***
Аркаша, облокотившись спиной о запертую дверь позади, громко выдыхает, ощущая волны жара по всему телу. Немного кружится голова и не держат коленки, потому вскоре он усаживается на кровать. Дыхание сбитое, тяжёлое, а картинка перед глазами плывёт. Сжимает пальцами одеяло, не понимая, отчего так кипит, просит прикосновений всё его тело. Ему так хочется прикоснуться к себе сейчас, наконец окунуться в этот омут разврата, и никто ему не запрещает, а потому он залазит под одеяло, как школьник в пубертатный период, и не сдерживает выдоха, проводя пальцами по паху. Аркаша трёт бёдра друг о друга, едва сдерживая тихий стон от нетерпения. Он знает, что может оказаться пойманным и что у него есть ещё минимум минут двадцать: за дверью всё ещё слышен шум гостей. Рука сама тянется к сумке под кроватью — и Аркаша, порыскав пару секунд по карманам, вытягивает небольшой тюбик. Щелчок — и на пальцах ещё холодная смазка. Аркаша закусывает губу, чтобы не проронить ни звука: слишком его возбуждает происходящее. Он, стараясь совсем не шуметь, осторожно пробирается пальцами под шорты, вздрагивает, когда мокрые пальцы случайно касаются ягодицы, оставляя след. С губ срывается тихий выдох, когда пальцы касаются колечка мышц, а затем медленно проникают внутрь. Щёки горят, а бёдра напрягаются. Аркаша знает, что может довести себя до оргазма без прикосновения к паху. И мысль об этом остаётся приятной тяжестью внизу живота. По коже стекает смазка, немного пачкая кружева, пока пальцы проникают всё глубже и глубже. Второй рукой Аркаша, пробравшись под футболку, касается чувствительного соска, медленно мнёт его между пальцами, когда с губ срывается тихий стон. Войдя двумя фалангами пальцев, Аркаша тяжело выдыхает, а затем, немного вынув их, снова вводит, толкаясь. От собственных прикосновений он чувствует искры по всему телу, а дыхание сбивается. Но так хочется, чтобы вместо своих пальцев были чужие… Например, Марина. «Блять», — понимает, о чём думает, но не запрещает, не отрицает, потому что знает, что пьян, что пытаться перестать думать об этом бесполезно, ведь если задумается, то потом загонится и не подрочит в итоге, а уснёт загруженный. Лучше уж подрочить на мысли о лучшем друге, чем так. Да? Пальцы с тихими хлюпами входят и выходят, с губ его срываются тихие стоны, а всё тело снова и снова окатывает волнами жара. Аркаша пропадает в воображениях о том, что сейчас его касается Марин, что это его пальцы, что из-за него ему так жарко… Но Аркаше всё равно мало, а глубже вставлять в себя пальцы он немного боится. Ему и такой стимуляции вполне хватает. И только сейчас он замечает, что в квартире как-то подозрительно тихо. — Аркаш, спишь? — негромко произносит Марин, открывший дверь в его комнату парой секунд назад. Проходит ещё несколько секунд перед тем, как Аркаша понимает, что вообще происходит. Аркаша прикрывает глаза, ругаясь про себя всеми самыми прекрасными словами, которые только знает: хоть он и под одеялом, но со стороны точно заметно, что поза у него немного неестественная. А просто так — тем более бесшумно! — сейчас вынуть из себя пальцы, сделав вид, что ничего такого он не делал всё это время, не получится. — Н-нет, — не обращая внимания на быстро стучащее сердце и моментально пересохшее горло, тихо и хрипло отвечает Аркаша, когда Марин входит в комнату, бесшумно прикрывая за собой дверь. — Все ушли уже, — шаг в сторону кровати. Аркаша сжимает губы в прямую полоску, пытаясь успокоиться. — Хотел сказать, что… — слишком близко. Аркаша нервно сглатывает, не понимая, как Марин не заметил всё ещё. Или уже заметил, поэтому и не произносит ни слова, замерев