Повод ценить настоящее

Анго помнит, как спину прожгло холодным потом, когда тайно передаваемый сигнал, зашифрованный Дазаем в сердцебиении, вдруг затих, оставив всепоглощающую тишину. Собственное сердце забилось судорожно и отчаянно, а в голове осталась мысль лишь об одном исходе — всё кончено. Они проиграли, а Дазай— Без него невозможно спасти этот мир — это единственное, в чём Сакагучи был уверен, и от этого осознания земля буквально уходит из-под ног. Он не помнит, что делал после — как метался между компьютером и телефоном, как пытался взять себя в руки. Что бы ни случилось, Осаму не хотел бы, чтобы он сдался, ведь так? Не спав уже несколько ночей, Анго чувствовал изнеможение, и, в конце концов, оно обрушилось, сковав всё тело, опутав разум, что не хотел ещё осознавать, что теперь, пройдя через столькое, он потерял последнее, во что верил. Он потерял его. В какой-то момент в уставших глазах темнеет, и после вспышка света озаряет уже больничную палату, в который Сакагучи с удивлением обнаруживает себя, проснувшись. Белый потолок слегка кружится, а тело, кажется, каждой клеткой сигнализирует о критическом недомогании. «О нет, мне надо работать», — первое, что проносится в голове, и лишь затем, словно всплывая с далёкой глубины, мозг прошивает другая, куда более тревожная мысль: «Дазай—» И Анго тут же вспоминает. В ушах замирает оглушающая тишина прерванного сигнала, замершего сердцебиения. Неужели он?.. Есть ли надежда, что?.. — Тебе не стоит так переутомляться. Слабая усмешка возвращает к реальности, и он отрывает взгляд от потолка, поворачиваясь на голос. Не может быть. — Дазай? Собственный голос кажется глухим и сдавленным, а то, что он видит, — лишь обманом воображения. Осаму стоит у двери, опираясь на костыли, и, как ни в чём не бывало, машет ему рукой. На нём больничная роба, а бинтов на теле стало куда больше — одни из них плотно пересекают череп, прикрывая лоб. Тёмные волосы кое-где торчат из-под повязки в привычном беспорядке. Его бледное лицо выражает усталость, но в глазах блещет что-то, похожее на смутное облегчение. Анго теряется, не зная, с чего начать. — Ты… — Разумеется, я, — Дазай подходит к его койке, разнося по палате стук костылей, и садится на стуле рядом, прислонив их к стене. Сощуривается: — Ты ждал кого-то другого? В груди разливается неосязаемое, опасливое тепло вместе с боязнью поверить, что он правда жив, что его облик — не жестокая иллюзия сознания, сбоящего из-за переутомления. Осаму хмыкает, словно считывая этот страх, и протягивает руку, легонько тыкая в бок, и тело тут же отзывается на прикосновение. — Ну? — он слегка усмехается. — Теперь ты веришь, что я не призрак? — Да, но как ты… — Сейчас тебя не стоит этим нагружать. Осаму сдержанно улыбается, глядя со странным теплом, и Анго вдруг кажется, что это уж точно обман зрения — после всего, что было в их прошлом, он не мог больше заслуживать такого тёплого взгляда. В конце концов, он до сих пор ощущал вину за свою причастность к случившемуся четыре года назад, хоть и знал, что не должен её испытывать — он ведь просто выполнял работу и совершенно не хотел, чтобы всё закончилось именно так. Не хотел потерять то, что странным образом сумел тогда обрести. И Дазая, и того, кто тенью стоял между ними в то время и все годы после. Чей образ никто из них не мог и не хотел забыть. — Ты громко думаешь. Усмешка вырывает из потока спутанных мыслей, и Сакагучи вглядывается в его лицо — спокойное, уставшее, выражающее неясное беспокойство. Но так сложно поверить, что это чувство и правда предназначено ему, здесь и сейчас, а не кому-то из далёкого прошлого. Дазай склоняется чуть ближе, приглушённо замечая: — Знаешь, весь мир чуть не сгорел, пока мы оба были в отключке. Неплохой повод ценить настоящее, ты так не думаешь? Анго смотрит с искренним удивлением, немного хмурясь. Всё ещё боясь, что всё это — лишь то, что он хотел бы услышать, но не то, что ему могли бы сказать на самом деле. Осаму чуть улыбается, словно собираясь сказать что-то ещё, но Сакагучи говорит первым: — Я думал, что ты умер. В ту секунду, когда твой пульс затих, я… — губы бессильно вздрагивают, и его тут же перебивают, говоря с лёгкой усмешкой: — Да уж, жаль, я не видел, как ты запаниковал, наверняка это то ещё зрелище, — но улыбка тотчас угасает, и взгляд становится глубоким и серьёзным, когда Дазай медленно добавляет: — К слову… Я благодарен за всё, что ты делал. Для всех нас. Анго медленно кивает, боясь испортить этот момент. Боясь надеяться, что это можно было бы посчитать прощением. Негромко спрашивает, глядя на бинты на его голове: — Тебе, наверное, пора вернуться в свою палату? Тебе явно досталось куда сильнее, чем мне. Осаму кривит губы, возвращая привычную усмешку: — Пуля в лоб или хронический недосып, даже не знаю, что страшнее, — он смотрит с прищуром, вдруг вселяя ощущение, что он просто не хочет отсюда уходить, и в груди вновь разливается обманчивое тепло. Может быть, чуть не сгоревший мир всё-таки способен растопить стену, все эти годы возвышавшуюся между ними? Дазай, словно слыша его мысли, вдруг приглушённо замечает: — Кстати, насчёт настоящего… — в его глазах мелькает непривычно мягкий блеск, и на миг Анго кажется, что он видел его когда-то — давно, во взгляде, обращённом не на него, и сердце снова сжимается от воспоминаний. Он выжидающе смотрит, не зная, каким теперь будет их настоящее. Осаму сидит, склонив голову, словно тоже перебирая в голове то, что было в далёком прошлом, и наконец выдыхает: — Я думаю, пришло время написать его заново, больше не смотря назад, — его губы чуть вздрагивают. — Ты согласен? На мгновение Анго кажется, что он ослышался. Или что всё же это иллюзия, но на него смотрят так открыто и искренне, ожидая ответа, что он не может больше промолчать. Собравшись, он едва слышно произносит: — Да. Конечно. Вновь ощущая тепло — теперь уже настоящее, когда Дазай вдруг придвигается, касаясь его ладони. Может быть, в этом настоящем он сумеет всё сделать правильно?