Мое злато

— Кощей! А ну, выходи! Старческая фигура в лохмотьях, с которых на пол сыплется зола и остатки некогда красивого доспеха, шаркает по полу босыми костяными ступнями. На Владыку ужаса здесь указывает только корона из литого золота, сияющая в подземелье при факельном свете. Иван ежится — то ли от холода, то ли от страха, липкими щупальцами охватившего его — но не отступает. Для пущего спокойствия вынимает меч, перехватывает рукоять покрепче. — Кто посмел?! Кощей ведь выбирал себе подземное пристанище, чтобы никто ему не докучал. Неважно, что царь — гостей он не любил. Но то и дело какой-то самоуверенный герой, отважный богатырь или захудалый Леший обязательно находит к нему дорогу. Обещанного спокойствия в вечной старости Кощей пока не нашел. И думал, что вряд ли уже отыщет. «Царевич зачастил», — проносится в голове мысль, прерываемая тяжелыми ударами посоха о каменный пол. Храбрится светловолосый юноша, а у самого глаза то и дело по сторонам бегают, подвоха ожидают. Правильно. Нечего в гости приходить, коль не звали. Кощей с трудом опускается на железный трон, белесыми глазами прямо в душу смотрит. Но Иван стоит, держится. Уже пришел, поздно бежать. — Это ты Марью Никитичну похитил? Старец морщится. Ну кто ж в такую рань кричит? Сдались ему эти девицы-красавицы. Они сами то и дело из Тридевятого убегают: кто к женихам ненаглядным, кто за свободой желанной. А Кощей виноват. В девушках этих проку нет, ему уж точно. Он за долгие лета сам со всем научился справляться. Лишние руки в хозяйстве колдуну давно не нужны, а постель и без того теплая. — Если я скажу «нет», ты же все равно не уйдешь, — пробормотал Кощей и грозно ударил посохом. Искры разлетелись по подземелью. Иван вздрогнул, чуть назад шагнул. — Забыл, с кем разговариваешь, царевич?! Ворвался в мои покои, обвинениями разбрасываешься! Да твой отец за такое на кол сажает! — Люди клеветать не будут, — уверенно произнес Иван и шагнул вперед. — Видели тебя, немощного, как ты ночью Марью похищал. Подхватил на руки и тут же исчез, будто и следа не было. Не ты, скажешь? Кто же у нас еще такой мастер? Кощей знал, по крайней мере, три подходящих имени, но говорить не стал. Царевичу работу облегчать не собирался. Хотя бы потому, что Иван его разбудил, без спросу ворвался да еще и обвиняет не весть в чем. — Я тебе, Ваня, вообще ничего не скажу, — Кощей поскрипел зубами для большего ужаса. — Да и ты, в принципе, долго говорить не сможешь. — Что? Щелкнул пальцами Кощей, и пропал на лице царевича рот. Глаза Ивана от шока расширились. Меч упал на камни, пальцы тут же к лицу полетели, но никак не могли найти заветное. Онемел, как есть. Разозлился Иван, снова взял меч и с громким мычанием понесся на Кощея, но в следующую секунду уже лежал на траве возле палат царских. В голове, точно звон колокольный, до сих пор звучало старческое: «Прочь». *** — Кощей! А ну, выходи! Немота прошла через неделю. Тятенька с нянюшками все семь дней охали и кружили вокруг царевича, боясь, что он разобьется, как кубок хрустальный. А Ваня сидел и молчал, да в окно хмуро глядел. Нашли Марью Никитичну на пятый день. Та с разбойниками ушла, за Соловьем побежала. Раздольной жизни ей захотелось, видите ли! Приключений! Иван бы выругался, но вместо слов — одно мычание. Что ж, Кощей не виноват, получается? — Теперь кто пропал? Иван замер, разглядывая фигуру перед собой. Кощей перед ним больше не напоминал немощного старца. Годы все еще играли с ним злую шутку, судя по морщинам и дрожащим рукам, но выглядел он… здоровее? Вместо лохмотьев — проржавевшие латы. Пальцы цепляются за рукоять булавы, того и гляди вниз