***
— Чувак, я тебе зуб даю, ты копыта свои отбросишь назад точно, — активно жестикулируя продолжил Кевин. — Я точно буду на первом месте турнирной таблицы. — Ну-ну, сбавь обороты, дружище. — Ганджи похлопал по плечу выжившего и подвинул тарелку к себе, которая больше располагала, нежели эмоциональный товарищ рядом. В воздухе царило ассорти запахов, начиная от пряностей и заканчивая мясными изделиями. Аккуратная сервировка, с точностью ювелира, бахромчатые белоснежные скатерти покрывающие дерево буквально манили к себе своей красотой и необыкновенностью. В главном зале было шумновато, но это скорее обыденность. Каждый спорил о чем-то своем, но сегодня у всех была одна и та же тема для спора. Кто-то, с пеной у рта доказывал, что буквально он, поставит всех на место и утрет нос, а кто-то слушал это все и понимающе улыбался, тем самым еще больше дразня этого человека. Но была и другая интеллигенция, которая просто молча принимала к употреблению пищу. Когда начинался обед, завтрак или ужин, то охотники и выжившие всегда сидели за общим столом и даже переговаривались, совершенно забывая о том, что на поле боя они заклятые враги, готовые перерезать друг другу глотку. Отнюдь, да, была очень дружелюбная атмосфера, которая могла сопровождаться легким звучанием пианино, на котором зачастую играл композитор, выдавая из клавиш гармоничные звуки. Но уж точно не сегодня. Ни одна соната и уж точно ни одна увертюра не смогли бы перекрыть этот не затихающий гул, что буквально восстал над всем поместьем. Фредерик и Орфей сели друг напротив друга, обращая внимание на каждого охотника и выжившего. Информация о турнире была уже давно известна, потому что она никак не менялась. Ранговые матчи были всегда в приоритете для каждого, потому что это показывало некую авторитетность в поместье. Орфей опустил взгляд в тарелку и принялся резать мясо индейки рядом с которым лежала нарезка из овощей. Так, для закуски. — Товарищи «шишка на ровном месте», может давайте оставим разговоры на послеобеденное время? — Марта свирепо прожгла всех взглядом, недоверительно держа в руке нож, которым она нынче резала ароматный пирог. — Как бы мне не хотелось дальше продолжать спор, но Мисс Бехамфил несомненно права, — Мэри повела взглядом то вверх, то вниз. — В конце концов, сейчас же прием пищи не так ли? Вдруг, какой-нибудь Мистер Нортон подавится воздухом и все поместье встанет на уши? Давайте не будем пытать судьбу. После действительно правильных слов каждый уставился в свою тарелку и словно по приказу начал есть. Наконец-то стало тихо и только лязганье посуды могло нарушить тишину.***
Из зала потихоньку начали удаляться и выжившие и охотники. Каждый пошел в абсолютно разном направлении. Эмма пошла к себе, но уж очень скоро она буквально оказалась в цветущем и трепещущем саду, где ее, как она говорила, ждёт очень много работы, потому что какие-то растения Мелли требовали особого ухода за собой. Фиона и Патриция направились в библиотеку по собственным надобностям, тихо перешептываясь между собой. Их можно было услышать только по уже отдаляющемуся гоготу. В общем, никто в поместье не остался без дела. Во время обеда, Фредерик исподлобья наблюдал за Орфеем. Он мог повторить почти каждое его движение с феноменальной точностью, он знал наизусть каждую пуговку на рукавах манжетов, он знал какими швами были перекроены его перчатки, казалось он знал о внешнем виде абсолютно все. Не то чтобы Фредерик был яростным фанатом Орфея, но нельзя отрицать того, что мужчина и не оставил бы никого без впечатления. Лаконичный, классический стиль одежды, аккуратно уложенные волосы и острые черты лица. Как для музыканта, то для Фредерика внешность Орфея была своеобразной музой, которая надолго оставалась внутри него, позволяя душе творить и трепетать. Любая мысль о своем товарище приводила природные механизмы музыканта в движение. Жизнь будто снова обретала смысл и был смысл творить что-то новое. Крейбург действительно им восхищался, но не подпускал близко к себе. Он восхищался, радовался и любил его издалека. Каждый вечер, проводимый у крышки рояля, Фредерик гонял мысли, по поводу романиста. Все эти трепещущие чувства настолько были яркими и приятными, что они казались чуждыми, совершенно незнакомыми ему. Чувство легкости и удовлетворения он получал только от сцены и бело-черных клавиш. Но теперь весь этот спектр эмоций разделял Орфей. Несомненно это была влюбленность — болезнь его души. Так приятно, тепло и уютно, но одновременно страшно и тягостно. И вот сегодня, смотря на то, как Орфей закусывал сначала гарнир, потом салат, а потом запивая все это соком, Фредерик себя одернул. Ведь наверняка эти губы не только так мягко сминали еду. А что если… А что если бы вместо этого риса были губы Фредерика? Он бы тоже так аккуратно кусал их? И ведь наверняка эти губы зашли бы настолько же далеко, как и точно умелые руки, которые бы скользили по спине, держа свой путь точно ниже. Быстро проморгав, Крейбург уже настоятельно принялся за фужер с белым сухим вином. Настолько было неловко за назойливые мысли, что вкус горечи даже не оставил на лице недовольную морщинку. И именно тогда Фредерик понял, что он крупно попал. — Фредерик, я сегодня воспользуюсь книгой, так что не пугайся, — Орфей встал возле товарища, заглянув к нему в лицо. — Ты же помнишь про мой роман? Орфей попросил Крейбурга изложить на бумаге свою идею по дальнейшему развитию событий в своей работе. Фредерик с большой охотой согласился, потому что, как он уверял, то поворот событий, который он предложит, точно подойдет для этой истории. Конечно же, Орфея это заинтересовало. — Да-да, помню, — прочистив горло, композитор поднялся из-за стола, отодвигая бокал в сторону. — Я ненадолго покину тебя, хорошо? Просто в голову пришло несколько идей для новой композиции, не хочу их забыть. — И так малиновый плащ скрылся за тяжелой старой дверью, оставляя после себя легкий ветер. — Снова у него эти приступы нападения музы… — подумал про себя романист и перевел взгляд на окно. От ясной солнечной погоды не осталось и следа, лишь темные грозные тучи склонились над поместьем. Такая погода очень успокаивала и действовала словно бальзам на душу, ведь именно в такие моменты думалось легче. Поняв, что это отличный шанс уйти к себе в комнату и продолжить свою работу, Орфей словно тень добрался до своего жилища и облокотился об стену. Капли дождя устроили бешеный ритм на подоконнике, выстукивая точно одну восьмую долю. За окном нельзя было разглядеть что-либо. Были видны лишь очертания деревьев и неба, а остальное словно пелена. Якобы придуманная мелодия и вовсе не могла сыграться. Словно клавиши были явно не на стороне своего хозяина. Фредерик недовольно промычал и облокотился об крышку пианино, укладывая свою голову на руку. Сколько времени уже прошло? Достаточно, чтобы переписать весь роман по 5 кругу и придумать 105 пьес. Голова была забита совершенно не тем чем надо. Попытка отвлечься на написание нового произведения была явно плохой идеей, потому что неудачи на каждой ноте начали раздражать Крейбурга. Не та тональность, не то трезвучие — все провал и раздраженные недовсхлипы. Падая на кровать, Фредерик уставился в потолок. Снова, снова все те же мысли что и на обеде. Он хватает свои волосы, сжимает их в кулак и недовольно мычит. Композитор немного приподнялся и облокотился спиной об стену. Взгляд устремился на картины, действительно красивые и живописные, даже живые. Но даже такие шедевры не могли перебить назойливые мысли. — Неужели ради тебя я это правда сделаю? Головой управляли пылкие образы и безобразные мысли, а низ живота давно уже ныл, отдавая пульсацией в том самом месте. Закрывая глаза, брови Фредерика свелись к переносице, заставляя лицо нахмуриться. Рука опустилась к пуговице вельветовых брюк и быстрым движением расстегнула ее. На лицо накатило смущение. Не