На что готовы люди ради любви

Всегда в костюме с иголочки (или в форме для поло, которая тоже чистая и опрятная, по крайней мере, до соревнования), с аккуратно уложенными волосами, по-королевски обезоруживающей улыбкой, с лëгким льдом и отстранённостью в глазах. Идеальный. Принц британских сердец. Принц, которому не суждено найти свою принцессу. Принц, который сам вынужден томиться в высокой башне, занимаясь написанием сраных грустных стишков о своём жалком существовании. Может быть, Генри драматизирует. Несмотря на все сложности, в статусе принца есть свои плюсы: у тебя есть ключи почти от любой двери и от любого сердца. Генри угораздило влюбиться в человека, на которого его власть не распространяется. Низкий упрямый идиот. Придурок. Первый сын Америки, которого хочет полмира. Генри уверен: парень и не против такого расклада. Генри прав. Чем дольше принц об этом думает, тем больше ему не хочется останавливаться. Это какое-то наваждение. Может, Генри не только гей, но и мазохист? Потому что любить (и ненавидеть) того, кто тебя терпеть не может, как минимум странно. Как максимум нездорово. Что ж, у Короны уже много причин запрятать принца подальше в какую-нибудь психиатрическую лечебницу. Зато тогда он будет не только в метафорической башне, но и во вполне себе реальной. Несмотря ни на что, оглядываясь назад, он благодарен Марте за то, что выбрала его старшего брата, Филиппу за то, что сказал «Да». Больше всего Генри, наверное, благодарен этому сраному торту за семьдесят пять тысяч, который решил упасть именно на них с Алексом (он старается лишний раз не произносить его имя в мыслях. Он не может понять, что именно чувствует, но это точно что-то мощное и разрушительное). «Думаешь, кто-то заметил?» В тот момент Генри осознал, что способен на убийство. Что заставляет снова вернуться к теме садомазохизма. Скорее всего, Генри просто нужно поспать. В двадцать три многие проблемы можно решить таким образом. Если бы не одно «но»: у Генри бессонница. Он всегда был к ней склонен, но всё вышло из-под контроля, когда его отца не стало. Кошмары. Усталость после сна. Круги под глазами, которые не могли убрать даже визажисты с многолетним стажем. Тогда Генри думал, что всё-таки в паре «убийца — убитый», последняя роль досталась бы ему. Значит всё-таки мазохизм. Генри однозначно скоро сойдёт с ума. Долгие переписки и даже звонки (он не может перестать об этом думать даже сейчас, когда всё позади) открыли ему совсем другого человека. Первый сын оказался не таким уж и невыносимым. На самом деле, Генри и не думал, что он действительно ужасен. Он искренне не понимал причин такого к себе отношения со стороны американца, потому просто вёл себя так, как от него ожидали. Но в той кладовке в онкологическом центре, когда они разговорились про «Звёздные войны» (Генри всё ещё уверен, что «Возращение джедая» — лучший фильм франшизы. Ему не стыдно быть безнадёжным романтиком, который просто надеется, что в конце концов всё будет хорошо)... Ему показалось, что этот парень не так уж и плох. Ладно, принц давно это знал, но цеплялся за ненависть парня по отношению к себе, чтобы уж совсем не влюбляться. Плохой план. Даже идиотский. А потом случился новый год. Поцелуй — последствие их сближения вкупе с отчаянием Генри. Наверное, ему уже было всё равно. Но маленькая надежда, что первый сын не будет против, всё же теплилась где-то глубоко в душе. Надежда оправдалась. Генри даже на секунду почувствовал себя счастливым. А потом нахлынуло осознание того, что он делает, где и, блять, с кем. И какие последствия возможны у этого поцелуя с любимчиком жëлтой прессы (чего только стоила та новость: «Станет ли Алекс Клермон-Диас отцом?»! И ответ Генри: «Мы ведь были так осторожны, дорогой!». Тогда он осознал, что ещё может быть забавным). Так что, его побег полностью оправдан. Хотя Алекс, тащивший Генри в Красную комнату, так не думал. То, что случилось там, он уже не может списать на отчаяние. Хотя, почему нет? Ну, вероятно, потому что теперь инициатором был Алекс. Всё чудесатее и чудесатее. После их первого раза («Затем ты придёшь в Восточную спальню на втором этаже сегодня, в одиннадцать, и я буду делать с тобой очень плохие вещи. А если ты вновь станешь игнорировать меня, то я внесу тебя в чёрный список полетов». Генри этого тоже никогда не забудет) и после того, как Алекс, очевидно, решил, что они стали секс-партнерами, в голове Генри всё слегка разрешается. Теперь он знает: он никуда не отпустит Алекса с его потрясающим телом и длиннющими ресницами до тех пор, пока он сам в нём не разочаруется. Пока сам не