полетит и упадет с оглушительным треском. Глазницы пустые смотрят точно на Ивана: царевичу так еще неуютнее. Узнает он Кощея только по неизменной золотой короне и раскатистому голосу. — Не пропал, а ты унес! — спохватывается царевич. Совсем забыл, зачем пришел. — Дочь кузнеца, Василису Микулишну, похитил зачем? Кощей призадумался. Он-то святым никогда не был. И красавиц похищал от скуки (через день уже возвращал, правда), и морок наводил, и с богатырями дрался. Вечность — понятие растяжимое, надо же себя как-то веселить. Свои проказами Кощей гордился, всегда брал ответственность и готов был биться. А теперь…даром хоть царевич красивый. Ивану действительно было, чем похвастать. Пшеничные кудри, ворохом осыпающие голову, ясные голубые глаза, статная фигура, сильные руки и милая заискивающая улыбка. Кощей даже рассмотрел паутинку веснушек на покрасневших щеках. Хотя фактически глаз у него сейчас не было. Как не понимал Кощей, зачем Иван к нему приходил в прошлый раз, так и сейчас не особо догадывался. Василиса эта уже не молодая, да и не так чтобы красавица. Сильная, тут не поспоришь, с молотом хорошо обращается. А еще который год по местному пастуху сохнет и юбками с фартуками живот прячет. Кощей откинулся на троне и хмыкнул: через пару дней сама придет и даже не одна. — Чего молчишь? — разозлился Иван. — Отдавай Василису! — Нет у меня девки твоей, — рыкнул Кощей. — Да и ты уже надоел. Проваливай, пока цел. — Никуда без Василисы не уйду! — царевич в подтверждение своих слов ногой топнул. — И кузнец сам тебя видел, и жена его. И соседи их в один голос твое имя называют. Чем крыть будешь? «Каждая собака меня в этом Тридевятом видела», — невесело подумал Кощей. А поймать почему-то так и не смогли. Видно, всю жизнь ему в козлах отпущения ходить. Так народу всяко проще, чем глупость свою признать. — Сейчас покрою, Ванечка, — оскалился Кощей. — Так покрою, что побежишь, отсюда, пятками сверкая. Эй вы, дураки каменные! Защищайте дом! Задрожали стены. Иван начал по сторонам оглядываться, но тут же замер, почувствовав присутствие за спиной. Вскоре недруги показались и перед лицом царевича. Каменные великаны-рыцари, с щитами и пиками, мечами и булавами медленно шли на него. Иван собрался, меч перехватил и полетел вперед. Он тоже сюда не просто так пришел. Сталь отскакивала от камня яркими искрами. Царевич рубил налево и направо, еле успевая защищаться. А каменные приспешники Кощея продолжали наступать, им не было числа. Вот щитом получил Иван в грудь и тут же упал, как подкошенный. Неужели так и умрет? Размозжит голову о холодные полы подземелья колдуна? Только вот боли нет. Да и тела своего царевич не чувствует. Открыв глаза (от страха, видимо, зажмурился), Иван увидел, как держат его те, кто еще недавно нападал. — Выкиньте мальчишку туда, где ему место, — приказал Кощей. — И больше у меня не появляйся, царевич. В следующий раз — убью. *** — Кощей! А ну, выходи! — Да он издевается! — взвыл колдун и схватил посох. Все, вывел. Несдобровать ему теперь. Иван, на самом деле, приходить не хотел. Крестьяне в очередной раз заставили. Он уже и сам понял, что вряд ли Кощей девушек похищает. Василиса действительно через пару дней к родителям вернулась. Не одна: следом за ней шел щупленький, но довольно энергичный пастух. В руках девушка держала разрывающийся на всю округу сверток. Добрыней малыша назвали. А Иван еще долго от позора отходил и раны залечивал — «дураки каменные», как их Кощей назвал, сильно бьют. В этот раз, правда, случай посерьезней был. Похитили первую красавицу Тридевятого. Настасье Никитичне только семнадцать исполнилось. Девушка источала