то чтобы Крейбург никогда себя не трогал, просто ему не приходилось делать это так часто, чтобы оставаться невозмутимым. Да и в тем более, когда бы нашелся еще момент чтобы уделить время себе? Запуская руку под ткань трусов, Фредерик приспускает резинку. Обхватывая твердую, налившуюся плоть рукой он прерывисто выдыхает и откидывает голову назад. Ладонь оглаживает всю длину и надолго задерживается у головки, очерчивая пальцем небольшую промежность. Он вздрагивает, выдавливая из себя сдержанный стон. Фредерик сползает на спину и облокачивается одной рукой об кровать и подмахивает тазом в узкое кольцо из пальцев. Из рта доносятся тихие стоны, которые быстро сменяются на скулеж. На лбу выступила испарина и белые волосы начали неприятно липнуть к коже. Композитор отмахивает их назад и сжимает член у основания, широко распахивая глаза. Из полуприкрытых пушистых ресниц хорошо был виден обзор на происходящее снизу, но Фредерик старался игнорировать это видение, чтобы не смущать себя еще больше. Рука ускоряет темп и тогда тело начинает пробивать мелкая дрожь, сопровождающаяся с закатыванием глаз. Казалось, что это уже предел, тот самый конец, но Крейбург ошибся. Тело снова пробила дрожь и тогда, ладонь непроизвольно начала задавать очень быстрый темп. Фредерик затаил дыхание и приоткрыл рот выпуская немой стон. — Ах, Орфей… Орфей! — композитор не знает куда себя деть, чувства переполняют, хлещут из краев. Хочется исцарапать, укусить себя, но тогда Крейбург придумывает кое-что очень интересное.***
— Голова кипит, совсем уже ничего не понимаю… — ветхий словарь захлопывается с глухим звуком и откладывается на край стола. Орфей снимает перчатки и разминает пальцы, заставляя их хрустеть. Аккуратно сняв очки, он кладет их на стол и облокачивается на спинку стула, качая ногами в такт неизвестной песне. — Точно, Фредерик говорил, что у него есть свой вариант продолжения… — Орфей берет свою книгу, которая свойственна для применения в матчах. Он несколько раз ее протирает перчаткой и раскрывает, чтобы оказаться в теле своего товарища. Секунда и перед глазами лунный свет, который местами падал на крышку пианино, что отражало широкий блик и освещало всю комнату. Но было, как-то странно… Ощущение расслабленности, слегка дрожащие ноги и неровное дыхание. Орфей опускает взгляд вниз и понимает причину такого состояния. Он смотрит на это недоразумение и пару раз хлопает ресницами. Романист ухмыляется, потому что сразу берет на заметку то, что низ живота был уж слишком влажным. Капли спермы стекали вниз, оставляя на постельном белье влажный след. Тогда-то в голову сразу пришла такая мысль, что Крейбург не так часто дает себе расслабиться. Орфей, но только с светлыми волосами, темным жилетом и малиновым плащом встает с кровати и аккуратно все убирает. Постельное белье, которое точно нуждается в стирке, он складывает и относит на тумбочку. — Настолько робкий и чуткий, что аж несколько раз…***
Томно выдыхая, композитор моментально ощущает резкие изменения под собой. Вместо мягкого матраса он ощущает что-то явно твердое. Он распахивает глаза и видит… Стопку бумаг, перевязанных толстой ниткой, несколько кожаных переплетов и самое главное — черновик романа Орфея. Весь мир будто бы рухнул, сердце забилось быстрее, а тело и вовсе словно окатило студеной водой. Фредерик замирает на месте и пытается здраво думать. Вероятно, Орфей сейчас снова разменяется телами от увиденного. Пытаясь себя успокоить, Крейбург обнимает себя за плечи и пытается хоть немного утешить, но все мысли перебивает приятный запах одеколона и богатой одежды. Все вещи романиста будто помечены его специфичным запахом. Композитор злится и хватает себя за волосы, опускаясь носом в стол. Лишь спустя 7 минут Фредерик со страхом открывает глаза и к счастью, видит свою комнату, но стоял он возле своего стола, где была небольшая записка. К запискам он уж точно не был готов после того, что произошло. О чем может идти речь, если Крейбург и думать теперь не хочет об Орфее? Мой милый Фредерик, я полагаю я не совсем вовремя пришел на размен, верно? Всё, что ты оставил в следствие дурного процесса я убрал на тумбочку, дворецкий все заберет. Предложенный тобой вариант романа я к сожалению, тоже не нашел, поэтому, будет лучше если мы этого обсудим с глазу на глаз. Последняя строка словно пуля в сердце. Орфей точно издевается над ним. Знав натуру композитора, он смеет вот так спокойно и невозмутимо писать, что после увиденного он хочет встретиться. Позор и только. Фредерик с запиской в руках, скатывается вниз по стене и недовольно мычит. Он опускает голову в колени и тихо хмыкает. Настолько упасть лицом в грязь это надо уметь. Отвлечься музыкой теперь точно не получится. Композитор принимает решение пойти в душ и смыть с себя этот несчастный день. Снимая аккуратную резинку, Фредерик расчесывает непослушные волосы, которые так и норовились завернуться в обратную сторону. Светлая рубашка и легкий жилет с прочей одеждой были небрежно сброшены на пол. Мысли в голове не давали покоя, ощущение будто из-под ног ушла земля, хотелось сложиться пополам и заплакать как маленькая девочка. Попадая под струи горячего душа, Фредерик расслабляется и садится на корточки, глядя в пол душевой, где хаотично стучала вода, позже стекая вниз. В голове сплошная каша, все мысли спутаны, да и не хотелось думать о чем-то в принципе. Уже с завтрашнего дня начинались соревнования и как назло он попадает в первую четверку выживших. Успокаивало лишь то, что встречи с Орфеем он наверняка не застанет. Видеть эти невозмутимые глаза, которые бы по издевательски смотрели, то еще мазахисткое наслаждение, но это точно не про Фредерика. Проматывая этот случай раз за разом, сердце начинало стучать сильнее, отдавая болезненными вибрациями в груди. Постараться забыть, казалось слишком сильным достижением, поэтому было принято решение успокоить себя привычным походом в кровать. Утро вечера мудренее.***
Солнце просачивается своими лучами сквозь светлые занавески и освещает всю комнату мягким светом, будя все поместье. Окно в комнате было приоткрыто, поэтому стоял легкий приятный запах листвы и деревьев. Конечно, это несомненные заслуги Эммы. Крейбург нехотя просыпается, раскрывая свои сонные зенки. Игривые лучи так и норовили попасть прямо в заспанные глаза. Он сминает одеяло ближе к себе и ненадолго закрывается, пытаясь хоть немного прийти в себя и проснуться. Постель местами была прохладная и создавалось чудесное ощущение баланса. Садясь на кровать, длинные руки расставляются в стороны с привычным кряхтением и иным сопровождением. Белые волосы лежат на плечах, красиво обрамляя лицо композитора. Хотелось обратно уткнуться носом в подушку и забыть про сегодняшние соревнования, про сегодняшние завтрак, обед и ужин. Хотелось предоставиться лишь самому себе и никому больше. Несомненно, тот случай который был вчера оставил после себя очень неприятный осадок, но Крейбург мысленно для себя решил всячески избегать этих тревожных мыслей, которые могут на него внезапно напасть. Худощавая фигура пошатывается и доходит до шкафа где висит запасное черное пальто. Моментально кидая взгляд на тумбочку, он видит, что на ней ничего не лежит. Дворецкий действительно заходил ночью и забирал его вещи. Глаза тяжело опустились и Крейбург немного искривился в лице. Подавлять эмоции тяжеловато, да и на душе как-то не так. Чувство вины и стыда буквально съедали изнутри так, что хотелось снять с себя кожу или в лучшем случае закрыться ото всех. Но ведь композитор обещал себе не заострять на этом внимание и двигаться дальше. Он быстро мотает головой влево вправо и в спешке одевается, натягивая на себя темные брюки, а потом уже рубашку и пальто. Белоснежные волосы закалываются кое-где шпильками и резинкой дабы прическа не распустилась раньше времени. Умелые пальцы быстро справляются с этой