получит от него всё, что хотел. Это не про любовь (по крайней мере, точно не со стороны Алекса). Это про страсть. И удовлетворение потребностей. К сожалению или к счастью, Генри рад довольствоваться и этим. Мучаясь от снов, в которых парень обнимает его, зарываясь лицом в шею, сильнее, чем от классических кошмаров. Генри понял, что действительно сходит с ума тогда, когда в каком-то смуглом работнике дворца, увидел Алекса. А самое страшное — он не хотел промаргиваться и избавляться от этого видения. Он помнит их первое занятие любовью. Генри — очень неоднозначный человек, что понятно по его действиям. Понятно всем, кроме его самого. В сознание принца всё было проще простого: он хочет его, он берёт то, что ему нужно. Алекс хочет его? Глупый вопрос (но не для Генри). Он возьмёт его. А чувства? У Генри они есть, он в этом не сомневается. У Алекса их нет, в этом он тоже не сомневается. Переписки? Ночные разговоры? Откровения? Похоже, парню просто скучно, вот он и испытывает нервы принца, который не против. Так или иначе, их первое занятие любовью было невероятным, Генри почти не сказал фразу из трёх слов, о которой сто процентов пожалел бы впоследствии. Принц помнит истинное счастье, которое довелось испытать в домике у озера. И крах, когда Алекс чуть не признался ему в любви. Почему? Почему?! Где план Генри дал сбой? Почему этот напыщенный, горячий, харизматичный, безумно нежный парень влюбился в него?! Может, со стороны принца, странно задавать такие вопросы, учитывая все посланные взгляды, все прикосновения, все минеты и занятия любовью. Он был другого мнения об Алексе. Весь гениальный план покатился в тартарары только потому, что он оказался порядочным и любящим человеком. Генри стыдно. Он еле помнит вечер, когда этот дерзкий безрассудный американец штурмовал Кенсингтонский дворец. Успешно. Не помнит их занятие любовью, наполненное болью, страхом и неуверенностью, в ту ночь. Не помнит утреннюю пробежку. А потом, когда принц видит мягкое заспанное лицо Алекса, всё становится на свои места. Потом музей. Экскурсия по которому, наверное, до конца обнажила Генри перед Алексом. Первый сын пересёк ëбаный Атлантический океан ради него. Он преодолел скорость звука ради него. Генри уверен. Это навсегда. Слив. Блять. Сколько гадостей ему пришлось выслушать от Филиппа. Если бы не Би, отбивавшаяся гитарой, он бы сломался. Потом переговоры с королевой, которые... Благодаря его маме, закончились их победой. Они победили. Теперь Генри рядом с любимым человеком. Но пришёл ли конец всем сложностям?

***

— Алекс, я не знаю, что происходит, — Генри сидит, притянув колени к груди и запустив руки в волосы. Его глаза то беспокойно бегают по комнате, то подолгу смотрят в одну точку. — Точнее... Боюсь, что опять... Алекс стоит позади Генри, который сидит на расправленной постели, одетый в коричневый шёлковый халат. Первый недавно вернулся из Остина обратно в Нью-Йорк. Всё проходило хорошо, Генри встретил его в дверях, душá в объятиях и вовлекая в голодный поцелуй. Алекс еле отодрал его от себя, чтобы помыться и переодеться. Теперь он, с ещё не высохшими капельками воды в волосах и с полотенцем на плече, обнаруживает Генри в позе, которая обычно значит: «Подойди ближе, но не так близко, чтобы я передумал». Алекс спокоен и готов к предстоящему диалогу. Он знает, что делать. — Могу я тебя обнять? — Нет... — страх Генри накатывает с новой силой. — То есть... Не думаю, что это хорошая идея. — Ладно, — Алекс так же садится на кровать и прижимается горячей, распаренной после душа спиной к Генри. Тело последнего задеревенело, он не вздрагивает и не отстраняется. План Алекса таков: он собирается «впитать» всё, что чересчур для Генри через то место, где их спины соприкасаются. Ещё он собирается передать тепло своего тела человеку, который имеет на это такое же право, что и сам Алекс. Генри прячет лицо в коленях. — Не знаю, зачем ты меня терпишь, — его голос слышно приглушённо. — Потому что я выбрал тебя, — дальше прикосновения спинами Алекс не заходит. — Так же, кажется, было в «Аватаре»? — Угу, — Генри утвердительно мычит. — Я тоже выбираю тебя, — надтреснутый голос дрожит. Некоторое время они сидят в тишине. Алекс знает, что Генри это говорит в первую очередь себе, ему нужно время, чтобы... Он мог продолжить диалог. Подобная ситуация происходит не в первый раз. Уже как полгода Алекс официально «ухаживает» за Генри, уже как полгода его лицо мелькает на британских сувенирах, и единственное, что его радует, — это лицо Генри рядом. Его иногда конкретно заносит. Сначала — в ревность (не от гнева, а от