красоту молодости и неуемную энергию. Всякий молодец, мимо нее проходящий, заглядывался и тут же голову терял. И вот такое сокровище должно было Ивану в жены достаться. Сам царевич, конечно, пока не очень понимал, что по этому поводу испытывает. Но раз все радуются, почему бы к ним не присоединиться? — Сколько ж раз тебе нужно повторить, дурья ты голова: нет здесь красавиц, — выходя к Ивану, говорил Кощей. — Невесту, знаешь ли, не в подземельях ищут. Царевич застыл, будто громом пораженный. — А откуда ты знаешь, что она невеста моя? Кощей не знал и знать не хотел. Пальцем в небо ткнул, а оказалось, попал. И без того серое лицо колдуна потемнело. Молча дошел он до трона, сел, не проронив ни слова. Иван смотрел и понять не мог: а где Кощей? Снова перед ним лицо новое, опять моложе. Кожа на лице растянулась, только в уголках глаз паутина морщинок собирается. Глаза янтарные, как у змеи, царскую фигуру рассматривают, будто изъяны ищут. Облачена фигура в новый доспех обсидиановый, блеск которого ослепляет. В ножнах меч спрятан, на голове — корона знакомая золотом отливает. — А Кощей где? — Перед тобой, дите неугомонное, — огрызнулся колдун и взмахнул рукой. — Ну, теперь меня кто видел? Кузнец, земледелец, посол или торгаш на ярмарке? А может, собака мое имя пролаяла? — Да никто, — пробормотал Иван и глаза опустил. — Я просто подумал… — Завязывал бы ты с этим, царевич. — Так… не у тебя Настасья? Думал Кощей недолго: забавная идея в голову пришла мгновенно. И мальчишку проучит, и сам повеселится. А то что-то зачастили к нему царевичи со своими сердечными делами. Пора бы честь знать и дорогу в подземелья забыть (а самому Кощею защиту посерьезнее выставить). Моргнул Иван, а перед ним уже девушка прекрасная стоит. Настасья красотой своей любую царицу затмевает: щеки румяные, волосы длинные и густые к ногам спадают. Грудь, из-под сарафана выглядывающая, даже с виду упругая, точно яблоки спелые. — Ваня, — зовет его, манит, елеем околдовывает. А царевич хмурится: неужто Кощей в этот раз действительно виноват? А ведь Иван почти поверил, что не его это рук злодеяние. — Иди ко мне. Ненадолго мысли в голове царевича задерживаются. Настасья все ждет, к себе тянет. Кто он такой, чтобы противиться? Им все равно жениться придется. Не хорошо ли сейчас друг другу полюбиться, взаимопонимание найти? Только с каждым его шагом красота Настасьи увядает. И вот перед ним не девушка, а чудище дикое: глазами яростными мерцает, лапами когтистыми спешит до Ивана достать. Рычит монстр, на полу извиваясь, а смех Кощеев от стен отскакивает. — Прочь поди, убирайся! — рычит зверь, ядом плюется. — И больше никогда сюда не суйся, царевич! Не ждут здесь тебя, ой по кусочкам сгрызут, если снова придешь! Раз — и Ваня снова на той же зеленой траве рядом с замком родным. И тятенька в воротах уж больно волнуется, и нянюшки бегут помогать: поднять, отряхнуть, до дома довести. А Иван только вздыхает тяжко. Опять ошибся, не Кощей это. *** Затишье настало в царстве. Люди, казалось, выдохнули, к своей привычной жизни вернулись. Только вот Иван все никак Кощея из головы выкинуть не мог. То одна ипостась, то другая — он форму свою по щелчку менял, чтобы незваного гостя запугать. Только вот… какая из них настоящая? И видел ли вообще царевич самого Кощея, или это духи темные его восвояси прогоняли? — Пригорюнился наш Ванюшка совсем, царь-батюшка, — не унимались нянюшки. — Видать, так Настасью любил… Ха, знал бы еще Иван, что это такое. Любовь… Как он мог к этой Настасье чувствами воспылать, когда видел всего пару раз? Ну красива, ну глазками мило хлопает — спору нет, жену такую всем