Отработка

      Палящее оранжевое солнце постепенно скрывается за горизонтом, уступая место жемчужной луне. Тёплый свет от факелов лениво падает на столы, освещая высокие полки с книгами и исписанные рунами колонны. Ветер проникает с улицы в большое помещение, из-за чего подрагивает огонь в костровых чашах.       Во время сумерек в долине всегда становится холодно, но сидящий на стуле в библиотеке Амен холода не чувствует. Он сидит, скрестив руки на груди и уткнувшись взглядом в папирус. На страницах красуются нормальные иероглифы, которые несколько часов назад писала Эва.       Признаться честно, эпистат уже начал сомневаться в том, что она является писарем, потому что те каракули, которые у неё получались в начале их занятия, никак не походили на результат приобретённых путём долгих тренировок навыков писца. Но, возможно, Амен на неё слишком надавил, поэтому она разнервничалась и растерялась, отсюда её первые страницы были похожи на буйство чернил, а не на читабельные письмена.       А вот с двадцатой страницы и правда стали выходить аккуратные иероглифы. Эпистат в который раз внимательно вчитывается в написанное. Он отпустил Эвтиду домой час назад, решив, что с неё на сегодня достаточно. Нужно будет дать ей новое задание, чтобы не расслаблялась и… меньше дерзила.       И чтобы вела себя не так раскованно, словно ей всё позволено. Как будто это она здесь — верховный эпистат, а не Амен. Нет, однозначно нужно быть ещё строже. Больше никаких поблажек даже в начале занятий! Будет выписывать иероглифы, пока все символы не станут идеальными. И ни одна чёрная капля не прольётся на папирус.       Глубокая ночь за окном навеяла эпистату мысль, что пора бы уйти в свой дом, забыться сном. Нужно только собрать свои вещи, чтобы… прийти туда, где их своровали.       — Проделки Сета, — шипит Амен, сгребая в охапку бумаги со стола.       Среди белого дня воруют у именитого охотника. Кому-то своей головы вовсе не жалко… Когда эпистат узнает, кто же этот неразумный, ему точно будет несдобровать. Догадки-то у Амена уже есть, осталось подловить вора в момент совершения преступления или найти улики.       И можно начать с главной подозреваемой. Она очень удачно оставила сумку на стуле. Не найдёт ли он в ней чёрную тряпку, что была благополучно украдена вором?       Или, может, что-нибудь похуже?       Например, чёрную пластину, с которой черномаги ходят на задания. В копилке у эпистата не одна маска шезму, найденная у, на первый взгляд, абсолютно обычного жителя Древнего Египта. Амен лично видел, как, прикладывая немного сил, черномаги превращали пластины в маски с мордами животных.       Вообще, все на чём-нибудь норовят проколоться. То показания не сходятся, то перемещения. Иногда обнаруживаются помеченные деньги, переписи выполненных заданий. А часто шезму сдают их же заказчики. Вот так запросто и выходят на черномагов его коллеги, а вот у верховного эпистат имеется свой подход в ловле неугодных Фараону.       Зоркий глаз Амена мигом подмечает все детали. Например, тонкие длинные пальцы Эвтиды, когда она писала под его диктовку, эпистат рассмотрел очень хорошо. А потом фигуру… аккуратную грудь, подтянутый живот, округлые бёдра.       Незримый бог, почему он думает о ней?!       И эта одежда. Эва специально выбирает открытую и подчёркивающую все её формы. Ра не сберёг Амена. Вокруг много красивых девушек, но глаз он не мог оторвать именно от Эвтиды. Быть настороже пока не удаётся, однако, может, ещё не всё потеряно.       Факел горит рядом со стулом, на котором лежит сумка Эвы. Какой-то предмет поблёскивает в полумраке, еле заметно выглядывая наружу. Эпистат выпрямляется и прищуривается.       Неужели пластина?!       Посмотрев по сторонам и не обнаружив ни души, Амен встаёт и поднимает сумку. Этим предметов оказывается карманное зеркало в серебристой рамке. Эвтида своей непокорностью совсем затуманила мозг эпистату.       