Кудри, перья и сигаретный дым

      Его пальцы, мозолистые, узловатые, с кровоподтёками на заусенцах, зарываются в красно-рыжие кудри. Сжимают у корней, направляют ниже – крайне эффективно доносят, кто здесь управляет ситуацией. Что Баффорт, что Ракшор ненавидят терять контроль и позволять кому-то иметь власть над ними. Неудивительно: когда-то они даже восстали против Бога! И вскоре поплатились, как и все союзники Люцифера. Потом они помогали свергать Сатану и снова получили урок послушания, чуть ни потеряв всё, что имели. Теперь Антихрист занят нотациями. По-своему. Кажется, в этот раз они готовы слушать. Губы Баффорта покрывают мокрыми следами сильную грудь, время от времени, будто случайно, задевая кожу передними зубами и совсем-совсем слегка острыми оставшимися от формы демона клыками. Он держится за рёбра Аха по-музыкальному изящной живой рукой и, на контрасте, прохладной, несмотря на мастерство Азазеля, менее аккуратной металлической с острыми когтями. Они перекрещиваются с такими же руками Ракшора, царапают светлую кожу, вызывают рваный глубокий вздох у Часового. Алый жгучий взгляд мимолётно стреляет искрами в него, откровенно говоря, бесстыдно сосущегося с Ракшором. Даже сам Баффорт не понимает кого к кому из них ревнует. В любом случае, Аха надо отвлечь от блядских губ брата. Поэтому своими он добирается до остро очерченного пресса, вновь целует ниже и ниже, почти касается паха бледной щекой, а потом мокро лижет розовым языком, неумолимо притягиваясь взглядом обратно к ярко-голубым глазам, в которых сверкает насмешливый хищный оскал. Антихрист считает себя победителем, думает, что поймал их с братом, заполучил себе трофеем пару крылатых полуживых тел. Он или беспросветно тупой не замечать очевидного – ангелы сами отдались в руки Часового, приняли сторону сильнейшего, или не хочет признавать. Баффорт усмехается мыслям, ему в этих мыслях, а ещё крепчающей хватке в волосах, отрывающимся от алых Ракшоровых губ и недовольному жаждущему всё внимание любовника выражению лица Антихриста. Провокация не прошла даром. Ах направляет Баффорта за разлитые по плечам лавой кудри к члену. Он хороший мальчик, когда это выгодно, повторять дважды не нужно. Поэтому ангел внешне, душой всё тот же демон, тут же обхватывает мокрую головку. Упираясь двумя руками по бокам от антихристовых бёдер в роскошную постель, он насаживается ртом полностью за один раз, будто делает это каждый день, будто все эти тысячелетия в аду провёл в ногах у демона рангом повыше. Ах лыбится и стонет протяжно, откидывает голову назад. Ракшорова искусственная правая движется по груди кругами – символами своего легиона, губами тут же припадает к шее, кусает и оставляет засосы удивительно быстро ловля ритм брата: Баффорт носом в светлой копне волос в паху – Ракшор втягивает кожу у кадыка, Баффорт выпускает член изо рта и ласкает головку кончиком языка – Ракшор зализывает алый след. Их овечьи зрачки перебрасываются огнём соперничества за внимание Антихриста. Это льстит, только вот не Часовой тому причина: они боролись так с самого появление за внимание бога, за тайны мироздания, за управление хаосом, за управление новым телом, за легион Визаров, за жизнь. Они всё на пути старались разделить пополам. Нет, не потому что у братьев близнецов всего должно быть поровну, а из желания каждого оторвать свой кусок. Антихрист подмечает, как забавно он оказался меж двух огней, рискуя быть сожжённым.       Баффорт насаживается то быстро и ритмично, то тягуче медленно, полностью выпуская член изо рта. Он помогает себе рукой, пока покусывает поалевшие уставшие губы. Потом лижет ствол сверху вниз и обратно, в конце прикладывается высунутым языком к уздечке, а на лице изображено совсем не подходящее невинное выражение. Он делает минет демонстративно, словно вышел из этих скучных человеческих видео с постановочным сексом – Ах из чистого любопытства глядел пару раз, может, излишне пошло, но такая манера цепляет. Баффорт в сотни раз красивее в этом чем осточертевшие суккубы. С каждым новым движением Антихрист всё ближе, он сгребает длинные пряди в кулак, приостанавливает Баффорта и толкается сам. Ангельский стон откликается приятной вибрацией.       