задачей и парень мигом покидает свою комнату. В коридоре было тихо, больше половины поместья еще видели пятый-десятый сон. В воздухе царила приятная ушам тишина. Надевая на аккуратные пальцы перчатки, Фредерик во второй раз смотрится в большое зеркало, которое находилось в главном зале. В обеденной комнате на удивление был только Илай и Лючино, которые полушепотом о чем-то разговаривали. Когда они увидели Фредерика, то они развернулись и приветливо улыбнулись. — Доброе утро, Мистер Крейбург, — пророк был явно в настроении, потому что отвечал он очень воодушевленно. — Вы сегодня рановато. — Да-да, что-то вас обычно не видно рано утром… — подал голос профессор, который увлеченно помешивал ложкой сахар в своем кофе. — Доброе утро, просто хочется сделать все свои дела пораньше, — Фредерик улыбается. немного оголяя белоснежные зубы. Он облокачивается об стол рукой и берет с тарелки дольки банана. — А что вас двоих потревожило в такую рань? — Это мое привычное время подъема, — Лючино сделал глоток кофе и устремил свой взгляд на парня. — У меня еще столько незаконченных экспериментов, ах, Фредерик, была бы возможность я бы не спал и вовсе, но так как я живой биологический организм, то мне это просто необходимо для поддержания жизнедеятельности. Крейбург усмехается и берет уже несколько свеженарезанных долек апельсина. — Моя милая Брук шепчет, что утром аура этого места еще чиста, поэтому надо пользоваться моментом. — Илай мило улыбнулся. Даже не смотря на то, что половина его лица была прикрыта повязкой, в голове всегда представлялись его глаза в уголках которых были небольшие морщины от широкой улыбки. — Никто из вас не владеет информацией кто сегодня будет охотником? — Фредерик аккуратно взял в руки чашку с зеленым чаем и поднес ее к губам, дожидаясь ответа от своих собеседников. — Мои видения мне подсказывают, что это будет Мистер Джозеф или Госпожа Мария, — Илай прислонил ладонь к лбу, медленно мотая головой влево вправо — Вот только не понимаю, почему такая невнятность? Де Росси хмурится и поправляет повязку на лбу. — Странно конечно, но давайте тогда уж это останется для нас загадкой. — Лючино усмехнулся и продолжил свою трапезу. Илай и Фредерик кинули негромкий смешок в сторону высказывания мужчины и тоже занялись своими делами. Композитор уплетал ароматную лазанью, верх которой был посыпан зеленью и какими-то специфическими приправами, запах которых напоминал о чем-то летнем и наверное давно забытом. Мысли о детстве вводили в приятную ностальгию, но эти воспоминания были лишь с одним концом. Насколько было тепло вспоминать беззаботные моменты жизни, настолько и печально. Все проблемы как один ком свалились на голову Крейбурга, словно напастье. Лишь приятная ароматная еда отвлекала от этих угнетающих мыслей ненадолго, прям как лекарство. Когда Фредерик заканчивает с едой, то он отправляется в гостевую комнату, где находился любимый инструмент и несколько папок с аппликатурой произведений. Заходя в помещение, он расслабленно выдыхает и садится на банкетку, располагая свои руки на бело-черных клавишах. Мгновение и ладони сами скользят по до боли знакомой гамме. Фредерик прикрывает глаза и… полностью отдается потоку музыки исходящим из него. Сложные аккорды выходят из него импровизированно. Подумать только, вчера он готов был себе скрутить голову лишь только потому что ни одно трезвучие не звучало с другим, а сейчас он блуждает из одного темпа в другой, из одной тональности в другую и как же это все гармонично. Густые белые ресницы немного подрагивают, но Крейбург продолжает свой ход. Живописная музыка разносилась не только по углам небольшой комнаты, но и по коридору, отдаваясь тихим эхом, слонявшимся по стенам поместья. Это уже была словно привычка, которая заставляла жить. Почти каждое утро все выжившие и охотники просыпались под музыкальный аккомпанемент Фредерика. Может, оттого и каждый был в хорошем настроении с утра? Композитор поднимает тяжелый взгляд на крышку пианино и боковым зрением замечает, что в проеме двери стоит Алиса с скрещенными руками на груди, по-доброму улыбаясь. Ее волосы не в привычном аккуратном колосе, перевязанным бантом. Ее длинные волосы лоснились, переливая солнечный свет. Когда музыка плавно затихла, то Де Росс негромко зааплодировала, позже прикрывая рот из которого доносились по-девичьи милые хихиканья. — Каждый раз, когда я слышу твою игру появляется еще один повод жить, — Алиса кладет руки на пианино, и склоняет голову вбок, глядя на чужое заспанное лицо. Фредерик видно смущается, но он не забывает про джентльменские приемы и поэтому, он берет чужую миниатюрную ладонь и целует тыльную сторону. — Спасибо Алиса, я польщен, — Крейбург старательно, но устало улыбается. Он поправляет черное пальто и встает с места. — На тебе совершенно нет лица, — Алиса вмиг меняется в лице: брови слегка нахмурены, а губы сведены в сторону, будто бы она кусает щеки. — У тебя что-то случилось? Фредерик отводит взгляд и тяжело вздымает грудью. — Все в порядке, просто немного беспокоюсь по поводу сегодняшнего матча. — ловко отмахнулся Крейбург, опуская крышку пианино. Алиса состроила огорченную мордашку и присела на стул рядом, глядя точно в смятенные глаза композитора. Она облокотила голову об руку и тихо вздохнула, опуская глаза вниз. — Фредерик, я верю что ты справишься сегодня, — начала Де Росс. — Постарайся немного расслабиться и тогда ты сможешь контролировать ситуацию. — Желтые глаза смотрели то на лицо, то на слегка трясшиеся руки музыканта. Но тряслись они вовсе не из-за какой-то ситуации, которая имела прямое отношение к сегодняшнему матчу. Каждое сильное переживание сопровождалось легким тремором. Алиса взяла его ладони в свои и тихо сказала: — Ты же знаешь, я всегда мысленно с тобой… — девушка по-доброму улыбнулась, глядя в глаза Фредерика, который тоже устало, но улыбнулся. Он хихикнул и быстро отвел руки за спину. — Спасибо тебе, Алиса. — девушка кивнула головой, поднимаясь с места. Она поправила на себя медальон и взглянула в зеркало, чтобы посмотреть не сильно ли растрепались волосы. Девушка поправила прядь и вновь обернулась на композитора. — Кстати, Орфей нас пригласил с тобой любезно пококетничать сегодня вечером в библиотеке, — от знакомого имени сердце пропустило удар и забилось быстрее. Фредерик устремил свой встревоженный взгляд на девушку. — Как ты на это смотришь? Крейбург покашлял в кулак и встал с банкетки, подходя ближе к двери. — Я вынужден отказаться, — только дотронувшись до ручки двери, композитор быстро опешил и развернулся к Алисе. — Только ничего не говори за меня, ладно? — после сказанных слов, парень быстро скрылся так и не давая девушке ответить ему. Алиса стояла в недоумении еще минуты две, но потом она опустила голову вниз, прислоняя ладонь к подбородку. Глаза медленно забегали по кафелю и она досадно вздохнула. — Но что же мне тогда сказать, Фредерик?***
Треск стекла и первый матч закончился. Композитор, Профессор, Пророк и «Заключенный» запыхавшиеся заходят обратно в поместье и идут врассыпную по своим комнатам. Матч в итоге закончился ничьей, но это все равно был хороший результат. Все таки, как и говорил Илай, команда выживших была против Джозефа, который как не кстати сегодня был более жесток, чем когда-либо. Граф Дезольнье показал свою игру очень достойно, но сова пророка буквально отобрала победу у фотографа и все остались на равных. Фредерик заходит в свою обитель и падает на кровать. Он уже привык к таким физическим нагрузкам, но ноги все равно ватные после каждой игры. Распластавшись на кровати, Крейбург приводит свое дыхание в норму и решает, что ему сейчас стоило бы пойти на обед, где наверняка уже начали все по-тихоньку собираться. Но снова, снова Фредерик забывает про то, что на обеде будет его головная боль и причина путанных мыслей. Успокаивает лишь то, что парень заранее попросил дворецкого, чтобы он ему лично принес еду в комнату. Нагло, но композитор рассказал ложную правду и к его счастью, ему поверили и даже посочувствовали. Некая правда заключалась в том, что Фредерик очень плохо себя чувствует и у него сейчас настолько сильные проблемы с давлением, что он вот-вот может свалиться прямо посреди коридора. Крейбург понимал, что он поступает крайне непорядочно, но к сожалению это было вынужденно.***
