Её аккорды

Осознание одиночества и отъединенности, своей беспомощности перед силами природы и общества превращает отъединенное, расколотое существование в невыносимую тюрьму. В комнате, которая, вероятно, почти не проветривалась, а мебель припадала пылью не всегда было тихо. Уанслер принимал людей, получал запросы, правой рукой подписывал бумаги, пока левая перебирала стопку баксов. Стоило ему вкусить запретный плод — и жадность разросталась, как виноградная лоза. Казалось, материальное благополучие — это и есть счастье, когда ты, наконец, в силах воплотить все заветные мечты в реальность, но на душе у магната был какой-то странный, пропитанный прошлым булыжник, он сдавливал грудную клетку, не позволял свобоно выдохнуть и часто о себе напоминал. Быть может, фабрикант и вовсе не был счастлив? Шелест шаловливого ветра, ночные звёзды, и приятный, запоминающийся запах волос. Уанс тогда ещё не зазвездился, умело перебрал пальцами струны своей явно потрепанной жизнью гитары, а Норма звонко смеялась в ответ. То с уверенностью демонстрировала свои таланты, то что-то напевала себе под нос, а потом краснела, и вместо ожидаемого осуждения получала лишь легкие поцелуи в нос. Тогда еще пальцы Уанса заметно синели от перебора струн, а девушка, видя это, тормозила его, жалела, как маленького, изцеловывала конечности холодными губами.

***

— Больно? — холодные губы тотчас прижались к чужим пальцам. Норма и сама мечтала освоить гитару, но учитывала тот факт, что играть не так то просто, как ей кажеться. — Дай посмотреть. — Нет, не совсем. — тепло женских рук сняло напряжение, он улыбнулся. — Хочешь попробовать? — Мои руки не созданы для такого. — пессимистично ответила Норма, не желая даже пробовать. — Я точно пас. Такой ответ не устроил начинающего предпринимателя. Уанс хотел обнадёжить свою избранницу, взял её пальцы в свои и направил их на нужные струны. — Зажми аккорд. — в ответ на реплику шатенка бросила невинный взгляд, будто боялась разочаровать. Уанс помогал зажать, придерживал, но не сдавливал девичьи пальцы, продолжая мотивировать. — Вот так, умница. От напряжения струн пальцы Нормы начали слабо неметь, что вызывало явный дискомфорт. Гитарист ослабил хватку, а та сразу убрала пальцы, с нежеланием продолжать занятие. — Да ладно. — хмыкнул музыкант, прильнув к чужим губам, оставляя краткий, но до дрожи приятный утешительный поцелуй. — Что с тебя взять?

***

Шатенка была как радио, часто о чём-то торохтела, а когда юный предприниматель, из-за своего более умиротворенного характера, отвечал, что и вовсе не слушал её, обижалась. Когда еще уличный горе-музыкант впервые засветился на обложках газет Гринвилля, Норма узнала в нём Уанслера, своего одноклассника. Школьные будни проходили тускло, но общались эти двое довольно неплохо, а вот до романтики как-то дело не доходило. И так, случайно, Виггинс стала свидетелем неприятного инцидента — маленькая девочка жадно отбирала и так уже помотанную жизнью гитару юного музыканта. Кареглазая вмешалась и без всякой агрессии уговорила малышку вернуть мужчине его принадлежность, а тот, в свою очередь, не сразу узрел в женской фигуре свою одноклассницу, уж больно она изменилась. Из-за стройного, идеально пропорционального и худощавого тела, казалось, что малейший ветерок способен сдуть её. Однако, не будет больше тех тихих вечерних прогулок по долине, где никто не услышит шёпот и биение двух влюблённых сердец, да и долгожданный звёздопад уже не будет столь прекраскен. Жалкие зелёные купюры, да, было их чертовски много, не способны заменить тот звонкий смех, те распрекрасные черты женской физиономии. Она не отчиталась — просто ушла из этого пропитанного алчностью места, где никогда и не просила оказаться. Погиб тот беззаботный, любящий маршмеллоу музыкант, а вместе с ним засохли чувства юной Нормы. Время лечит — так там, кажется, говорилось? Один хотел признания семьи, другая — счастья, и не более. Теперь, глядя на рай, уничтоженный собственными руками, на те торчащие из земли пни, Уанслер спрашивал себя: зачем? Ладонь по привычке скользнула в карман за пачкой мальборо, но предательски дрожащие пальцы нащупали нечто иное. Там были не сигареты, а однажды подаренный девушкой серебристого цвета кулон в форме сердца. Побрякушка содержала фотографию самой представительницы прекрасного пола — его избранницы, когда-то его Нормы. Богу одному известно где сейчас эта робкая, ни на секунду неугомонная дама. Уанслер спал, ел и работал с этим кулоном, из ванны без него не выходил и всегда хранил в кармане, как единственное, что осталось от его возлюбленной. Банкрот сжимал кулон от безысходности. От леса осталось одно лишь название, и всё это плоды безграничного тщеславия. Былой магнат проходил меж пнями, прогуливаясь по местам, где когда-то был не один, где чистая душа его ещё не была грешна. С голубых глаз неустанно капали слёзы, а сам он искал утешения среди пустых степей. Вокруг ни души — то и дело, одни лишь пни торчали. Чувство вины, и пустота — всё, что осталось. Солнцезащитные очки больше не позволяли смотреть на мир иначе. Поздно жалеть о содеянном, когда все ошибки и так на виду. В одной из загрязнённых рек виднелось отражение лица монополиста, ненавистно ему было на себя смотреть. Давясь слезами, он вспоминал те дни, те совместные пикники, которые не проходили без его вкусных блинчиков, посиделки и поцелуи под луной. Норма не верила в себя, но не бросала уроки гитары, только вот, растущий бизнес поставил массивный крест на их занятиях. Теперь это невозможно, больше нет — Виггинс ушла. — Уверен, ты не бросила играть. — по щекам неустанно стекали слёзы, сердцу хотелось верить, что девушка где-то рядом и непременно услышит. — Моя вина лишь в том, что я не удержал тебя. Прости меня, Норма. А ведь, где-то там вдали и была его маленькая девочка, не способна расслышать этот бессмысленный монолог.