У кого в Талиге Окделлам хорошо?

      «Дорогой друг мой, - начал читать письмо Жоан-Эразм Колиньяр. – Прошу тебя присмотреть за моими воспитанниками. Мне жаль прощаться с бедными сиротами, к коим я прикипел всем сердцем, но супруга моя ныне нездорова, отчего мы вынуждены покинуть столицу и вернуться в Манро. Храни Вас Создатель…».       Письмо от Манрика застало семью Колиньяр за завтраком и вызвало некоторое недоумение, обычно Фламинго не расставались так быстро с полученной добычей, но Фридрих всегда питал к своей жене нездоровое, по мнению многих, влечение и трясся над здоровьем дражайшей половины, словно курица над яйцом. В данном случае это лишь играло на руку герцогу, ведь являясь опекуном, возможно, что Манрик и считает, что временным, но это они еще посмотрят, Окделлов, получится практически править Надором. А там можно и Анну-Ренату замуж выдать, она чуть младше Ричарда, если будут расти вместе, может, и полюбовно получится.       Мальчик и три девочки, в серых, явно маленьких им, одеждах, такие тоненькие, с огромными серыми глазами, неловко топтались в дверях столовой.       ***       «Господин супрем, - нервно писал герцог Колиньяр спустя две недели. Дергающийся глаз мешал сосредоточиться и вывести буквы ровно. – Прошу Вас взять под опеку юного герцога и девиц Окделл. Я никогда бы не обратился к Вам с такой просьбой, если бы не вынуждающие меня обстоятельства. Как Вам известно, мой дом сгорел…»       Бедные сиротки сразу смогли разжалобить герцогиню Марию, да что скрывать, и у Жоана-Эразма почти сердце дрогнуло, когда маленькая Эдит протянула крохотные ручонки и пролепетала: - Апа?       Герцог от доброты душевной взял дитя на руки, которое тут же счастливо засунуло алмазную пуговицу от камзола в рот. Снять с рук удалось только с уже упомянутой пуговицей, девочка просто отказалась разжимать зубы, пришлось отрезать.       За время своего проживания в семье Медведей юные Вепри с чистой душой бросались мыть полы, почему-то только в хозяйской спальне, в непосредственной близости от витрины с драгоценными запонками и табакерками, натирать столовое серебро, протирать пыль с картин знаменитого Арнольда Рафиано, несмотря на все попытки прекратить их благородные порывы.       - В монастыре, - там дети провели первые три месяца после смерти родителей. Эгмонт погиб на дуэли с Вороном, а Мирабелла не вынесла утраты мужа. – Нам говорили, что мы должны быть благодарны Создателю за то, что он проявил милость свою и послал нам опекунов. За что мы должны не гневить его и всячески помогать своим названным родителям. Нас учили всему, мы можем выполнять любую работу.       Создателя дети тоже благодарили, отчаянно молясь в домовой часовне под вышитыми камнями покровами и ликами в золотых образах.       Пожар начался поздней ночью, когда домашние уже спали. Полураздетый герцог с ужасом глядел на догорающие остатки дома с только что законченной отделкой, когда его за рукав осторожно подергал Ричард. – Ну мы это, печку почистить только хотели. Извините, если что.       После пожара в доме никто так и не нашел ни малейших остатков столового серебра, золотых образов, не говоря уже о таких мелочах, как запонки, табакерки и шкатулка с фамильными драгоценностями.       ***       «Любезная графиня, - слезы капали на пергамент, оставляя некрасивые разводы. Ангелика Придд даже не пыталась смахнуть их кружевным платочком, которого у нее уже и не было. – Ради нашей дружбы в юности, прошу Вас принять в гости Ричарда Окделла и его сестер. В связи с недомоганием моей дочери мы уезжаем на воды. Милые дети слишком слабы и, боюсь, не выдержат столь долгой поездки…»       Кто бы что ни говорил, но в семье Приддов детей любили по-настоящему. Поэтому приезду сирот хоть и сильно удивились, но приняли радушно, выделили каждому по комнате, одели у лучших портных хоть и не с шиком, но очень добротно, наняли дополнительных учителей. Дети робко улыбались и застенчиво пытались ластиться, словно маленькие дикие зверьки, которым и любопытно, и страшно.       - Можно мне платочек, я кукле платье сделаю? – робко попросила Дейдре однажды, увидев нечаянно порванный платок у Валентина. – Пожалуйста, если Вам не жалко.       - У Вас есть любимая кукла? – вежливо поинтересовался тот в ответ.       В доказательство было предъявлено чудовище, сделанное из пучка соломы и замызганной тряпки, на которой углем была намалевана страшная рожа. Конечно, детям тут же были приобретены настоящие игрушки, но любовь к платкам осталась. Дейдри тащила все попадавшиеся в ее цепкие лапки тряпочки, платочки, шарфы, скатерти и даже шторы.       - Ей так хочется тепла, - вздыхала старшая сестра. Айрис гладила жмурившуюся от счастья Дейдри и добавляла. – У нас совсем не было этого в монастыре, простите ее. Ей очень хочется платочек с ее вензелем, как у Вас, эрэа Ангелика, это так красиво, - и грустно отводила глаза в сторону.       Конечно же, всем детям были сшиты платки из тонкого батиста с вышитыми монограммами. И даже на постельном белье их тоже вышили. Все же бедные сироты, надо же хоть как-то их порадовать.       Дети тоже старались порадовать в ответ, например, через несколько недель они решили помочь в зимнем саду, в результате чего сад представил из себя результаты побоища при Ноймарском перевале. Цветы были вырваны и вытоптаны, часть вазонов была разбита, аккуратные дорожки, посыпанные белоснежной мраморной крошкой, так красиво блестящей на солнце, оказались засыпаны землей, несколько витражей отсутствовали. Посреди сего великолепия стояли чумазые Окделлы и смущенно улыбались.       - Мы котенка поймали, он к Вам залез и уронил вазу, и мы его поймали, - доказательство их слов душераздирающе орало все знакомые кошачьи песни, повиснув тряпочкой в руках Дикона. – Правда, он валерьяну погрыз немного.       И лишь спустя пару дней после происшествия было обнаружено, что кто-то полностью обчистил кладовую с бельем. В доме не осталось ни одного носового платка.       ***       «Брат мой, - дрожащей рукой выводила графиня Савиньяк. Сердиться она не умела, поэтому сейчас кипела от еле сдерживаемой ярости, то и дело бросая взгляд в окно, на статую безрогого оленя. – Мое горе от потери мужа все еще столь велико, что я не могу взять на себя заботу еще о четырех детях. Прошу, возьми их к себе на время, ибо сердце мое разрывается от страданий, которые пришлось пережить этим сиротам, а вид их напоминает мне о чудовищном восстании…»       Арлетта действительно когда-то дружила с Ангеликой, тогда еще Гогенлоэ-цур-Адлерберг, и с некоторым пониманием отнеслась к ее просьбе, хотя и была несколько озадачена, почему та обратилась именно к ней, особенно после гибели Арно.       - Вам же не жалко? – тихо спросила Айри, взяв еще одну булочку за вечерним чаем.       - Вам же не жалко? – прошептал Дикон, нежно прижимая к груди старую деревянную шпагу Эмиля.       - Вам же не жалко? – новая пуговица во рту у Эдит.       - Не жалко? – статуэтку попугая из Алата, нож для бумаг с инкрустацией из перламутра, первую печатную книгу сказок, золотую черепашку с янтарем и многое другое.       Зато потом стало жалко! Особенно жалко трех статуй из парка (так на отца похожи, особенно та, с собачками), семейного портрета с Раймондой Карлион (родственница матушки, так на нее похожа), пары дуэльных пистолетов и так еще по мелочи, но жалко очень. Поросята так и не признались, куда и каким образом дели статуи, но терпение графини на этом вышло.       ***       «Прекрасная эрэа, - граф Гектор Рафиано раздраженно отбросил примочку, которую до этого прижимал к заплывшему глазу. – Но не единая краса толпою шумной в эрэа светлой почтена! Везде прославилась она графиней доброй и разумной! Молю Вас, проявите свет, явите милость и великодушье, примите сих сирот в свой дом. Беда со мною приключилась, и бел свет не мил теперь…»       Графиня Рафиано была первой женщиной, которая ушла из мужниного дома, бросив семью. Ушла, правда, не насовсем, оставив условие, что или она, или эти закатные твари в человеческом обличье, зато с шумом, громом и молниями, как и положено женщине, в чьему роду были Повелители молний, пусть и три поколения назад. И как бы сильно граф ни любил свою сестру, жену он все же любил больше. Особенно он это понял после того, как младшие отродья Леворукого завалились к нему в спальню, дескать им страшно в своей, разбили там пару алатских ваз, сперли зеркало с перламутровой ручкой, порвали подушку и от души заехали ему в глаз совершенно нечаянно.       ***       Графиня Рокслей писем писать не стала, она просто подкинула Окделлов на чужое крыльцо под покровом ночи, предварительно напоив их снотворным.       - Какие бусики, - восхищенно протянула Дейдри, умилительно уткнувшись женщине носом в шею. – Я, когда стану невестой, тоже такие буду иметь?       После этого пропала часть фамильных драгоценностей, а что Ричарду приданое сестрам же надо собирать.       ***       «Милостивый герцог, - комендант Олларии, граф Людвиг Килеан-ур-Ломбах, залпом выпил несколько глотков, плескавшихся на дне бутылки. Третьей за этот вечер. – Извещаю Вас, что на улицах города все чаще видят группы пьяных надорцев. Они пьют, поют похабные песни, дебоширят, пристают к горожанам, призывая восславить их тана и выпить за его здоровье. В связи с этим считаю, что только Вы можете сохранить безопасность герцога Ричарда Окделла и его сестер, засим отправляю Вам чад немедленно…»       Граф не стал упоминать в письме, что имел честь познакомиться с этеми самыми надорцами во дворе собственного дома, когда те сгружали на подводу последний мешок моркови, имевшийся в запасах.       - А шо такого, вашмилость? - пробасил плечистый детина на голову выше коменданта, шире в плечах раза в два и с таким же светлым взором, как у его герцога. – Наш тан нас голодными не оставит.       То, что дом и продукты в нем принадлежат другому человеку, надорцев не смутило, ведь если господин изволит быть опекуном их герцога, то и самим надорцам он почти как отец родной.       ***       «Ваше Величество, - именно в тот момент герцог Алва, который и подумать не мог, насколько сильно умеет ненавидеть молоденькая королева, нажил себя настоящего врага на всю оставшуюся жизнь. – Нет ничего благороднее и великодушнее, чем оказать милость сиротам герцога Окделла. Уверен, что никто кроме Вас не сможет дать им столь необходимое тепло и заботу. Меня же призывают государственные дела…»       Дом Ворона пострадал менее всех, кто приютил маленькое семейство. Просто Рокэ на второй день пребывания детей уснул ночью в кабинете, а проснулся от того, что Дик и Айри стягивали со стены последнюю голову вепря и нечаянно задели экран перед камином. «Их бы да в разведку бы…, - сонно подумал Алва, не до конца проснувшись. – Или в наемные убийцы.»       - Вам они в интерьер не вписываются, - пояснил Повелитель Скал. – А нам в замок самое оно, там как раз после восстания ничего толком не осталось. С ними поуютнее будет.       Наверное, именно в тот момент Алва понял, почему Эгмонт ушел на восстание, а Мирабелла отказалась жить без мужа.       ***       Во дворце Окделлы продержались месяц, после чего Катарина Оллар временно решила никогда не заводить детей. Даже ради трона. Эдит Окделл всюду таскала с собой ведро полное разномастных пуговиц и запонок с драгоценными камнями. В моду вошли невидимые застежки, например, потайные крючки.       ***       «Наш венценосный брат, - Адгемар Кадетский аж зажмурился от удовольствия. Этот заносчивый Оллар все же признал наконец его равным. – Мы отправляем Вам наших дорогих воспитанников, в надежде, что горный воздух поможет восстановить их хрупкое здоровье. Повелитель Скал с сестрами пока не могут вернуться в родной им Надор, где все столь сильно напоминает им об их трагедии…»       Окделлы, одетые в бархат в родовых цветах, скромно улыбались и украдкой рассматривали тяжелые золотые украшения на встречающих их послах.