чувствовать, как ресницы тебе красят тушью, а губы — ярко-красной помадой. Да… дожил… Смотреть на себя в зеркало после всех финальных приготовлений Антон отказался, чтобы хоть как-то сохранить собственное достоинство. Ему хватало того, что он чувствовал, как глаза тяжелит макияж, а тело — платье, сжимая легкие корсетом и самим фактом своего существования уничтожая самоуважение Антона. Когда напоследок плеер выдал Антону «Невесту» АИГЕЛ, тот чуть не разбил его об стену.***
Это было странно. Странно было стоять у ночного клуба с абсолютно непроницаемым лицом в белоснежном свадебном платье, ощущая, как на голые плечи опадают маленькие крупицы снега, ловить на себе удивленные взгляды прохожих и курить до скрежета внутри горла. Как ему было известно, Завулон оказывал посильную поддержку, поэтому по легенде, «мальчика по вызову», то есть Антона, вызвал гостю именно он. А то, что это будет Городецкий, он наверняка уже знал или с самого начала даже не сомневался в этом. Разве есть в Москве другой мальчик по вызову..? Антон медленно докуривал сигарету, до последнего не желая идти в клуб, пусть с каждой потраченной впустую секундой он грозил провалить задание, а платье — промочить. Вряд ли в мокром виде оно станет приятнее к телу, чем сейчас… Подвязка все грозилась соскочить с ноги, неприятно терла, раздражая кожу, а корсет сдавливал, меняя привычное дыхание на какое-то укороченное… А ещё было невозможно согнуться — из-за корсета спина могла стоять только прямо и никак иначе. Никогда доселе Антон не стоял так ровно… По виску уже начал стекать водой растаявший снег, и Антон, затянувшись в последний раз чересчур сильно, так, что аж хрипло закашлялся, пугая невинных прохожих своих хрипом, затушил сигарету и проследовал к зданию. В клубе было… дымно. Никак иначе это назвать было нельзя. Пошлые красно-черные оттенки, полуголые официанты и официантки — ну прямо образцовый БДСМ-клуб или место для слета Темных. Одно и тоже. Антон натянул на себя улыбку, что больше походила на оскал, упер сначала руки в бока из-за отсутствия карманов в платье, но, вовремя вспомнив про конспирацию, сложил руки на подоле платья, называя свое имя на ресепшене и желая в данный момент только одного: скорее разбить голову Моряку. Нет Моряка — нет платья. Строгая женщина в костюме, презрительно оглядев Антона, небрежно бросила ему следовать за ней. Городецкий поплелся, стараясь не морщиться с каждого шага — корсет непривычно сильно стягивал его даже при ходьбе. К тому же из-за шуршания ткани многие на него оборачивались, кто-то, кажется, хотел даже присвистнуть. Антон держал лицо, чувствуя, как по нему ползет краска. Две недели отпуска – и точка. Он шел, стараясь минимально шуршать тканью и стараясь придумать хоть что-то, что смогло бы побыстрее закончить его мучения. Заставить Темного сорваться было только в теории просто. На деле же это был Великий, пусть и накаченный Силой, от которой, вообще-то, должно сносить крышу. Он контролировал себя слишком хорошо. И в этом была главная проблема: мишенью не должны были быть они с Завулоном, но кроме них в комнате никого не должно было быть. Закономерный вопрос: как поймать его на нарушении Договора? Заставить Темного проболтаться? Ещё сложнее. Городецкий скрипнул зубами — даже две недели отдыха, если он выберется отсюда живым, теперь казались издевательством. Девушка вдоль стены привела его к самой дальней ложе, закрытой, полутемной, из которой медленно валил дым от кальяна, но с которой наверняка открывался потрясающий вид на весь зал. Краем глаза Антон заметил пока что только Моряка, сидевшего как раз в поле зрения — и был удивлен. На его памяти Темнейшие были очень… поджарыми. Худыми, тонкими и холодными. А этот будто вышел с рекламного постера спортзала — мускулистый и большой. «Голову открутит одним мизинцем» — подумал Антон, сглатывая. — Вам сюда, — сухо сказала девушка. — Спасибо, — одними губами ответил Городецкий. Он и повернуться не успел к ложе, как его позвали звонким, но поставленным голосом: — О, какая красавица нам досталась сегодня! Проходи, не бойся, не обидим. Антон подавил в себе желание нервно хохотнуть. Не обидят? Отлично. А теперь постарайтесь сделать так, чтобы и ему не было нужно вас обижать, господа Претемные. Светлый мученически выдохнул, пытаясь натянуть на себя хоть немного, но очаровательную улыбку, посмотрел в зал абсолютно пустыми глазами, за что заслужил удивленный взгляд провожавшей его женщины, и скользнул к Темным. Завулон оказался сидящим по правую сторону от Моряка, без пиджака, но с галстуком, скрытый далью и тенью ложи. А ещё, судя по вытянувшейся слегка морде, тот совершенно не знал, в чем сегодня будет Антон. Городецкий на секунду завис, не зная, что делать дальше. Плюнул — будь, что будет — да и крякнул: — Здравствуйте, — склонил в небольшом поклоне голову Городецкий. Темные любили учтивость и когда перед ними пресмыкались. Такие, как Моряк — особенно. — Садись, — широким жестом разрешил Темный. Антон скользнул к нему с левой стороны — подальше от Завулона. Который, кстати, уже пришел в себя и с интересом разглядывал не только платье, но и самого Антона. Городецкий еле сдержался, чтобы не показать язык. Ну или чего пожестче. — Как тебя зовут? — спросил Моряк, закуривая сигарету, пока Завулон, не отвлекаясь от созерцания Городецкого, раскуривал кальян. Едкий дым заполнил комнату и вместе с тем — ударил Антону по горлу. Но кажется сморщенное выражение лица Антона Моряка только увеселило. Но лучше эти пошлые смешки иностранца, чем пробирающий до костей непонятного назначения взгляд главы Дневного Дозора Москвы. Антон мог чувствовать его кожей, даже не смотря на Темного, от него хотелось поерзать, укрыться, но он стоически сидел, впрочем, замечая, как с таким же интересом его начал разглядывать и Моряк. Чего только они нашли в этом платье…? Городецкий молился всем Богам, чтобы это поскорее закончилось — липкие взгляды обоих Темных, надменный и чересчур весёлый вид Моряка, уверенного в сегодняшней приятной ночи, в своей лёгкой победе и отчего-то чересчур заинтересованный вид Завулона. Вечер ещё не начался, а Городецкий уже чувствовал себя ужасно — такое обилие пошлых и жадных взглядов, что кидали на него Высшие, заставляло чувствовать себя… неприятным образом с ругательными эпитетами. — Как пожелаете, так и зовут, — выдавил Антон, слегка склоняя голову и зная, что Темный уловит