С каких это пор зеркало походит на пластину…       — Ради Амона, — напряжённо молвит Амен, запуская руку в личные вещи Эвы.       По правде говоря, эпистат уже не знает, какой вариант оказался бы удачнее: чтобы пластина нашлась или Эвтида вновь осталась невиновной.       Амен всё время рядом с ней ощущает себя словно на острие ножа. Как будто охотничий инстинкт просыпается в нём, когда рядом она. Что это может значить? Эва — черномаг? Или эпистат просто… начинает что-то чувствовать к ней?       Амен задерживает дыхание, доставая вещи из сумки: пара закупоренных чернильниц, блокнот со списком продуктов и расписание занятий в Гермополе. Абсолютно ничего, что могло бы намекнуть на причастность Эвтиды к ограблению его дома или на оказания услуг в роли шезму.       — Хорошо, — облегчённо выдыхает Амен, засовывая вещи обратно.       Всё же хорошо, что никаких пластин нет и Эва оказалась не черномагом. Иначе бы её ждало отнюдь не светлое будущее. Возможно, на её случай эпистат настолько бы сильно не изощрялся с казнями. Просто скормил аллигаторам. Как и поручено делать со всеми черномагами.       Эпистат не успевает опустить сумку на стул, как со стороны входа раздаётся знакомый голос:       — Всё успели посмотреть, господин?       Эвтида. Конечно, она вернулась за сумкой. Почему Амен раньше не подумал об этом. И не могла же зайти на минуту позже, слово оставила приманку и притаилась в кустах.       — Да, — просто произносит эпистат, протягивая вещи Эве.       Она подходит ближе и задумчиво смотрит на него. Её длинные волнистые волосы кажутся шелковистыми. Карие глаза при полумраке стали темнее, и пушистые длинные ресницы только больше подчёркивают их. Эпистат замечает голубые тени и длинные чёрные стрелки на её веках. Эвтида забирает сумку из его рук и проверяет вещи в ней.       — Может, скажешь, что искал? — интересуется Эва, выжидающе приподнимая одну бровь.       Какая настырная. Но вышло действительно некрасиво. Вроде бы поводов она не давала, а тут заходит, когда Амен роется в её вещах. Проверить ему, так или иначе, было жизненно необходимо. Это его долг, миссия, он не может слепо идти на поводу у чувств. Эпистат должен сохранять хладнокровие. В его деле без этого никуда.       — То, чего там не оказалось, — серьёзно говорит эпистат.       Эва склоняет голову набок и подходит к нему. Сумочка приземляется на стол позади Амена, а её хозяйка, хлопая ресницами, невинно накручивает прядь волос на палец.       — И что же это? — кокетливо спрашивает Эвтида, перекидывая волосы назад.       Эпистату открывается вид на полупрозрачный фиолетовый верх её одеяния. Через ткань можно хорошо разглядеть грудь и розовые ареолы сосков. Амен сразу всё понимает: Эва специально ушла переодеться, а теперь пришла для того, чтобы… соблазнить его.       — Ты знаешь, что в таком виде лучше не гулять ночью? — многозначительно говорит он, спустя пару секунд переводя взгляд на лицо Эвтиды.       — Правда? — сладко мурлычет в ответ она, мило вскидывая брови и почти пошло округляя губы в форме буквы «о». — Теперь буду знать. Спасибо, что беспокоишься за меня.       Амен складывает руки на груди на все её провокации и сурово говорит:       — Почему ещё не в постели? — Он опирается бёдрами о стол и, не сдерживаясь, проходится оценивающим взглядом по привлекательной фигуре Эвы.       Она закусывает губу, потупив глаза и о чём-то задумываясь, а после дерзко отзеркаливает его позу и взгляд. Теперь они стоят друг напротив друга со скрещенными руками. Амен терпеливо ждёт ответа, никуда не торопясь. Завтра день отдыха в их лагере. Всем нужно набраться сил перед тем, как вновь отбывать на лодках в поселение, где много заражённых хворью.       — А ты? — наконец отзывается Эвтида, соблазнительно улыбаясь и продолжая накалять атмосферу, явно напрашиваясь на горячую нравоучительную руку.       Вероятно, это больше глупость, нежели смелость. Эва очень молода и наивна, раз думает, что ей всегда всё будет сходить с рук. Она явно не ведает, что творит. И совершенно не подозревает о последствиях, которые наступят.       