***
На собрании он частично отсутствует. Нудный доклад очередного феодала, который в святом страхе расписывает пользу от покупки каких-то инженерных технологий, заставляет его левитировать между реальностью и собственными мыслями. Это не удивительно, учитывая его невероятный талант к отключению от реальности. С самого детства в медитации ему не было равных, потому что он до ужаса ненавидел слушать чужой трёп. С возрастом это как-то стало менее раздражающе, а с издержками профессии так и вовсе обыденностью, но порой, от нудятины и скуки он всё же выпадал из реальности. Сейчас, как и весь последний год, его фантазии начинались и заканчивались Хинатой. Их маленькое сообщество шиноби всё ещё было в шоке, всё ещё было потрясено и никак не могло оправиться от этого, будто бы его чувства влияли непосредственно на что-либо в глобальном масштабе. Это, кончено же, не так, но и совсем безучастным он тоже не был. Потому что… Делегация Суны была неотъемлемой частью Конохи пару раз в месяц. Их отношения с Темари имели некую историю, идущую корнями с тех далёких времён, когда он был ещё генином. Так что, неудивительно, что всякий раз эти отношения претерпевали некую эволюцию и прогресс. Ему нравилась Темари, хотя «нравилась» слишком объёмно и значимо. Правильнее было сказать, он ей симпатизировал, безусловно уважал, и, она была той, с кем он познал прелести первого секса. Темари была горячая, как пустыня. Зазывающе глядела, иной раз потирая шею будто невзначай. В изумрудных глазах не было места страху, сомнениям или же нерешительности. Он купился, потому что сам был испуган, растерян и нерешителен, это было после боя с Хиданом. Очевидно, что когда душевное равновесие более менее реабилитировалось, нужда в потайных встречах отпала. Шикамару стал всё реже писать, отвечать на письма и искать встреч. Когда она приезжала в деревню, он был максимально краток, сдержан и отчужденно вежлив. Это было глупо, но откровенный разговор в котором он признался, что больше не желает поддерживать такого рода связь, не возымел действие. Темари рассердилась и почти снесла ему голову. Пришлось быть грубым. Переодически она всё ещё приезжает сюда в составе делегации, хотя он знает, что эту обязанность давно можно было делегировать другим. В эти приезды она смотрит всё так же зазывающе и жаждуще, ищет с ним встреч, а он поджимает губы и отводит взгляд, пытаясь сделать вид, что не видит, как умоляюще смотрит на него драгоценная сестра Казекаге. Это неловко и неудобно, и немного раздражающе по двум причинам: Темари смотрит на Хинату пронзительно, внимательно и испытующе, что самой куноичи никак не мешает. Хината остаётся собой, сдержанной и приветливой, искренней и милосердной. Но это доставляет беспокойство ему и из этого вытекает вторая причина: его раздражает незрелость. Темари — взрослая женщина, она — старший джонин и имеет безусловный авторитет в своей деревне, её мнение значимо и весомо, но отчего-то, ведёт она себя совсем по-детски. Его раздражает подобное поведение, хотя и сталкивался он с таким не то чтобы часто. Ещё одна причина, по которой его чувства попрежнему бурно обсуждались, конечно же Ино. Им пророчили счастливое будущее в котором они должны были зачать кучку маленьких ИноШика, оставаться вместе и состарившись, уйти на покой. Может быть, когда-то очень давно, когда он ещё не осознавал какой у неё характер, надежда на это была. Позже они оба выросли из этого, по крайней мере, так ему казалось. Он был не тот тип, не та личность, что могла бы полностью соответствовать её требованиям и стандартам. Как и она, как он позже осознал, не была таковой для него. И всё-таки, пристальный взгляд её пронзительно синих глаз он чувствовал с завидной регулярностью. Они давно переросли каждый