на зависть иметь кто ж не захочет. Только души ее Иван так и не узнал, поэтому и горевать по Настасье не спешил. А та при первой же возможности за соседского мальчишку замуж выскочила. Да, не царевич. Зато глазами влюбленными только на нее смотрит. А Иван всю свою жизнь почти в сторону ратного боя глядел. Ему богатыри милее: они смелые, сильные, людей спасают и зло побеждают. Вот — цель достойная. А любовь придет еще, чего спешить-то. — Ваня, — издалека начинает отец. — Может, на ярмарку сходим? Купцы заморские приехали, диковинки привезли. Говорят, праздник сегодня вечером будет. Ой, вся молодежь соберется. — Некогда мне, тять, — отмахнулся царевич и встал. — Дело есть. — Какое такое дело? — Государственной важности. Ответ Иван уже не слышал. Схватил меч, велел коня снарядить и поскакал к логову Кощея. Внутрь заходить не будет, теперь ему путь в подземелья заказан. Примостится здесь, на опушке рядышком. Вдруг чего необычного увидит. Должен же колдун когда-то на свет выйти. Тогда Иван его на чистую воду выведет, всю правду узнает. В лесу целый день тихо было. Иван чуть со скуки не помер. Прилег на зеленую траву и глаз с места не сводил, где вход в подземелья обозначен. Но ничего. Даже ветер это место стороной обходит, что за дикость! Устал Ваня в какой-то момент следить, принялся птиц считать да венки плести. Нянюшка еще в детстве научила. Говорила: «Вот сплетешь такую корону, царице своей будущей подаришь». Ваня смеялся до колик в животе, а потом венки богатырям подбрасывал и коням дарил. Может, и правда на праздник сегодня пойти? Не успел Иван об этом подумать, как разверзлась земля с тихим скрежетом. Замер царевич, собрался, вперил взгляд в одну точку — даже моргать перестал. А от увиденного так сильно вздохнул, что чуть себя не выдал. Вместо колдуна старого и страшного показался в освещенном закатным светом лесу молодец. Да такой красоты необыкновенной, что Иван глазам не поверил. Неужто Кощей его заметил и снова решил пошутить? Но нет, царевича даже взглядом не одарили. Молодец набрал в грудь летнего лесного воздуха и смешно зажмурился, когда редкие солнечные лучи до него дотянулись. Иван чуть привстал и подполз ближе. Очень хотелось рассмотреть незнакомца в мельчайших подробностях. Волосы длинные, цвета воронова крыла, атласной лентой перевязаны. Рубаха шелковая, хоть и не подпоясанная, все достоинства тела подчеркивает: крепкий стан, широкие плечи и совсем не по-мужски тонкие руки. Выправка царская, такой Иван никогда не обладал. Штаны обычные, сапоги не новые, хоть и до блеска начищенные, но даже это картины не портило. Точно владыка леса прогуливался молодец, пряча лисий взгляд изумрудных глаз в березовых ветках. Тихий шорох, за ним еще один. Иван моргнул, а незнакомцу волк путь преграждает. Царевич за меч взялся. Сейчас как выпрыгнет, спасет от хищника страшного. Чем не богатырь? Ваня уже представлял и благодарную улыбку, и блеск в глазах, и чарующий голос, от которого точно коленки подкосятся. Только вот не было никакой опасности. Волк посмотрел на гостя незваного и в поклоне голову опустил, за что тут же был награжден. Рука бледная, на вид хрупкая, но точно не без силы, в мех животного зарылась, расчесала. Вместо грозного рыка — мягкое урчание, вместо легендарной битвы — продолжение немой слежки. Вскоре к принцу лесному и остальные животные подтянулись. Никого он без внимания не оставил, все дождались приветствия. Присела Ивану синица на плечо, оживленно запела, внимание привлекая. Не на шутку испугался царевич. Чуть дернулась темная макушка в его сторону — с места сорвался, к коню побежал и прочь из лесу. Только ночью