— Илай, классно ты спас Луку! — выглянула из-за плеча Пророка Фиона. Парень улыбнулся и в знак благодарности кивнул, кинув множественное количество раз «спасибо». Все выжившие и охотники уже почти собрались в обеденной комнате. Каждый уселся за свое место и начал переговариваться друг с другом. Кто-то был сонный, потому что после завтрака пошел дальше спать, а кто-то явно был на бодрячке и чуть ли не скакал по стенам от прущей вон энергии. Но сегодня, у всех снова же была общая тема для разговора — первый матч нового сезона. — Знаешь, Лючино, если бы ты не пожадничал поддоном, то вероятно… — Фредди да закрой свой рот, а? Главное что ничья вышла! — перебил юриста эмоциональный Уильям, который активно взмахивал руками и в шутку угрожал дать сильный подзатыльник, ворчащему парню. — С юридической точки зрения, ты сейчас оказываешь на меня дав… — за свои слова Фредди получил по первое число. Красный след от щелбана почетно красовался прямо в центре лба. Разъяренный адвокат начал ругаться с Уильямом. — Молчание — золото, правда Фредди? — усмехнулся Лючино наблюдая за этой дешевой потасовкой. За стол присела Марта, сняв свой военный берет. Она оглядела всех присутствующих, а в особенности тех, кто вел себя уж ну слишком вызывающе. Она с презрением опустила глаза в тарелку. — В моей кавалерии за такое бы расстреляли, это в лучшем случае, — грозно пригрозила она. — В худшем случае, вы бы пожизненно перед своим носом видели ободы унитазов и ведра с отходами. Когда мужчины поняли что речь идет о них, то они, словно, по команде «смирно» уселись и стали тише воды, ниже травы. И вот теперь таки можно было спокойно потрапезничать. Неумолкаемый шепот все еще стоял в комнате, но это не являлось чем-то возмущающим. Орфей окинул всех взглядом, пытаясь найти среди всех присутствующих пропавшего композитора, о котором ни слуху, ни духу. Писатель, отложил вилку в сторону и свел брови к переносице, закрывая глаза. С того случая прошло не так много времени, поэтому можно сказать, что ситуация еще свежая. Для Орфея одновременно и удивительна и неудивительна такая реакция парня. С одной стороны, вполне очевидно то, что он бы так отреагировал, а с другой стороны… Они очень близки друг другу и как так Фредерик мог разом отдалиться от мужчины? В их диалогах не раз проскакивали весьма не стандартного типа шутки, но Фредерик быстро забывал их, хотя конечно, он сначала с одной высоко поднятой бровью смотрел на мужчину и скептически оценивал взглядом. Зная сентиментальную натуру Крейбурга, Орфей все равно не мог предсказать его следующие ходы. Для него композитор был человеком загадкой. Насколько же многогранной была его душа. Насколько холодным взглядом он может смотреть на кого-то, настолько же и со всей лаской и добротой он может смотреть на романиста. Не то чтобы у них были недоотношения, просто музыкант очень уважительно относился к своему товарищу и оттого, наверняка, в его глазах таилась самая искренняя теплота. Все таки, приходя к логичному умозаключению Орфей для себя решил, что та ситуация которая произошла, уж слишком сильно встряхнула парня. Писатель аж поежился от собственной вины в этом. Композитор нежный и ранимый как хрусталь. Одна незначительная мелочь, сможет заставить его расцвести как только-только появившийся на свет бутон, либо растоптать вклочья как самую ненавистную букашку. Все таки, Орфей и Фредерик квиты, ведь мысли двоих были спутаны и далеко не понятны. Но Орфея заинтересовал еще один интригующий момент. В момент перенесения в тело друга, он ненароком услышал тихое «…Фей». Здесь не надо далеко ходить чтобы не догадаться о чем идет речь. Писатель моментально смекнул, что возможно, причиной сладких фантазий стал он. Да насколько же они были сладкими, что Фредерику пришлось так тонко выстанывать чужое имя, податливо двигаясь в свою руку? Ах, как же Орфею было досадно, что он не увидел это со стороны. Не то чтобы это было как-то по-издевательски, просто… Внешность Фредерика соответствует его образу робкого мальчика, до которого ни в коем случае нельзя дотрагиваться, а ни то он вдруг станет порочным. Писатель себя успокаивал тем, что может, композитор покажется уже сегодня, а может завтра, или послезавтра… В любом случае, хотелось поскорее увидеться, потому что сердце тоже болело по поводу Крейбурга, который о себе даже весточку не оставил, ничего. Алиса немного толкнула Орфея, обращая внимания на себя. — Эй, ты чего так грузишься? — взволнованно спросила девушка. — Да так, просто я мучаюсь с одними и теми же несостыковками в тексте. — Де Росс облегченно вздохнула, думая что что-то может быть хуже, ведь настроение его друга утром было куда хуже. — Может тебе стоит передохнуть и потом уже со свежей головой сесть писать дальше? — предложила свой вариант Алиса, заглядывая в чужие карие глаза. — Да, ты права, — добродушно улыбнулся романист. — Кстати, Фредерик сегодня будет присутствовать на нашем чаепитии? — вот теперь подкосилось лицо не только у Орфея и Крейбурга, но и у Алисы. Она открывает рот, издавая немой звук и быстро мотает головой. — Я его еще за весь день так и не увидела, наверное он у себя. — кое-как отмазалась девушка. Она почесала затылок, но при всем при этом, делая очень умное выражение лица, будто бы она правда не видела Фредерика, который сегодня утром снова играл на пианино и был очень встревоженным.***
Заняться было абсолютно нечем, хотя хотелось сейчас больше с кем-нибудь поговорить. Но так этот вариант сразу уходил на дальний план, то Фредерик подумал, что было бы неплохо окунуться в новую историю, усаживаясь в самое дальнее кресло библиотеки и под желтый, окаймлявший круг лампы свет читать книгу. Именно этим сейчас и займется Крейбург. Время было уже довольно позднее, многие либо готовились ко сну, либо принимали банные процедуры. Раньше всех, конечно, укладывались спать охотники, потому что они намного больше изматывались в матчах. Какое же терпение надо иметь, чтобы поймать одному четверых выживших? Отворяя дверь комнаты, парень спокойным размеренным шагом пошел по длинному коридору, который вел вскоре на второй этаж. Тишина и спокойствие окутали беспокойные стены поместья. Было слышно лишь легкое дуновение ветра и свист птичек, которые собрались за окном всем семейством. Впереди уже виднелась огромная тяжелая дверь библиотеки и Фредерик поправил свой опущенный хвост. Благо, на нем не было уж слишком официальных одеяний. На нем красовалась лишь легкая воздушная рубашка и приталенные коричневые штаны, которые были слегка широковаты для парня, но именно этот фасон отлично сидел на Крейбурге. На секунду, композитора посетила мысль о том, что сегодня он должен был присутствовать на чаепитии вместе с Орфеем и Алисой, но он быстро отбросил эту мысль, потому что был уверен в том, что они уже давно находились по своим комнатам и сладко сопели в подушку. Дотрагиваясь до ручки двери, композитор едва ее открывает, но в слух резко врезается знакомый говор и 2 мелодичных противоположных друг другу голоса. — Ох, Орфей, да быть такого не может, что ты так легко обвел вокруг пальца Грейс… — смеялась в свою ладонь Алиса, покачивая одной ногой. — Наверное, я превзошел сам себя и… — тихие смешки вмиг прекратились, когда по всему помещению прошелся жесткий скрежет двери. Устремляя свои глаза на дверь, двое людей заметили, что она моментально закрылась. — Хм, странно, кому же еще не спится так же как и нам? — вопросительно кинула взгляд Де Росс на дверь, которая с глухим шумом закрылась. — Вероятно, кто-то постеснялся составить нам компанию. — ах, как же Орфею хотелось лицезреть загадочного человека за дверью и как же хотелось, чтобы этим человеком оказался его застенчивый Фредерик. — Да быть такого не может, что они и вправду могли собраться в такое позднее время. — пронеслось вдруг в голове у беспокойного Крейбурга, который ломанулся от двери прочь быстрым шагом. Мысли резко переменились и вдруг парень подумал, что рано лечь спать не такая уж и плохая идея, сон ведь лучшее лекарство, да?***
