Мотылек

Это быстро вошло в привычку — наблюдать за Стеллой, разговаривать с ней, примерять её одежду и тихо смеяться над выражением её лица, когда она не видела. Стелла бывала грустной, иной раз — отстраненной, иногда даже несчастной, но с ней было намного уютнее, чем с Ривеном и Дэйном в их лучшие дни. Беатрикс видела её ровное, уверенное сияние, даже когда тьма печали пыталась поглотить солнечный свет Стеллы. Какие мягкие у неё руки! Беатрикс хорошо чувствовала контраст между мягкостью Стеллы и черствостью окружающего мира — лучше всего, когда принцесса ненароком её касалась. Кожа Ривена сухая, стертая от частых тренировок, на ладонях Дэйна грубые мозоли — он ещё не привык всё время держать оружие, руки Андреаса пусть и теплые, но шершавые, как у всякого мужчины... а больше к ней никто и не прикасался. Только Стелла. – Почему ты так смотришь? – спросила Стелла, поймав взгляд Беатрикс на своих руках, и медленно пошевелила пальцами. – У меня что-то не то с маникюром? – Если ты это называешь маникюром, – в своей привычной манере ответила Беатрикс, зная, какую это вызовет реакцию. Стелла моментально нахмурилась и придирчиво осмотрела свои красивые, чуть закругленные ногти, выискивая несуществующие недостатки. Это просто придирка — Стелла всегда выглядит безупречно, с головы до ног. Даже когда на ней кроксы. Даже когда она завернута в ужасный, колючий плед, совершенно бесполезный от сквозняков, гуляющих по Алфее. – Я не буду перекрашивать ногти в черный, только потому что ты до сих пор не пережила свою эмо-фазу, – изящные пальцы Стеллы изобразили «кавычки». – К тому же ты сама сегодня без маникюра. У меня есть потрясающий серебристый оттенок, называется «Звездная пыль», – между делом заметила фея и улыбнулась. – Могла бы зайти ко мне, взять лак и немного подразнить девчонок. Твой приход всегда событие — они потом до вечера обсуждают, что тебе было нужно. Иным способом «я переживаю за тебя» Стелла не скажет. Она говорит на том же языке, что и Беатрикс. Это ещё одна причина, почему с ней так хорошо, но не основная. Первая и самая главная: Стелла — это Стелла. Что это значит, Беатрикс и сама не знает, но летит на её свет, будто несчастный глупый мотылек. Иногда она так счастлива, что сияние Стеллы, как свет лампы, ограждено от нее стеклом, иначе бы Беатрикс погибла, пытаясь приблизиться к этому завораживающему мерцанию во тьме. – Расскажи о самом ужасном своем воспоминании, – попросила Стелла, сделав глоток из её фляги. Беатрикс вздрогнула, перевела взгляд на Стеллу, чтобы убедиться, что принцесса этого не видела. Свои самые ужасные воспоминания она хранила глубоко в сердце. Так далеко от поверхности, что сама не могла их нащупать. Воспоминания не о разорении Астер Делла — о самой себе. О том, что из себя представляет одиночество. Как больно и сладко пить свое горе, зная, что никому не позволишь приблизиться, никого по настоящему не полюбишь и никто по-настоящему не полюбит тебя, потому что невозможно любить того, кого не знаешь. О том, как иной раз, по ночам, искушают и пугают мысли о мести. О том, как хочется хоть кому-то показать свою слабость. – Лучше ты расскажи мне о своем самом ужасном воспоминании, – Беатрикс ухмыльнулась и подперла щеку кулаком. Стелла села на столе, приосанилась, скрестила ноги. Грустно улыбнулась. В глазах промелькнула тень — не потаенная боль, просто пьяная искорка. Стелла пила медленно и почти не пьянела, становилась медленной и осторожной, но оставалась изящной. Как картину хорошего художника — её можно было рассматривать часами, находя всё новые и новые детали. Никогда не увлекающаяся живописью Беатрикс могла смотреть на неё часами. – Прости, – церемонно ответила Стелла, чуть приподняв подбородок. – Я