свой подростковый бунт, сформировались как личности и знали, что любви между ними нет. И даже так, Ино продолжала ластиться будто совсем молодая куноичи, широко улыбаться и кокетничать. Так что, он не особо удивлён тем, что Хината продолжает держать дистанцию. В конце концов, он не внушал ей доверия в этом плане. В последний визит Темари он был груб настолько, что попросил больше не приезжать. Но то Темари, с ней дела его были кратки. С Ино было сложнее, потому что она команда и потому что она привыкла, что мужчины в её команде находятся полностью в её власти. Они всегда были одним целом и она привыкла повелевать, потому что ни он, ни Чоджи особо против не были и никогда не возражали, соглашаясь с ней почти во всём. Теперь, когда стали известны его чувства, она то и дело причитала о несправедливости, а рядом с Хинатой не решалась быть открыто грубой, но липла к нему с особой тщательностью. Это раздражало. Люди удивлялись. Её сокомандники, его. Их выпуск в целом. В Резиденции. В деревне. Все они удивлялись. Им казалось это немыслимым, потому что они будто бы были несовместимы. Ему же всё казалось очевиднее и логичнее некуда. Всякий раз когда он вспоминает собственное понятие о «проблемных женщинах», то он думает и о том, что Хината никогда, ни разу за всю жизнь их знакомства не была причислена в этот идиотский список. Она была настолько зрелой и осознанный, насколько же он был глух и нем. Хината — это другая вселенная. Ему туда, со своими бесконечными размышлениями и теориями, тернистыми мыслями и чувствами путь заказан. Его очаровывает одно лишь её существование, как очаровывают плывущие над головой облака в знойное лето. И это совершенно сравнимо по силе, потому что он влюблён в небо, в облака на горизонте чистого зелёного в лесах Конохи так, как никто другой. Потому что до того, как он постиг свои чувства к ней, именно облака дарили ему покой. А теперь, думать о ней и знать, что есть она, такая красивая что зубы судорогой сводит от желания, что расползается по венам и взрывается в сосудах. Есть она — пугающая, потому что она знает всё и видит не только его скелет, она читает его душу и мысли будто. Есть в этом мире одна живая душа, к которой он весь стремится целиком и полностью, заполненный до краев, со своей болью и занудством, глухим недовольством и ворчанием, противным и придирчивым характером. Такой какой есть, каким его сделала жизнь шиноби. И она, Хината, не отталкивает. До взаимного безумно далеко, он ей, быть может, интересен, безусловно важен как товарищ, но это не сравнится с тем, что чувствует он. И всё-таки, она не прогоняет, ей не противно что он таскается за ней как собачонка, что выпрашивает внимания как бродяжка. Она принимает его любым, ласково улыбается и заваривает чёртов чай, что на вкус будто драгоценный десерт откуда-то из запада. Однажды он на полном серьезе спрашивает: — Ты туда какие-то запрещённые травы подсыпаешь? Она тогда рассмеялась, громко и переливчато, запрокинула голову к небу, обнажая ряд белоснежных зубов, почти сразу успокоилась но тень улыбки была на её лице весь вечер. Рецепт она написала: жасмин, мята и лепестки вербены. Пропорции воды и количество лепестков, какие должны быть побеги, должен ли цветок быть пересушенным или слегка свежим, она написала абсолютно всё и он, во время очередной длительной миссии, добрался до ближайшего населённого пункта, отыскал всё согласно инструкции, и выкурил пачку, потому что как делает чай она, у него не получилось. Он по ней скучал. Как брошенный пёс, готов был скулить глядя на небо. И затем вспомнил один из их странных диалогов. Между ними вообще мало нормальных, в обыденном понимании, слов. Они говорят так, будто вырывают из контекста. Могут начать и не закончить, или