С момента этого случая прошло уже порядком три недели и мягко говоря, ничего не поменялось. Ну, кроме как, что способности скрытности у Крейбурга значительно улучшились. Да, каждое утро он все так же отдавал себя нежным нотам и лакированному пианино, но даже в такой момент Орфей не мог подловить его и застать врасплох. Чистое везение? Возможно. Все шло своим чередом: матчи, завтрак, обед, ужин и ночь, которая стала музыканту другом, в такое непростое время. Каждый полуночный час был проведен в библиотеке, где Фредерик мог ненароком заснуть и проснуться лишь от того, что какая-то ворона врезалась в окно. Или же, он просто бродил по поместью. Сначала, было страшно, ведь ты не знаешь что находится в темноте, да и мысли лезли в голову самые никудышные, но вскоре, парень начал привыкать и темнота стала для него привычной картиной. Находить гармонию с собой просто здорово, но где-то в глубине, душа переживала за натянутые отношения с Орфеем. Как же не хватало его как собеседника, который смог подхватить бы любую тему или рассказать с интонацией стихи, которые он запоминал на лету. Как же он скучал по любимым чертам лица. Стоит лишь образу писателя всплыть в голове Фредерика, так его щеки моментально обретали алый цвет, а глаза поневоле закрывались. Перед сном, лежащая подушка рядом всегда была стиснута в крепких объятиях парня, ведь какие-то жалкие три недели назад двое парней как убитые заснули на постели Крейбурга. И именно та подушка, на которой спал Орфей все еще навевала его запахом, который сочетал в себе сразу несколько ароматов. Он пах вкусным шампунем, горьким лаком и шипрованными духами, которые он буквально выливал на себя. Крейбург думал, что отпустил эти переживания в свободное плавание, но почти каждая ночная мысль, сопровождалась его музой, его вдохновителем. И вот сегодня, Фредерик решил сменить свое привычное пребывание в библиотеке на ночной сад Эммы. Как же девушка щепетильна ко всем растениям и сорнякам. Это поистине заставляло ей восхищаться Композитор, как упоминалось ранее, особо не беспокоился по поводу своего внешнего вида в ночное время, поэтому зачастую его можно было лицезреть с распущенными вьющимися волосами и полупрозрачной белой рубашкой с теми же коричневыми широковатыми штанами. Снова легкое дуновение ветра, развивающее волосы, приятный запах цветов и спокойствие. Что может быть лучше?***
В комнате слабо горел ночник, который освещал лишь небольшую часть стола, где было исписано не один десяток листов романа. Перо царапало листы, оставляя после себя черный, свежий след. Орфей сидит над своей работой уже порядка 2 часов. Надо бы сделать перерыв, но как-то не хочется откладывать дела на завтра… Да и мысль он хорошую в голове держит, так что грех не дописать определенный отрывок именно сейчас. Но все-таки слабость съедает романиста и он откидывается на спинку стула. Он лениво поворачивает голову к окну, засматриваясь в одну точку. Быстро махнув головой он встает с места и потягивается в разные стороны, приводя свои затекшие мышцы в движение. Ненароком он случайно кидает взгляд в окно и опускает глаза вниз. На улице темень, сад окутала чернота, но… Боже, у Орфея аж дыхание перехватило. Он надевает очки для зрения и вглядывается в светлый силуэт, выделяющийся на фоне глубокого полумрака. Он открывает рот в изумлении и понимает, что нет времени о чем-либо думать, надо действовать. Даже если он немного пошумит, то все равно никто не проснется, ибо все кто уже спит разбудит только первый луч солнца. Сердце забилось быстрее и романист несказанно рад. Сколько же у него было попыток поймать Фредерика, но все было напрасно. И сейчас, это зрелище просто подарок судьбы и поэтому мужчина быстрым шагом спускается по ступенькам лестницы. Как же встретить Фредерика? Подбежать и прыгнуть на него? Повалить на землю? Или просто ходить за ним якобы он тоже любитель ночных похождений? Думать головой совершенно не получалось, потому что разумом владели эмоции. Ах, какой же Крейбург симпатичный, когда он так небрежно выглядит. Который раз Орфей говорил ему, что не обязательно собирать волосы в низкий хвост, ведь ему и с распущенными еще лучше. Который раз Орфей говорил ему, что не обязательно всегда выглядеть официально, ведь можно одеваться так, как он сейчас. На руку играло то, что дверь наружу была приоткрыта и писатель мог чуть ближе рассмотреть своего робкого мальчика. Почему Орфей не видел эту рубашку у него раньше? Как же ему идет эта полупрозрачная ткань, которая буквально делала Фредерика максимально нежным с его наимилейшими чертами лица. Фредерик развернут к нему боком, но из-за волос он не видит постороннего человека и это как никак радует романиста, который идет к нему навстречу. И тут же в голову ему приходит гениальнейший план. Он не он если не поиздевается над наивным парнем. Не то чтобы это была какая-то мера жестокости, просто это небольшая расправа за его внутренние переживания длинною три недели. Орфей подходит уже чуть ближе к парню и почти сокращает дистанцию, кладя свои руки на плечи Фредерика, который в свою очередь испуганно развернулся в сторону человека, который помешал его покою. Крейбург застывает на месте, чуть приоткрывая рот от удивления. Больше всего хотелось остановить время и вернуть его вспять лишь тогда, когда от музыканта и следа не останется. Сердце пропустило тысячи ударов и казалось, что он сейчас рухнет на сырую землю. Орфей заглядывает в чужие растерянные глаза, которые были широко распахнуты. Он ощущает чувство облегчения и какой-то далеко затаившейся теплоты. Как же он был прав, когда думал о том, насколько ласково выглядит Крейбург в таком амплуа. Но теперь настала череда сладкой мести, которая пришла на замену сладким мыслям романиста. — Фредерик, господи, я так волновался за тебя… — обошел его Орфей и снова заглянул в темные глаза, но только уже с другой стороны. — Пожалуйста, расскажи мне, у тебя все хорошо? Крейбург смотрит точно в карие глаза, которые перебрасываются из одной стороны в другую. Он наблюдает за каждым изменением на лице писателя и просто внемлет ему. — Орфей что, совсем дурак? — вдруг пронеслось в голове у композитора. Он смотрит на мужчину и разворачивается к нему, быстро отводя взгляд, чтобы не встретиться с нахальным взглядом темных глаз. — Я так волновался за тебя последние три недели, — взяв чужие руки в свои, Орфей поднес их к своей груди, тесно прижимая. — Между нами что-то случилось, Фредерик? Последняя фраза врезалась в парня напротив словно стрела в сердце. Давно он не слышал свое имя из родных уст. Крейбург поднимает взгляд и смотрит точно на Орфея, который, наверное, и не сводил с него глаз. А Орфей стоит как завороженный такой необыкновенной красотой своего друга. Даже не смотря на то, что Фредерик был от природы симпатичным он все равно прихорашивался так, что это выглядело чересчур. Но сейчас, эта простота, а именно обычная прозрачная шелковая рубашка и штаны, словно украшающие его как музейный экспонат. — Всё хорошо, просто я был не в себе. — между двумя повисла неловкая пауза. Настолько глупо соврать двоим людям, а именно себе и мужчине напротив… Фредерик на секунду задумался о том, какой бред он сказал. Они вдвоем прекрасно знают правду, но ни Крейбург, ни Орфей не стали поднимать эту тему. На