Преемственность

Было невероятно душно. Кабинет, как тиски, медленно сжимался, отчего атмосфера, витавшая в комнате, давила всем своим весом на уставшую голову. Женщина фыркнула, откинула светлые волосы назад и нервно постучала длинными, ярко накрашенными ногтями по столу. Губы в бледно-розовой помаде искривились, уголки которых теперь смотрели вниз, недовольно и несимпатично. Однако Цунаде это не волновало. Волновало другое. Белые бумажные башни гордо возвышались на столе: раз, два, три, четыре… Их было много. Цунаде же была одна. Хотя это меньшее из ее проблем, чего нельзя сказать о послевоенных делах — требовалось слишком много: налаживание связей между деревнями, выслушивание политических маразмов старейшин и отстроить Коноху практически с нуля. Это требовало огромного количества сил. У Цунаде же болела голова. Бумажная волокита не способствовала ее устранению, скорее наоборот, давала противоположный эффект — голова болела пуще прежнего. Возможно, не так сильно, как могла, но факт оставался фактом. Накрашенные в цвет пустынной розы губы даже не думали улыбнуться, они лишь сильнее сжались, превращаясь в тонкую полосу под стук красных ногтей. С этим надо было что-то делать. Однако пост передать уже давно желающему его получить кандидату она не могла. Наруто был еще не готов, хотя, надо признать, он проделал большую работу, потому сомневаться в том, что он когда-нибудь получит должность Хокаге не приходилось. Требовалось лишь время. Но свалить с этого кресла хотелось уже сейчас. Ни то чтобы она хотела сидеть в нем раньше. Пост был навязан — это не было секретом, но врать себе о том, что выбора у нее не было Цунаде не могла. Выбор был. Надави на Джирайю она тогда чуть сильнее… Но что сделано, то сделано. Прошлое не вернешь, а все, что имеет значение — это будущее, над которым еще стоило поработать. Громко вздохнув, Цунаде откинулась на спинку кресла, но стучать ногтями по столу не перестала. Шестеренки крутились в голове в усиленном режиме, несмотря на давящую атмосферу белых бумажных башен, которые росли день за днем, как грибы после дождя. Если бы все разрушенные войной здания строились так же быстро, как и эти небоскребы на ее столе… От усталости женщина потерла переносицу, прикрыв глаза. Впрочем, кандидат у нее был. Умный, один из сильнейших ныне живущих шиноби, и Воля Огня горит в нем, не потухая. Однако его согласие было тем, что заставляло попотеть. Сказать, что этот пост — его личная миссия для благополучия деревни? Или надавить на больные точки, напомнив о старом друге? Это могло сработать. В конце концов на ее собственное согласие повлияли обстоятельства — подвести родную деревню она не могла, — но по большей части это было сделано в память о Наваки. И все же ей не стоило забывать, что так юлить, как это делал Какаши, вероятно, не умел никто. Цунаде прекрасно наслышана о тех годах, когда команды генинов, попавшихся Какаши, одни за другими отправлялись обратно в Академию под соусом, что ни одна не обладает должной командной работой, которую хотел видеть Какаши в своих учениках — Хатаке просто нагло выскальзывал из рук Третьего Хокаге, как слизень. Однако, к его глубочайшему сожалению и на ее счастье, Цунаде умела обращаться со слизнями. Но проблему это не решало. Пока. Облокотившись локтями о стол и сцепив пальцы в замок, Цунаде нахмурилась. Было ли это верным решением, которое она могла оставить после себя деревне? Или же ее участью было остаться на этом посту до тех пор, пока она не превратится в памятник, как это сделали ее предшественники? На мгновение перед глазами заплясали картинки того, как бумажных небоскребов на ее столе становится так много, что они разом падают на нее, а после — плачущая Шизуне, проводящая вскрытие и приговаривающая, что Пятую Хокаге погубила работа. Черта с два! Удар о стол был сильным, но не настолько, чтобы его разломить. Ладонь была все еще сжата в кулак, который секундами ранее громко встретился с деревянной поверхностью, а меж бровей залегла морщинка недовольства. Накрашенные губы снова превратились в тонкую полоску. Умирать она не собиралась и уж тем более не от работы. Долгое сидение