на месте. — Аркаш? — М? — не проворачиваясь к нему и пытаясь максимально медленно и незаметно вынуть пальцы, вопрошает Аркаша. Он чувствует, как горит всё его лицо от стыда, как перехватывает дыхание, когда за спиной слышны шаги. Аркаша замирает, чувствуя, как сзади прогибается под — можно догадаться чьим — весом кровать. И он всё ещё не успевает незаметно вынуть пальцы, хотя остаётся совсем чуть-чуть. — А что ты такое делаешь? — со слышной в голосе улыбкой, которую Аркаша воспринимает как издёвку, спрашивает Марин. Пока Аркаша готов сейчас сквозь землю провалиться, лишь бы не чувствовать этого стыда, Марин приподнимает край одеяла, немного тянет его на себя, накрывается, пристраиваясь сзади. Осторожно прикасается к кисти, но Аркаша всё равно дёргается. — Тише-тише, я только хочу помочь… — и в этот момент внутри Аркаши всё перемешивается, чуть ли не кричит от одного лишь осознания, что его не стыдят, а хотят продолжить. Только все мысли были заполнены Марином, как он словно материализовался из них. Аркаша поддаётся — и пальцы, наконец, выходят полностью, заставляя его тихо охнуть. Марин, отпуская запястье, прижимается ближе, обдавая жаром своего тела, и только от этого Аркаша уже готов стонать. Только он фантазировал о том, что Марин будет так близко, как вот он уже сводит бёдра, в нетерпении ожидая его действий. Аркаша прижимает руки к своей груди, комкает пальцами одеяло, сбито дышит, чувствуя, как всё тело снова и снова пробивает дрожь от сладкого предвкушения, когда ладони Марина оказываются на его пояснице, сразу пробираясь под футболку. Аркаша чувствует, как пальцы размеренно поглаживают сначала поясницу, потом перебираются на низ живота, задевая резинку чуть спущенных шорт, как губы несмело прикасаются к изгибу шеи, опаляя тяжёлым пьяным дыханием. Аркаша прикрывает глаза, растворяясь в новых для него чувствах, когда Марин ощущает тяжесть, пронёсшуюся по телу, вдыхая дурманящий запах кожи и проникая пальцами под шорты. — Интересно… — хрипло проговаривает, касаясь края кружевного белья. — Ты всё время был в них? — Аркаша тихо угукает, ощущая жар по лицу. Марин слышно усмехается, оттягивая край. Аркаша вздрагивает, когда резинка резко прижимается к коже, даёт чувство приятной боли. Марин прижимается грудью к его спине, оставляя невидимый ожог горячих губ на шее. — И давно ты таким увлекаешься, солнце? — Аркаша неожиданно смущается от такого ласкового обращения, неосознанно прогибаясь в пояснице навстречу прикосновениям. — Не особо, — тихо отвечает, когда Марин тягуче медленно сжимает ладонью ягодицу. Аркаша не понимает реакции своего тела, ощущая волну возбуждения от каждого слова и движения Марина, который сейчас с жадностью прикасается к ягодицам, поглаживает их, иногда легонько царапает. И уже спустя пару секунд Аркаша понимает, что дыхание сбилось окончательно из-за слишком резких вдохов и выдохов. Марин целует нежную кожу шеи, вслушиваясь в его сбитое дыхание, и сам нехило возбуждается, ощущая пальцами эти чёртовы кружева, что срывают голову похлеще самого происходящего. Аркаша заводит руку за спину, накрывает его ладонь своей через ткань, пытаясь замедлить, потому что по телу проносится слишком приятная дрожь, но Марина это совсем не останавливает. Он, наоборот, старается потрогать ещё. А Аркаша просто превращается в лужу, чувствуя эти бесстыдные пальцы, так ловко мнущие чувствительную кожу. — Аркаш, я могу? — спрашивает, пробираясь пальцами под кружева. Ладонью чувствует, как напрягся Аркаша. — Пожалуйста… — всё тело в мурашках — как тут устоять? А голос не подчиняется, становясь совсем хриплым и тихим. — Пусть эта ночь