лбу композитора выступили небольшие капли пота и казалось, что он сейчас с ума сойдёт от того, насколько это щекотливая ситуация. Неожиданные слова от Фредерика заставили Орфея немного растеряться, ведь подобное он даже не представлял в своей голове. Рот изогнулся в хитрой улыбке и тогда писатель со всем сожалением посмотрел на Крейбурга. — Странно, что даже твоя муза не смогла поспособствовать твоему состоянию, — Орфей выделил его «музу» и перевел взгляд вверх, загадочно глядя в ночное небо. — Может, ты что-то забыл? Композитор поежился и встревоженно взглянул в чужие глаза, не понимая к чему это спросил Орфей. Но что он мог забыть? На лице словно рисуется знак вопроса, но вдруг приходит озарение. Чертовы 3 недели назад, Фредерик начал писать новую композицию и он ненароком забыл кучу листов с аппликатурой у романиста. Он хлопнул себя по лицу ладонью и недовольно прошипел. Глаза хмуро зажмурились и вмиг раскрылись глядя вниз. — Точно, я забыл у тебя ноты. — прошептал композитор и стоило ему поднять свой уставший взгляд на писателя, как он заметил, что чужая рука подхватила его локоть, направляясь в комнату Орфея. Мужчина, что проявил фамильярность по отношению к Фредерику, довольно повел его к себе. За всю дорогу никто не проронил и слова, да и писателю казалось, что композитор и вовсе не дышал. Открывая комнату, Крейбург заходит в нее и вдыхает приятный запах охристых листов бумаги и старых книг. Он невольно улыбается и проходит вглубь помещения. Парень ищет глазами стопку, которая хоть немного похожа на ту, что ему нужна. Орфей тихо закрывает дверь на 2 замка и проходит вслед за Фредериком, который замялся на месте. — Наверное, то что ты ищешь находится на столе. — мужчина подкрался к уху композитора и низким голосом проговорил фразу. Он замечает как парень быстро выпрямляется и буквально мчится к его столу, осторожно убирая, перебирая листы из одного места в другое. Крейбург наклоняется к столу, ведь стол романиста, на неудивление того, уж слишком большой и дотянуться до другого конца довольно проблематично. Откладывая кучу папок и несколько переплетов в сторону, композитор позволяет себе немного лечь передом на деревянную лакированную поверхность. Орфей откровенно наблюдает за тем, как его вкуситель вдохновения ищет не в том месте аппликатуры, которые находятся под пластиковой неприметной папкой. Фредерик расстроенно поднимается и разворачивается в сторону писателя, который склонил голову вбок. — Я ничего не могу найти, может они в другом ме… — Крейбург обезоружен, ибо к нему вплотную подходит Орфей, который руками мельтешит бумагой сзади него. Он смотрит на него и замечает странный, томный взгляд, который устремлен сквозь него. Торс мужчины почти вплотную соприкасался с телом Фредерика, который встал как вкопанный, не смея пошевелиться. Он смотрит на Орфея и не может ему ответить или возразить. — Твои аппликатуры сзади тебя, можешь их забрать. — Писатель правда закончил со своим делом, но он никак не собирался отстраняться от невинного и неподвижного тела Крейбурга. Композитор смотрит на него и даже не смеет повернуться назад, понимая что романист явно застал его врасплох. Он опускает голову и мотает ей в разные стороны. Уши покраснели, а щеки зардели от накатившего с большой волной смущения. Он не осмеливается поднять голову вверх и просто огорченно выдыхает. Орфей берет красное лицо двумя пальцами за подбородок, глядя в расслабленные глаза, которые точно таят в себе бурю эмоций широкого спектра. — Что случилось? — со всем актерским сожалением в голосе процедил романист. — Не можешь развернуться? Крейбург открыл рот чтобы что-то сказать, но по итогу из слегка разомкнутых губ ничего не вышло и он остался по глупому стоять, глядя в полуопущенные глаза Орфея. Романист двигает головой чуть ближе и его дыхание уже обжигает чужие губы. Он аккуратно и со всей нежностью примыкает к ним, заставляя их прийти в движение. Рука опускается с подбородка на плечо, придвигая ошеломленного парня теснее к себе. Внутри Фредерика все рухнуло и воссоединилось одновременно. Ощущение, будто бы по жилам пошел прилив слабого разряда, а снизу все запульсировало, отдаваясь легким покалыванием. Композитор отвечает на чувственный поцелуй и льнет к Орфею, который в свою очередь уже более активно начал действовать. Он кладет свои руки ему на шею, боязливо поглаживая бархатистую кожу. Писатель улыбается сквозь поцелуй и прижимает Фредерика теснее к столу, чтобы точно слиться в одно целое. Он гладит парня по бокам, забираясь руками под светлую рубашку, которая едва скрывала худое нагое тело. Руки исследуют каждый миллиметр, отчетливо оглаживая плавный изгиб талии. От таких манипуляций, все тело заныло и тогда Крейбург начал извиваться в руках своей музы, получая взамен еще больше ласки и соприкосновений. Мужчина усаживает композитора на стол и перемещается на уязвимую шею, которая была открыта словно для него. Он примыкает своими пухлыми от поцелуя губами к тонкой коже, ведет языком влажную дорожку, попутно прицеловывая каждый миллиметр. Орфей останавливается на одном месте и кусает белоснежную кожу, позже обволакивая ее горячими круговыми движениями. Фредерик от таких заводящих действий тихо охает и не широко раскрывает рот, выпуская тихие приглушенные звуки. Он гладит мужчину по голове и стыдливо смотрит на то, с каким старанием он его облизывает. Моментально перехватывает дух тогда, когда Орфей захватывает косточку кадыка и начинает сладко облизывать с характерным «мокрым» звуком. Композитор не знает куда себя деть, а это лишь начало. Он уже готов раствориться в руках романиста, который еще не прикладывал усилия для того, чтобы заставить парня опробовать на себе самое лучшее чувство. Из уст парня резко доносится тихий стон, который разрешает Орфею пойти дальше. Мужчина расстегивает его рубашку, справляясь с пуговицами, которые никак не хотели поддаваться пальцам. Перед взором открывается бледная грудь и Фредерик стыдливо отворачивает голову в сторону. Какой же Орфей до ужаса сейчас фамильярный с таким нежным Крейбургом, которому сносит крышу лишь от прикосновений и покусываний тонких губ. Мужчина устремляет свой взгляд чуть ниже и кидает его на выпирающий бугорок, который ну слишком привлекал внимание. Он кладет руку на выпирающее место и медленно массирует, заглядывая в глаза Фредерика, из груди которого точно вырвался писк. Он смотрит на Орфея и кладет свою ладонь на его длинные пальцы, которые уже подкрались к ширинке штанов. — Твои руки творят что-то невообразимое, — вдруг пронеслось мимо ушей Орфея, который заинтересованно посмотрел на отведенные в сторону глаза. — Лишь от одного твоего прикосновения я… — мужчина сквозь тонкую ткань штанов ощущает сильное возбуждение парня и он проходится пальцем по головке, специально посильнее надавливая на нее. С губ композитора сходит прерывистый полустон полушепот, а начатая фраза так и осталась незаконченной. — На не удивление, твои руки тоже могут творить такое, — словно промурлыкал писатель. — И судя по моим наблюдениям, ты делаешь все намного чувственнее. — Как же мужчина сейчас ловко подметил тот случай, который ярко отпечатался у него в памяти тогда. Фредерик вмиг полностью краснеет, прикрывая лицо одной рукой. Этакое «чувство такта» точно присутствовало в романисте и Крейбург хотел уже было на него обидеться, но когда чужая рука начала расстегивать миниатюрную пуговицу штанов, постепенно пробираясь к таинственному… То об обидах и речи не могло идти. Что-то щелкает в голове Орфея и он резко поднимает Фредерика со стола, подхватывая его под ягодицы. Он опускает его на свою кровать и нависает над ним, мягко целуя в щеку. Писатель стягивает чужие штаны и он вновь смотрит в глаза Фредерика, который почти зажмурено смотрит на него. Орфей касается резинки трусов и поднимает вопросительный взгляд на Крейбурга, словно