А они неминуемо наступят.       — Всё будет не так просто, моя непокорная Неферут, — хмуро говорит Амен, резко отталкиваясь от стола и начиная хищно приближаться к Эвтиде. Довыпендривалась.       Эпистат сразу замечает, как она напрягается и вздрагивает, но остаётся стоять на месте, когда он делает ещё шаг. Нервничает. Боится. И правильно.       На улице давно стемнело, на небе светятся мириады звёзд, образуя беспорядочную россыпь. Слабый ветер качает деревья, шелестит зелёная листва. Через большие входные арки можно запросто увидеть происходящее на улице. Вдалеке горит костёр и прогуливаются несколько силуэтов.       — Амен, — её тихий голос нарушает воцарившуюся тишину, — как будет? — Она впервые называет его по имени.       Эпистат перемещает взгляд с улицы на Эву, что начала медленно приближаться к нему в ответ. Между ними остаётся несколько крохотных шагов. Кто же ступит первый?       — Расскажи, как будет. Мне очень интересно, — шепчет Эвтида, смело задирая подбородок и с призывом глядя в его глаза.       Никто среди людей во всём проклятом Египте не смотрел на него с таким вызовом. Амен давно понял, что ей не особо хочется жить, но чтоб настолько… Совсем ничего не боится. Глупая.       — Играть со мной вздумала? — мрачно говорит эпистат, предупреждающе ухмыляясь. — Ну хорошо, давай поиграем.       Глаза Эвы — всего на одну секунду — расширяются от скрываемого за всей бравадой волнения и даже страха. Хотя назад она не отходит. Наоборот, глубоко вдыхая, чтобы успокоиться, делает шаг вперёд. Зря.       — Я не имела в виду ничего такого, господин, — оправдывается Эвтида, скрывая своё противоречивое состояние за сладкой улыбкой.       Итак, игра началась.       Внимательные глаза эпистата подмечают все детали: как выпрямилась спина, как сбилось дыхание и как дрогнул голос. Она старается не показывать волнения, резко обострившегося после удачно сработавшей провокации. Сама напросилась, ещё не зная, что её может ждать.       — Зато я имел. — Амен протягивает руку и касается пальцами щеки Эвтиды.       После стольких недель, проведённых вместе, эпистат впервые проходится кончиками пальцев по бархатистой коже. На собраниях было очень сложно себя контролировать, чтобы лишний раз не смотреть на Эву. Когда он заставлял её выводить иероглифы на папирусе, еле сдерживал себя, чтобы не дотронуться до оголённой прямой спины.       Теперь же его никто не остановит. Поэтому Амен подходит почти вплотную и запускает вторую руку в мягкие тёмные волосы. На ощупь они такие же, как и представлял себе эпистат. Эва подаётся навстречу и доверчиво льнёт к его руке.       Её глаза кажутся светлее вблизи, а ещё у неё, оказывается, есть пятнышко на радужке. Словно родинка или маленькая перчинка на сливочной кофейной пенке. Теперь эпистат может рассмотреть идеальную смуглую кожу, обласканную палящим солнцем. Он медлит, когда берёт в руки её лицо, засматриваясь на пухлые губы.       А вот Эвтида не ждёт и целует его первая, руками обнимая за шею. Эва одерживает маленькую победу, но продлится она недолго. Эпистат обхватывает руками её тонкую талию, сжимая пальцами полупрозрачную ткань.       — Верховный эпистат… — тянет сквозь поцелуй Эва, — целуется с обычным писарем…       Амен игнорирует её слова, языком раскрывая податливые губы и проникая в рот. Эвтида может болтать что хочет, пожалуйста, только пусть не перестаёт перебирать его волосы на затылке, царапая кожу короткими ногтями.       Эпистат подхватывает Эву за талию и, развернувшись, сажает на стол, выбивая из груди Эвтиды шумный вздох. Пульс учащается. На этот раз у них обоих.       — Неугомонная девчонка, — выдыхает Амен в сладкие, желанные губы.       Он ненавидит себя за эту слабость, ненавидит за то, что не получается дать отпор. Вместо этого эпистат добровольно наступает в капкан, радушно подготовленный Эвой заранее. Как тут не попасться, когда ловушку готовит она.       