сердце биться сильно перестало. Накрыл Иван ладонями покрасневшие щеки и под одеяло спрятался. И что на него, в самом деле, нашло? Дни быстро пролетали. Иван уже даже не объяснял, куда уходит. Брал коня — и в лес, на принца своего любоваться. Тот тоже привычкам не изменял. Почти всегда в одно и то же время появлялся. Призадумался Иван: не похищал Кощей, красавиц, хорошо. Но может, вон он, пленный колдуна? Сидит взаперти, лишь раз в день на свет выходит, чтобы потом обратно, в темницу каменную? Стукнул кулаком Иван от злости, примял свежую траву и опять к себе внимание привлек. С тяжелым сердцем пришлось в Тридевятое возвращаться. Уже на полпути домой посетила царевича мысль шальная: а что, если ночью в подземелья заявиться и спасти молодца из когтей Кощеевых? Только сегодня же действовать надо. А то вдруг старый колдун все силы из него вытянет себе в угоду? На том и порешили. Конюх спросонья даже удивиться не успел, когда царевич за конем пришел. Но все сделал, как надо, ничего не перепутал. Ехал Иван по темному лесу, но страха не испытывал. Что-то подсказывало: нет в том нужды. Среди мертвой тишины послышался тихий писк и такой же негромкий мелодичный смех. Оставил царевич коня, пешком пошел. Там, на обрыве увидел своего принца, того, кто ни на секунду мыслей его не покидал. Сидел юноша спиной и что-то в руках вертел, разглядывал, присматривался. Не знал тогда Иван, что портрет его держат эти цепкие пальцы; что глаза зеленые с любовью и грустью на образ перед ними смотрят, а душа осознает и принимает невозможность встречи. Не быть им никогда вместе. У Ивана невеста и трон царский, у него — свои владения и заботы. Как узнал бы царевич, за кем наблюдает, ни за что бы не поверил, высмеял и сбежал позорно. А так пусть смотрит пока. Кому от этого хуже? Волк поднял пушистую заспанную морду с лап и переложил на ноги хозяину. Не нравилось ему, когда тот грустил. Сова, будто поддерживая, ободряюще ухнула. Ваня застыл, когда принц лесной птице благодарно улыбнулся, признательность выражая, а затем опять все свое внимание обратил на чистое звездное небо. Холодный лунный свет делал и без того необыкновенную фигуру еще более волшебной. Сам царевич улыбки мечтательной не сдержал. Да и как можно, когда такая красота перед глазами. — А, может, Луну украсть? — послышался веселый голос с обрыва. — То-то потеха будет! Побледнел Иван, задорный смех услышав. Не заложник это перед ним, не принц лесной. И как сразу не признал? Увлекся красотой внешней, что совсем забыл о мире внутреннем. Пропустил и походку медленную, величавую, и тихие смешки и ужимки, что нотами своими подсказки для царевича оставляли. Не захотел распознать во взгляде чарующем силу великую, отстранился от вещей очевидных, в своих грезах утопая. — Пропал, ой пропал, — запричитал Иван шепотом, светлую голову в траве пряча. И как не заметил, что в самого Кощея влюбился? *** Иван, на самом деле, дураком не был. Несмотря на то, что тятюшка и нянюшки часто так о нем думали. Он знал, что в его случае надо делать, и начал собирать послов. Негоже все-таки о чувствах говорить без подарков. Тятя говорил, что именно так маменьку завоевал, чем Иван хуже? На ярмарку все же сходить пришлось. И пока девицы местные с ним заигрывали, царевич украшения красивые и одежду заморскую выбирал. Купцы думали, что себе. Сам же Иван для возлюбленного старался. К утру следующему собрал сундук большой. Все сложил, что унести смог. Даже пару каких-то летописей странных из библиотеки царской положил: язык непонятный, названия нет, а значит и не пригодятся (не знал пока Иван, что под первое число отхватит за кражу). Царь