***
В глубине души Акутагава чувствовал себя загнанным в угол ребенком, которого на протяжении всех 17 лет запугивают холодным оружием в сильных руках. Тревога проявлялась болью в животе, тошнотой и словно тяжёлой грудной клеткой, которую сжимали со всей силы. Он успокаивал себя классической музыкой в черных, вечно спутанных наушниках, незаметно двигая в такт ногой, в тяжёлом поношенном ботинке, которые летом сменялись на порванные кеды, оставшиеся со времён живого Кобейна. Дождь тоже хранил в себе спокойствие, умиротворение, прохладную тоску, стекающую под теплую куртку. Сегодня гнусный день, покрытый туманом, прямо как глаза Рюноскэ, которые с трудом можно разглядеть в этом хаосе, словно попал в роман Стивена Кинга. Акутагава не спрашивал, можно ему погулять или нужно остаться дома и вдуплять в стену, поэтому просто вышел на улицу, не обращая внимания на взгляд отца из под газеты, потому что юноша и так получит "заслуженное". Под ногами хлюпают лужи, а навстречу бежит первое за день солнце в растегнутой куртке.— Аку-ку-у-ун! — Ацуши бросается на друга, чуть не падая с ним на асфальт. В руках у мальчишки бумажный пакет с чем-то теплым и сладко пахнущим.— Что это? — Булочки свежие, только из маминых рук. Ты же любишь инжир? Она запомнила.— Аку словно что-то тронуло прямо за душу. В горле образовался ком. Матушка Ацуши была добрым и чутким человеком, что каждый раз обнимал Рюноскэ при встрече, касаясь легко-легко, потому что знала все и боялась сделать больно. Но больнее уже не будет. Ацу-кун матерью дорожил, осознавал всю её бесценность, особенно зная, что происходит в "семье" лучшего друга. Ему хотелось, чтобы Аку понял, что такое настоящая семья, где есть забота и теплые объятья с булочками в придачу.— Куда желаешь сходить? — Не знаю. Куда тебе хочется, туда и сходим.— Ацу нахмурился.— Так не пойдет. Давай тогда выбирай, в цент города, слушать скрипачей и гитаристов или в сквер, птичек кормить.— Рюноскэ сразу принял решение, услышав о музыкантах. До этого тоже думал об этом, но свое мнение вставлять не привык. — Вижу по глазам, куда хочешь. — Тогда чего ждёшь? — Надеялся, что голос подашь. Надежда повесилась. — Мои соболезнования. После одной поездки в общественном транспорте, юноши добрались до шумного центра города, оглядывая все вокруг, от торговых центров и будок с кофе, до людей с зелёными дредами и, конечно, музыкантов. Улица жила, пела, танцевала. Делала все в точности, как душа Акутагавы в тот момент. Ему приятно было находиться рядом с другом в этом чудесном месте, на какое-то время забыв о размышлениях об учителе астрономии. Ацуши достал булочки из пакета, который сам по себе успел впитать все тепло выпечки, протянул одну Рю, а тот смущённо берет ее, слегка сжимая в дрожащей руке.— Ты чего это? — конечно же беловолосый заметил, как Рюноскэ внезапно слегка занервничал, что было с ним редко. Ему показалось, что он хочет о чем-то поговорить, но как обычно боится загрузить друга своими проблемами, но Ацуши никогда не был против. Мальчики ступают по улице, перекрытая дорога живёт своей жизнью сегодня, на ней в разных местах расположились скрипачи, гитаристы и впридачу к некоторым из них певцы. Заведения так же пестрили звуками и смехом, светом и тьмой одновременно. Аку кусает булочку третий раз, явно наслаждаясь.— Если ты хочешь что-то сказать - говори.— Рю поднимает еле видную бровь, указывая на то, что рот его сейчас явно занят, а Ацу это не волновало, он ждал.— У меня все на лице написано? — А как же. Думаешь, если ты "Мистер-невозмутимость", то я тоже ничего не пойму? Для чего я вообще тогда нужен. — Не знаю.