это движение. Это было отвратительно, он чуть себе язык не откусил, пока говорил это, но Им это нравилось — нравилось, когда им демонстрировали шею — этакий знак подчинения. А Городецкому надо было быть настолько возбуждающим для Темного, чтобы тот потерял голову. Иных вариантов спровоцировать его, никто не видел. Ну, или не видел один лишь Антон. Ну а как ему было что-то видеть в этом дыму, кроме горящих демоническим светом глаз? Моряк поманил его пальцем, растягивая губы в улыбке, от которой у Антона побежали мурашки по коже. — Давай без этого, я хочу знать твое имя, Свет мой, — зубы у Антона хрустнули практически с грохотом. А вот Завулону, похоже пришлось по душе (если та у него, конечно, была) это сравнение… гаденыш. — Антон, — улыбнулся Городецкий. Его рот уже сводило, а кулаки чесались. Они не могут заставить его говорить… другими методами? Он честно заплатит за испорченное платье и даже оплатит химчистку в случае… красных пятен непонятного происхождения на ткани. — Антон… — Моряк смаковал это имя на устах, блаженно прикрыв глаза. Городецкий кинул взгляд на Завулона — тому, кажется, было параллельно на работу — он хорошо расположился с кальяном и чем-то крепким в руках (Антон ставил на виски), и, встретив взгляд Светлого, он всего лишь вопросительно выгнул брови. Ещё и посмотрел так ехидно… явно не желая помогать ситуации хоть как-то. Зараза. Он, вообще-то, тоже на работе, если вдруг Темный забыл. Жаль только, сказать ему это вслух нельзя было. — Красивое, — вынес вердикт Моряк. Антон вернулся взглядом к нему, с интересом уже разглядывавшему белое платье. Кажется, того удовлетворила даже длина — добираться до желаемого было интересней с небольшим препятствием. Антон сглотнул. — Почему волосы мокрые? — Снег на улице сильный, — соврал Светлый не задумываясь. — Бедняжка, — кивнул Темный. — Ну иди сюда, я тебя пожалею, — тягуче протянул он, пошленько так улыбаясь, похлопывая себя по колену. Антону стоило больших усилий не сматериться и не проклясть все на свете к чертям собачьим. Он миленько улыбнулся одними губами, чувствуя, как его сознания касается легкое вмешательство. «Увеличу отпуск до трех недель», — решил Антон, медленно и тяжело отрывая зад, упираясь руками вперед, а колено ставя на диван, намереваясь проползти к Темному так медленно, как только возможно. Сложность была в одном: не выходить из образа, делать все плавно, пытаться не запутаться в ткани (что было даже сложнее притворства, пожалуй) и игриво прикрывать будто затуманенные похотью, а не гневом глаза. Спина болела от напряжения, но, кажется, с задачей он справился — только Антон подполз к Темному, как тот по-хозяйски сгреб его в охапку перекаченными руками, силком усаживая на колени, припадая губами к шее. Антон сцепил зубы, выдыхая воздух, кинул быстрый взгляд на Завулона. Тот был абсолютно спокоен, и только дрожащий алкоголь в стакане нарушал бесстрастный образ Темного наблюдателя. — Миленький, — прокомментировал Моряк, отрываясь от уже не чисто белой шеи, но даже так Антон продолжал эфемерно чувствовать на коже чужие влажные губы, содрогаясь от отвращения. Моряк взял его твердым и отточенным движением за челюсть, повертел Антоновой головой в разные стороны, будто тот был куклой. Городецкий слепо подчинился, сжимая и разжимая кулаки за спиной Темного, впиваясь ногтями в ладони. Завулона, кажется, это насмешило. — Тоже хочешь? — по-своему трактовал этот смешок Темный, обращаясь к Завулону, но заглядвая Антону в глаза. Провел большим пальцем по нижней губе, и ничего у Антона не дрогнуло в тот момент, кроме собственной уверенности в успех операции. — Могу поделиться, я не жадный, Артур, — улыбнулся Моряк, второй рукой начиная поглаживать бедро Антона сквозь ткань платья, явно намереваясь проникнуть дальше. Антон опешил настолько, что даже не смог сопротивляться чужой руке, задравшей ткань. — Хочу, — не стал отказываться Завулон. Городецкий кинул на него охреневший взгляд, что буквально через секунду стал злым: хочет он, ага, как же! Моряк бархатно рассмеялся, но как-то по-противному – у Антона даже в глазах потемнело – но все-таки проник рукою под платье. Городецкий вздрогнул от резкого движения и затаил дыхание, чувствуя, как жесткие пальцы, сминая кожу, пробираются вверх. Хорошо, что симптомы паники легко спутать с возбуждением, и участившееся сердцебиение никак не смутило Моряка. А дышать стало как-то хуже. — Какая прелесть! — прокомментировал Темный, когда добрался до подвязки. Поддел её пальцами, царапнул кожу в том месте. — А что же не чулки? — Пошло и неинтересно, — срывающимся голосом сказал Антон. Подумал, посмотрел в чужие, налитые Силой и похотью глаза… и добавил, кладя ладони на чужие плечи и поддаваясь вперед: — Но если вы прикажете… Моряк хохотнул ещё раз, сверкнул Темными с отливом глазами — даже по дрожащим кончикам пальцев текла Сила, и Городецкого тоже слегка трясло от такой концентрации. Антон сглотнул… впервые он хотел, чтобы Договор нарушили как можно скорее… Но Темный не стал раскладывать Светлого прям на столе, перед глазами Завулона, хотя мог… а потрепал пятерней мокрые волосы, фыркнул, да спихнул Городецкого в сторону. — Слышал? Иди, порадуй моего друга. Городецкий завис, глупо хлопая глазами. Посмотрел на ухмыляющегося Завулона. Вот этого друга?! Замычал. Но ему придали ускорения, наотмашь шлепнув по заднице. — Давай-давай, красавица, — мурлыкнул Завулон, сверкая глазами, устраиваясь поудобнее и похлопав себя по колену. — Я не кусаюсь. И оскалился. Антон медленно подполз ближе, одим только лицом говоря Завулону сначала: «Пошел нахуй», а потом: «Что ты творишь?!». Реакции — ноль, только темнота во взгляде. — Давай-давай быстрее, — поторопил Моряк сзади. Антон стиснул зубы, но на колени к Завулону забрался, впрочем, поворачиваясь так, чтобы видеть изначальный объект задания. Возможно, это было даже слегка легче. Как там говорил Гесер? Лучше старый враг… Вряд ли он конечно имел ввиду такую ситуацию, но Антон успокаивал себя, как мог. Чужая ладонь легла на талию, резким движением прижала ближе к себе. Теплые губы легли на плечо, ласково поднялись выше. Городецкий попытался извернуться, но только зашипел, когда пальцы жестоко впились в бедра и сжали корсет, а зубы — не по-человечески острые — цапнули кожу на шее, прям в том месте, где красовался свежий засос, оставленный Моряком. Этот контраст заставил пойти дрожью в чужих