Идиосинкразия

      Асфиксия никогда не входила в ряд приятных вещей, которые когда-либо испытывал Юнги на своей шкуре. Она подкралась к нему, сжала холодные эфемерные пальцы на его шее, навалилась всем своим весом и шептала практически бессвязно, но так, что звенело всё в голове. Единственное, что он успел уловить в этом потоке – скрипучий голос матери, набатом бьющий: «сдайся, прими свою участь». Мин задыхался и чертыхался, пытаясь отогнать это состояние загнанного в ловушку зверя. Он не хотел, отказывался, с самого детства кричал, что «быть инкубом не для него». Юнги, чёрт возьми, не выбирал эту участь.              Демон сидел на краю кровати, смотря на свои дрожащие руки. Голод, сжирающий изнутри, требовал прекратить испытывать себя, набрать, в конце концов, заветный номер. Весь он горел. Коснись – вспыхнешь ответно. Внутренние противоречия, что привели его к нынешнему состоянию, бросали его от края к краю. Он чувствовал себя осенним листком, гонимым ветром и не имеющим конечного пункта, точку заземления. Попытка доставить наслаждение самому себе ни к чему не привела. Юнги по-прежнему оставался в перманентном состоянии жажды. Казалось бы, ответ на один звонок – все проблемы решены, но борьба и неприязнь сидели на опущенных плечах, твердя:              «Ты справишься сам, как было всё это время. Нельзя становиться зависимым».              А быть зависимым, пусть и от любимого человека, всегда страшно. Страшно надоесть своими проблемами и заскоками, неутолимой сущностью, отторжением к ней. Юнги с детства твердили, что его способ выживания заключён в плотских утехах партнёра, питания от пика эмоций во время оргазма, физического удовольствия. Демон, проклинающий своё естество, тянулся лишь к одному человеку, однако продолжал мучить самого себя.              «Твоя задача: быть шлюхой, прирождённой, к слову, – женщина, зовущая себя матерью, склизко улыбнулась, отчего тут же зашипела из-за синяка в уголке губ, – выбирать не приходится. – Её след на устах, как следствие такой жизни. Мерзко».              Юнги шёл наперекор, выбирая пусть и болезненный, но собственный путь. Раздался дверной звонок, выбивающий из размышлений.              Поворот ключа, щелчок дверного замка и нажатие входной ручки вниз – такой маленький и лёгкий ритуал перед тем, как открыть уличную дверь всегда оставался незаметным в веренице рутинных дней. Обычно такие мелочи стирались из памяти на раз-два. Во всяком случае, сейчас для Мин Юнги это выглядело, словно ему было необходимо взобраться на самую верхушку Эвереста, воткнуть туда чёртов корейский флаг, сфотографироваться на память и тут же испустить свой дух. Со стороны для обычного человека это выглядело бы непосильной задачей, ибо никто из живущих людей на Земле на такое способен не был. Вот и для Юнги это сопоставимо с открытием двери в его нынешнем состоянии.              Он едва ли не заскулил, когда раздалась очередная трель звонка, а за ней последовал тяжёлый стук в дверь. Мин приложил пальцы левой руки к виску, слегка массируя его, другой же дёрнул ручку вниз и распахнул перед незваным гостем проём. Перед парнем стоял взволнованный юноша, что теребил в ладонях подол своей тёмно-серой толстовки, переминался с ноги на ногу, пока за его плечами болтался рюкзак. Наверняка забитый до отвала всякими сладостями и рамёном, как обычно. Чимин всегда был таким: он не скрывал своей заботы, относился понимающе, лишний раз без разрешения не лез, если, конечно, не происходили ситуации подобно той, что разрасталась между ними сейчас. А ещё, Пак…              – Мин Юнги, какого хуя? – никогда не стеснялся говорить всё, что только металось в его мыслях, матерился порой хлеще самого Юнги, а его недовольные взгляды могли охладить ад. Казалось бы, если существует такой Пак Чимин, то почему в мире до сих пор была проблема с глобальным потеплением? – Почему ты опять не отвечаешь на мои звонки?              – Уходи, ты не вовремя, Чимин, – надрывность в интонации, из-за которой Пак поджал полные губы и посмотрел так пронзительно, что становилось не по себе.              Юнги опёрся спиной о стену, тяжело дыша, и прикрыл глаза. Когда в поле зрения появился Чимин, вторгся в его пространство – сдерживать себя стало в разы сложнее. Мин чувствовал, как дрожали и подкашивались его ноги, из-за чего он стал медленно сползать вниз, пока его не подхватили. Он услышал, как что-то грохнулось на пол – скорее всего, это рюкзак полетел в угол прихожей. Чимин прижал его к своей груди, позволяя пробраться носом к основанию шеи и вдохнуть естественный аромат. Каким-то образом Юнги всегда становилось от этого легче. Жилистые руки Мина обвили чужую талию. Демон терялся в своих намерениях: хотелось отвернуться, выгнать из квартиры, потому что так требовала дурацкая упёртость, и одновременно с этим прижаться сильней.              Они стояли так некоторое время, выравнивая собственное дыхание и более-менее стабилизируя состояние инкуба. Чимин злился на старшего. Бурчал себе под нос о его паршивой дурости, тащил в сторону дивана. Юнги становилось стыдно. Не в первый раз, к слову. Противостояние с самим собой дело нешуточное. Мин раздражался, готов было высказать всё как на духу, как вдруг его осадили одной короткой фразой:              – Ну, и, стоило оно того? – Пак усадил на мягкую обивку своего хёна. В его высоком голосе – колючая строгость, которая так не нравилась инкубу. Не привык он, что его отчитывали каждый раз, как ребёнка малого. – Голодным ходить нравится?              – Чимин, пожалуйста, уйди, – Юнги взмолился, всё ещё пытаясь сопротивляться. Он не раз видел, как ломались другие, и, несмотря на всю раннюю близость с Чимином, страх оказаться таким же сломанным завладевал им каждый раз. – Я сам. Сам могу справиться с этим.              – Хён, чего ты боишься? Мы ведь уже проходили это, – юноша не звучал обижено. Он пытался подобрать необходимый ключик к замку, чтобы выявить проблему между ними. – Скажи мне, и мы вместе попытаемся решить. Я хочу, чтобы ты открылся мне, как делал до этого. Или ты в мазохисты подался, потому оттягиваешь наши встречи?              А Юнги не мазохист ни разу, просто в голове не укладывалось до сих пор, что Чимин единственный к кому он с недавних пор хотел касаться постоянно, кто в нём не вызывал отвращение и кого целовать было до будоражащего головокружения приятно. Из груди старшего вырвался рваный выдох, слов в оправдание не находилось. Юнги вообще странный человек, если честно. Точнее, инкуб, который буквально презирал свою сущность из-за практически постоянного голода. Вот только, сколько он себя помнил, он ненавидел секс. Мин сходил с ума, учитывая, что это основной способ его выживания в этом мире.              Лицо Юнги оказалось в плену мягких ладоней Чимина. Тот уместил их на впалых щеках, что ему совсем не нравилось, заставил посмотреть в собственные глаза цвета выдержанного коньяка. Мин всегда поражался человеку, тому, как он без разбора окунался в его переживания, старался поддерживать и тянулся, несмотря на первые попытки оттолкнуть. Пак удивительный. Инкуб понял это с первой встречи в клубе и с последующей в университете, однако всё равно продолжал отталкивать, пока не случился первый срыв. Чимин нежно огладил бледную кожу большими пальцами, стирая капельки влаги в уголках трепещущих ресниц. Обижаться на это чудо, что лишь недавно начал принимать себя таким, какой он есть – невозможно.              