— Накаджима толкает Аку в плечо, тот в свою очередь еле заметно ухмыляется, радуясь своему ответу, который вызвал эмоции у и так эмоционального друга.— И так...Накахара Чуя.— Рюноскэ давится, нервно дубася себя по груди и откашливаясь, что мало помогло, пока в горло не просочилась вода.— Я знал, что ты бурно на него реагируешь, но не настолько же.— ребята находят скамейку напротив какой-то группы, что играла довольно приятную и тихую музыку, которая переходила в что-то более громкое и агрессивное.— Мне кажется, я что-то... что-то... — Что-то чувствуешь? — Да. Знаешь, я не уверен. Но каждый раз думаю о нем и на душе тепло. Я не хотел отдавать то пальто, запах учителя на нем остался. Стыдно признаваться в таком.— Ацуши игриво улыбается, перекидывая руку через шею Аку. — Ты молодец. Не ожидал от тебя такого откровения. — Ты прикалываешься надо мной или серьёзно? — Я серьёзно! Не думал, что ты можешь что-то такое сказать. Ты же сама невинность. Наверное, даже не дрочишь. — Побойся бога! — беловолосый смеётся чуть ли не на всю улицу, обнимая друга за шею крепче, почти начиная душить.— Я что, правда так выгляжу? — Невинно? Да. Несмотря на твою вампирскую внешность, твое поведение убивает меня своей чистотой. И это не плохо.— Ацуши вытирает рот после съеденной булки, выбрасывая салфетку в мусорку у скамейки.— Ты что-то типо Киндер сюрприза. Ожидаешь фигурку солиста хэви-металл группы, а попадается Хэллоу Китти. — Не преувеличивай... — Я преуменьшил.— Аку вздыхает. Какой-то хаос творился в его голове, когда он думал об учителе и мельком ловил его аромат где-то, теперь эти духи украли его воспоминания, а запах умел их хранить лучше всего. Ацуши глядит на друга с пониманием, он не давит, но Аку все равно знает, что все расскажет.— Я не знаю. Он же учитель. А я учащийся. — Что за прикол говорить об объекте обожания так, словно вы уже вместе? Боже, вы вообще разговаривали о чем-то кроме учебы? — О книгах.— Накаджима одобрительно кивнул, но все равно был недоволен.— Знаешь, тебе наверно опасно что-то делать. Ты замечал что-то с его стороны? — Аку долго не думал, сразу вспомнился Дазай-сан и его слова в библиотеке.— Дазай-сан сказал: "Знаешь, он тоже нервничает рядом с тобой" и я запомнил это. Он произнес это так легко, словно был уверен, что именно об этом я и спрошу.— в глазах Ацуши стояло удивление. То есть он молчал о таком все это время.— Историк всегда казался мне слишком проницательным. Что же, ты решил промолчать? Это же такой толстый намек! — Накаджима чуть подпрыгнул на месте, потом поднялся со скамейки и поднял за собой Аку. Рюноскэ не был активным, поэтому казался тряпкой в руках активного друга, сносящего все на пути.— Тебе нужно пригласить его! Или нет...если он тоже что-то чувствует, значит сам скоро всё сделает, он же старше. Очевидно. Нет, ничего не делай, просто жди своего часа. А как только он настанет, я заставлю тебя блистать, детка. — Ты всегда таким был? Или я чего-то не знаю? — У меня новый дилер.***
В баре пахло сигаретами, прямо как в учительской. В углу кто-то тихо играл на пианино, бармен подливал кому-то виски, устало улыбаясь. Чуя выслушивал лютую болтовню Дазая, выпивая уже третий бокал дорогого красного вина.— А потом меня покусал какой-то дворовой пёс, целых 12 уколов в....! — Стоп! Не продолжай. Я слышал эту историю раз 30. За неделю. — Это чтоб ты не забывал. — К сожалению, я не могу забыть о твоём существовании.— Осаму ухмыляется, беззвучно отпивая свой виски, в другой руке сигарета с дымом до потолка забивала лёгкие. Дазай оборачивается на звук колокольчика над входной дверью в бар.— Смотри.— Чуя нехотя поднимает глаза, а те тут же становятся шире.