же закончить то, что начато было ещё на прошлой неделе. В тот день они были на подлеске, она собирала ягоды, а он лежал, смотрел то на небо, на плывущие мимо облака, то на её узкую спину. Она на миг обернулась, чтобы положить горсть диких ягод ему в ладонь. Он тут же закинул их себе в рот, слегка жмурясь от кисло-сладкого. Спелая земляника обдала забившиеся табаком рецепторы не то свежестью, не то ясностью. Он вдруг взбодрился, ощущая как лопается ягода во рту. Рот наполнился слюной потому что ему нестерпимо захотелось поделиться этим щекочущим чувством с ней. Обыденность, давно им забытая. С места Шикамару так и не двинулся, но хрипло попросил: — Хината, ляг рядом. Быть может, будь кто другой, посчитал бы его тон высокомерным, а просьбу — надменной. Он не изменил своего положения, одна рука всё так же подпирала голову, глаза вперились в небосвод. Но нутро трепетало, сжалось до размеров бусины, то самой жемчужной. Он нуждался в ней так откровенно и отчаянно, что загляни она ему в глаза, то сразу бы поняла в каком он положении. Хината же, улыбнулась, отставила почти заполненную корзину в сторону, и устроилась рядом. И его охватил восторг. Поразительный восторг которого он никогда в своей жизни не испытывал. Ни война, ни смерть, ни прошлое, ничто более не было страшным. И всё самое мерзкое, уродливое что таилось в нём внезапно отступило. Потому что они лежали там, на траве, зелёной и сочной, она щекотала за ухом, щекотала шею и затылок. Над их головами зиял темнеющий лес, не таинственный и мрачный, а родной, знакомый до каждого муравейника. И запах земляники, ягоды что цвела на той поляне, опоясывал обоняние. Над головой затягивались тучи, медленно и будто нехотя. Мир словно стал переливаться сквозь призму старой фотокамеры, где настроена лишь сепия. И было так спокойно. Хината тогда привстала на локтях, оглядывая поляну. — Смотри, Шикамару-кун, — сказала она и он тотчас же поднялся следом. Головой она ткнула куда-то в поле и он вдруг понял, что она имела ввиду. Яркая зелень вдруг потемнела, сделалась более глубокого цвета, от перелива ветра будто барханы по траве — звук был тихий и немного пугающий — природа словно уединилась в то мгновение. И трава переливаясь, поблёскивала вторя потокам ветра. Стало тихо и на миг тревожно. — Ты такой же, — вдруг сказала она и улыбнулась. — Почему? — вместо «что ты имеешь ввиду» или «о чём ты говоришь» спросил он. — Ты — Нара. Наследие своего клана, что веками живёт в тени кронов могучих деревьев. Там, где покоятся твои предки, прячась в темнеющей зелени листвы, ты будто маленький оленёнок. Не понимаешь своего могущества, покуда они вторят шёпотом тебе в спину. Разве не чувствуешь? Они хотят, чтобы ты перестал сомневаться в себе. Ты думаешь, из тебя плохая замена твоему отцу, — её голос журчал будто истоки крохотного ручья. — Ты не его замена. Ты — новый глава. Лес Нара — в твоём подчинении, кроны деревьев склонились в ожидании, а сотни блестящих чёрных глаз, что подобны бусинам, ожидают твоего повелевания. Ты и есть Нара. Ты их дитя, зачатое и рождённое в любви, ты их наследие. Не только твоих родителей, всего клана. И живых и мёртвых. Он тогда задохнулся. Испугался. Схватил горсть травы в надежде успокоиться и порезался. Хината почуяла кровь, активировала мистическую ладонь, и больше с ним не говорила. Она дала ему время обдумать и осмыслить сказанное. Потом, возвращаясь в деревню, он спросил: — Откуда ты знаешь? Её ответ заставил сердце пропустить удар. — Иногда, ночью, я прихожу сюда медитировать. Бьякуган позволяет мне видит на много, очень много километров вперёд. Я наблюдаю за ними, а они смотрят на тебя. Они ждут тебя. Это правда, что с момента смерти отца, он больше не ходил в лес Нара. По каким-то причинам он