До сего момента, вторая рука Часового покоится на пояснице Ракшора. Она скользит до лопаток, зарывается в основание красно-белого крыла. Антихрист ловит шеей мягкий вздох и продолжает перебирать мелкие пёрышки. У брата крыло так и осталось огненным, а Ракшора словно запорошило снегом сверху по волосам до уровня глаз и на сгибе крыла по основанию. Касания на крупных перьях еле-ощущаются, но вот у самых лопаток они вызывают дрожь. Трепещущие густые ресницы Ракшора дымной поволокой скрывают глаза, погрустневшие с пропавшей ладонью Аха. Она возвращается к ангельскому телу и ложится теперь на мягкую левую ягодицу. Ракшор вздрагивает, в ответ кусает до хорошо заметного следа чуть ниже ключиц. Пальцы сжимают полушарие отодвигают, переходят на гладкое место стыка доспеха и кожи. Ракшор соткан из шёлка, очень нежный и чувствительный. Ах любовно гладит внутреннюю сторону бедра, задерживается на пустом низе таза. Часовой предполагает, что там ничего не было и до соединения братьев. Второе бедро тоже изнутри гладкое, пусть и не настоящее, а снаружи покрытое витиеватыми узорами.       Антихрист отрывает Баффорта от себя. По подбородку стекает слюна, взгляд поплывший, растрёпанные волосы спадают на лицо, дыхание сбитое и руки дрожат. Как же Бог постарался над ними. Да, все ангелы обладают неземной красотой, их напрямую касались руки творца, эти образы украшают храмы, с них пишут картины и ваяют статуи, но эти двое пленительнее остальных. Ракшор со своим полупрозрачным существом и лицом, озарённым смертной печалью поистине украшал бы самые богатые могилы на элитных кладбищах, люди несли бы океаны алых, под цвет кончиков волос, гвоздик ему в ноги. Баффорт, вдохновлено и тепло улыбаясь, ютился бы на маленьких иконках у людей в кошельках, в кармашке пиджака у самого сердца, он одним своим видом разжигал бы огонёк надежды в неуверенных молодых людях на распутье жизни, умилял бы иссохшихся одиноких бабушек. Они словно из разных миров, не падали вместе с одних и тех же небес и не делили тело, тоже одно на двоих. Аху они нравились, если так посчитать, одинаково, каждый по своему.       Он отстраняется от Ракшора и не надолго прикладывается губами ко влажной скуле Баффорта, потом мягко целует его в ухо, посасывает мочку, кончиком языка мокро идёт по хрящику и коротко тыкается в раковину. Ангела встряхивает так, что крыло дёргается, раскрываясь почти до конца и складывается вновь, слишком резко: опадают пару перьев – лепестков роз. – Превосходная работа, – тёплое дыхание остаётся почти явственным следом, – Я бы хотел кончить тебе глубоко в горло, но заканчивать сейчас было бы не интересно, как думаешь? К тому же, – он сжимает челюсть Баффорта и внимательно следит за тем, чтобы его взгляд был точно направлен на Ракшора, застывшего ледяной статуей. – Не стоит расстраивать твоего брата. Подползи к нему, он истосковался по внимаю.       