не могу тебе сказать. У меня не хватит духу произнести. Беатрикс понимающе кивнула и забрала из рук Стеллы флягу, чтобы сделать глоток. Значит, дело было не в Скае, не в королеве Луне, не в ослеплении Рики. У Стеллы достаточно причин, чтобы быть несчастной, холодной и отстраненной, но единственное, в чем прав этот недоумок Скай — принцесса Солярии совсем не такая. – У меня тоже не хватит духу произнести, – наконец, сказала Беатрикс. – Знаю, со стороны кажется, что у меня нет слабостей, но это совсем не так. Это единственное подобие искренности, на которое она способна. И, к счастью, Стелла тоже, потому что она не требует, не допытывается, как любая девчонка на её месте. Беатрикс хорошо помнила, как Блум буквально выжимала из неё ответы, когда она сама была так уязвима и измучена. Но Стелла — не Блум, и какой же Скай дурак, если не смог понять, где находится уголь, где — бриллиант. Они не такие уж разные в глубине души. По крайней мере, Стелла точно не станет добиваться от нее правды. И рассказывает сама только то, что хочет. Свое достоинство Стелла может носить, как корону, и от этого становиться только прекраснее. – Ты думаешь, этот наряд не выглядит, как крик о помощи? – спросила Стелла, медленно окидывая Беатрикс взглядом, и протянула руку, чтобы получить флягу обратно. – Эта блузка выглядела бы намного лучше, будь она кремового оттенка. Замечание прозвучало настолько обыденно и естественно, что Беатрикс засмеялась. Когда у них вошло в привычку сидеть вот так и говорить обо всём на свете? Когда у них появилось это странное подобие дружбы? – Это не крик о помощи, – возразила Беатрикс, уставившись на Стеллу в ответ. – А вот все эти костюмы — очень даже, – добавила она, махнув пальцем сверху вниз и обратно. – Со стороны видно, что ты прячешь свое тело. Я знаю, это из-за ограничителя, но другим трудно понять, почему такая красивая девушка всё время скрывается за костюмами. – Красивая девушка, – покачала головой Стелла и медленно растерла висок, будто слова Беатрикс отозвались в её голове болью. – Мне есть, что показать, но я не хочу. Будь у меня выбор, я бы всё равно носила костюмы — они изящные, красивые, и... – Стелла протянула руку, чуть улыбнувшись. – Потрогай эту ткань. Беатрикс закатила глаза, — для виду — но всё-таки прикоснулась к рукаву и немного «покатала» ткань между пальцами. С губ чуть не сорвался возглас, но Беатрикс лишь упрямо подняла брови и кивнула. Мягко. Но, конечно, не сравнится с шелковой кожей Стеллы, с бархатом её волос. Стелла понимающе улыбнулась, мимолетно и изящно заправила выпавшую прядь за ухо и снова удобно устроилась на столе. – Не хочу, чтобы люди видели меня, – проговорила Стелла, скользнув взглядом по своим коленям. – Они всё время смотрят, но видят лишь то, что хотят видеть. Я слишком утомлена, чтобы стараться понравиться кому-то по-настоящему. Пусть думают то, что хотят, но я не дам им видеть мои ошибки и промахи. И мою уязвимость, – добавила она перед ещё одним глотком. Беатрикс скользнула взглядом по изящной линии губ, проследила за тем, как Стелла стерла с них капли алкоголя, и снова ощутила себя мотыльком, кружащим у огромной, яркой лампы. – Хочешь интересный факт? – поинтересовалась Беатрикс, кивнув на флягу. – Мы уже раз пятьдесят поцеловались, пока проводили вместе время. Рассеянный взгляд Стеллы остановился на фляге, пальцы вновь замерли на губах, тронутых улыбкой. – Я думала, ты смелее, – заметила она. На мгновение Беатрикс растерялась. Её никогда не попрекали в трусости, наоборот — обвиняли в излишней импульсивности. Это что-то настолько новое, что Беатрикс даже не знает, как к этому относиться. – Да, – ответила она, подходя к столу, на котором сидела Стелла. – Я тоже.