боялся. Не то осуждения, не то это был иррациональный страх который нечем было объяснить. В причинах он не разбирался, не хотел. Просто избегал. В конце концов, когда он проводил её до двери, он сделал то, что хотел. Руки почти судорогой свело от желания обнять Хинату, заключить в своих руках и прижать к груди. — Пожалуйста, — попросил он, когда она на миг замерла, застыла, готовая оттолкнуть. Услышав его голос, её тело тут же расслабилось и она прильнула к нему сама, ещё ближе, вплетаясь в его тело. Это было вне его контроля. Голова сама опустилась на плечи, руки сами убрали с тонких плеч волосы, заправляя их за ухо. Он уткнулся носом в изгиб её шеи, горячей и такой желанной. Втянул её запах, стараясь впустить его в себя подкожно на всю жизнь. Хината в его руках замерла, лишь её сердце трепетало в груди будто крылья крохотной птицы. Шикамару готов был оставить поцелуй, оставить свой след и ощутить сладость её кожи на вкус. И лишь выдержка, благоразумие и его чувства позволили оторваться от неё и не натворить лишнего. — Ступай, — только и сказал он, чувствуя, как внутренности раздирает от отчаяния, от безысходности и от желания. Его воля была полностью сломлена. Он был подавлен ею, потому что любые мысли и поступки в первую очередь исходили из того, что важно ей, что она подумает и одобрит ли. Шикамару не узнавал себя. И не имел ничего против подобных изменений. То было очевидно, потому что Хината никогда не сделает то, что может противоречить его внутренним принципам или установкам. Он всецело доверяет ей. Она знает его настолько хорошо, что нет смысла в сомнениях или неуверенности. Факт остаётся фактом: как бы там ни было, она попрежнему не оглядывается всякий раз, когда он провожает под крышей Резиденции. Это, конечно, совсем не показатель и за норму шкалы её интереса тоже бессмысленно принимать, но ведь она всё ещё не оглянулась и это гложет, тревожит и беспокоит его слишком сильно, чтобы не зацикливаться. Впрочем, проводить Хинату из Резиденции получается не так часто, лишь когда её работа непосредственно проходит на этой территории, но даже так, наступит ли день, когда она посмотрит? Когда обернётся, чтобы хоть раз взглянуть на него? Он снова закуривает. На этот раз дождя на улице нет, но пасмурно и совсем по-зимнему щекочет нос. Со дня на день выпадет снег. Шикамару затягивается и пускает дым по ветру. Внутри всё тянет, мысли роем вьются. За паволокой он едва не пропускает этот момент. Хината вдруг останавливается. Оборачивается и машет ему, улыбаясь. «До встречи» — читает он по губам. Сам он не улыбается, он вообще когда-либо делал подобное? Сомнительно. Впрочем, ему и не надо. Он знает, она видит всё. Она считывает его с лёгкостью на любом расстоянии и в любой ситуации. Она по глазам читает, как он беснуется.***
Он тоже умеет читать её. Лучше, чем кто либо. Каждый взмах ресниц, полувздох и полуулыбка, Хината живёт так с тех пор, как умер Неджи. Это отвратительно, но если оглянуться назад, то можно понять, что их объединило горе. Из очевидного и ясного — нравилась она ему всегда. Всегда это без преувеличения. Раньше это была симпатия, которая проявлялась с его стороны тем, что он хотел сидеть с ней в Академии, предпочитал вставать с ней в пары в моменты совместных тренировок и никогда не возражал на совместных заданиях. Ещё, ему нравилось рядом с ней просто находиться. Они почти никогда не разговаривали без особой надобности, но он все равно садился с ней рядом, в детстве, во времена чунинов и до сих пор. Симпатия его всегда оставалась на поверхности, а глубины его чувствам не хватало, потому что он привык вариться в котле Темари. После войны их встречи стали непозволительно частыми, на кладбище. Она подолгу сидела у надгробия Неджи, а он сидел