руках — отчего это вдруг? Антон закусил губу — вот и попал. И как выбираться из этой ситуации непонятно вообще. Месяц. Месяц отпуска, если он выберется отсюда живым и невыебанным. Завулон пробежал пальцами вверх по талии, до ребер, прижал к себе, зашептал горячим шепотом на ушко, задевая мочку и языком, и зубами: — Сиди смирно, Антон. Городецкий чуть не подавился воздухом — помешало только его отсутствие из-за корсета. Смирно сидеть? А он не обнаглел? Запыхтел, напрочь забывая о своих переживаниях. Антон поддался вперед, нежно провел рукой по чужому плечу, зарываясь носом в чужой висок, погладил пальцами затылок. И впился туда ногтями, агрессивно шепча: — Ты что задумал? Ответа не последовало, но на талии пальцы как-то по-особенному крепко сжались, удерживая. — Дорогой мой, как обстоят дела на Юге? — беззаботно спросил Завулон, одной рукой продолжая удерживать Антона, а второй — виски. Антон навострил уши, слегка успокаиваясь. Если Завулон сделает всю работу за него, будет очень хорошо… Даже если для этого придётся слегка пожертвовать своими нервами и посидеть у Темнейшего на коленях спокойно. Моряк хохотнул, налитые Силой глаза демонически сверкнули и тут же погасли. Антон сделал вид, что не заметил. — Лучше, чем ты можешь себе представить, мой дорогой. — В самом деле? Я слышал, Арета так не считает, — улыбнулся Завулон, склоняя голову и с невозмутимым видом отпивая виски. Лицо Моряка закаменело, как было — с улыбкой на лице. Одни только глаза потемнели, и Антон неосознанно прижался к Завулону ближе. Ладонь прошлась по волосам в ласке. Быть смирным перехотелось, и Антон бы вцепился Завулону в горло, если бы была такая возможность сейчас. — Что? Не понимаю о чем ты, Артур. — А ты не знал? После бойни в Валенсии она, кажется, связалась с Инквизиторами. Если это, конечно, не слухи, — улыбнулся Завулон. Антону мало что говорило это имя, он его ни разу не слышал… а значит либо ему рассказали не всё, что вряд ли, либо Завулон был осведомлен лучше, чем предполагал Ночной Дозор. Городецкий поерзал на чужих коленях, за что получил сжатые на бедре пальцы, чуть ли не до синяков. Завулон не обратил внимания на шипение Антона, продолжил невозмутимо, поглаживая рукой то место, где только что оставил следы, будто извиняясь: — Ты знал, что именно она была той, кто уничтожил «Лесную Чернь» тысячелетие назад? Повисла тишина. Слава Сумраку, Антон был Высшим, и он с трудом, но смог сдержать вздох удивления — до этого момента он считал историю с «Лесной Чернью» лишь легендой. По крайней мере, она преподается, как легенда, потому что это первый широко известный случай абсолютного бескорыстия со стороны Великого Темного. Да и рассказывается она, как сказка. Начинается чуть ли не с: «В тридевятом царстве, в тридесятом государстве…» «Чернью» звали разновидность воронки проклятия, которая привязана не к человеку, а к конкретной вещи, пока не иссякнет. Ну, как разновидность… Такая воронка была зафиксирована лишь однажды — тысячелетие назад. Принцип действия «Черни» никто не смог повторить, так как как наслать проклятие на вещь никто не знал, вот и считали, что это не более, чем слух. Тем более — разве может быть бескорыстие со стороны Великого Темного? Про последнее Антон не знал, но, похоже, Чернь в его собственных глазах переходила из разряда легенд в разряд историй для узкого круга. Саму легенду он не особо помнил, кажется, сюжет был прост: Тёмный сумел наслать воронку на лес — и он постепенно умирал, высасывая жизненные силы природы. Не оставалось ничего, кроме выжженной земли, обгоревших голых деревьев и золы. Местный Темный, что был привязан к этому месту и считал его домом, так и не смог снять воронку — Темные силы были бесполезны против такой же Темной силы, что подпитывала воронку. И тогда пришла Светлая. Она сумела снять проклятие, помогла лесу восстановиться. И тогда Темный в благодарность за помощь одарил Светлую сильнейшим защитным амулетом против Темных сил и был таков. Мало кто верил в такие сказки нынче, более того — сейчас про это вроде вообще не рассказывают на лекциях. Это Антону повезло, что у него Иную Историю вел дедок, помешанный на сказаниях и легендах. И только благодаря этому сейчас Антон соображал чуточку быстрее, чем мог бы, попадись ему другой лектор… Иная, согласно легенде, получила защитный амулет против Темных, Моряк отчего-то был абсолютно уверен в смерти Ареты. Да и то, как Завулон произнес слово «Бойня»… Шестеренки медленно крутились, Городецкий сжал Завулоновы плечи пальцами. Чужие успокаивающе прошлись по спине в поглаживании, вдоль позвоночника. — Легенда про черную плесень, — сплюнул Моряк, даже визуально напрягаясь. — Не более, чем легенда. Арета мертва. Она не могла выжить. — Тогда тебе не о чем волноваться, — пожал плечами Завулон, слишком легко соглашаясь. Посмотрел на Антона в упор, отчего Светлый вздрогнул — он-то тут при чем? У них работа! Но Завулон хищным взглядом скользнул по вырезу и бедрам, лениво мурча, сосредоточившись на одном лишь Городецком у себя на коленях: — Она ведь совершенно точно не знает ничего такого, что было бы интересно Инквизиторам, а я совершенно точно хочу потерять место главы Дневного Дозора Москвы, если вдруг придет распоряжение о твоем задержании. Ладонь в перстнях скользнула по щиколотке, невесомо погладила по икрам, вызывая табун мурашек по коже. Антон не знал, на чем сейчас сосредотачиваться: на словах Завулона, на своём образе или попытаться, чтобы то небольшое возбуждение, что кольнуло его, прошло, пока не произошло чего-то… неприятного. — Она мертва, Завулон, — холодно сказал Моряк. — Если ты так в этом уверен, — закатил глаза Темнейший Москвы, резким движением задирая юбку до бедра, заставив Городецкого испуганно вздрогнуть, сильнее вцепиться в чужие плечи, как в единственную опору. Даже через рубашку Антон мог почувствовать тепло чужого тела. Сглотнул потеряно. — Не пробраться, — хмыкнул Завулон, языком ведя поперек ярко выделенной на теле ключицы, не обращая внимания на судорожно сжатые пальцы на плечах. Сказал, будто невзначай: — Фафнир всегда был плох в амулетах. Может, и этот получился не таким уж хорошим. Горячая рука пробралась под подол платья, сжала ягодицу. Городецкий издал какой-то удивленный писк — в первую очередь из-за открытия личности Темного из легенды, и потом только от наглости Темнейшего и собственного возмущения. Этот звук, наверное, в