— Это нормально, что они увидят как их учителя распивают алкоголь в баре? — Мы взрослые люди, а они вполне осознанные подростки, которые понимают, что мы имеем право выпить после рабочего дня. Думаешь, они все как губки впитывают? — Осаму отпивает виски приподняв бровь. Чуя повел плечом. Только что зашедшие в бар юноши искали, где бы присесть, а Чуя знал, что Дазай особым умом не отличался порой. Когда это очень нужно, исключая работу. Подняв руку, он жестом подозвал мальчиков к себе, Ацуши взглянул на Аку как-то многозначительно. Рюноскэ не испытывал желание сидеть с учителями в баре, но не сбегать же им прямо у них из под носа. Приземлившись на стулья, Ацуши оказался по сторону Дазая, а Аку – Чуи. Ацуши все устраивало, он пару раз легонько толкал друга локтем в бок, неясно на что намекая.— Вам завтра в школу, ребята. — Вам тоже, Дазай-сан.— произнес Аку с безразличием. Осаму мягко улыбнулся, потому что никогда не испытывал раздражения, когда подростки подобным образом ему отвечали. Потому что в голове постоянно левитировала мысль, что он был точно таким же. Учитель как-то странно переглядывался с учеником. Акутагава уже собирался схватить Накаджиму за руку, лишь бы тот не вздумал уходить, но было уже поздно, он открыл рот.— Прости, Рю, меня мама ждёт... наверное. Я поеду домой. Увидимся завтра! — Ацуши нагибается к уху Рюноскэ.— Расскажешь мне все.— шёпотом произнося. В глазах бледнолицего, очевидно, стояло удивление, куда он собрался сейчас? — Я подвезу тебя, Ацуши-кун. Уже поздно. — Благодарю, Дазай-сан.— Накахара все это время прожигал взглядом уже уходящего друга, с того самого момента, как он подозвал учеников. Или, если точнее, с их знакомства. Если бы неловкость была человеком, она была бы Чуей. В бордовых брюках, черной рубашке и лаковых туфлях, перед смущённым, но не показывающим это учеником. На самом деле, в глубине души учитель смирился, и это чувство постепенно, с каждым глотком горячительного напитка становилось больше. Аку наблюдал за движениями рук Накахары, уж больно ему нравились руки. Не только учителя, но и в целом красивые руки, кому бы они не принадлежали. Но все же приятнее, когда они именно его.— Прости за это. Кажется, Дазай специально нас бросил тут одних. — Ацуши тоже.— Чуя поднимает взгляд с вопросом.— Правда? — Да.— в этот момент неловкость побеждает с лязгом меча. Ему приходит понимание, что исходя из действий Накаджимы, Аку тоже что-то чувствует. И Ацуши знает об этом, Рюноскэ ему рассказывал. Шерлок! Что ты делаешь в его голове? Тут-то Чуя понял, что в таком случае пора действовать. Будь что будет. Конечно, это поведение Дазайское* и Чуя обещал, что никогда не будет себя вести как он, ещё в подростковом возрасте, но мы все нарушаем свои обещания юности? В кармане все ещё ютились полу-мятые билеты на ту самую оперу. Акутагава уже собирался попрощаться и уходить, как Чуя резким движением руки достает билеты, со звуком кладя их на стол перед юношей.— Ты пойдешь со мной на оперу послезавтра? Да или нет. Я все пойму, если ты откажешь...если испугаешься... но, вообще, я обещаю быть осторожным! В смысле... — Да.— наконец наступает тишина, по крайней мере, над их столиком. Одно лишь простое, тихое «да» затыкает поток мыслей изо рта астронома, а над головой появляются не то что звёзды, целый космос. Да! Счастья столько, словно он только что сделал предложение.— Вы в порядке, Чуя-сан? — Да. Вполне. Я очень в порядке. Тебя проводить до дома? — Нет, я лучше сам.— Чуя вспоминает, что произошло в прошлый раз, когда Дазай подвёз мальчика до дома в дождливый день. От таких мыслей душа покрывается слоем грязи и мрака. Он снова обещал себе быть осторожнее. И подавить этот страх сделать хуже.