Ласковый поцелуй в центр губ Юнги пришёлся как раз в тот момент, когда голова вновь начала кружиться. Чимин прекрасно знал: действовать надо постепенно, озвучивать свои желания вслух, чтобы доверие заслужить, и юноша был готов его завоёвывать из раза в раз. Глубокая привязанность, образовавшаяся к инкубу за последние месяцы, идеально держала дерзкий нрав младшего в узде. Ему пришлось учиться справляться со своими эгоистичными порывами, подбираться к инкубу постепенно, наряду с этим раскрывая для себя самого новую сторону – заботливую и уверенно ждущую. Юнги был благодарен за эти бесконечные шаги к его практически неприступной натуре. Мин прильнул к мерно вздымающейся груди парня и потёрся макушкой. Чимин ойкнул, ощутив мимолётный укол в районе ключиц, а затем расплылся в улыбке. Маленькие чёрные рожки торчали из копны персиковых волос, превращая Юнги в настоящего чертёнка. Длинный хвост с острым треугольным кончиком обвил лодыжку Пака.              Чимин хихикнул. Его всегда умиляла эта сторона инкуба, когда тот, научившись расслабляться рядом с ним, мог выпустить свою сущность без всякого страха. Юнги первое время шипел на него, подобно дикому животному, запертому в клетке; прятал насильно особенности своего вида. Они прошли долгий путь от дружбы к настоящим отношениям, прежде чем Мин начал чувствовать себя комфортно рядом с человеком и хотеть близости. Пусть ему всё ещё приходилось перебарывать себя, но с каждым разом, с лаской и заботой со стороны Чимина, становилось легче. Выстроенная во тьме баррикада рушилась, а из маленьких трещин теперь просвечивалось сияющее тепло.              Губы мазнули по выпирающему адамову яблоку Чимина, из-за чего он откинул голову назад для большего доступа. Это заводило. Демоническая сущность довольно откликнулась на это действие, наконец, получая своё. Если бы у него была физическая возможность, то он непременно бы замурчал. Как хорошо, что инкубы – не коты, хоть так можно скрывать свои истинные, клокочущие от блаженства, чувства.              Расскажи кто Юнги об этом полгода назад, он бы без разбора послал в далёкое пешее, возможно, со следом кулака напоследок. Сама мысль, что он будет так ластиться к кому-то, раньше ему претила. И где Юнги находился сейчас?              – Я соскучился, – воркование и тихий смех в ответ.              – Ой, смотрите, кто и как у нас тут заговорил. Я уже позабыл, как звучит твой голос, и, кажется, пару минут назад ты хотел, чтобы я ушёл.              – Заткнись, – Юнги ударил человека по плечу, шикая, – я всё ещё могу блевануть, как все те разы, что были до этого.              – Кому ты врёшь, засранец-хён, ты не блеванёшь на меня после всего, что было между нами, – Чимин фыркнул. То было один раз, да и то, потому что Мин перепил тогда изрядно, мотивируя себя тем, что «для смелости». Пак в тот момент полночи проносился с неугомонным возлюбленным, пытающимся взять себя в руки для того, чтобы их постель испачкалась не от выпитого алкоголя, а от следов поинтересней. – Ответишь на мои поставленные вопросы? Почему гордость свою включил? От голодухи сдохнуть захотел?              – Я не специально, ты же знаешь, – Мин пробрался под толстовку парня, удовлетворённо подмечая, что тот без футболки. Контакт с оголённой кожей в неустойчивом состоянии был необходим. – Мне сложно.              По мнению инкуба, Чимин обладал прекрасной человеческой чертой в своём характере – пониманием. Пак никогда не осуждал, давал время привыкнуть к себе и своему телу. Ведь он не понаслышке знал, что Юнги сторонился любых взаимоотношений, если они не были дружескими. Чимин как-то стал свидетелем, когда его хёна поцеловали без разрешения. На красивом лице возникла полная отрешённость, болезненное безразличие, что таило в себе каплю отвращения от назойливого прикосновения. Неизвестный наивно полагал, что раз Мин инкуб, то обязательно поддержит его порыв и ответит взаимностью. Только он ошибся.              