сочетании с открывшейся информацией, стал последней каплей в терпении Моряка — воздух рядом с Антоном сгустился, будто Темный вот-вот уронит их всех на первый слой одной лишь силой мысли. Городецкий в каком-то странном порыве прижался к Завулону ближе — вжимаясь грудью в плечо, позволяя руке проникнуть дальше. — В чем дело? Я не могу позволить тебе колдовать тут, Светлые набегут, — спросил Завулон, кидая взгляд на Темного, впрочем, не прекращая гладить Антона под платьем. Тот замычал, когда пальцы приподняли резинку трусов — Завулон вообще охренел что ли? Только стояка Антону в данный момент не хватало… — Они тут…пылкие, — Тёмный облизнулся, глянув на Антона. — Тебе же не о чем волноваться, не так ли? — Ты уверен в этом? — резко спросил Моряк. — В чем? В пылкости Светлых? Не сомневайся, — мурлыкнул Завулон, сжимая зад Антона в руках. Пытаясь уйти от прикосновения, Антон двинул бедрами вперед и наткнулся на… Городецкий оторопел, чувствуя внутренней стороной бедра чужое возбуждение. Тьма в глазах Завулона ему ехидно улыбалась. Пальцы убрались с задницы обратно в сторону подвязки, другие же пробежались по корсету, и Антон попытался отстраниться, но широким жестом ему не дали этого сделать, заставляя сидеть на месте и ощущать чужой член сквозь тонкую ткань брюк. На секунду стало вовсе не до Моряка. А зря. Потому что он ударил. Неожиданно и резко, будто Темный уже был в Сумраке — только вот переход туда Антон был заметить не в состоянии. Возможно, дело было в чужом стояке, потому что эта секунда в принципе не очень хорошо осталась понятой мозговым центром Антона — он не успел заметить ни то, как собралась из дыма плеть Шааба, ни как Завулон выставил щит, о который разбилась, шипя и сверкая искрами, огненная змея. А вот Фриз, практически в ту же секунду сорвавшийся с рук Антона чисто по инстинкту, цели почти достиг. Ключевое слово — почти. Не ожидая в ложе никакого Иного кроме Завулона, Моряк среагировал слишком медленно. Отскочить от Фриза он, на одних лишь инстинктах, успел, да вот только потерял управление над плетью Шааба, из-за чего та резанула ему пламенем по руке. Запахло жареным — буквально. Антон дернулся в сторону Моряка с чужих колен, забыв и о существовании платья, и о Завулоне под ним, запуская Тройное лезвие в сорвавшегося Темного. Логика простая: Темного было не победить чисто Силой, а значит придется экспериментировать с сонными заклинаниями, либо брать хитростью и оглушать буквально, с помощью… взгляд зацепился за кальян, что курил Завулон. Только вот сделать все это оказалось труднее, чем Городецкий себе представлял: Антон чуть не перевернулся в чужих руках, сильно дернувшись прочь, потому что Темнейший не стал отпускать его со своих коленей. Городецкий зашипел, лишь на секунду отвлекаясь на Завулона. Если он продолжит его удерживать — он заявит протест о воспрепятствовании задержанию. Моряк нырнул в Сумрак, Антон сразу же за ним. Только вот и в Сумраке Завулон с его коленями не исчез, будто, как кошка, существовал на всех слоях сразу. Сумрак зашипел, ощутив чужую кровь, только вот Антон успел налететь на Моряка быстрее, чем темная материя — соскочить с Завулона получилось практически с боем и несколькими внушительными синяками на обоих. Пользуясь эффектом неожиданности, Антон надавил Прессом, отчего Моряк свалился в пол — идти Прессом против того, кто накачен Силой под завязку было сумасшедше… и Антон прекрасно этим пользовался. Налетев сверху, не давая Темному выставить щит и срывая руками амулеты с чужой шеи, откидывая их подальше, Антон руководствовался одними лишь инстинктами. В задержании Завулон участия не принимал: Антон только краем глаза видел, с каким наслаждением Темнейший наблюдает за ним с бокалом виски. В Сумраке. Как Завулон умудрился протащить в тень виски и преспокойно потягивать его, невозмутимо наблюдая за исходом битвы, Городецкий ни малейшего понятия не имел. Почему-то вспомнилась Ария с их «Колизеем». Наверное Завулону было, на что посмотреть: платье, топорщащиеся в разные углы волосы, какая-то совершенно нескладная фигура, теряющаяся в больших складках платья, что делали кожу белее, а тело — изящнее. Кто же мог подумать, что Городецкому оттого не идут костюмы, что его стихия — платья? Уже в реальности, когда сплевывающий кровь на пол Моряк и всклокоченный Антон, чьи глаза сверкали чистым адреналином, а пальцы подрагивали, вывалились из Сумрака и наконец отцепились друг от друга, на одну лишь секунду, переводя дыхание и кастуя что-то новое каждый, Завулон соизволил поставить точку — просто кинул в Темного Опиум. Рука, не завершив заклинание, безвольно упала на пол. Городецкому потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что Моряк больше не встанет. Он тяжело дышал, смотрел большими глазами на тело Темного, держал наготове подрагивающие от адреналина руки, и видит Сумрак — Завулон не мог не засмотреться. Платье было помято, макияж слегка смазан, да и черт с ним — даже в таком виде Городецкий в своей воинственной стойке выглядел слишком… аппетитно. Мышцы напряжены, губы от красной помады чересчур пышные и ярко-алые, выделяющиеся на чересчур бледном лице, и весь он как оголенный нерв и до того заведенный, что не хотелось ничего, кроме как завалить его силой на красную софу или стол, сжать горло, чувствуя пальцами, как бешено бьется пульс, как расширяются зрачки в уже сексуальном возбуждении и грубо взять, возможно, даже позволив расцарапать Завулону спину — просто чтобы запомнить вечер на подольше. Иначе говоря — ни одной мысли о работе. Или хотя бы немного приличной. Даже когда Городецкий кинул на Завулона злой взгляд и ушел, не соизволив даже обернуться, Темный лишь улыбнулся кончиками губ, слушая, как собственное сердце поменяло привычный ритм, став совсем немного, но быстрее. Да… разгоряченный Городецкий – слишком привлекательная картина, чтобы остаться к ней равнодушным. Завулон затянулся кальяном, даже не смотря на тело соратника у своих ног. Возбуждение не прошло, и Темнейший был готов поклясться, что Антон сбежал только потому что у самого него было такое же. Дым заполнил ложу, играя струями в ярко-красном свете, и Завулон облизнул пересохшие губы. Отпускать Антона он сегодня не планировал. Даже если придется отдать Моряка Инквизиторам, а Гесеру не предъявлять ответных обвинений. Дальнейшее было не то, чтобы в каком-то тумане или сигаретном дыму, скорее просто