Может, Эва преследует тайные неблагочестивые мотивы в отношении Амена. Может, Эвтида руководствуется только чистым сердцем. Обхватывающие его талию длинные ноги мешают мыслить ясно.       — Тебе это нравится, — не спрашивает, а утверждает Эва, ослабляя завязки одеяния на шее.       Фиолетовая ткань скатывается с груди, и эпистат цепляется взглядом за затвердевшие соски. Ладонь ложится на грудь и, судя по громкому стону Эвтиды, больно сжимает. Ну да, пора расплачиваться за своё поведение.       Амен ещё раз целует её, сразу углубляя поцелуй. Эвтида прижимается к нему всем телом и охотно отвечает, сплетая их языки и впиваясь ногтями в спину. В штанах становится тесно.       — Допустим, — ухмыляется эпистат, отрываясь от опухших губ. — Разворачивайся.       И тень улыбки пропадает с лица Эвы после произнесённых им слов. С улицы раздаются звуки, отдалённо похожие на мужской заливистый смех. Амен отворачивается и ищет источник звука.       Вероятно, показалось, но Эвтида в лице не изменилась. Её смятение и неуверенность никак не вяжутся с несносным поведением. Эпистат в непонимании изгибает брови и кладёт ладони на хрупкие женские плечи.       — Я… — дрожащим голосом произносит Эва, не решаясь закончить, и Амен видит, как плещется огонь от факелов в отражении её расширяющихся зрачков.       — Девственница, — озаряет его догадка. — Это ничего не меняет, ты же сама затеяла эту игру. Давай.       Эвтида хмурится и неуверенно закусывает губу, но послушно слезает со стола и отворачивается. Длинные волосы ниспадают по спине. Ровная осанка. Эва напряжена, как струна, и едва не дрожит. Амен кладёт руки на её плечи и слегка надавливает. Исфет, он мог бы надломить косточку лёгким движением!       — Спокойнее, Эва, тебе лучше расслабиться, — молвит он и скользит с её рук на бёдра, чтобы аккуратно распустить последние завязки.       Ткань падает к ногам, оставляя хозяйку обнажённой. Сейчас Амен может вовсю насладиться природной красотой стоящей перед ним девушки.       — Красивая. — Его голос звучит тихо, с хрипотцой.       Руки эпистата настойчивее давят на спину, и Эва полностью опускается на гладкую поверхность стола. Эвтида ничего не говорит. Её новообретённая за поцелуями уверенность и смелость за несколько минут куда-то испаряются, не оставляя ни следа от былой строптивости.       — Амен, я… — начинает она.       — Тише, — прерывает её эпистат, успокаивающе оглаживая бёдра.       Стройное тело так и манит прикоснуться. Член давно затвердел. Дыхание эпистата учащается, когда пальцы оказываются близко ко входу во влагалище. Одним пальцем Амен медленно проникает внутрь и наблюдает, как Эва дёргается и покрывается мурашками, но покорно молчит.       Из-за внезапного порыва ветра потухает несколько факелов рядом со входом — в просторном помещении с высокими потолками становится темнее. Полная луна медленно плывёт по небу, пока звезды сияют ещё ярче.       Довольная улыбка показывается на лице эпистата, ведь внутри Эвтиды очень мокро. Амен на пробу несколько раз двигает пальцем вверх-вниз, и Эва стонет, оттопыривая попу.       — Хорошо, — выдыхает он и решает добавить второй палец, который без труда скользит внутрь.       Эвтида откликается на его прикосновения сиюминутно, подаваясь бёдрами назад. Она слишком быстро входит во вкус, не давая эпистату растянуть удовольствие.       — Мм… — удовлетворённо стонет Эва, утыкаясь носом в стол, и её неловкие движения сбивают с ритма.       — Не двигайся, — шипит Амен, добавляя третий палец.       Сочащаяся смазка позволяет легко растянуть Эвтиду. Это, конечно, немного поможет, но, вероятно, ей всё равно будет больно от его размера. Ничего, потерпит. Должно же быть хоть какое-то наказание за её проделки. Эпистат вынимает пальцы и спускает штаны.       — Незримые боги, — шепчет Эва и приглушённо стонет, когда Амен пристраивает к её входу головку, размазывая смазку.       