спрашивая у него разрешения. Композитор томно выдыхает и кивает, закрывая глаза. В один миг трусы оказываются где-то на другом конце кровати, как и где-то там штаны с рубашкой. Видеть вот такого раскрытого и незащищенного Фредерика было что-то в новинку и точно неописуемо. Орфей засматривается на него и по телу пробегается приятная мелкая дрожь, пронизывающая каждый волосок и каждую частичку тела. Видеть то, как грудь быстро вздымается и опускается от нежнейших касаний было что-то из ряда фантастики для мужчины. Он видит смущенное лицо, которое словно застыло в одном положении и он принимает одно очень интересное решение. — Фредерик, — твердо зовет Орфей и пара серых глаз устремляется на мужчину. — Я хочу чтобы ты повторил то, что я когда-то случайно увидел. — на лице появилась широкая улыбка, которую дополняли слегка прикрытые, возбужденные глаза. Тело окатила дрожь. Орфей точно стебется над ним так и причем безжалостно глядя в глаза напротив. Фредерик в сильном смятении от того, что прямо сейчас он лежит голый перед своим воздыхателем ничем не прикрытый. Привыкнуть к таким незнакомым ощущениям было вполне досягаемо, но ласкать себя перед мужчиной… Крейбург жмурится от этих мыслей и снова устремляет свой взгляд на Орфея, который наверное и не сводил своих наглых глаз с него. — То-то мне помнится, что тогда ты был поуверенее… — рот писателя моментально закрывают ладонью и Фредерик придвигается к нему, возмущенно глядя на него. Но весь гнев вновь сменяется на смятение и слегка рассеянный взгляд. — Я не так часто занимаюсь подобным. — честно признался Крейбург и где-то внутри у романиста пробежалась яркая искра, отдающая приятным теплом снизу. В прямом смысле Фредерик был слишком непорочным и правильным. Орфей прислоняется носом к носу и смотрит на него, взяв его руку в свою. — Пожалуйста, сделай это для меня, — он перемещает чужую ладонь на ноющий от возбуждения член композитора, который чуть дрогнул. — И пожалуйста, смотри на меня, не своди взгляда. — столько много требований от писателя просто сразили наповал Крейбурга, который именно сейчас хотел провалиться сквозь землю от стыда. Фредерик опирается на одну руку и чуть откидывает свою спину назад. Ладонь начала медленно подниматься и опускаться по всей длине члена, скользя довольно легко, потому что из уретры вытекло не мало предъэякулята. Было огромное желание прикрыть глаза и именно так забыться в своих ощущениях, но, садисткие наклонности Орфея просили об обратном. Мужчина смотрит на разгоряченное лицо парня и довольно улыбается поглаживая чужую внутреннюю часть бедра. Он наблюдает за тем, как ритмично скользят пальцы по всей длине, словно в такт. Писатель замечает, что Фредерик часто задерживается у головки, оглаживая небольшую промежность в ней. Он сразу берет себе это на заметку и продолжает невозмутимо смотреть на парня, из губ которого доносились быстрые прерывистые вздохи, которые вот-вот начинали меняться на тихие постанывания. Крейбург чуть приоткрывает рот и рука начинает задавать более быстрый темп. Для разнообразия он решает уделить внимание яичкам, которые были влажными от размазанных прозрачных выделений. Кольцо из цепких пальцев сильнее сжимается у основания и тело пронизывает внезапная дрожь от которой Фредерик на долю секунды остановился. От увиденного, у Орфея все внутри начало с большей силой ныть и приятно пульсировать снизу и поэтому он решает, что стоит снять с себя легкие одеяния, чтобы стать наравне с Фредериком, который, судя по лицу, вот-вот кончит. Мужчина снимает с себя рубашку, беспрерывно глядя в глаза напротив, которые точно старались не смотреть на то, как ловкие руки пытаются оголить свое слегка жилистое тело. Рубашка спадает с широких плеч и Орфей смотрит в глаза Фредерику, который все так же смущенно глядел на него. — А-ах… Боже я… — после сказанного, Орфей заменяет руку Фредерика на свою и сжимает его член у основания, тем самым вызывая у парня недовольное мычание. Он смотрит на него огорченно сводит брови к переносице. — Я не хочу чтобы это произошло так быстро, — романист заглядывает в чужие глаза, толкая другой рукой Крейбурга в грудь, чтобы он точно лег на спину. Подползая сзади, Орфей устраивается прямо у уха парня. — Я могу сделать кое-что? Фредерик мнется, но чуть разворачивает свою голову в сторону писателя, чьи губы находились буквально в сантиметре от него. — Что ты подразумеваешь под этим? — пролепетал тихим шепотом Крейбург, ощущая чужие руки сначала на талии, на бедрах, а потом… Орфей оказывается и вовсе между его ног. Чтобы точно передать все эмоции бушующие в композиторе, его лицу не хватало яркого пламени, которое смогло бы описать такое пунцовое смущение. Губы Орфея касаются дергающейся головки и тепло облизывают ее, обдавая горячим дыханием. Он проводит языком по всей длине, глядя на Фредерика, который завороженно наблюдает за ним, словно это происходит все во сне. Писатель опускается языком все ниже и ниже и вскоре достигает сжатого колечка мышц. Круговыми движениями он водит вокруг входа, прикрывая свои глаза. Композитор тихо мычит от того, насколько ему неловко находиться в таком положении. Но, Орфей делает все настолько… правильно и чувственно? Складывается впечатление, что он не раз вытворяет такое, ведь его движения говорят о точной опытности, которая уж очень интересует Крейбурга. Язык толкается внутрь и парень замирает, глядя на чужую макушку снизу. Писатель двигает языком внутри, водя кончиком по чувствительным стенкам, которые рефлекторно сжимались от ярких ощущений. Фредерик тихо постанывает, выдавливая из груди отрывистый вздох. Его рука опускается на чужую макушку и нежно поглаживает, зарываясь пальцами в мягкие темные волосы. Писатель ускоряет действия головой и язык входит в пол длины, от чего у Крейбурга буквально перехватывает дух и он несвязно что-то мычит. — Орфей, пожалуйста, — скорее выстанывает композитор и чуть приподнимается на дрожащих локтях. — Быстрее… Язык сменяется на шустрые пальцы. Вталкивая один палец внутрь, Фредерик тянет хрипловатый продолжительный стон. Рука Орфея настолько ускорилась, что бедного Крейбурга всего трясет от перенасыщения. Его колени дрожат мелкой дрожью, а голова закидывается назад и из рта доносятся уже более развратные стоны и всхлипы. — Фредерик, произнеси мое имя, пожалуйста, — писатель вновь оказывается сзади парня и он уже шепчет ему на ухо. — Позови меня как в тот раз… — Орфей не был бы тем, кем он является если бы он не повторил все точно так же как он когда-то по случайности увидел. Как же ему хотелось услышать, как с уст Фредерика доносилось бы его имя, которое сменялось на тихие постанывания и мольбы. Голова совершенно не соображает и Фредерик слушается его, он льнет лицом к лицу сзади, потираясь щекой об него. — Орфей, Орфей… — голос срывается на отрывистые вскрики. — Пожалуйста не останавливайся, умоляю… — Крейбург жалостливо просит и вскоре впечатывает свое лицо в подушку, чтобы заглушить свои громкие стоны. Он приподнимает пятую точку в надежде найти удобное положение и новый угол проникновения. Интересно, насколько приятно он удивит Орфея, если скажет о том, что один палец это давно пройденный этап для него? Вероятно, слова о том, что композитор не так часто касается себя были отчасти ложью. Ведь после того случая, фантазия как никак кстати разошлась вдоволь и хотелось опробовать на себе несколько видов самоудовлетворения. Но даже несмотря на то, что уже разработанное отверстие привыкло к одному пальцу, он все равно испытывал нереальное наслаждение, которое было почти ни с чем не несравнимо. Словно читая мысли, мужчина добавляет второй палец, но он замедляет темп, раздвигая их внутри словно ножницы. Крейбург изнемогает и сжимает простыни в кулак, которые по итогу останутся мятыми и слегка влажными от мокрых ладоней. Орфей припадает к мочке уха Фредерика и заботливо