все нарадоваться не мог: нашел себе зазнобу, свататься будет. Может, и свадьбу скоро сыграют, коль так все быстро развивается. — А кому подарки собираешь, Ванюша? — осторожно поинтересовался отец. — Другу хорошему, — резво ответил Иван. — Крепко сдружились? — хитро протянул царь. Иван вздохнул. Если бы. На свой страх и риск послов к Кощею отправляет. Тот ведь и разозлиться может. Здесь царевич не прогадал. Колдун уже не удивился, когда защиту его в очередной раз сломали, и в подземелье чужаки появились. Ряженые, точно на праздник большой. С сундуком, свитками и свертками. Так растерялся Кощей, что и перевоплотиться забыл: остался собой, чем несказанно гостей удивил. — Вы кто еще такие? — грубо спросил он. — Послы, батюшка, — заикаясь, проговорил один из них. — От кого? — Ивана-царевича, — молвил второй. — О своих добрых намерениях он заявляет, батюшка. Кощей грозно осадил трепещущее сердце. Людей от себя послал, еще и с подарками. Не верил Кощей в царскую щедрость, как и в людскую доброту. Она ему по ночам в кошмарах звоном цепей о себе напоминает да горькими слезами обиды. Кощей вечность свою, как метку проклятую носил. Все от них, от добрых людей, полученную. Они его терзали и били, смеялись над нелюдимым соседом. А когда морок в деревню пришел, даже помочь не дали: тут же за волосы из дома выволокли, в цепи заковали. Избу дотла сожгли. Он кричал, просил, умолял, но глухи остались к его словам люди, которые раньше мило улыбались и благодарили за мелкие добрые дела, смеялись над безобидными шалостями. К горе приковали. Распяли, как прокаженного, и прокляли. Обрекли на страдания на веки вечные. Умирал Кощей, а потом опять возвращался. И так год за годом, пока не пришла сила стократная. Тогда он поклялся людям не верить, ошибки их не прощать, а за провинности — наказывать. Не вернулись послы ни через день, ни через десять. Заволновался Иван пуще прежнего, когда обратно пришли только подарки его — наряды в клочья изорванные, украшения на мелкие части поломанные. Не поверил ему Кощей, не принял. Иван его понимал, но просто так отступать не собирался. Не в его это принципах — на полпути дело бросать. Стал он снова думать: как же так сделать, чтобы Кощею о своих чувствах не просто намекнуть, а во всеуслышание заявить? Кто поможет достучаться до холодного сердца? Знатоков в этом деле мало. К тяте не пойдешь. Тот как узнает, к кому Иван сватается, точно умалишенным считать начнет. Няньки сами всю жизнь за ним, а не за мужиками бегают, какая тут любовь. Тем более, о Кощее речь. Решил тогда Иван, чтобы покорить одно «зло», обратиться к другому. Так он и оказался возле избушки на курьих ножках. Бабе Яге царевич нравился только в виде закуски, поэтому пришлось применить смекалку. Запрыгнул на порог, толкнул старуху к печи и ухватом внутрь, чтоб юбку подпалило вместе с костями вековыми. — Да ты погляди на него! — возмущалась Баба Яга. — В чужом доме, как у себя хозяйничает. Не царевич ты, Ваня, а изувер! Чего надо? — Мне бы, — почесал Иван затылок с сомнением на лице, — с Кощеем совладать. Загорелись у старухи глаза. Та сама из печи выскочила, незваного гостя на лавку усадила и принялась расхаживать туда-сюда, все секреты колдуна выдавая. Так очутился Иван на острове Буяне. Волшебный клубок, за которым он следовал, в воздухе растворился. Вокруг ни души: только земля и волны об нее бьющиеся. Вздохнул Иван и пошел вглубь острова. Ему возвращаться назад ни с чем нельзя было. Один шанс только, чтобы расположение Кощея завоевать. *** — Да как вы опять дорогу-то сюда нашли! Услышав в большой зале шум, Кощей устало разозлился. Не работали ни