в этом кресле и так порядком надоело, как и вредило — казалось, ее пятая точка уже была квадратной — и никакое Хенге не спасет. Гнев быстро сменился усталостью, отчего Пятая прикрыла глаза, и на закрытых веках маячило кино того, как она разваливается на ярких подушках, а в руках наконец-то оказывается чашечка саке. Однако мысли об этом заставили резко распахнуть глаза, и на губах спустя долгое время появилась улыбка. Не теряя времени, Цунаде быстро поднялась со своего места и направилась к двери. — Исчезните, — приказала она и махнула рукой в неясную сторону, сразу же ощутив отсутствие АНБУ, явно находящихся теперь неподалеку в случае опасности. Для того, что она задумала, ей не нужны были дополнительные глаза и уши. Дверь распахнулась и перед глазами предстали фиолетовый балдахин, яркие подушки и столик перед ними, на котором одиноко стоял прозрачный шар. Сарутоби-сенсей слишком серьезно к этому относился. Цунаде закатила глаза и цокнула языком, плюхнувшись на подушки разных цветов, словно в палитру с красками, а затем заговорщицки потерла ладони, заметив как блеснули ее глаза в отражении шара. Первый Хокаге оставил после себя гораздо большее наследие, чем многие думают. Но лучше никому не знать об этом. Так или иначе лишь Хокаге обладали нужным доступом и знанием, но часто пользоваться этим не стремились. Первый считал, что это лишь совет, прислушиваться к которому было решением каждого, однако погружаться в то, что может быть, а может и не быть было слишком рискованно — видение в гадальном шаре затягивало от чрезмерного использования и заставляло рассудок потеряться в нескончаемых возможностях, как в огромном потоке. Второй был согласен с братом, потому использовать созданное Хаширамой наследие отказался вовсе. Третий пользоваться гадальным шаром не гнушался, однако предельно серьезно к этому относился. Мысли Четвертого Хокаге Цунаде не знала, но это не отменяло того факта, что Минато Намикадзе следовал заветам своих предшественников. Возможно, сказывалась рука Сарутоби-сенсея, который всегда напоминал о серьезности вещей. В любом случае правда заключалась в том, что Цунаде была прямым потомком Сенджу, а Сенджу были теми, у кого есть способности к предвидению. Прорицание было у нее в крови. Не то чтобы она могла резко замереть и выдать какое-то пророчество, как какая-то ясновидящая. Просто это давало ей некое преимущество в использовании гадального шара перед Третьим и Четвертым Хокаге. Преимущество было слабым — лишь в концентрации пространственно-временных потоков, которые сосредотачивались в шаре, — но все-таки было. Цунаде считала, что никакой генетической расположенности к предвидению и не было вовсе, но то, что создателем был Сенджу играло свою роль. В гадальном шаре, расположенном на подставке посреди столика, оббитого багровой тканью, зияла пустота, которая вовсе не пугала. Сегодня Пятой Хокаге нужен был совет и она добьется его любым возможным способом. Несмотря на решительность выведать все у прозрачного мячика перед ней, Цунаде прекрасно понимала, что не было никакой гарантии того, что увиденное в этой белой дымке обязательно случится. Видения субъективны. Ведь будущее изменчиво. Каждое намерение, каждое действие меняло все то, что она могла увидеть в стеклянном шаре. Будущее — слишком хрупкая и хитросплетенная вещь. Тонкие нити судьбы переплетались и запутывались в клубке возможностей и каждый раз по-разному, однако вероятность того, что одна из вереницы тонких нитей станет их линей жизни была всегда. Но стоило помнить, что видения не поддавались никакому контролю: нельзя было загадать увидеть что-то конкретное. Это было похоже на большую шляпу, в которой было бесчисленное множество шариков, выпадающих в гадальный шар без какой-либо системы. Это было равносильно коту в мешке. Но это не мешало Пятой надеяться. Устроившись поудобнее, Цунаде сложила пальцы в нужном жесте, концентрируя чакру на их кончиках, и потянулась к стеклянному шару, но не коснулась его. Когда она была маленькой девочкой, ее дед часто говорил о предсказаниях. В то время это казалось детскими сказами, но сейчас Цунаде старательно вспоминала