Эпистат усмехается и пробует медленно толкнуться. Член входит очень туго. Эвтида шипит и хочет подняться со стола, но ладонь Амена пригвождает её обратно.       — Терпи. Сама напросилась, — замечает эпистат, толкаясь бёдрами вперёд.       Он полностью прав. Нечего сначала устраивать спектакли, а в итоге сбегать в последний момент.       — Больно, — тянет Эва, скребя ногтями по столу и зажимаясь.       — Это временно. Скоро боль пройдёт, — поддерживает её Амен, продвигаясь ещё на дюйм.       Плавные движения не должны причинить так много дискомфорта. Эпистат и так делает всё, что может, а Эвтида ещё жалуется. Сначала приходит практически раздетая, набрасывается, а затем пытается подняться со стола. Ну уж нет!       — Осталось немного, — осведомляет её эпистат, когда входит практически до конца.       Внутри Эвы узко и туго, Амен захлёбывается от этих ощущений. От доступа к желанному телу, которое всегда было спрятано за слоями одежды, пусть и очень открытой. В эту ночь он сможет взять Эвтиду целиком.       Сегодня она только его.       — Ох… — морщится Эва от полностью вошедшего в неё члена и едва не стукается лбом о столешницу, опуская голову на руки и всячески пытаясь расслабиться.       Эпистат выжидает, пока Эвтида привыкнет, и начинает постепенно двигаться. Одной рукой он успокаивающе гладит Эву по мокрой спине. Волосы волнообразными узорами прилипли к крыльям лопаток. Из-за этого ему приходится собрать их и намотать на кулак.       — Лучше? — интересуется Амен, слегка ускоряясь.       Эвтида что-то мычит, но эпистат видит, что она немного расслабилась. Ещё он чувствует, что мышцы Эвы перестали сильно сжимать его член. Это даёт ему мотивацию начать двигаться грубее и оттянуть длинные волосы.       Эва тихо скулит, но сразу, видимо, закусывает губу, чтобы не застонать на всю библиотеку. Наверное, правильно делает, а то сбегутся ещё все местные жители.       — Та-ак, да-а, — стонет Эвтида, цепляясь за стол.       Амен тянет её за волосы, и Эва приподнимается. Взъерошенные пряди оказываются недалеко от его лица, и эпистат чувствует нежный и терпкий аромат аромамасла, а также едва уловимые мягкие, сладкие нотки персика. Он глубоко вдыхает её запах, словно стремится запомнить его.       Кто знает, когда ещё выдастся такая ночь…       — Что ты делаешь со мной? — бормочет Амен, сминая в ладони грудь Эвтиды.       Эва со всем желанием и страстью поддаётся его рукам и сильнее прогибается. Амен уже не может сдерживать себя: двигается жёстче и резче, входя до упора. Он наклоняется и кусает Эву в шею, а затем целует покрасневшую мягкую кожу.       Подрагивает пламя в костровых чашах, гаснут ещё несколько факелов из-за выпарившегося минерального масла. Понемногу библиотека погружается в темноту. Скоро рассвет и первые лучи солнца зальют пол в помещении.       Однако пока что… время царствования луны. Ведь именно в сумраке ночи всё кажется иным. Словно со светом приходит ясность ума. Рамки приличия укрепляются в голове, и переступать черту днём становится очень сложно.       Ночью всё лишнее отметается, остаются только он и она.       Совершенно обнажённые.       — Ещё, пожалуйста… — скулит Эвтида, глубже насаживаясь на член.       Строптивая девчонка. Так и норовит ослушаться, как будто хочет быть наказанной. В этот раз их желания совпадают.       Если Эва хочет — Амен ей это даст.       Эпистат грубо врывается в неё, сжимая в кулаке волосы. Эвтида жалобно стонет, хватаясь за стол. Они топчутся по одежде, совершенно не заботясь о том, в чём выйдут отсюда.       Стол трясётся от их движений. Сумка соскальзывает со столешницы, и слышится треск. Это вылетело упавшее на пол зеркало и, видимо, разбилось. Ничего, эпистат знает, где найти точно такое же.       Эвтида стонет громче и ещё больше прогибается, когда Амен успешно доводит её до оргазма, но не кончает сам. Он поворачивает дрожащую Эву и давит на её плечи, призывая опуститься на колени.       — Что?.. — Она непонимающе смотрит, но сил противиться не остаётся.       В таком положении Эва выглядит только красивее, развратнее. Со спутавшимися, взлохмаченными волосами и с ошалелым блеском в глазах. Её гладкая бронзовая кожа влажная и блестящая.       — Открой рот, — невозмутимо говорит эпистат и проводит рукой по члену. — Сейчас.       Эвтида без слов приоткрывает губы. Амен хватает её за волосы и приближает к члену. Из головки вырывается мутная жидкость, пачкая губы Эвы. Она закрывает глаза и послушно собирает языком всю сперму.       — Оближи, — скорее требует, чем просит эпистат, внимательно наблюдая за ней.       — Да, господин, — сдавленно отзывается Эвтида, неумело смыкая уста на головке. Но Амен не требует от неё большего. Сегодня.       Послушно вылизав член, она отстраняется и с сытой улыбкой смотрит на эпистата. Он поднимает её с колен и жадно целует в последний раз в солёные губы.       — Доволен, господин? — в поцелуй мычит Эва, обнимая его талию.       — Ты вела себя хорошо, — удовлетворённо молвит эпистат, отрываясь от её губ, — отработала наказание.       Эвтида сдавленно смеётся и нехотя выскальзывает из объятий Амена, не смея просить о чём-то ещё. На сегодня с неё достаточно. Она неловкой уставшей походкой идёт к другой стороне стола и подбирает упавшую на пол сумку. Эпистат слышит разочарованный выдох и подходит сзади. Да, зеркало точно уже не спасти.       Эва подбирает несколько крупных осколков и кладёт их на край стола. Амен собирает помятую и слегка испачкавшуюся одежду и передаёт её Эвтиде. За помощь она одаривает его тёплым, благодарным взглядом и надевает низ одеяния, справляясь с первыми завязками. Но дальше пальцы её подводят, а волосы так и норовят попасть в узел. Эпистат натягивает свои штаны, наблюдая за мучениями Эвы, и всё же помогает ей с завязками на шее.       — При других так не ходи, — предостерегающе произносит он, складывая руки на груди.       — Можешь быть уверен, я оделась так только для тебя. — Довольная ухмылка расцветает на её пухлых губах, но голос больше не звенит вызовом или дерзостью. Скорее льётся спокойным удовлетворением и щепоткой подступающей сонливости.       — Проводить? — спрашивает Амен, сдерживая улыбку.       Эвтида отрицательно мотает головой и, одаривая его последним блуждающим взглядом, устало уходит прочь из библиотеки, оставляя эпистата в окружении книг.       Догорают последние факела. Постепенно выравнивается пульс эпистата. Эва ушла, забрав с собой всё волнение. То, как она влияет на эпистата просто своим присутствием, — проделки Анубиса. Не меньше.       Амен садится на стул, обдумывая произошедшее. В итоге думает он слишком долго и много.       Вскоре луна пропадает с неба и восходит солнце. В библиотеке становится теплее — это уходит ночная прохлада. На улице листья деревьев кажутся невероятно яркими. Линия горизонта словно плавится, и мерещатся два солнца.       Вокруг книги приобретают насыщенный оттенок, загадочные всполохи отражаются от стен. И ещё эта красная дымка, что сгущается в углах на полу.       Всё кажется преувеличенным, нарисованным.       — Сбереги меня, Ра, — ужасается эпистат, подрываясь со стула, когда практически бордовое мерцание доходит до его стоп.       Амен хочет побежать, но ноги не слушаются. Он оглядывается в поисках безопасного места, но его нет: всё заволокла мерцающая дымка. Она становится ярче и контрастнее, заполняя собой каждый дюйм помещения. Кажется, эпистат теперь теряет контроль и над телом, потому что сам ступает в сгусток красного тумана.       Он обволакивает его ноги, скользит по рукам, скапливается вокруг торса. Ряды книг уже не просматриваются. Ничего больше не видно. Всё захватила красная пелена. Но эпистат не чувствует паники. Амен неосознанно тянется к этому туману, не пытаясь сбежать. Ещё совсем чуть-чуть — и он дойдёт до лица эпистата.       Поэтому Амен закрывает глаза, раскрывая руки навстречу дыму.