Улыбка Часового точно отражает его сущность: широкая, открытая, рука об руку с чуть прищуренными глазами – он не привык изображать веселье или наоборот скрывать его, он имеет право показывать себя напрямую без страха, однако есть в этой улыбке тёмная искорка, отдающая электрическим напряжением по телу. Ракшор любуется им на вид совершенно бесстрастно, а на плечах уже ладони любимого брата. Он привычно гладит по волосам и тоже лыбится. Ракшор ощущает себя блестящей золотой серьгой с рубином высшего качества, одной из двух в бархатной коробочке. Антихрист ещё недолго наблюдает за ними, а потом касается груди Ракшора и валит его на кровать. Ангел вздрагивает подбитой птицей. Ах нависает, придерживая за бёдра, Ракшор каменеет, сверлит грудные мышцы остекленело, словно смотрит сквозь, на самом же деле анализирует и выжидает. Антихрист посмеивается, очевидно, над ним. Вдруг стало холодно и склизко, будто этот смех осуждает с высока, как ангелы тогда смотрели на них разбитых в яме. Он отстраняется и несильно хлопает Баффорта по бедру, тот лисом ухмыляется, кажется, и губами, и глазами – всем лицом, всем телом. Эти двое явно что-то задумали. Они отлично спелись, в прочем, Ракшор и не сомневался: демоны хорошо сходятся, когда имеют общие цели. В этом случае, они вместе желают довести Ракшора до ручки. Баффорт вдруг устраивается тазом поперёк брата. Красные овечьи зрачки бегают по лицам, он спохватывается встать, но вмиг потяжелевшая ладонь Часового ложится на солнечное сплетение и припечатывает обратно. Красно-белые волосы разметались божественным ореолом. Такой Ракшор ещё больше нравится Аху: уязвимый, не скрывающийся под саркастичной маской высокомерия, совершенно невинный и чистый, будто кто-то другой, а не он сам, забрызгал кончики крыла кровью. – Не стоит так беспокоиться. Ты же не думаешь, что брат навредит тебе? Или ты меня боишься, Ракшор? – Антихрист говорил, то ли заманивал, то ли угрожал. И хотелось поддаться, и хотелось сбежать. – Позволь себе не думать ни о чём, передай мне власть, раз так не хочешь отпускать, то на время и тогда, – Он оглаживает чужое ухо второй рукой, всё ещё держа первую на металлической стороне грудной клетки, с хрящика умелым растирающим движением к мочке и еле ощутимо по косточке у виска. Ракшора дёргает, он распахивает глаза и прикусывает нижнюю губу, – Я помогу тебе хорошо отдохнуть. Идёт? – Ты мастер болтать чушь. – подал голос второй близнец. – Спасибо! Я много веков отрабатывал это умение, здорово, что ты отметил. Сарказм у вас семейное?       Баффорт хмыкает, улыбается хитро, чуть выгибается, наверное специально, дабы в очередной раз подраконить Ракшора, и смыкает внутреннюю часть живого бедра с точно таким же брата. Странная, неестественная картина сплетённых тел двух павших ангелов касающихся друг друга шёлковой бледной кожей торсов, держащихся за руки замком. У Аха, совсем не свойственно, перехватило дыхание. Он мягко протискивается ладонью между их сухих бёдер, сжимает одно из них и внимательно наблюдает за реакцией: чья нога оказалась под пальцами? Стоит до болезного крепко. Антихрист превосходный любовник, по многочисленным отзывам, с выдержкой выше средней – легко доводил партнёрш или партнёров, потом ещё раз и уже тогда кончал, но, похоже, эти двое хотят уничтожить все его рекорды. О да, они обожают быть первыми, каждый из них.       Во внутреннем кармане неизменного чёрного удлинённого пиджака всегда лежит смазка и презервативы, на "экстренные" случаи. Второе сегодня не понадобится. Такое строение ангельских тел Часового забавляло. В аду чего только не встретишь: стволы драконьих размеров и извилистых форм с шипами, зубастые вагины, вполне человеческие органы, а у этих просто пусто. Холод ярко-голубого геля с химозным ароматом мяты, купленного пару дней назад в маленьком секс-шопе где-то в центре Москвы, отзывается мурашками вверх по ногам. Ах медленно скользит между мягких бёдер, смакует. С ними почти весь кусок удовольствия достается только ему, а почесать между перьев и лизнуть за ухом, это приятная мелочь, которую не жалко отдать – заслужили.       