будет нашей, а на утро мы забудем об этом… Пьяный шёпот, опаливший шею, вызывает волну мурашек по всему телу. Аркаша молча соглашается — как будто ему хотелось бы отказаться, — но продолжает стискивать предплечье Марина, пока тот подводит пальцы ближе к уже немного растянутому колечку мышц. Всё тело обдаёт жаром, а дыхание сбивается, превратившись в сплошные охи и тихие стоны-выдохи. Горячие пальцы собирают смазку, которая всё ещё была там после не очень удачной дрочки, а затем медленно входят, толкаясь. — Бля-я-ять… — выстанывает сквозь резкие вдохи Аркаша, сильнее сжимая ладонью предплечье Марина, пока он глубже входит пальцами. Слишком приятно. Жарко даже дышать: настолько воздух в комнате спёртый, тяжёлый. А пальцы всё глубже — и Аркаша невольно напрягается, чуть ли не скуля. Неожиданно, но это чертовски приятно, и он даже задаётся вопросом, почему сам не пробовал так глубоко. Марин с довольной улыбкой, которую Аркаше не суждено увидеть, расцеловывает его плечо, поднимаясь к шее. Аркаша явно старается расслабиться, получить удовольствие. И это так льстит Марину, что Аркаша не останавливает его, что позволяет вводить пальцы так глубоко, что тает от его прикосновений, что явно жаждет большего. Марин пальцами делает много мелких толчков, постепенно вводя их полностью. В этот момент Аркаша почему-то резко затихает, а потому встревоженный Марин тут же приподнимается на локте повыше, чтобы взглянуть на его лицо. — Ну что ты, солнце? Настолько хорошо? — с улыбкой, явно ехидничая, спрашивает на ухо низким голосом Марин, рассматривая, как на глазах Аркаши, зажавшего самому себе рот ладонью, выступили слёзы. Аркаша в ответ кивает, прикрывая глаза. Марин продолжает толкаться, лениво целуя рядом с ухом. Изредка проводит шершавым языком по краю уха, вызывая мурашки, отчего Аркаша несдержанно стонет. Марин со временем делает толчки размашистее и грубее. Пальцы Аркаши на его предплечье, когда он входит слишком глубоко, сжимаются. Ладонь не помогает полностью заглушить громкие стоны, помогает лишь приглушить, что нравится Марину, который безумно возбуждается от них. Аркаша тонет в ощущениях, понимая, что именно так всё и представлял себе несколько мгновений назад. И этот жар от его тела, и уверенно действующие пальцы, и эти нежные поцелуи, которыми усыпаны плечи и шея, и шёпот вперемежку с грязными фразами. Марин каждый раз задевает что-то внутри, отчего всё тело снова и снова бросает в жар. Но Аркаша теперь хочет больше, хочет глубже, а потому сам пытается податься назад так, чтобы пальцы вошли посильнее. И Марин замечает это желание, а потому шепчет: — Трахнуть тебя? — Аркаша хотел бы посмеяться, потому что эта реплика в их диалогах звучит часто, хоть и имеет другой контекст, но не может, потому что слишком хорошо, чтобы вообще что-то говорить. — Да-а-а, — голос хоть и заглушается ладонью, но слышно, что срывается от удовольствия. Марин задевает зубами тонкую кожу шеи, оставляя светло-красный отпечаток, отчего Аркаша тихо всхлипывает. Пальцы медленно выходят, пока Аркаша старается остаться максимально расслабленным. Марин осторожно вынимает их, затем сразу же переходя на ягодицу. Мажет по ней вниз, оставаясь под кружевами, сжимает, отчего Аркаша тяжело выдыхает. И им жарко как от того, что оба под одеялом, так и от того, что они так близко друг к другу. Марин ладонью чуть поднимается вверх, а затем большим пальцем тянет всю ненужную ткань вниз, оставляя тонкие кружева. Аркаша отпускает его предплечье и помогает снять с себя шорты. И, когда они оказываются где-то на кровати, Аркаша чувствует поцелуи, поднимающиеся от плавного изгиба шеи к