ловушки, ни стражи, ни его собственная магия. Не имело это все никакого эффекта на царевича и его приспешников. Казалось, подземелья против хозяина войну ведут. Все делается, лишь бы царевич внутрь попал, пусть сам хозяин явно против. Огонь на стенах будто ярче горит. Все остальное неизменно. Кощей идет медленно, осматривается, подвоха ждет. Сначала сам приходил, потом послов в гости отослал. Теперь что, сам царь придет со всей свитой? Или крестьяне, как на прогулку, в подземелья пожалуют? Останавливается Кощей перед троном, вперед смотрит. Там тоже ничего нового. Опять Иван стоит: глазами-озерцами сверкает, улыбку застенчивую прячет. Руки за спиной — опять с «подарками». Только не нужны Кощею царские подачки. Он и без них уже давно и бесповоротно в яму глубокую упал. В ту, где во снах его мучают сладкие мечты о бесконечном счастье рядом с возлюбленным. С тем, кто так неожиданно смог заставить мертвое сердце биться с новой силой. Внешне невозмутимый Кощей все то время, пока Ивана не было, сгорал от тоски. А теперь снова пытался не выдать детской радости при виде царевича. Ну как так можно? Бессмертный, темный владыка, колдун, равных которому нет — и все равно не смог противиться чарам Ивана. Толку от этого? Не принадлежит ему царевич и никогда не принадлежал. Зачем пришел тогда? — Зачастил ты, Иван, — холодно усмехнулся Кощей, на трон усаживаясь. — Опять пропал кто? — Еще как, — шире улыбнулся царевич, взглядом колдуна лаская. — Я пропал, Владыка. От любви к тебе. Развеялись чары, и предстал Кощей перед Иваном в своем истинном облике. И понял тогда царевич: не обманка это была. Колдун и его лесной принц — это один человек, одно лицо. Вот он перед ним, во всей своей красе, наглядеться невозможно. Но не за этим Иван пришел. Потом еще насмотрится. У них впереди — долгие и счастливые годы. — Издеваешься?! — не на шутку разозлился Кощей. Нити магические из пальцев змеями выползли, на царевича понеслись. — Я за меньшее людей в пепел стирал. Не стал Иван ждать. На колени упал, голову склонил, а перед собой на пол блестящий от камней ларец поставил. Встал Кощей с трона, скинул корону. Знал он, что внутри. Душа мертвая к ларцу взывала, как к чему-то родному. Смерть его там лежит, своего часа ждет. Так зачем Иван… — Вместе со смертью твоей жизнь свою отдаю, — поднял царевич взгляд решительный на возлюбленного. — Потому что без тебя и меня не будет. Делай с ними, что хочешь. Не верит своим глазам Кощей, как и словам Ивана. Слишком долго ждал свободы, так сильно о ней мечтал и хотел, что сейчас страшно становилось. Царевич не просто оковы снимал: шанс на счастье давал, вместе с собой звал и отпускать не хотел. Не о том ли Кощей долгие годы мечтал? Только как теперь эгоистом остаться, взять себе все, а Ивана на вечные муки обрести? Столько времени прошло, разучился колдун любить. Только и без Ивана он теперь вряд ли справится. Сердце, веками молчавшее, не выдержит долгой разлуки. — Ты не понимаешь, о чем просишь, — прошептал Кощей. Улыбнулся Иван, с колен поднимаясь, подошел ближе. Вот его изумруды любимые, губы тонкие, яркий румянец на бледных щеках. Царевич о таком никогда жалеть не станет, даже не посмеет горевать от счастья. Вот она, оказывается, любовь какая. — Еще как понимаю, — ответил Иван и к чужим губам припал в долгожданном поцелуе. Уже много позже в покоях своих Кощей позволит себе счастливо улыбнуться. Иван, хоть и спит, но вторит ему. Губы царевича против воли в блаженную улыбку растягиваются, чувствуя родное тепло рядом. «Так вот ты какое, — думает про себя Кощей, пальцами мягкие кудри с умиротворенного лица убирая, — мое злато».