Почему Баффорт ответил на влажные взгляды, наглый флирт и недвусмысленные касания вполне объяснимо: он вечно скучает, ему, как воздух, необходимо шевелиться и шевелить всё вокруг. Как он затащил Ракшора с собой в постель Антихриста, вопрос сложнее, но ответ находится легко: братья неотрывны друг от друга, проведя много веков связанными небесным долгом, потом адским телом, они срослись душами, как два дерева, Ракшор последует за Баффортом в бездну и наоборот. Вот и сейчас они как единое целое: Часовой легко сжимает их бёдра крепче, чтобы плотнее прилегали к члену, двигается всё ещё тягуче. Они лежат с идентичными, даже в мельчайших подробностях, лицами, только смотрят по разному: Баффорт с усмешкой чётко в глаза Аху, Ракшор же куда-то в пустоту отстранёно. Единственное, за что Антихрист может поблагодарить бога – создание этих двух произведений искусства. Они чарующе пленительны, что невозможно не любоваться: один из их закатывает глаза, а второй прикрывает поразительно длинными чёрными ресницами, наверное, накрашенными – Аху тяжело определить так сразу, но ведь не бывает таких натуральных, верно? Дрожащими пальцами бледная рука Ракшора зарывается в алые кудри, а Баффорт накрывает своей стык их бёдер, касаясь мокрой тёплой головки члена, когда он на всю длину проникает между.       Ангел, лежащий справа, приподнимается на локтях и рука брата выпадает из его волос. Антихрист наклоняется к нему, складывает ладонь на чуть покрасневшую шёлковую щёку, большим пальцем ведёт по подбородку, переходит на нижнюю губу, надавливает, приоткрывая. Баффорт сам берёт его в рот, как ранее член, поднимает сверкающие очи на Часового по-собачьи просяще, естественно всё напускное, тот целует его с языком, глубоко и чувственно. Ракшор закатывает глаза, брат запрокидывает голову. Антихрист стонет негромко в белую шею на особенно удачном толчке, когда по счастливой случайности кто-то повёл бедром, усиливая трение. Сразу за ним подаёт голос Баффорт, потому что зубы, губы и язык Аха упорно метят всю площадь кожи от челюсти до кадыка. Интересно, отсутствие и намёка на какие-либо системы выделения в этих полуискуственных телах так влияет на чувствительность? Женщину ублажить сложнее чем этих двоих: если бы не настроение поэкспериментировать, Часовой мог бы остановиться на одних прелюдиях.       Он вскрикивает от острой боли под лопаткой – как раскалённым металлом приложили. Останавливается, отрывается от рыжей бестии и замечает ехидную самодовольную улыбку Ракшора. Кончики пальцев работы Азазеля покрыты мелкими красными разводами. Антихрист щупает спину, чувствует тёплое и мокрое. Вот же сукин сын! Посеребрённый ангел смеётся. Искренне, радостно, звонко и тонко, очень похоже на близнеца, но Ракшор ни разу не смеялся так, только зло торжествующе. И Ах даже ведётся на пару секунд, пока не хватает за правое запястье и прижимает к постели крепко, можно не бояться ни сделать больно, ни сломать вовсе. Другую руку, однако, держит не Часовой, а Баффорт. – Предатель. – Вы посмотрите, птичка показала коготки. Что скажешь, Баффорт, мстить? – Голубые глаза обычно сверкают так наблюдая за успешным выполнением планов. – Ты у меня спрашиваешь разрешения? Разве уже не решил, что да. Не смотри на меня так, братец, заслужил.       Ах сжимает челюсть и приподнимает. Носом ведёт вдоль артерии и резко смыкает зубы рядом так плотно, что ангел под ним мечется, резво пытается вырваться. Глаз за глаз, кровь за кровь и Часовой пускает её, тут же слизывает. Ровный след укуса позже посинеет в мелкую гематому, если Ракшор не захочет тратить немного магии на исцеление. Баффорт прикладывается поцелуем к костяшкам его пальцев, получает смазанный удар по щеке. Ангел почти садится, хмурится с Антихристом лицом к лицу. – Ну что же ты, всё честно. Не нужно царапаться, за это можно получить. – Тёплое дыхание на ухе и глубокий шёпот, тихий, чтобы второй не услышал – Так сильно ревнуешь? Не волнуйся, меня на вас обоих хватит. Но знаешь, ты у меня любимчик.       