рядом с отцом, молча курил и пялился вникуда. Ни будущее его не заботило, ни настоящее. В те дни он был по-настоящему зациклен на потерях, на собственном горе. А потом их взгляды встретились и глухие приветствия переросли в молчание, в котором комфортном обоим. Так всё и началось. Хината тоже полна разбитых надежд и ожиданий, у неё тоже были когда-то мечты. Она никогда о них не рассказывала, но он помнил, о чем говорили другие куноичи из их выпуска. Она хотела свободы, другой жизни. Мечтала быть той, кто сможет принести как своей семье, так и деревне в целом пользу и доброе имя. Однако, она была Хьюга и этим можно было перечеркнуть всё. Сейчас всё изменилось, сейчас всё было стало неважным. Клан менялся, но время не вернуть назад, а боль, сколько не преуменьшай, останется болью.***
Почему было важно, чтобы она обернулась? Это был его маяк, индикатор крохотной надежды на то, что у него есть шанс. Знамение, которое подарило новый виток вдохновения его мыслям. Теперь он знал, что должен был сделать. Под тонкой коркой застывшего снега, пока свинцовое небо сменялось ночным полотном, он шёл к ней не разбирая дороги. Он шёл будто путник в засушливой пустыне бредёт не один день, иссушенный и замученный, жаждущий хоть одной капли живительной влаги, в поисках укрытия, в поисках спасения. И как давно его мучала жажда? Как давно он он перестал ощущать вкус жизни без неё? Шикамару всегда казалось, что он до мозга костей чёрствый, не способный на более глубокие чувства. Да, в нём преобладала ответственность, он заботился о друзьях, о семье, у него была работа требующая много сил и отдачи. Всё это требовало определённой стойкости, чувств и стремлений, но диапазон эмоций ограничивался лишь этим. Его друзья встречались, расставались, планировали жизни и мечтали о чём-то вроде семьи. Шикамару это не трогало, не заботило и не прельщало. Не то чтобы он был особенно против, но чувства оставались для него чем-то далёким и несвойственным, поэтому он ограничивался одними лишь потребностями и предпочитал в этом плане больше не связываться со знакомыми женщинами. Всё было хорошо настолько, насколько это было возможно. Он курсировал между Резиденцией, клановым поместьем и собственным домом, выбирался на миссии ранга не ниже А, вечерами собирался с товарищами в идзакая, а ночи коротал с какой-нибудь гражданской. Так циркулировала его жизнь, выстроенная и выверенная вплоть до стрелки часов на кухне. Всегда порядок, всегда собранный. Идеальный человек. Лишь в моменты созерцания, когда он загипнотизировано пялился в пушистые бока проплывающих мимо облаков, внутри довлели сомнения. Разве так он хотел жить? Разве о такой жизни мечтал? И правда, его оставили в покое. Перестали лезть в душу с разговорами, мало беспокоили по пустякам и лишний раз старались не трогать. Шестой в этом здорово подсобил и теперь они оба были похожи на волчьих одиночек. Жизнь была идеальной, но чувства внутри, мысли и собственное «я» закупорилось, перестало пульсировать. Шикамару застыл будто, не способный ни вдохнуть, ни выдохнуть. И время застыло, потому что он каждый день проживал одинаково, без изменений, без мыслей. Это стало походить на ад. Безумие, но он стал скучать по Акацки. Жажда битвы могла вернуть чувствительность, но достойных противников не осталось. Не было тех, с кем схлестнувшись в бою, можно ощутить жажду убийства и жажду жизни. Кровь не кипела, адреналина было катастрофически мало. Миссии ранга S были жалкими и смешными. Это цена мирного времени? А потом всё закончилось, внезапно, как только он распробовал присутствие Хинаты. Когда он понял, каково это, когда она рядом, такая ласковая, красивая до одури, грустная и всё ещё любящая всех, кто причинил ей боль. Хината вдохнула в него