плечу. От них по телу бегут мурашки, а с губ срываются тихие стоны. Марин стягивает с себя шорты вместе с нижним бельём, убирая одежду куда-то за себя, а затем притягивает к себе Аркашу, надавливая пальцами на тазовые косточки. — Боже… — хнычет Аркаша, ощущая член Марина, трущийся между его ягодиц, а затем пальцы, юрко пробирающиеся под кружева. — Только, Марин… подожди, — просит он, снова цепко ухватываясь пальцами за предплечье Марина. — Что такое, солнце? Боишься? — останавливаясь, вопрошает он. Аркаша прикрывает глаза, ощущая пламенеющий румянец на щеках. — У меня не было ни разу, будь понежнее, пожалуйста, — скороговоркой, будто стыдясь, выговаривает он, продолжая держать пальцы на предплечье. Марин с нежной улыбкой целует сначала в артерию, а затем в уголок челюсти. — Хорошо, солнышко, — Аркаша слышит в его голосе какое-то самодовольство и эту не щадящую нежность, и пальцы Марина, наконец, действуют сами по себе, оттягивая кружева. Аркаша ведёт бёдрами, чувствуя приятное трение ткани о его член, пока Марин подставляет головку к растянутому входу. — Расслабься, Аркаш, — выдыхает ему прямо в шею Марин, укладывая ладонь на бедро. От горячего шёпота по спине пробегают мурашки, а успокаивающие поцелуи не особо делают лучше. Марин осторожно толкается, пока Аркаша всеми силами старается расслабиться, будучи уверенным, что на предплечье Марина точно останутся следы от его пальцев. — М-мх, Мари-ин, медленнее, — неожиданно громко стонет, когда Марин не входит и наполовину. А Аркаша ощущает дрожь по всему телу просто от факта, что в нём внутри сейчас не пальцы, а член. Сколько же он провёл времени, воображая себе, как в нём будет что-то побольше пальцев. И как же много было вопросов: приятно ли это, как вообще такое в людях помещается, какие ощущения… А сейчас он может однозначно сказать, что это пиздец как приятно. Немного странно, потому что он не привык к таким размерам, но почти не больно. И Марин ещё и нежный такой, осторожный, на плечах, шее и спине оставляет сотни трепетных поцелуев, от которых становится спокойно и ужасно жарко одновременно. — Можно дальше, солнце? — нетерпеливо, но всё ещё ласково и тихо спрашивает Марин, сжимая пальцами талию. Аркаша заметно плавится от его прикосновений, горячего шёпота, и это не может не радовать. Получив в ответ неуверенный кивок, толкается тазом, постепенно входя всё глубже. Аркаша только тяжело дышит, стараясь намеренно расслабиться. И, когда он думает, что всё, Марин вошёл полностью — ведь не может быть у него такой… большой, — он входит ещё глубже, заставляя Аркашу тихо скулить от нереальности ощущений и крепче цепляться пальцами за его руку. — Всё хорошо? — войдя почти до конца, хрипло спрашивает Марин, еле сдерживая собственные стоны от ощущений. — Очень, — шёпотом отвечает Аркаша, чувствуя так много по всему телу, что уже не может контролировать свою речь и еле понимает слова Марина. А, когда слышит его тихий, несдержанный стон прямо на ухо, всё тело покрывается мурашками. Не думал он, что его первый секс с мужчиной будет мало того, что приятный до дрожи, так ещё и с лучшим другом. И по пьяни. И под каким-то возбуждающим веществом вроде афродизиака. Что-то тут не то… — А-ах! Марин, стой! — вздрогнув, простонал Аркаша, когда Марин сделал первый осторожный толчок. Настолько странные и новые ощущения по всему телу, что Аркаша не может сдерживать никаких звуков, бесконечно слетающих с его губ. — Боже, блять… — вслушиваясь в хриплые вздохи на ухо и ощущая медленные короткие толчки, шепчет Аркаша. Жмурится от слишком приятной стимуляции, царапает предплечье, пока Марин жмётся ближе, вслушиваясь