все то, что он говорил. Она попыталась сфокусироваться на пустоте внутри стеклянного шара. Хаширама твердо был уверен в важности концентрации, даже не сколько концентрации чакры на кончиках пальцев, сколько во вдумчивом изучении зияющей пустоты без лишних мыслей. Однако Цунаде сомневалась: ей вряд ли смогла бы помочь концентрация в этом вопросе, потому что в ее случае расслабление было бы, наверное, более оптимальным вариантом взамен напряжению мозга. Цокнув в предвкушении языком, Цунаде закрыла глаза в попытке расслабиться. Ее мысли текли медленно и неторопливо, и она не была уверена, сколько времени прошло к тому моменту, как она открыла расфокусированные глаза, находясь между сном и явью, но стоило им сосредоточиться на гадальном шаре, как внутри него всколыхнулся дымок, которого там раньше не было. Женщина подвинулась ближе, все еще держа руки возле шара. Дым постепенно рассеивался и сквозь сероватую переливающуюся субстанцию наконец-то пробились несколько очертаний. В стекле теперь отчетливо виднелся ее кабинет, хотя с небольшими изменениями, но не это заставило Пятую распахнуть глаза и в удивлении приоткрыть рот. В кабинете стояла Сакура. Только на несколько лет старше, волосы у нее были значительно длиннее, чем сейчас, собранные в неряшливый хвост, в темно-малиновом платье, на котором Цунаде отчетливо видела герб. И отнюдь не клана Учиха. Это был ромб с прекрещенными линиями, и Пятая знала только один клан с подобной эмблемой. Только тогда она заметила Хатаке, сидящего за столом в дурацкой мантии, отчего накрашенные помадой губы искривились в довольной усмешке, но глаза, не веря, пристально смотрели на спину своей ученицы. Сакура из ее времени была потерянной, пытающейся собрать свою жизнь после войны, а также слепо следующей за Саске. Хотя последнее медленно рушилось, на счастье ее наставницы. Но не это заставило Цунаде свести брови к переносице. Сакура не была просто ее ученицей или же протеже, хотя это, безусловно, имело вес. К Сакуре она относилась, как к дочери, которой у нее никогда не было. Цунаде слышала, что первое, что вы делаете, когда узнаете, что ваш ребенок уходит из-под крыла — это проходите все стадии отрицания и удивления одновременно. К принятию она еще была не готова. Возможная реальность выбила из колеи, отчего Пятая снова прикрыла глаза, глубоко вдохнув, но тут же испугалась, что изображение в стеклянном шаре превратится в зияющую пустоту. К счастью, ничего не исчезло, когда она открыла глаза вновь, но видение двигалось рывками, и если раньше Хатаке и Сакура были возле стола, то теперь они сидели довольно близко друг к другу на диване в кабинете. Пятая наклонилась еще ближе, сверкнув глазами — она была вся внимание. Язык их тел говорил о многом, например, об их очень близких отношениях, хотя герб на спине ее ученицы был также красноречив, но для того, чтобы услышать их в действительности требовалось много усилий, которые Цунаде старательно прилагала. Это дало свои плоды. Поначалу в голове звенел белый шум, в промежутках которого проскальзывали слова или смех. От усердия Пятой казалось, что по виску медленно скользила надоедливая капля пота, из-за которой она снова нахмурилась и от нетерпения прикусила накрашенную губу, стирая с нее розовый цвет. То, что она разобрала «Харуно Сакура» в словах Хатаке было обнадеживающим. — Кое в чем вы ошиблись, господин Шестой, — Сакура гордо подняла подбородок, мягко улыбнувшись. Вот это действительно было значительным успехом. По двум причинам. Во-первых, это означало, что теперь Цунаде могла не только подсматривать, но и подслушивать за возможным будущим. Во-вторых, Сакура произнесла «господин Шестой» в то время, когда сама Цунаде была госпожой Пятой. Вывод был один: усадить Хатаке на кресло главы деревни не было и такой уж и невозможной вещью. — Я уже давно не Харуно, — продолжила она, хихикнув, и погладила живот, который Пятая только что заметила. Рука дернулась, но изображение не исчезло. Если бы не требовалось держать ладони возле стеклянного шара, концентрируя чакру на кончиках пальцев, Цунаде бы непременно прислонила их к открывшемуся рту. Казалось, она бы