максимально неинтересным — Городецкого, маячевшего в платье, не было, а хотелось, поэтому Завулон послушно отвечал Инквизиторам — по существу, ничего не утаивая, лишь бы самая муторная часть процесса прошла быстрее. А сам же Городецкий, плевав на все правила, все это время стоял на улице, скинув все на Завулона — должен же он тоже сделать хоть что-то этим вечером. Антону надо было успокоиться. А ещё, желательно, стянуть с себя платье, но это он сделает, как только покурит. Сначала сигареты — потом уже собственное достоинство. Он мог бы рвануть от клуба подальше, как только все закончилось, успокаивая собственное нутро и с помощью холода и снега справляясь с… неприятными последствиями задания, но почему-то не сделал этого, продолжая нелепо и неподвижно стоять с пачкой сигарет в руках посреди улицы. Сам себя он оправдывал тем, что Инквизиторам может понадобится что-то уточнить. Он точно остался здесь для этого, а не для чего-то ещё. Точно. Сигареты Антон нагло стащил со стола, забив на то, что они, видимо, принадлежали преступнику и их, вообще-то, должна была забрать Инквизиция — просто потому что она забирает все. Перебьются. Городецкий медленно затянулся, позволяя дыму окутать собственные легкие и горло, выпустил дым в пасмурное небо, наконец содрогаясь от холода — на улице разыгралась чуть ли не метель. И если сначала Городецкий этому порадовался — снег все-таки ему помог, то сейчас он начинал мокнуть и замерзать. В конце концов, он всё ещё был в платье… которое было до безумия тонким. Но Светлый не сдвинулся с места — сигареты ему требуются больше, чем серобалахонщикам, даже если ценой собственного здоровья и красоты платья. Анализу ситуация не поддавалась, сколько бы скуренных подряд сигарет Антон не пытался бы это сделать. Потому что если стояк Завулона со скрипом, отвращением и нежеланием можно было бы объяснить, то собственный… Светлый шмыгнул носом, закашлялся. По спине стекли несколько струек холодной воды, заставляя мелко дрожать. Антон посмотрел на пачку, вытянул ещё одну сигарету онемевшими пальцами. Секунду погрелся от огонька на ладони, закурил. Но когда из клуба вышел Завулон, Городецкий на автомате сцепил зубы, зажевывая сигарету. Пришлось отплевываться от табака и щурить глаза — видеть чересчур большое количество складок на обычно отглаженных брюках и рубашке Темного было… странно. Понимать, что причина этих складок — ты, было ещё страннее. Антон шмыгнул носом снова, запустил пятерню в мокрые волосы, приглаживая их. Мокрое платье наверняка смотрелось нелепо, потому что оно липло к телу больше обычного, потеряв свой пышный облик. Тушь размазалась, помада стерлась — этого Антон не видел, но ощущал. Но этот вид Завулона не остановил. То ли к счастью, то ли к беде. — Комплимент внешнему виду спокойно примешь или истерику мне закатишь? — спросил Темнейший, ловко выхватывая из рук пачку сигарет. Антон хмыкнул: какому такому внешнему виду Завулон хотел сделать комплимент? Городецкий выглядит как проститутка после заказа или как сбежавшая со свадьбы невеста. Хотя может Завулону такие нравятся. — Закачу. Не испытывай судьбу, — оскалился Антон, выкидывая сигарету. Курить больше не хотелось. Точнее, теперь хотелось не курить. — Тогда мне придется её слушать, потому что, к удивлению, платья тебе идут больше, чем твои рваные джинсы. — Ага, я заметил, что оно тебе понравилось, — огрызнулся Городецкий, кусая губы. Поглаживания Завулона носили только один характер — и почему-то Антон был уверен, что совсем не рабочий. А про стоящий член думать не хотелось — он что, гей? Завулон рассмеялся будто над мыслями Антона. — А я не аскет, Городецкий, когда об меня трется привлекательный мальчик в платье, я имею право распустить руки. Городецкий с трудом, но проглотил фразу про мальчика. — Мы были на работе. Ты не имел на это права. — Ты был на работе, — шепнул Завулон, подходя ближе. Антон повернулся к нему лицом, сложил руки на груди. Темный продолжил перечислять вкрадчивым голосом, наклоняясь все ближе, нарушая личное пространство, вторгаясь в него неприлично далеко: — Это была операция Ночного Дозора, а не Дневного. Я был там как частное лицо. Он сам мне тебя предложил. — Мог бы отказаться, — сглотнул Антон, глядя в Темные глаза Завулона. В горле теперь не только першило, но теперь ещё и пересохло… — Мог. Но не хотел, — мурлыкнул Завулон, стремительно прижав Городецкого к ограде. Антон охнул, стукнувшись поясницей о железо, поднял на Завулона удивленный взгляд. От того почему-то несло жаром, как от печки, и только тогда Светлый действительно осознал, как сильно замерз — чужое тепло охватило змеей, обжигая промозглую кожу. Струйка растаявшего снега водой стекла по виску. — Почему? — глупо спросил Антон, на автомате выставляя руки перед собой и напарываясь ими на чужие плечи. Городецкий неосознанно вжал их сильнее — погреться, даже если его это сожжет, как плеть Шааба Моряка. — А ты догадайся, — хмыкнул Завулон, с легкостью преодолевая небольшое сопротивление в виде чужих ладоней — те не сдерживали по-настоящему, скорее просто грелись на чужом теле и давали не большой, но хоть какой-то психологический комфорт по поводу контроля ситуации. Поцелуй получился напористым и даже слегка агрессивным, будто все, чего желал Завулон в последние полчаса и заключалось в этом поцелуе — он по-хозяйски сминал чужие алые и потрескавшиеся от холода губы, согревая, не давая Антону перехватить инициативу, да так, что тот сначала растерялся. И только потом под чужим давлением и пальцами, что сомкнулись на его талии, поддался, позволяя чужим губам вести — и Завулон воспользовался этим, сгребая Городецкого в охапку. Антон не стал сопротивляться, только потянулся навстречу теплу, укрывая худые промозглые плечи в чужих объятьях, подрагивая крупной дрожью то ли от восторга, то ли от страха, то ли от холода. Когда Завулон отстранился, впрочем, даже не думая выпускать Светлого из объятий, хотя тот был уже чуть ли не насквозь промокшим, оказалось, что этой участи не избежал и он. Антон беспричинно и неловко шмыгнул, прижимаясь ближе, отчего-то шепотом заявляя: — А у меня ещё и подвязочка есть, — шмыгнул. — Ты до нее не добрался. И только посмотрев на Завулона, понял, что попал. Мурашки поняли это слегка раньше его, пробежавшись даже, кажется, по скальпу. — Сейчас доберусь, если ты не против, — многообещающе и отчего-то хрипло заявил Темнейший, смеряя хищным