в каждый резкий вдох и хриплый выдох. А толчки становятся всё глубже, всё размашистее, всё грубее… Марин, подавляя свои стоны, целует в изгиб плеча, а ладонью опускается по бедру и приподнимает его вверх. Аркаша подставляется, развязно, громко стонет, совсем не стесняясь. Хотя от таких ощущений по телу по-другому и не получится. Марин подминает его под себя, вынуждая прогнуться в пояснице и запрокинуть голову, и безостановочно выцеловывает каждый участок кожи, до которого только может дотянуться, вслушиваясь в нескончаемые стоны. Аркаша чувствует слёзы на щеках и першение в горле из-за слишком частых вздохов и стонов, а на теле горящими отпечатками остаётся каждое прикосновение Марина. Шлепки кожи о кожу только сильнее возбуждают, а в голове пустота и ощущение этих прикосновений. Марин сжимает пальцами нежную кожу бедра, поднимая его ещё выше и вызывая мурашки. — А это не ты мне в напиток подсыпал какое-то… — ускоряя толчки, шепчет Марин, — возбуждающее вещество? — О… Ах… о чём ты? — через стоны проговаривает Аркаша, теряясь в грубых поцелуях на шее. — Просто в том стакане, который ты мне дал, было что-то очень сладкое… — и этот хриплый, низкий шёпот, сводящий с ума. — А потом я начал чувствовать себя дурно… — Аркаша уже почти не понимает ни слова, ведь ощущения глушат все мысли и все слова, которые произносит Марин. — Жарко… И до сих пор не отпускает… Шлепки становятся громче и чаще — и стоны Аркаши срываются, становясь похожими на всхлипы и скулёж. Марин не может ими наслушаться, проводя носом по вспотевшей шее. Аркаша такой послушный и податливый, когда зависит от собственного удовольствия. Не возникает, не шутит, только подставляется и стонет развязно, пошло. — Мари-и-ин, — задыхаясь от своих же стонов, скулит Аркаша, когда по всему телу проносится волна удовольствия, от которой становится ещё жарче и сильно хочется свести ноги, чего не позволяет рука Марина, крепко сжимающая его бедро. — Слишком… глубоко… — голос Аркаши срывается, у него не получается говорить слаженно, без резких вдохов, стонов. Марин постепенно теряет связь с внешним миром, вслушиваясь в эти грязные фразы, пошлые хлюпы, становящиеся с каждой секундой всё быстрее шлепки тел, хриплые стоны в унисон, пока Аркаша чувствует, как дрожат бёдра от оргазма, который вот-вот — и наступит, и как становится невозможным держаться в таком положении, потому что горит всё тело от перенапряжения. А, когда Марин, выстанывая тихое, но такое бархатное и правильно звучащее из его уст «Арка-а-аш» прямо на ухо, тянет на себя бедро, меняя угол, под которым входит, Аркаша ощущает яркую дрожь по всему телу, которая укутывает его в пелену удовольствия, вынуждая содрогнуться и начать неконтролируемо сводить бёдра. — Солнце… ещё чуть-чуть… — доносится до него явно находящийся на грани голос Марина. Сам Аркаша находится вне понимания происходящего, ощущая только сбившиеся толчки и свою слишком чувствительную головку, неприятно трущуюся о намокшую, испачканную ткань нижнего белья. С его губ теперь срываются не то стоны, не то просто громкие выдохи. И спустя пару секунд Аркаша чувствует, как Марин сначала резко сильно сжимает его кожу на бедре, а затем плавно опускает, замедляя толчки. — Боже… — Аркаша чувствует вату во всём теле и такую сильную усталость, что слова Марина доносятся до него словно через толщу воды. Осторожные поцелуи и нежные, успокаивающие прикосновения по покрытой мурашками коже — всё, что чувствует сейчас Аркаша. И это безумно хорошо: находиться в таком экстазе, в такой эйфории от секса. — Как ты себя чувствуешь, Аркаш? — М-м-м… — Марин осторожно выходит, носом ведёт по