Ракшор покрасневший падает обратно. Чёрт бы побрал его дар внушения! Все мыслимые и немыслимые ругательства в сторону Часового постепенно таят, испаряются вместе с тем, как тепло вновь настигает чувствительную мягкую внутреннюю сторону бедра. Баффорт лучше не делает: опять лезет со своей приторной нежностью – сахарным сиропом. Он невесомо, как подобает ангелам, целует плечо, ближайшую щёку, висок, лоб без капли страсти, только заботой и желанием то ли приласкать, то ли успокоить. Всегда такой тактильный, улыбающийся во все зубы, с пожарами алых глаз, живой, он будто никогда не падал. Ракшор соврёт, если скажет, что не завидует. Близнецы не клоны – всегда есть "лучший". И вновь Антихрист забивает собой все эфиры вещания, привлекает внимание, которое чертовски обожает, рушит стены, выдержку... Да вообще всё! Даёт забыть и забыться. Потому что этот язык, имеющий тысячелетний любовный опыт, невозможно игнорировать, когда он находится в самой ушной раковине. Хочется молиться Господу отцу или любому другому богу, правда, о чём – что бы всё закончилось или никогда не прекращалось, Ракшор ещё не решил. Глаза закатываются наконец-то не от раздражения, а от чистого удовольствия. Кто вообще додумался сделать уши на столько чувствительными? Ах мычит держась губами за мочку и продолжает посасывать, а сам на пределе, натянут как струна. Руки Баффорта у него в волосах и на груди, а зубы на сильных предплечьях. Ракшора вдруг бьёт судорогой да так, что стонет в голос высоко, тонко, дрожа, отпихивае лицо Часового и трепыхающейся птицей неосознанно двигает крылом.       Баффорт тут же забирает его, притягивая за шею, целует, как им обоим нравится. Антихрист отрывается от него, сгибается и достаёт языком до твёрдой горошины соска, лижет широко, дразнит кончиком, полностью запускает в рот, чуть задевает зубами, сосёт и перекатывает из стороны в сторону. Ракшор злорадствует – "Кто теперь смеётся, братец? Он и тебя доведёт", а Баффорта выгнуло дугой почти до хруста. Его рот распахнут в немом крике горячей волны наслаждения, глаза широко раскрыты, живые пальцы оттягивают блондинистую копну волос над его торсом, а металлическая угрожает порвать простынь когтями. Ах прикасается к его шее, совсем-совсем слегка сжимает, но это это достаточно, чтобы второй ангел также вскрикнул и задрожал под ним.       Антихрист прижимает друг к другу расслабившиеся бёдра, толкается ещё несколько раз резко, ударяясь кожей о кожу и изливается, когда головка в очередной раз оказывается ровно между шёлковых половинок. Он блаженно прикрывает глаза, отпускает переплетённые тела, отстраняется, всё ещё находясь в туманной поволоке оргазма. Эти двое точно лучше женщин, с обычными смертными даже сравнивать – осквернять неземную красоту. Суккубы, может, ещё по соперничают, но между падшими ангелами братьями близнецами, лидерами одного из адских легионов и очередной рогатой девкой выбор очевиден. – Надеюсь, ты собираешься убрать за собой. – В голосе Баффорта играет улыбка, Ах отвечает на неё не глядя. – Хочешь, чтобы я вылизал тебе бёдра? – Не только мне. – палец указывает на Ракшора, тот вопросительно-возмущённо вскидывает дну бровь, выдёргивает край простыни, вытирает себя между бёдер и тут же встаёт с постели. – Откажусь. Мне нужно выпить. – И мне принеси! – Обойдёшься.       Он исчезает в проходе, перемещаясь в следующий зал цитадели. Похоже, Ракшор уверен, что никого не встретит по дороге, иначе точно прикрылся бы. И конечно же он принесёт вино брату. Антихрист провожает его долгим взглядом, облизывая "на прощание" красно-белые кудри, сложенное крыло, сильную спину, изящную талию, притягательные ягодицы. Взглядом возвращается ко второму близнецу. – Предлагаю сделку. – С дьяволом? – Ах, нет, я всего-лишь его сын. Так вот. Я, как ты сказал, "приберусь за собой", а за тобой останется долг. Баффорт берётся за короткие растрёпанные волосы чуть выше затылка и наклоняет к себе. – Ищешь выгоду даже в сексе. – Усмехается во все тридцать два, победно любуюсь Ахом сверху вниз. – Ладно. Чего ты хочешь? – В следующий раз уговори Ракшора отсосать мне вместе с тобой. Вы должны смотреться отлично. – Вот какие у тебя фантазии значит. Стоило ожидать. Не волнуйся, будет тебе.       