жизнь. Потому что мир для него заиграл совершенно новыми красками, приобрёл новый смысл и преобразился до неузнаваемого. Он мечтал, порой проваливался в эти фантазии настолько живо, что задыхался. Он жадно целовал её, брал её и опадал к её ногам из раза в раз. Иногда это доходило до безумия, до скрежета зубов и стиснутых кулаков. Потому что видеть её и оставаться в своём уме было сложно. Ему снились сны, в них не были и тени приличия или благоразумия. Они были полны жажды, похоти и желания. Когда-то старейшины готовили его к браку, задолго до войны, когда он только получил джонина. Они наставляли его, говорили о том, как нужно обращаться с женщиной. Говорили, что если женщина из клана, то свои порочные желания нужно держать в узде особенно сильно. Подобное могло её унизить, привнести разлад в душевное равновесие. Сейчас Шикамару над этим бы посмеялся, хотя и понимал, что оно не лишено смысла. В конце концов, не всякой женщине понравится, когда её берут в лёгком удушье и желательно, с ремнями на голом теле. Он лишь гадал, какой темперамент у Хинаты. Можно было сказать однозначно, что она не сторонница подобного акта садизма, но он знал её так давно, что видел демонов, которые прячутся там, глубоко внутри. Хината могла быть разной, она могла злиться, раздражаться, она могла грубить и быть более кровожадной, путь принятия и терпения она выбрала самостоятельно, из зрелости собственного сознания, потому что так поступали те, кто давно смирился со своими недостатками. Те, кто принял себя и заранее принимал других, без стремления перекроить и переделать. Что ж, в итоге, он явился к ней. Встал перед дверью в нерешительности, замер, не зная как поступить. Ничего нового, он десятки, сотни раз приходил к ней. Тогда почему сегодня всё чувствовалось совершенно иначе? Его лихорадило. Привычка всё обдумывать, анализировать и оценивать спровоцировала злость на себя. Да, он пришёл, потому что жаждал, потому что умирал сотни раз за ночь и взывал к ней каждой обращённой мыслью. Он пришёл, потому что появилась надежда. Но если смотреть правде в глаза, он знал, от него не зависит ничего, он беспомощен и бессилен, как псина стоит поджав хвост. Потому что знает, лишь ей решать его судьбу. И конечно, она отпирает дверь сама. Ему интересно, она увидела его или же почувствовала сигнатуру чакры? Они оба замерли в безмолвии, ища в глазах друг друга каждый что-то своё. Он искал подтверждения, радости, ответа. А она? Что искала Хината в его глазах? Её пальцы коснулись его запястья. Она взяла его за руку и не сказав ни слова, завела внутрь. В её доме пахло сладко, корица и расплывшийся запах выпечки. Ему нравилось тут, потому что это место соответствовало ей, тому, какая она. Тут он чувствовал покой. Хината усадила его на диван, совсем ещё новый, пахнет опилками. Опустилась рядом и расставила руки, улыбаясь. Дважды просить не пришлось, он прильнул к ней, сжал плечи в своих руках и улыбнулся. Щемящее чувство засосало под ложечкой, пощекотало внутренности и опустилось куда-то в солнечное сплетение. Она отстранилась, а он нахмурился, притянул её снова к себе, слегка сжимая тонкую талию и уткнулся носом в изгиб шеи. Они не проронили ни слова, но слова были и не нужны. Любые слова были такими ничтожными в сравнении с тем, что он чувствовал. — Ляг, — попросила Хината и он послушно лёг, руками сгребая её и прижимая к себе едва ли не до хруста. За окном томилась зима, ветер безжалостно полосовал оголившиеся ветви. Зима в Конохе была короткой, но безжалостной, застуживала окна и выветривала всякое тепло. Ему это нравилось, потому что в это мгновение, в эту секунду всё было идеальном. Всё было на своих местах, так как и положено. Она уткнулась ему в ключицы, думала о чём-то своём и улыбалась своим