печали), в неуверенность в себе: Алекс никогда не даёт усомниться в своих чувствах, но есть кто-то, сидящий в голове Генри и настойчиво шепчущий иное. Потом — в уныние из-за того, что разумом всё прекрасно понимает и старается не беситься, ведь уже сто раз было обсуждено, что Алекс, Генри и история — это навсегда. И всё равно чего-то не хватает. Они не знают. Но уж точно не собираются сдаваться. — Просто опять подумал, что, — Генри еле слышно шмыгает носом, — странно всё это. Странно, что меня — позора, блять, Короны, семьи и всей страны — выбрал первый сын Америки, которого половина населения видит в своих влажных фантазиях. — Тут бы я тебя поправил, — хмыкает Алекс. — Не половина, а однозначно три четверти. — А, ну уж прости меня, мальчик с эмблемой «Playboy», — Генри поднимает голову, соприкоснувшись с затылком Алекса. Это хороший знак. — Прощаю, — но Алекс не забыл об изначальной теме их разговара. Такое примерно всегда происходит, когда кому-то из них нужно отлучиться или по королевским делам, или по президентским. Они некоторое время не видятся и не созваниваются, а только переписываются, что не совсем хорошо сказывается на нервной системе Генри. Он не очень доверяет себе и своим чувствам. Он многое надумывает. И, к сожалению, в прошлом многое из этого оказалось верным. Во-первых, от него действительно отвернулся почти весь двор. Двор — это не только непосредственно королевская семья, но и аристократы, чья родословная «длиннее, чем твой х... детородный орган» — как сказал однажды Алекс. И вот, если с королевой удалось уладить вопрос, Беатрис изначально поддерживала Генри, а Филипп сейчас пытается наладить контакт и понять своего младшего брата, то с аристократией отношения всё никак не придут к общему знаменателю. Во-вторых, к нему действительно начал относиться народ — особенно его более взрослые представители — несколько иначе, чем до слива переписки. C'est la vie. Но ничего такого, с чем они не смогли бы справиться. И в-третьих, — то, что Генри понимает, но забывает в моменты тревоги, — он получил Алекса. Он всё-таки добился его любви. И с тех пор, как Алекс чувствует, что это «навсегда», он не остановится ни перед чем: даже тревожно-избегающий тип привязанности Генри не помеха. — Ты слишком много думаешь, — шепчет Алекс, продвинувшись теснее. — Точно. Горе от ума, — они всегда переходят на шёпот в такие моменты, потому Генри так же говорит негромко. Он кладёт руки по обе стороны от туловища. Спина промокает, и Генри будто действительно через влагу передаётся тепло, идущее напрямую в душу. — В такие моменты просто держи в голове одну непреложную истину, — Алекс случайно задевает несколько его пальцев, но не спешит убирать руку. — Я штурмовал сраный дворец, чтобы взглянуть тебе в глаза и признаться в любви, думая, что ты мне не ответишь взаимностью. Что значит... — О, кошмар, — Генри немного отодвигается в сторону и кладёт голову на плечо Алекса. — Я настоящий идиот. — Не будь к себе так строг, милый, — он бросает косой взгляд на Генри, отмечая призрак улыбки на его губах и застывшие на щеках слезинки. Ему хочется собрать губами их всех, но он понимает — ещё рано. Генри не готов к более близким взаимодействиям. — Мне кажется, я полностью адекватен в анализе своих поступков, — он открыто поворачивает голову, выдыхая слова Алексу в шею. У последнего бегут мурашки от затылка до запястий. — Малыш, боюсь, тебе всего лишь кажется, — Алекс пытается подобрать правильные слова. — Иногда мы не можем трезво оценивать своё поведение, и это нормально. Помнишь наш разговор о психотерапии? — Не хочу об этом сейчас, — Генри касается носом шеи Алекса, который за секунду успевает посетить Марс и вернуться. — Мы продолжим, позже. — Да, — Алекс очень надеется, что Генри действительно хочет разобраться в себе, а не просто соглашается ради его спокойствия. — А сейчас я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Вот оно. — Как скажет Его Величество. — Дурак, — Генри наконец-то улыбается в поцелуй. Алекс придерживает его голову у себя на плече, аккуратно перебирая локоны светлых волос на затылке и мягко касаясь его губ. Он держит страсть в узде, зная, что сейчас Генри нужно нечто иное: поддержка, нежность, уверенность. Ему нужно заземлиться. Почувствовать, что здесь и сейчас всё хорошо и что у него есть человек, который осознанно остаётся рядом. Любит его с прицелом на будущее. Возможно, не безоблачное, но счастливое и — что важнее — совместное. — Не уходи, — сдавленно произносит Генри, когда Алекс отстраняется, чтобы повернуться к нему лицом. — Я никуда от тебя не денусь.