должна упасть на месте, и лишь в этот момент Пятая осознала причину подушек вокруг — будущее могло шокировать, и будь она проклята, это было самой невероятной вещью, которую она видела. В конце концов она никогда не думала о Сакуре и Какаши, как о паре. Но чем больше Цунаде прокручивала в голове мысли, тем менее невероятным это казалось. Хатаке всегда ее оберегал, и, учитывая то, что Цунаде знала о них во время войны, ей хотелось стукнуть себя — настолько очевидным это было. Тем более трудно было спорить с тем фактом, что Сакура выросла красивой женщиной и надо быть абсолютно слепым, чтобы не заметить этого. Цунаде была уверена, Хатаке далеко не слепой. Более того, учитывая те книжки, которые Какаши читал, он явно был «ценителем прекрасного», как любил выражаться Джирайя. Пятая тут же скривилась от воспоминания, в котором это было сказано. В голове бывший сокомандник тут же замахал руками в попытке оправдаться за подглядывание. В конце концов Хатаке был просто мужчиной. Тут Цунаде позволила себе улыбнуться. Если Сакура заходила к нему в кабинет и раньше на регулярной основе, то не удивительно, что он попался на ее крючок. Великие чары куноичи. Пятая подвинулась поближе, уже не такая удивленная, и пристально оглядела свою ученицу. Вероятно, срок был не больше четырех месяцев, судя по небольшому животу, до этого скрытого под платьем. Она выглядела счастливой, в корне отличающейся от версии в настоящем: румянее, здоровее, с искоркой в глазах и… полнее. Наблюдение за ними было равносильно подглядыванию в замочную скважину, но стыда Пятая не испытывала, однако тут же отпрянула назад — момент, который она видела в стеклянном шаре, был слишком интимным: Какаши положил руку на небольшой живот и ласково погладил, коснувшись его губами, скрытыми под маской. Цунаде могла поклясться, что видела рельеф его улыбки после. Они действительно выглядели счастливыми. Оба. Это было то счастье, которое не предназначено для посторонних глаз; то, которое всегда остается за закрытыми дверьми, где можно позволить себе быть настоящим, не сдерживаемым уставом и обязанностями. Вероятно, именно таким Хатаке мог бы быть в кругу семьи, снимая с себя маску холодного спокойствия, предназначенную для окружающих. Однако никогда не стоило забывать, что у стен есть глаза и уши. И то, что Цунаде намеренно стала этими глазами и ушами не должно никого волновать. Казалось, семейство Хатаке даже светилось, но было ли это эффектом стеклянного шара Пятая не знала. Но сомнения в том, что глаза Хатаке искрились заботой и любовью не было, хотя соединить человека, которого она знала, и человека, которого она видела в стеклянном шаре, в одного было сложно — в ее времени Какаши походил больше на бродячего пса, чем на приласканного женской рукой. Глаза предательски защипало: перед Цунаде была та любовь, которую она лишилась, но которую так отчаянно желала; та, которую она хотела для пускай и не родной, но дочери. Изображение задрожало от нахлынувших слез, но не исчезло. В легкой дымке Хатаке сгреб в объятиях Сакуру, прислонившись ухом чуть ниже груди, которая почти соприкасалась с небольшим животом в той позе, в которой устроилась Сакура. Она улыбнулась и запустила пальцы в светлые волосы Хатаке, делясь мнением о будущих делах Конохи и получая в ответ довольное мычание. Из бесконечного множества пространственно-временных потоков то, которое сосредоточилось в шаре, было всем, чего Цунаде могла желать и как Хокаге, и как наставница. Увиденного было достаточно, чтобы Пятая мысленно благословила этот союз, как и Какаши в качестве своего преемника. В конце концов только человек с большим сердцем, в котором Воля Огня никогда не прекращает гореть, может быть Хокаге. То, что Хатаке является этим человеком было ясно, как день. Возможно, сдать пост — это верное решение, которое она могла бы оставить после себя напоследок деревне и ученице. Однако при условии, что увиденное в гадальном шаре обязательно случится. Но если для того, чтобы это будущее стало реальностью, нужно посадить Какаши Хатаке за стол Хокаге, Пятая усадит его собственными руками. Не то чтобы это было невозможно. Теперь.