мыслям. Так они и уснули, поглощённые идиллией. Но проснулся он от жажды. Жажды её тела, её касаний. Голодный и безумный. — Хината, — прошептал тихо, в тишину её дома. За окном расцвела ночь. Хината дёрнулась, распахнула глаза. — В чём дело? — насторожилась, а он позабавился. Спросонья она выглядела особенно хрупкой, хотя это было обманчивое впечатление. Вместо ответа он склонился к ней ближе, губами касаясь её горячих губ. Несмело и осторожно, наблюдая за реакцией. Хината замерла, нахмурилась, когда он отстранился чтобы заглянуть ей в глаза. И потянулась сама, целуя глубже и увереннее. Шикамару нужно было так мало, лишь губы отвечавшие ему с такой же жадностью и ладони, который поглаживали ему загривок, будто усмирить пытались. Наверное, она прочла это в его глазах, как делала обычно. — Позволяю, — прошептала она ему в губы и все оковы спали, расступились под натиском его желания. И он поддался. Уселся на диване, потянув её за руку, посадил на себя и почти сорвал домашнюю футболку с неё. Она осталась в нижнем белье, а его взору открылась истина: все его представления и мысли были ошибочны. Потому что в реальности она была похожа на божество. Белоснежная кожа, прозрачная почти. Под ней виднеются маленькие реки вен, скопления будто созвездия, особенно отчётливо видны на груди и шее. Он лизнул её, распробовал языком ощущая как потяжелело её дыхание вторя ему. Кончиками пальцев огладил кожу, особенно осторожно касаясь места где заканчивался контур белья, и осторожно припал, зубами цепляя кожу. Хината всхлипнула, откинула голову назад, подставляясь. Шикамару задыхался от восторга, от чувств. Он дрожал, дышал загнанно, хотя ничего ещё толком не сделал. Она сама стянула с себя верх от нижнего белья. Взглянула на него из-под чёлки так, что он удавился. Взгляду предстала девичья грудь, полная и налитая тяжестью желания. Упругая и красивая, бледно розовые соски призывно топорщились, чему он не собирался сопротивляться. Припал губами, языком пощекотав и втянул в рот, ощущая как содрогнулось её тело. Руки его жили своей жизнью, успокаивающе поглаживали поясницу, оглаживали девичьи бёдра и нетерпеливо подрагивали. Успокаивать её не было смысла, потому что нет ни одной куноичи джонина, которая оставалась бы невинной. Таков был протокол, но ему было до оскомины любопытно, с кем она была в тот момент. Смутно он догадывался, но спрашивать её не собирался ни сейчас, ни когда-либо ещё. Прохладные пальцы коснулись его рук, она показала как надо: его руками огладила свой живот и подняла к грудям, заставляя сжать их. Шикамару уловил суть, снова повторил те же движения и двинул бёдрами, прижимаясь к ней плотнее. Он хотел её до безумия, на миг даже подумалось, что он кончит едва окажется в ней. Стало жарко, стало душно и невыносимо. В воздухе он осязал искры их желания, нюх чуял её возбуждение. Она наверняка тоже это уловила, мускусный запах их желаний. Хината раскрыла бедра ещё шире, выгнулась в спине, руками упершись ему в ноги и стала покачиваться. Тесно, так что он чувствовал её даже сквозь тонкую ткань домашних брюк. Они оба оттягивали этот момент, вдруг подумалось ему. Они оба желали насладиться этим так долго, как только могли. Но в какой-то миг этого стало мало, стало мало кожи, запаха и прикосновений. Шикамару опомнился, стянул с себя одежду и жалобно простонал, когда она прижалась в нему своим телом. Они горели, температура их тел превышала адекватные нормы, острые соски щекотали его кожу, заставляя чувствовать происходящее ещё острее. Безумие накрывало медленно, будто лавина подступала. Просунув руки ей в брюки, на этот раз он застонал от мучительного осознания: она текла для него. Эта очевидная вещь делала его почти уязвимым. Она была мокрой, пальцы сначала