облизывает, после кусая. Даже его укусы обретали моментально какую-то нежность. Композитор долго думает, но в итоге решается на одну шалость, за которую ему точно потом будет стыдно. Он останавливает чужую руку и разворачивается к романисту, который даже немного растерялся от такой резкой смены действий. Он видит, что над ним нависает Фредерик, который опирается руками об его грудь и со всем интересом наблюдает за тем что будет дальше. Не стоит забывать о том, что Орфей тоже нуждался во внимании снизу, но свое предпочтение он решил отдать парню, который сейчас замыслил что-то очень интересное для них двоих. Крейбург медленно насаживается на член и чуть шипит от непривычных ощущений. Все таки, ощущать в себе не пальцы, а нечто другое — совсем иные ощущения. Орфей быстро опешивает и накрывает руку Фредерика своей. — Не быстро ли? — романист действительно заволновался за композитора, который вот так неожиданно принял в себя предмет явно побольше, чем два пальца, разводящиеся в ножницы. Вскоре рука оказалась на талии, поглаживая. Парень отрицательно кивает и переводит свой тяжелый возбужденный взгляд на Орфея, у которого наверное ноги отнялись от такого проницательного зрительного контакта. Чужое тело начало медленно подниматься и опускаться с тихими постанываниями. Член Орфея входил чуть туговато в узкое кольцо, но с каждым проникновением становилось легче. Фредерик смотрит на мужчину на лице теперь которого красовался затуманенный взгляд. Крейбург чуть улыбается и садится до упора, вытягивая из Орфея тяжелый сиплый стон. Руки мужчины перешли на стройные бедра композитора. Он гладил их, скользил по ним словно по льду длинными пальцами. Фредерик виляет своей пятой точкой, тем самым дразня Орфея. Писатель снова берет себе на заметку, что такие развратные моменты буквально раскрепощают Фредерика и дают волю его фантазиям и мыслям, но вот только насколько? Парень двигается чуть быстрее, не отводя от Орфея глаз. Он точно не знал какой срок у просьбы писателя, но смотреть на него и трогать себя в самых непристойных местах так заводило. Над разумом появилась словно темная туча, которая показала другую сторону личности Крейбурга. В комнате разносились громкие шлепки кожи друг об друга, которые сопровождались тихими вздохами двух парней, чьи силуэты отражались на белоснежных стенах. С каждым движением, обе фигуры потихоньку сходили с ума, трогая друг друга, а потом сплетаясь в жарких влажных поцелуях. Вскоре, Орфей понимает, что он почти на пределе и поэтому он впивается ногтями в чужие бедра и сажает пятую точку Крейбурга до упора, заставляя его облокотиться на широкую грудь. Чужое лицо припадает к распаренной коже и замирает в одном положении. Ладони романиста оказываются мигом на округлых ягодицах, оставляя на них красные следы, которые точно будут красоваться всю ночь на Фредерике. Орфей задает бешенный темп, входя в содрогающееся тело композитора во всю длину. Он слышит, как Фредерик начинает тихо выстанывать его имя, которое позже мешается с непонятными всхлипами и его это только больше раззадоривает. Хотелось войти в эту узкую горячую задницу настолько глубоко, чтоб Крейбург лишь смог протянуть сладкую гласную в имени писателя. Орфей вдалбливается в поддатое тело и чувствует, как чужие ноги затрясло настолько, что вибрации передались и по его же телу. Композитор медленно поднимает голову, почти не в силах что-либо сказать. Он цепляется руками за широкие плечи и тихо хнычет. — Орфей, пожалуйста, — выхныкивает он, выплескивая нескончаемый поток спермы на живот романиста. — Я больше не могу… — в одно мгновение, словно по щелчку пальца после этих слов, писатель обильно кончает в разгоряченный раздраженный проход, который начинает быстро заполняться жидкостью. И в правду, на глазах Фредерика выступали небольшие слезинки, которые скопились у самых уголках, так и намеревая скатиться по дугеобразной щеке. Мужчина большим пальцем вытирает эти слезки и гладит чужую щеку. — Мой милый Фредерик, — в ответ на такую сентиментальность, Крейбург льнет к чужой ладони, устраиваясь поудобнее — Все хорошо? Без лишних слов, композитор целует мужчину в губы, быстро отстраняясь. — У меня никогда не было этого. — Орфей ухмыляется на это и по актерски закатывает глаза к верху. Для полноты картины не хватало ладони приложенной ко лбу, которая показывала бы всю забавность. — А ты, как оказалось, не такой уж и стеснительный, — подливать масла в огонь романист умел как дважды два, но за это он получил тихий неловкий смешок и толчок в грудь. — Боже мой, сколько в тебе этого всего? — прошептал Фредерик, рисуя пальцем на груди Орфея какие-то узоры. Проигнорировав этот вопрос, писатель положил ладонь на белокурые вьющиесы волосы, которые были слегка влажноватыми от недавних скачек. — Как думаешь, сколько пар глаз будет обращено на нас сегодня утром? — глаза Крейбурга моментально округлились и обеспокоено взглянули на мужчину. — Неужели все было настолько громко? Романист довольно улыбнулся и задумчиво повел глазами в другую сторону. — Твой голос настолько многогранен, что он наверняка заставил Илая через стенку на долю секунды проснуться. — Лицо композитора приняло недовольную физиономию и в лоб прилетел смачный шлепок ладони, который выражал все недовольство и неловкость. — Господи, какой ужас… — приглушенно сказал Фредерик — Почему ты не просил меня быть тише? — Ты бы тоже просил меня быть тише если бы я тихо шептал твое имя? — в щеку Орфея прилетела легкая пощечина и он тихо засмеялся, глядя на состроившего обиду Крейбурга, который старался скрыть свою стыдливую улыбку и красное лицо в ладонях.***
Следующий матч для Фредерика был не турнирным, поэтому для него это была с плеч гора. Он уже собирался в комнату ожидания, поправляя на себе голубую, аккуратно завязанную на шее ленту и белоснежные манжеты рубашки. За темной завесой не было видно обличия охотника или какого-нибудь характерного звука, к примеру как у Джека. Поэтому всем четверо оставалось только гадать, кто сегодня им попадется и сыграют ли их способности на руку. За столом сидели Майк, Нортон и Илай, который неловко помахал Крейбургу. Взяв на заметку робкое движение пророка, Фредерик немного напрягся но не подал виду. Треск стекла и все погрузилось во тьму. Карта парка развлечений очень играла на руку акробату, который мог с перронов перепрыгивать на горки, тем самым заставляя охотника растратить свои силы полностью. Композитор бежит к Илаю, который в свою очередь заострил внимание на почти задекодированной машинке. Лишь звук камертона выбил его из колеи и тогда пророк обратил внимание на Фредерика, который взглядом поприветствовал его. — Илай, на тебе лица нет, — обеспокоено посмотрел в сторону пророка Крейбург, который скакал пальцами по кнопкам. — Что-то случилось? Илай отошел от машинки, взглянув через повязку на Фредерика. — Мне сейчас очень неловко от того, что я могу либо ошибиться, либо оказаться точным в своей догадке. — и тут в голове резко пронеслись слова Орфея, по поводу Илая, который «мог проснуться на долю секунды». На лбу выступила небольшая испарина, но Фредерик слушал дальше. — Этой ночью, я слышал очень двусмысленные звуки. Я уже хотел забить тревогу, но потом… — Илай делает паузу после каждого третьего слова. Да, он явно смущается и ему неудобно. На его щеках ярко выражен пунцовый цвет. — Я понял. — То есть, ты тоже слышал? — теперь и Фредерика этот вопрос выбил из колеи. — Продолжай декодировать машинку, я пойду к другой, — так уйти от вопроса оказалось очень глупой идеей, но ничего сверхумного в голову Крейбурга больше не приходило. — Так процесс будет намного быстрее. Когда вдали уже начали слышаться тихие звонкие постукивания камертона, то Илай выдохнул, устремляя свой взгляд почти доведенную до конца машинку. — Какую же машинку ты будешь декодировать, когда эта осталась единственной не заведенной?