и таким же темным, как и его звание, взглядом тонкую фигуру в своих руках, намереваясь запомнить этот вид надолго. — У тебя же нет никаких вопросов к Инквизиторам? — Антон стремительно качнул головой в отрицании, плавясь в чужих руках, как шоколад. — Отлично, — оскалился Завулон, сверкая глазами, и снова затягивая Городецкого в стремительный поцелуй. Он был быстрым, каким-то обозначающим: обозначающим, где его, Антона, место, утвердительным, собственническим, и Завулон прекратил его так же стремительно, как начал. С хлопком за спиной Антона раскрылась рамка портала, и Темный толкнул его туда. Антон сматерился — чувство падения ему никогда не нравилось, особенно когда оно непредвиденное, но благо падать оказалось недолго — Антон свалился с портала на мягкую кровать, что прогнулась под его весом и почти сразу же намокла. Ткань платья возмущенно зашуршала. Темная комната в полумраке, отчего-то белые простыни. «Фетишист», — только и успел подумать Антон, перед тем как вышедшая из портала темная фигура не схватила его, одним рывком переворачивая на живот. Воздух выбился из легких корсетом, Городецкий охнул. Все-таки сложные маневры в платье, тем более насквозь промокшем, были ему недоступны. Чужое дыхание опалило затылок, горячие губы коснулись мочки уха, заставляя Антона еле слышно простонать — если бы он знал, что этим все закончится, он бы согласился не выбивать себе выходные, так и быть. — Знал бы ты, сколько сюжетов у меня проигрывалось в голове, пока ты сидел там, такой светлый, в платье, и в шаговой доступности, — прошептал Завулон, кусая хрящик. По телу пробежались мурашки таким табуном, что Антона тряхнуло. Одним сильным рывком Завулон приподнял бедра Светлого, ставя того в совсем уж неприличную позу… благо, все прикрывала юбка платья. — И я даже не знаю, какой из сотни сюжетов сейчас воплощать. Антон промычал что-то бессвязное — какие вообще сюжеты? Он с ума сошел? Почему бы просто не… Городецкий поднял зад, насколько это позволяла чужая рука и корсет, заерзал, вызывая у Завулона тихий смех. — Клянусь, я трахну тебя так сильно, что ты из платья выбраться не сможешь без посторонней помощи, — прошептал вкрадчиво Завулон, под конец фразы срываясь на рычание, и почему-то этот звук заставил член особенно сильно дернуться, а Городецкого с трудом выдохнуть воздух из легких. Он и так не сможет, вообще-то, платье-то свадебное, но сама фраза звучала до безумия возбуждающе… Он сглотнул, ощущая на себе тяжесть чужого тела и его Силу — в глазах потемнело от возбуждения, а в платье, даже в мокром и холодном, стало невыносимо жарко. — Сделай это, — прошипел Антон, укладывая голову набок — слишком уж она кружилась. — Только платье сначала сними. — И не подумаю, — рыкнул Завулон, одной рукой надавливая на лопатки сильнее, вжимая в кровать чуть ли не до синяков на теле, а второй задирая юбку, что заструилась тканью по плечам, забираясь туда, что раньше прикрывалось платьем, и проводя ногтями по чужому бедру, царапая его. — Это возможно только в одном случае: если ты сам устроишь мне представление с стриптизом. Но это как-нибудь потом. Смазанный, мокрый поцелуй в шею, плеяда мелких укусов по плечам, и поспешно стянутые боксеры — Антон даже не успел этого осознать, плавясь и жмурясь под укусами-поцелуями и жарким шепотом. Хотелось большего, хотелось растечься в лужу вместе со снегом с его волос. — Потом? — пробормотал он между тихими стонами и шуршанием ткани. Он пытался взять что-то в свои руки, перевернуться, укусить, поцеловать, но Завулон заткнул его одним негромким, но внушительным рыком, и рукой, что сжала задницу явно до синяков — Городецкий даже возмущенно застонал, тряхнув ею, когда боль разлилась по телу слишком сильно, уже не согревая, а обжигая. Темнейший послушно отстранился. — Если ты думаешь, что после этого я тебя отпущу, ты слишком сильно ошибаешься. Антон призывно поднял зад, когда его коснулись влажные пальцы. — Это ты ошибаешься, если думаешь, что после этого тебя отпущу я, — рыкнул Антон, выгибаясь, цепляясь пальцами за простыни. Колени елозили по простыням, край юбки щекотал плечи и шею, но что ещё ужаснее — было странно. И жарко, до безумия жарко, будто сейчас он трахался под одеялом, и холодно, будто он все ещё морозился под снегом. Это сочетание сводило с ума, заставляло извиваться в обилии ощущений, подставлять шею под чужие зубы, пусть это и было безрассудно, а задницу — под… ну, понятно. «Безрассудно» пожалуй было самым лучшим определением — свадебное платье не очень-то хорошо подходило для спонтанного секса, не очень-то хорошо подходило для спонтанного секса работа, клуб, Моряк, да и вообще — все. Но отчего-то при всех максимально херовых вводных, в ответе получался жирный плюс… Завулон то ли зарычал, то ли замурчал, кусая Антона снова, вдалбливая пальцы глубже. — Будь хорошим мальчиком, не дергайся, — на ухо шепнул Темнейший, наконец отпуская Антона, напоследок разве что облизнув мочку уха. Городецкий выгнулся навстречу чужим рукам, когда Завулон обхватил его колом стоящий член. Тяжело было дышать, ещё тяжелее было осознать себя в этом бешеном темпе страсти и порочности. Любовь в любом из проявлений не может быть Светлой или Темной, в ней нет места сторонам, а поэтому Антон забил на все. Какая разница, кто с ним в постели, если цвет свой из-за этого Антон не поменяет? Тем более, когда ему так хорошо, когда чужая Сила выбивает воздух из легких, заставляя голову так привлекательно кружиться в кислородном голодании, вбивает в кровать, распространяя свою власть по каждой клеточке тела, заставляя неосознанно подчиняться, отдавать все в чужие руки, потому что если он хочет взять — почему бы не позволить ему сделать это, к тому же когда Антону очень хочется отдать. Тело сводило в удовольствии, Городецкий тяжело дышал, позволяя вертеть собою, как Завулону захочется. Как-то он оказался на спине, запутавшийся в белых, девственно-чистых тканях свадебного платья, взлохмаченный, раскрасневшийся и с затуманенным страстью взглядом, трясущимися конечностями и стоящим колом членом, с которого сочился предэякулят. Успокаивало одно: Завулон был примерно в таком же состоянии, со сверкающими глазами, взлохмаченными волосами и подрагивающими от возбуждения руками. Когда Темный вошел, Антон резко дернул его за галстук к себе, опрокидывая на себя, прижимаясь до невозможного близко, кусая до крови чужие губы, тихо скуля в