огладили клитор, пару раз прошлись по кругу чуть резче и быстрее. Её руки сжались на плечах, сама она встала на колени, чуть приподнимаясь и позволяя ему делать всё что заблагорассудится. Терпеть больше не было сил, он вставил два пальца и провёл на пробу вверх вниз, чувствуя как она дёрнулась и почти завалились на его плечи, глухо постанывая. Этого хватило, чтобы дальнейшие его движения стали куда более хаотичными и рваными. Он имел её пальцами, чувствовал как она сжимается внутри и хнычет куда-то в шею. Не было времени стягивать с себя брюки полностью, он лишь приспустил резинку вместе с бельём и громко выдохнул. Плоть томилась, подрагивала и пульсировала. Хината отстранилась от него, приподнялась, рукой направляя головку к себе и стала опускаться медленно. Мучительно медленно, но в конце концов он не выдержал, двинул бёдрами и вздрогнул от множества ощущений одновременно. Не было сил медлить, не было желания сдерживаться. Шикамару ухватил её под бёдра, сжимая ягодицы, и задвигался так быстро и дёргано, что диван под ними слегка двинулся с места. — Так? — голос хрипел, горло превратилось в наждачную бумагу. Он насаживал её на себя, контролируя весь процесс. — Да, — последний отзвук растворился в её стоне. Она была восхитительной, великолепной. Узкая, горячая и отзывчивая. Бледная грудь колыхалась в ритм его движений, вид перед ним подгонял его. В нетерпении он остановился, сменил их положение так, что теперь она опиралась об спинку дивана. Прошёлся влажной плотью меж ягодиц и вошёл снова, проникая глубоко. Ему нестерпимо хотелось опробовать столько всего, но это было слишком для первого раза, и всё-таки, кое-какие вольности он себе позволил. Притянул её за живот к себе, заставляя откинуть голову на плечо, поцеловал сначала, не переставая двигаться, и попросил: — Создай теневого клона. Она послушно сложила печати и в следующий миг рядом появился клон. Удивлённый и испуганный, но в миг всё ощутивший. — Сними, — прошептал он клону и Хината послушно разделась, поглядывая на него с трепетом. — Ласкай себя, — он указал глазами на кресло. Клон послушно устроился в нём, несколько минут она просто наблюдала за тем, как он вдалбливается в настоящее тело. Хината сжалась внутри, её возбуждало происходящее не меньше. Клон на кресла раздвинула ноги шире, руками оглаживая своё тело, она принялась ласкать себя внизу. Сначала клитор, в точности как он, пальцами по кругу развязно и дёргано. Затем огладила вход и несильно надавила, приникая внутрь. Движения были быстрыми, нетерпеливыми, она подстроилась под его ритм и почти скулила, закрывая глаза и изламывая брови в сладостной пытке. — Развей как только она кончит, — попросил он Хинату, оставляя влажный поцелуй за ухом. Он чувствовал как близится разрядка, как она сжимается и как его ведёт. В конце концов, он опустил её чуть ниже, вынуждая прогнуться, и задвигался размашисто, грубо. Сначала под ним застонала Хината, содрогнулась и почти вскрикнула от нахлынувших чувств. Шикамару внимательно следил за клоном, она кончила следом, захныкала и он попросил: — Развей. Хината рассеяла технику и застонала так громко и сладко, что он не выдержал, излился в неё, но не отвёл взгляда. Её нутро пульсировало, сжималось вокруг него, вытекало его семя и её собственная смазка. Он был в экстазе. Ему хотелось брать и брать, хотелось закрыться здесь, в её уютной квартире навсегда, до скончания времён. Чтобы никто не отнял это счастье, чтобы никто не смел им мешать жить и наслаждаться друг другом. Шикамару притянул её дрожащее тело к себе. Сжал в руках и прошептал на ухо: — Я не отпущу. Никогда. Она обняла его в ответ, ничего не ответила, но ответ, очевидный ответ, ему не требовался. Хината позволила, приняла его и позволила остаться рядом.