Ещё не успев договорить, Баффорт толкает голову Антихриста в свои бёдра сильнее и тот утыкается носом в собственные густые белые следы. Он высовывает язык, снизу вверх проходится по нежной коже, вызывает лёгкую дрожь у ангела, в конце оставляет поцелуй и начинает заново, на этот раз мельком прикусывая. Волосы рассыпаны по подушкам божественным нимбом – россыпью рубинов, грудь вздымается неровно, тело всё ещё дрожит, металлические пальцы рыщут по кровати в поиске того, за что можно ухватится. Баффорт толкается бёдрами навстречу ловкому языку и вновь тянет Часового на себя – будто мстит за то, как он тащил их с братом за волосы в портал. Ах вдруг лижет на самом стыке кожи и металла прямо между бёдер, от чего Баффорт протяжно стонет в голос. – Ракшор! Ты принёс.       Близнец входит в покои подобно вестнику смерти с небес. В руках то ли золотой, то ли медный сосуд в адском стиле, на теле по прежнему ничего, а лицо застыло в смеси замешательства и некой неприязни. – А вы времени зря не теряете. – Иди скорей сюда. – Воздержусь. – О, вы посмотрите, он кончил и снова превратился в льдинку. Не стесняйся давай, давай.       Будто ведомый каким-то нахождением он и вправду подходит. Более того: ложится рядом, так и не выпуская сосуд. Одаривает Антихриста снисходительным изучающим взглядом и прячет довольную улыбку в местном вине. – Оценил? Он так мил, не правда ли? Я со стороны выгляжу так же, когда делаю это? – Вы оба выглядите жалко. – Тц, не будь занудой. Дай!       Он нагло отнимает адский алкоголь и пьёт, как Ракшор, с горла, вытирает рот тыльной стороной ладони, отнимая её от Часового, который всё ещё старательно собирает своё семя губами, не забывая оставлять яркие засосы. Баффорт небрежно разворачивает брата к себе и тянется ухмылкой с поцелуем, но Ракшор лишь отбирает назад сосуд. Ах посмеивается внизу, пока окончательно вытирает бедро простынью и думает, что хорошо бы сменить бельё, прежде чем спать, но позвать слугу значит рассказать всему аду, что лидеры легиона Визаров не только сотрудничают с Антихристом, но и ложатся под него. Получить по шее после отличного секса в планы не входит, а вот покурить стоит первым пунктом.       Ах садится на край, мутным взглядом рыщет по полу в поисках пиджака и запросто находит его около угла кровати, поднимает за шкирку, отряхивает как ковёр, проверяет карманы. Сигареты лежат в правом, синяя зажигалка с откидной крышкой там же. Курит Ах часто, много, подолгу: когда скучно, когда думает, когда что-то идёт не так и внутри бурлит паника, когда хочется поднять себе настроение, после секса. Неприятная привычка нисколько не ослабла с середины девятнадцатого века, скорее стала сильнее. Выуживает одну из пачки ту, что лежит по середине, зажимает меж губ, а в это время щёлкает колёсиком зажигалки. Пламя колышется и Часовой, подобно Прометею, заботливо укрывает его от сквозняка, кивает головой, замирает в таком положении, чтобы зажечь сигарету. Он небрежно суёт зажигалку и бело-красную – один в один волосы Ракшора, пачку, на которой красуется известное "Marlboro", обратно в карман. Пиджак летит на золотую кушетку типа тех, что были у египтян, жутко неудобные: Ах никогда не спал на них хорошо, в отличие от демонов, поэтому поставил в покоях кровать. У этих тварей весь город в таком древне-восточном стиле. Антихрист глубоко вдыхает табак, выдыхает тёплый вьющийся дым. "Красиво" думается ему. Сигарета зажата указательным и безымянным пальцами, придерживается большим, вновь подносится ко рту. Часовой почти не чувствует жгучей горькости, каким