поцелуй. Голова кружилась, и Городецкий откинул её, выгибаясь в чужих руках, ощущая как от удовольствия сворачивается узел внизу живота, как воздуха не хватает, как жаркое тело прижимается к нему ближе и ближе, намереваясь будто впитать в себя — и Антон тоже жался ближе, царапая ногтями рубашку, Завулон отстранился, задрал юбку так, что она снова свалилась на грудь Антону мокрой тканью, открывая Темному интересный вид. Он прошелся ногтями по бедру, оставил невесомый поцелуй на другом и поддел пальцем подвязку. — Знаешь, насколько привлекательно она смотрится? — спросил хрипло Завулон. — Догадываюсь, — простонал Антон, поддаваясь вперед. — Не догадываешься, — рыкнул Завулон, резким движением загоняя член до конца. Антон выгнулся, и видит Сумрак, Темнейший давно не слышал и не видел ничего сексуальнее. Внутри поднимался зверь, которого он не желал сдерживать. — Если бы догадывался, ты бы в жизни её не надел, — рокочуще сказал Завулон, прижимаясь ближе и особенно сильно сжимая зубы на том месте, где недавно были губы Моряка. — Потому что теперь этот образ не выйдет у меня из головы, и я уже хочу большего. — Большего? Можем и тебе одеть, — с трудом сказал Антон, цепляясь руками за плечи. — Оставлю эту привилегию тебе, малышка, — насмешливо мурлыкнул Завулон, нежно зализывая след от своих зубов. — Но в следующий раз я посажу тебя на поводок. Больно уж ты понравился мне на коленях. — Член Антона заинтересованно дернулся, и в другой ситуации Городецкому стало бы стыдно… но сейчас было не до стыда — чужой член мешал испытывать что-то кроме скручивающего удовольствия. Завулон продолжил шептать, награждая плечи и грудь поцелуями и укусами после каждой фразы: — Беленький такой ошейник. Можно с шипами. А на чулки я тебя как-нибудь попозже может быть упрошу. В накладе не останешься, поверь. — Прекрати болтать, — рыкнул Антон, хватая свой член рукой — это было невозможно терпеть. Хотелось кончить, мучительно, до боли в ногах и спине, что сводило в удовольствии. — Не смей даже, — зарычал Завулон на ухо. — Убери руки. — Завулон, — проскулил просяще Антон, не убирая руку, но и не двигая ей. Он не мог выдержать и секунды. — Убери руки, — обманчиво-ласково шепнул Темный, особенно резко входя. Антон застонал. — И я подарю тебе крышесносный оргазм. А если не уберешь — пеняй на себя. — Завулон, — умоляюще протянул Светлый, ощущая на груди жаркие губы. — Давай. — Блять, — шмыгнул носом Городецкий, с силой убирая руки от сочащегося члена и укладывая их на чужие плечи, сжимая их до боли в пальцах, чтобы отвлечься от кружащейся головы и распирающего изнутри желания, что заставляло извиваться и делать все, лишь бы кончить. — Умница, — мурлыкнул Темный, даря нежный поцелуй, давая зарыться в свои волосы ладонью и сжать их до боли — им обоим нужно было это. Ещё несколько глубоких, ужасно медленных движений, потом несколько таких же глубоких и грубых, заставляющих Антона тихо поскуливать из-за разрывающих изнутри ощущений, ноготь, несколько раз проведший по стволу, заставляя Городецкого изогнуться в знак вопроса. Пот стекал по вискам, ноги хаотично скользили по простыням, Антон судорожно дышал, хватался за рубашку, потому что только она позволяла ему не упасть куда-то в глубины сознания окончательно, не позволяла отключиться. Когда толчки стали быстрее, Завулон наконец сжал ладонью член, проводя по нему сначала медленно, а потом — быстро-быстро. Для Антона, что не занимался сексом уже достаточно давно, этого хватило: оргазм навалился оглушающей волной, заложило даже уши. Все, что Антон ощущал кроме Завулона где-то на периферии своего сознания — жар, сходившее волнами напряжение с мышц, что делало его примерно той бесформеной лужой, в которой они сейчас оба лежали. Было темно, жарко, практически тихо — давно уже Антона так не крыло от оргазма. Он ощущал только холод простыни под щекой и мышцы под чужой рубашкой. Завулон лежал рядом — практически на нем самом, и Городецкий доверчиво прижался к нему ближе, выдыхая застоявшийся воздух из легких. Он не ощущал себя человеком. Да и Иным тоже. Он вообще не ощущал ничего, кроме расслабленного удовольствия, что волнами прокатывалось по телу. Хотелось застыть и остаться в этом ощущении покоя навсегда. Он был готов мириться даже с мокрым платьем — все равно он его уже не особо чувствовал за другими, более яркими ощущениями. Антон слабо замычал, вцепляясь сильнее, когда Завулон попытался подняться. — Пусти, я не убегу, — хрипло хмыкнул Завулон на ухо. — Из своей-то квартиры. — Кто тебя знает, — пробормотал Антон, нехотя отпуская Темного. Тело исчезло, оставляя Городецкого совсем уж свободного — никакого напора или Силы… Стало как-то пусто и непривычно. Антон провел ладонью по мокрому лбу, тихо застонал: вставать не хотелось, идти в душ не хотелось, ничего не хотелось. Хотелось, чтобы все сделали за него. Жаль, так не получится. Через минут пять он все-таки перевернулся на живот, пусть и с третьей попытки, дождался, пока придет Завулон с, вероятно, кухни, вытягиваясь звездой на большой постели. Пить Городецкий очень хотел, но ему было слишком лень тянуться за стаканом в чужой руке. — Развяжи мне корсет, — пробубнил Антон в подушку, зевая. На задницу обрушился звонкий шлепок, от которого Антон чуть не подпрыгнул до потолка. Он возмущенно замычал, поворачиваясь к Завулону, но натыкаясь лишь на насмешливый взгляд. — Не слышу волшебного слова, красавица, — Темнейший поставил стакан на тумбочку рядом с кроватью, потрепал его по пояснице, точнее будет сказать — по корсету. Зараза. — Я тебе член отгрызу. — Услышал, — согласился Завулон, принимаясь за завязки. Спустя несколько минут, когда осталось совсем немного, а Антон уже более-менее пришел в себя, он вздохнул полной грудью. — Я уже и забыл, каково это, дышать полностью, — фыркнул он, вытягиваясь в наслаждении по дивану без сковывающих движения веревок. Теплая ладонь, развязав корсет, принялась за молнию, после чего скользнула по оголенным лопаткам. Вторая невзначай легла на талию, а губы — на покрытые вишневыми и пурпурными следами плечи. — Ну и зачем вспоминать? — мурлыкнул Завулон, оставляя мокрый поцелуй на лопатке. — Стой, — вздохнул Антон. Темный послушно отстранился, пусть и с некоторым запозданием. Городецкий приподнялся на локтях, протягивая руку за стаканом воды. И, выпив его залпом, схватился за ещё висевший на шее Завулона галстук, притягивая к себе и заглядывая в темные глаза: — Вот теперь я готов ко второму раунду. И втянул в поцелуй.***