вспотевшей коже, царапая щетиной. Руками поправляет спавшее от их прелюбодеяния одеяло. — Очень хорошо… — шепчет, медленно разворачиваясь к Марину. — Может, тебе снять бельё? — хрипло спрашивает Марин, осторожно прикасаясь к кружевам. Аркаши хватает только на то, чтобы кивнуть и прикрыть глаза. Марин прижимается лбом к его плечу, пальцами тянет тоненькую ткань вниз, оголяя пах. Аркаша приподнимает ноги, позволяя Марину снять бельё. — Спасибо, — устало произносит Аркаша, когда Марин убирает грязные кружева куда-то в сторону. Марин кивает, а затем тяжело поднимается с кровати, обходит её, направляясь к окну. Аркаша даже не смотрит, а просто лежит с закрытыми глазами, пытаясь успокоить вусмерть сбитое дыхание. Слышит звук отперания окна, а затем чувствует, как прогибается кровать рядом с ним. Марин приподнимает одеяло, отчего по телу проносится приятная прохлада, и ложится рядом. Все мышцы приятно тянет, а тело разгорячено — всё это заставляет лениться, упрашивает лечь спать. Вокруг темно, но из окна тускло светит луна. Они ловят разморенные взгляды друг друга, тяжело дыша. И в глазах напротив столько всего, что стоит им подумать об этом, как дыхание перехватывает, а тело само тянется к рукам, к прикосновениям. Так хочется окунуться друг в друга вновь, пропасть в этой похоти и единении. Остаться в том моменте, когда вы близки настолько, что будто становитесь единым целым. — А если… — шепчет Аркаша, робко касаясь руки Марина. Их пальцы почти сразу же переплетаются, а выдохи, слетающие с губ, обжигают. — А если я… поцелую тебя? — спрашивает тихо-тихо, а в животе бабочки так и пляшут. Марин мягко улыбается, видя эту нерешительность, и сам подаётся вперёд, накрывая его губы своими. Аркаша осторожно, трепетно отвечает и чувствует, как же странно всё перемешивается внутри. Целовать лучшего друга, с которым ты только что переспал… Даже звучит странно! Но как же, чёрт возьми, приятно. И такой невинный поцелуй после столь страстного секса сближает только сильнее. Марин привстаёт на локте, чтобы целовать было поудобнее, и пальцами ласково касается щеки, пока Аркаша — хоть сил и нет — кладёт ладонь на его шею. Они робко соприкасаются губами, вкладывая всю свою нежность, трогают друг друга, постепенно раскрываясь. Обоим сильно хочется спать, но касания губ настолько дурманящие, сладкие, что отстраниться и перестать целовать кажется чем-то более плохим, нежели смерть от переутомления. Тихие причмокивания, вкупе с шелестом постельного белья, разрезают ненадолго повисшую в комнате тишину. И все эти звуки создают между ними атмосферу интимности, безумной близости, которая тянет их друг к другу. Губами сталкиваются, борются за то, чтобы взять верх, углубляя поцелуй. Сжимая пальцы, царапают кожу, когда проигрывают. И с каждой секундой изначально невинный поцелуй становится страстнее, грубее. Аркаша пальцами пробирается сквозь пряди, прижимая к себе настолько близко, насколько возможно, пока Марин, напротив, касается осторожно, ласково. В губах ощущается приятное покалывание, а воздух быстро покидает лёгкие. На лице у обоих разгорается румянец от этого безумного количества чувств и эмоций, бушующих внутри. И они не могут оторваться друг от друга. — Марин… — шепчет прямо в губы, отстраняясь буквально на секунду. Встречаются взглядами и теряются в глазах напротив, словно растворяясь в друг друге. — Нам надо… — Знаю, но мне очень нравится целовать тебя, — опережая речь Аркаши о том, что нужно остановиться, шепчет Марин, а затем мажет кончиком носа по щеке, вновь находясь в опасной близости с его губами. Аркаша тает, просто плавится под такими прикосновениями, не