он казался раньше – тогда делали лучше и сам Ах не был искушённым, теперь уже не то, курит почти в холостую, машинально. Сидеть голым холодно, хотя казалось бы они в аду, где знаменитые кипящие котлы? Ракшор с Баффортом продолжают о чём-то переругиваться. Часовой давно понял, что это их обычное состояние и спорят они не то чтобы в серьёз, иначе уже устроили бы конфликт в своём же легионе, чтобы выбрать одного лидера. Забавно получилось, если бы сдохли оба. Ах слушает их постоянно, сейчас это почему-то раздражает. Неприятные мысли лезут в голову, как черви копошащиеся в облезлой черепушке мертвеца, зудят до подёргивания рук. Он сбрасывает пепел прямо на пол. С каждой новой затяжкой всё больше сходит поволока возбуждения, возвращается память о том, кем является он и его любовники, о положении дел в аду и на земле, о собственных целях. Всё падает на плечи многотонный золотым доспехом. Сзади раздаётся смешок, оборачиваться не хочется. Нет, всё-таки Антихрист их не любит. Они нравятся ему, но ничего более, не может идти и речи о глубоких чувствах – Ах себя ими не связывает. Сидя на кровати, где лежат павшие ангелы близнецы он думает, что хотел бы оставить их подле сильных, прекрасных, верных. Ничего не может длится вечно и пусть внешне они совершенно чисты, души или давно сгнили, или вовсе пропали, испарились без следа вместе со вторыми крыльями. Рано или поздно он получит нож в спину так же, как Сатана. О, этого никак нельзя допустить, поэтому, прежде чем у братьев появится малейшее намерение, Часовой предаст их первым. Он слишком долго вынашивал свой грандиозный план, чтобы теперь, когда всё начало претворяться в жизнь, выбрать праздное существование в аду с пьянками, суккубами, Баффортом и Ракшором. У Антихриста осталось немного времени, чтобы развлечься. Даже этот вечер может оказаться последним, если он хоть в чём-то просчитался, что крайне маловероятно – за тысячи лет успел продумать подробно, с запасными вариантами, но страховка для страховки не помешает, когда на карте судьба мира. В самом неудачном исходе событий Антихрист переродится, придумает что-нибудь ещё, начнёт заново. А братьям с самого начала была уготована незавидная судьба. Часовой ставил на конфликт с бретёрами и оказался прав! Почти. Одну из голов должны были отрубить или даже обе, но в итоге пришлось разделить Баффорта-Ракшора и приберечь сердце адского мага, удерживая их рядом. Пока ещё можно подождать, но позже придётся выбрать одного. Чёрт! Такое случается редко, Ах решительно не знает что делать, к счастью, правильное направление он улавливает быстро. Другого кандидата найти тяжело, а эти прямо здесь на блюдечке с серебряной каёмочкой! Но если убить одного, второй не будет сотрудничать, двоих валить тоже не вариант – кто-то должен разобраться с другими лидерами легионов и магией сделать это будет значительно легче. Колючая злая идея приходит сама собой, в прочем, она не нова: подстроить убийство. Подставить кого-то из них под удар, забрать сердце и утешить оставшегося.       Одна искорка из неаккуратно сброшенного пепла попадает на ногу. Антихрист шипит, морщится, досадно тушит истлевшую почти до фильтра сигарету о металлический каркас, кидает на пол и забирается обратно в постель. Ах ложится посередине, не обращая внимание на возмущение Ракшора, который ещё не успел убрать сосуд. Баффорт накрывает холодной металлической рукой грудь Часового, тот приобнимает его за плечи слишком нежно, будто они ложатся вместе каждый день. Ракшор ворчит, отворачивается спиной, но голова всё же укладывается на чужое плечо. Крылья обоих огромные даже в сложенном состоянии, мешаются, лезут перьями Аху в лицо. Он осторожно разгибает его, двигая ниже, от чего Ракшор вздрагивает. Наконец они улеглись. Антихрист прикрывает глаза и мечтает, чтобы сон пришёл быстрее сожалений.