Когда они лежали в той самой постели — уже ближе к ночи, в блаженной прохладной темноте, выжатые, вымытые, без макияжа, и буквально заебавшиеся, Антон доверчиво уложил голову на чужую грудь, царапая ногтем принт на чужой футболке. В голове крутились слова о ошейнике и чулках. И чтобы это прекратилось, Антон спросил: — Ты ведь знаешь о Моряке куда больше, чем мы? — Моряке? — закашлялся Завулон, пытаясь сдержать смех. — Неплохо. Учитывая, что кораблей он боится. — Серьезно? — не поверил Антон. — Да, он как-то полтысячелетия назад в шторм попал, до сих пор его штормит, — хихикнул Темный, запуская пальцы в вымытые и высушенные волосы Светлого. — Бывает, — хмыкнул Городецкий, подставляя голову. — Но вопрос остается тем же. Завулон хмыкнул, нежно прикусил чужое ухо. — Допустим. — Расскажи, — попросил Антон. — Я так и знал, что со мной ты только ради информации. — Не только, — хмыкнул Антон, отмахиваясь. — Лучше благодари Моряка. — Вот ещё его благодарить, — буркнул Завулон, поднимаясь губами выше. — Я сам все сделал. — Ты просто оказался в нужное время в нужном месте. — Именно, — мурлыкнул Завулон. — А что бы оказаться там, мне надо было сначала организовать это «там». Антон вздрогнул. — Не понял, — Городецкий попытался встать, но Завулон удержал его. — Лежи уж, — воркующе сказал Темный. — Разве было плохо? — Завулон, — зашипел Антон, вырываясь из объятий. Завулон со вздохом откинулся на подушки, позволяя Городецкому быть на сей раз выше. Светлый взъелся: — Что это значит? — Какая разница, Городецкий? — Разница?! — возмутился Городецкий, чуть ли не задыхаясь от переполнявших его эмоций. Стало как-то… сразу и обидно, и противно. — Хочешь сказать, ты с самого начала планировал меня трахнуть?! — Зато я подарил вам Моряка, — невинно похлопал глазами Завулон, мило улыбаясь. — Да пошел ты, — рявкнул Антон, срываясь. Точнее, пытаясь сорваться. Сделать этого не удалось — Темный резким движением опрокинул Городецкого на себя, сжимая его в объятьях и не давая ему вырваться. — Отпусти! — Уймись, Антон, и дай мне сказать, — устало заявил Завулон. Городецкий нахохлился, за что получил чуть ли не целомудренный поцелуй в лоб. Темный посмотрел ему в глаза: — Я просто получил из ситуации максимум. Моряк мне мешал, надо было сбагрить его подальше, желательно в Инквизицию. А потом пришла идея получить ещё и тебя. Стой, — прервал уже было открывшего рот Антона Завулон. — А теперь вспомни, что, вообще-то, ты был очень даже не против. Если бы сказал мне «нет» или я бы увидел отвращение на твоем лице — я бы отпустил без вопросов. Но кажется не у одного меня был стояк в клубе, а? — фыркнул Завулон, улыбаясь. Антон насупился, упрямо молча. Темный тяжело вздохнул, устремляя взгляд к потолку. Потом аккуратно поцеловал в уголок губ. — Не обижайся, тебе не идет. Какая разница, как именно все вышло, если все вышло? — Это обман. — Ни в коем случае, просто стечение обстоятельств. К тому же не мне тебе напоминать, что я Темный, — Завулон ему подмигнул, притянул к себе обратно на грудь, как они и лежали. — К тому же, ты сам тоже виноват. Тебе приказали — ты и надел платье. Но твоя исполнительность приказов, конечно, возбуждает, я сегодня оценил эту твою черту характера, — он хмыкнул, а у Антона даже уши покраснели. — Откуда ты мог знать, что сегодня буду именно я? — А кто ещё? — даже удивленно спросил Завулон, поглаживая Городецкого по голове. — Только я надеялся ты выберешь другое платье, то, с подвязочками. Оно было невероятно сексуальным… Антон дернулся, чтобы повернуться к Завулону, но тот опередил: — Городецкий, ты сам подумай: откуда бы в наличии у Ночного Дозора столько свадебных платьев? Их предоставил Дневной Дозор, у которого, помимо всего прочего, есть в том числе и текстильное производство в дочерних компаниях. Антон что-то невнятно пробурчал. — Если тебе хочется увидеть меня связанным, достаточно сделать для этого другие махинации… Завулон расхохотался, обнимая Антона крепче. — Вот этот настрой мне нравится больше. Не злись, — поцелуй в этот раз пришелся в висок. — То есть ты знал, что я буду в свадебном платье? — спросил Антон, укладывая голову на грудь снова. — Знал, — мурлыкнул Темный, проходясь пальцами по макушке в ласке. Одной рукой он потянулся за сигаретами на тумбочке. – И более того – очень ждал. — Тогда ты хорошо играешь, — буркнул Антон, вспоминая удивленную морду Завулона, когда он только появился в ложе. — Кстати, почему именно свадебные платья? — Антон повернул голову, уставился на Темный профиль. Завулон поджег сигарету, медленно затянулся. Крохотный огонек сигареты засветился слишком ярко в вечернем сумраке комнаты, и Антон загляделся на ровные черты лица, любуясь ими. Возможно, даже хорошо, что вышло все именно так… — Арета была ему обещана, — Завулон выдохнул дым в потолок. — Моряку, в смысле. Он был вельможей, с богатыми землями, а её родители продали замуж за свои долги. Но Арета умудрилась сбежать со свадьбы. И в этот момент её инициировали, как Светлую. Антон поперхнулся. — Сбежавшую со свадьбы обещанную невесту? Как Светлую? Завулон пожал плечами: — Она была больше рада, что смогла сбежать, нежели разочарована самой ситуацией. Отсюда и фетиш на свадебные платья. Мол, что было бы, если бы она не сбежала… Ещё лучше для него — Светлые в свадебных платьях. Подчинить себе врага вот так, конечно, безумно сексуальная фантазия, и теперь я его прекрасно понимаю. — Эй, — возмутился Антон в чужих руках. Завулон потрепал его по голове. — Ему не повезло, как мне. Высший Светлый в свадебном платье теперь только моя привилегия, и упускать я её не планирую, — со смехом сказал Темнейший. — Кстати, об этом… — пробормотал Антон, смотря в потолок. — Что теперь? Завулон выдохнул дым. Пожал плечами: — Мы. Только, конечно, если ты захочешь. Антон вздохнул, прижимаясь ближе, тоже заключая Темного в объятья. — Я-то не против. Но… — Работа? — Работа. Они полежали немного в темноте, и Антон слушал дыхание Завулона: ровное и спокойное. Вдруг Темный неожиданно спросил: — Вам в университете право преподавали? — Нет, — честно ответил Городецкий, греясь в объятьях. — Жаль. А преподавали бы — знал бы, что любовь это факт юридически безразличный, — пожал плечами Завулон и замолчал. — И что это значит? — не понял Светлый. Завулон лукаво посмотрел Антону в глаза.