***

      — Ты что, здесь всю ночь был? — едва уловимо доносится сверху знакомый голос.       Эпистат приоткрывает один глаз и сразу зажмуривается, потому что в него устремляется яркий луч солнечного света. Чувствуется бодрящий запах чернил и папируса. Глазам открывается вид на высокие, забитые книгами полки. Тизиан стоит над Аменом с каким-то футляром в руках.       — Видимо, — задумчиво говорит эпистат, протирая глаза.       — Ты забыл свой охотничий нож вчера у меня. Думал, вернёшься за ним, — хмыкает Тизиан, отдавая футляр.       Не до конца проснувшийся Амен озирается по сторонам. Где красная пелена, мерцающая дымка? Только что библиотека была окутана непроглядным туманом…       — Чем занимался? — интересуется Тизиан, опускаясь на стул.       — Я… — Он не договаривает, потому что на него обрушиваются воспоминания.       Ночь. Прохлада. Приходит полураздетая Эва. Как всегда, дерзит. Эпистат решает поставить её на место. Потом она… начинает игру. Амен всё вспоминает. Но что значит — «всё»?       Это был сон. Всё случившееся приключилось не наяву. Проклятые сновидения. Амен что, действительно так замечтался об Эве? Наверное, ему нужно больше отдыхать и проводить времени с другими девушками, а не глядеть на Эвтиду, пока она тренируется выводить иероглифы на папирусе…       — Срочно! Заболевший хворью в нашем отряде, — врывается оглушающий голос в устаканившуюся в библиотеке тишину.       Эпистат разворачивается в сторону новоприбывшего. Как такое произошло? Чётко же были оговорены все правила. Несколько десятков раз.       — Кто?! — подскакивает с места Тизиан.       — Там, в шатре, Сутех. Мы не знаем, что делать! — кричит охотник, размахивая руками.       — Спокойно. Сейчас разберёмся, — хладнокровно отзывается Амен.       Губы Тизиана сжимаются в тонкую полоску. Он-то точно понял, что означает «разберёмся». Не жить бедолаге. И чем раньше оборвётся и так истончившаяся ниточка жизни, тем будет лучше для всех окружающих египтян. Нужно не дать ему заразить остальных. Как можно быстрее!       — К шатру, сейчас же. — Эпистат накидывает на плечи накидку, мгновенно включаясь в работу.       Мысли о сне сразу оставляют его. Долг — превыше всего. Нельзя ставить под угрозу миссию. Охотничий нож показывается из футляра, и лезвие сверкает, отражая свет.       Времени нет. Хворь забирает людей за пару ночей. В отряде становится всё меньше охотников. Нужно спасать от болезни оставшихся.       — Слушаюсь, эпистат, — произносит Тизиан, направляясь следом за Аменом.       Эпистат сжимает рукоять ножа в руке, бросая последний взгляд на место, на котором ему снились они с Эвой.       Стол пуст, но вот на полу что-то еле заметно мерцает. Амен на секунду прищуривается, задумываясь, но крики не дают сконцентрироваться.       — Люди погибнут! Мы погибнем! — орёт охотник и практически плачет.       — Сохраняйте спокойствие! — громко произносит Тизиан, и его голос тоже срывается на крик.       Почему все не могут успокоиться? Амен глубоко вдыхает и настраивается на предстоящий день. Делая шаг вперёд, эпистат понимает, что лёгким он не будет. И приятным, как прошедший сон, тоже.       Небольшой осколок стекла так и остаётся одиноко лежать на полу, греясь под лучами недавно взошедшего на яркий голубой небосвод солнца…