сдерживает чувств: томно выдыхает, оставляя на щеке Марина тихий стон, пальцами покрепче пробирается сквозь короткие пряди, но не прижимает к себе, позволяя делать с собой всё, что ему будет угодно. Марин оставляет россыпь мелких трепетных поцелуев у линии челюсти и немного ниже и ловит себя на мысли о том, что он без ума от его тихих вздохов, рук, сжимающих плечи и пряди, запаха разгорячённого тела, да даже самой мысли, что именно Аркаша так реагирует на его прикосновения. — Мари-и-ин… — выстанывает он тихое на ухо, отвлекая о мыслей. И Марин, чувствуя, как оттягивает низ живота, понимает, что он сам реагирует на Аркашу точно так же. И непонятно только то, находятся ли они всё ещё под действием афродизиака…***
— La naiba, ne-am culcat împreună din cauza glumei tale! — просыпаться не от русской речи непривычно, но Аркаша почти даже не шугается. Потягивается, как кот, ложится плашмя на кровати, шурша одеялом. — Cum să nu înțelegi… — слышится тяжёлый вздох, а затем тихий смех. — Nu mai râde! Arkasha este cel mai bun prieten al meu. — И тебе доброе утро, — хриплым голосом произносит Аркаша, лениво переворачиваясь на кровати. Почти полностью голый Марин — в одних трусах — оборачивается, глядя на него удивлённо. — Ok, te sun mai tarziu, s-a trezit, — подходя к кровати, быстро бормочет Марин в телефон, а затем сбрасывает трубку. Аркаша посильнее укутывается в одеяло и, чувствуя себя котом, ложится на живот. — Доброе, Аркаш, — чуть ли не мурчит Марин, присаживаясь на край, совсем рядом с ним. — О чём болтали? — подпирая лицо ладонями, спрашивает Аркаша, пока Марин скользит взглядом по растрёпанным прядям, по зацелованному изгибу шеи, видному из-за съехавшей футболки. И от одного этого вида по телу бегут мурашки, а в голове проносятся кадры их ночи. Марин нервно сглатывает слюну, вставшую посреди горла, и только после этого собирается с мыслями, чтобы ответить и посмотреть в глаза. — Я узнал, кто нам подсыпал афродизиак, — говорит Марин, пока Аркаша, который не может долго усидеть на одном месте, растягивается на кровати, с интересом в глазах глядя на него. — Этот Лука всегда на приколе, — смущённо произносит Марин, уведя взгляд. Фантомными вспышками он чувствует тот жар, тяжёлое дыхание и потные шлепки тел друг о друга… Как теперь спокойно смотреть на него, не вспоминая всё это? — Прости, — Марин возвращает взгляд, смотрит вопросительно, пока Аркаша продолжает: — Это вообще я отдал тебе тот стакан, он же изначально предназначался мне… — Лука сказал, что я бы и так, и так выпил с афродизиаком, просто ты очень удачно передал стакан, — вспоминая тот момент, произносит Марин. Он неловко переминает пальцы, не понимая своих чувств внутри. И почему так хочется прикоснуться как-то по-особенному? Как они прикасались друг к другу этой ночью, например… — А… Ладно, — он склоняет голову, перебирая пальцами краешек одеяла. Ощущение отсутствия на теле нижнего белья в кровати с другом немного смущает, но кадры их ночи так и носятся перед глазами, а потому хочется даже скорее пошутить над всем этим, нежели так смущаться. — Трусы классные, да? Марин поджимает губы, едва сдерживая смех, отворачивается, пока Аркаша, глупо улыбаясь, наблюдает за ним. — Придурок, — бросает тихое и доброе Марин до того, как встать и выйти из комнаты. Аркаша, слыша тихий смех из-за двери, ложится на спину и расплывается в счастливой улыбке. Суждено же им было переспать друг с другом из-за тупой шутки, но как же хорошо всё в итоге вышло. Только совсем непонятно, что им теперь делать, как взаимодействовать друг с другом, как смотреть в глаза и продолжать шутить невинные шутки.