Сущность суккуба или инкуба (коих меньше, чем первых) соблазнительна для многих существ. Глупый стереотип о том, что они постоянно хотели секса, порождал проблемы с омерзительными слухами в придачу. Юнги чувствовал себя игрушкой в руках судьбы, ведь даже среди таких, как он, являлся редкостью, если не единичным случаем.              Чтобы выжить, ему нужно удовлетворять свои интимные потребности.              Чтобы умереть, ему нужно трахаться, задыхаясь от слёз ненависти.              Тем не менее, даже в переплетении его сложной жизни Юнги удалось найти своё пристанище в маленьких ладошках, что с особой нежностью касались его. Ожидаемо Чимин не стал панацеей и решением его проблемы. Зато Пак стал тем, кто упрямо твердил ему: быть тем, кем являлся инкуб, нормально. Нормально испытывать отвращение, не получать должного удовольствия, несмотря на суть его личности. Быть Мин Юнги – абсолютно нормально, ровно также как и Пак Чимину любить его. А ещё выяснить, что ты попросту инкуб-демисексуал – довольно забавно, буквально до глупого хихиканья в час ночи в подушку, на ткани которой через пару минут оставались дорожки слёз из-за неверия. Та ночь осознания прошла беспокойно, в съедающей бессоннице и в потребности раствориться среди холодных звёзд.              Юнги в наглую пересел на чужие коленки. Хвост в воздухе скрутился спиралью, выдавая своего хозяина полностью. Возникшая между ними игривость разбавила чуть напряжённую атмосферу в доме, что после из маленькой искры обязательно превратится в пламя страсти, необходимое для утоления голода инкуба. Его чуть заострённые и покрасневшие уши подрагивали в ожидании. Пак усмехнулся, наклонился ближе к млеющему в его руках возлюбленному. Хотя тот упорно продолжал делать вид, что ему вовсе не надо этого всего.              – Мой хён настолько проголодался, м? – в интонации юноши пробивались соблазняющие нотки, на которые Юнги вёлся каждый грёбанный раз, словно демоном соблазнения был здесь не он. – Но ты так долго оттягивал этот момент, мне теперь хочется наказать тебя. Как ты смотришь на это?              – Скажу, что ты охренел, Пак Чимин. Я просил тебя уйти, но ты, чёрт возьми, снова делаешь это.              – Делаю что? – Чимин хмыкнул, заранее зная ответ.              – Соблазняешь меня, паршивец.              И всё же, Юнги не привык чувствовать покалывающее возбуждение, приносящее наслаждение, а не мерзкое липкое чувство, от которого непременно хотелось избавиться. Мин помнил, как после каждой своей «кормёжки» стоял в душе по часу, пытаясь оттереть с кожи мнимое ощущение грязи и омерзения; он не один вечер проводил возле «белого друга» – нервы накалялись до предела, и обычная еда выходила наружу. Инкуб по-прежнему оставался голодным, живя на пределе истощения. Ему чудом удавалось балансировать между «сносно» и «я сейчас откину свой хвост». Питаясь эмоциями партнёров, Юнги не чувствовал никакой сытости. Во время секса он не возбуждался, чем периодически раздражал своих любовников, использующих его как куклу. Каждый раз, содрогаясь от воспоминаний посторонних прикосновений на собственной коже, попытках поцеловать или же заглянуть в его глаза, он горько плакал. Выстроенный образ недоступного парня крошился, ссыпался на острые частицы, что впивались в израненное сердце. Никто из близких друзей не знал о его проблемах, никто даже не догадывался о них.              Но с Чимином было не так. На первый взгляд, юноша был глупым, малоспособным принять такого инкуба с массой проблем, к тому же со сложным характером. Как же Юнги ошибался. Именно с ним он впервые узнал, что такое насыщение, эйфория и желание владеть кем-то, и что хрупкое доверие, похожее на хлипкий деревянный мост, может стать кирпичным. Плавясь под напором Пака, демон сдавался с каждым его едва заметным касанием. Вся уверенность в самостоятельности медленно таяла. Противостоять Чимину – крайне трудно.              – Я сниму твой свитер и поцелую тебя в ключицы, ладно? – Чимин нежен. Его слова распалялись, видя в помутнённых глазах немое согласие на его действия. – Затем пройдусь языком вниз по груди и тут же вернусь к твоим аппетитным губам, хён. Я буду бережен и осторожен, но ты же знаешь, что меня надолго не хватит. Позволишь мне это?              – Да, – хрипло, сексуально, так, что у человека во рту пересохло. Этого стало достаточно, чтобы спустить пусковой крючок. И нет, выстрел был не пулями – будоражащая близость прошибла сильнее металла.              – Спасибо, хён, ты такой хороший. Мой сладкий чертёнок, – потянувшись к низу пушистого бежевого свитера, Пак потянул его наверх, открывая для себя самый прекрасный вид на бледную кожу. – Я буду чуть грубым, как ты это любишь. Буду брать тебя сзади, рассматривая каждую родинку на твоей спине и не трогать руками, лишь иногда оставляя влажный поцелуй на выпирающих лопатках, – он шептал так горячо, отчего у инкуба сбилось дыхание, а голод вновь напомнил о себе. – Мой член войдёт в тебя очень хорошо, не так ли? Ты ведь готовился к этому, скажи честно.              – Дьявол, Чимин, да, – Юнги развернулся на коленках, чтобы теперь сидеть полностью к нему лицом и рассматривать улыбающегося парня, во взгляде которого видел адский огонёк. Та самая искра начала разгораться. Мин удивлялся наличию проблемы глобального потепления ровно в той же степени, как и тому, что планета всё еще не была сожжена дотла. С таким-то Чимином. – Я так хотел…              – Почему ты не позвонил мне, несносный хён? Ты же знаешь, что я приду к тебе в любое время, стоит только попросить. – Юноша коснулся первым поцелуем на выпирающих ключицах, сдерживая себя в стремлении оставить красный след. Юнги не любил засосы. Он помнил об этом, потому запихивал свои эгоистичные желания куда подальше. – Мне правда хочется наказать тебя за наплевательское отношение к самому себе, когда у тебя есть я. Чёрт возьми, хён, я шлёпну тебя пару раз сегодня, а после позволю взять себя тоже, ведь и я готовился к нежной любви с тобой. Но не думай, что мы замяли этот разговор. Мы ещё обсудим.              В ответ – громкий рокочущий стон, который Юнги мог позволить себе с недавнего времени. Ранее он всегда был тихим, не отзывался на ласку от других людей и существ. Смотрел сквозь пальцы на это. Но то, что с ним творил Чимин – выше всего этого. Возросшее вожделение затуманивало взгляд; воздух, казалось, стал пахнуть иначе: сладко, тягуче, оседая пряностью на кончике языка. Инкуб дёрнулся бёдрами вперёд, проезжаясь своим возбуждением – первое время он даже пугался этого, настолько было ошеломительно это ощущение, – по чужому. Пак рыкнул и, как и обещал, мазнул языком по груди, а после обвёл ореол розовых сосков, прикусив бусинку. Тяжёлый, низкий голос раздался над его ухом, из-за чего миллион мурашек пробежалось от головы до пят. Их близость – дьявольское благословение, не иначе. Юнги продолжал плавно двигаться, покачиваясь вперёд-назад; запустил ладонь в лохматые тёмные волосы, сжал возле корней и направил лицо парня к своему.              Поцелуй. Юнги, оказывается, так сильно любил целоваться. А целоваться с Чимином, к которому у тебя имелись чувства, было определённо хорошо.              С Чимином, у которого был проколот язык, и он умело им пользовался, превращая инкуба в растёкшуюся лужу. Металлический шарик иногда стукался о клыки Юнги, цеплялся за его собственный язык. Губы начали болезненно покалывать от череды несдерживаемых укусов, что сыпались на него между дразнящей лаской. Мин на самом деле привязался к своему человеку на особом уровне, заставляющем его подрагивать всем естеством, находясь в крепких объятиях; возлюблено обвивать хвостом талию и жаться ближе. Пьянящая любовь, возникшая из простой дружеской симпатии, и неутолимое желание, рождённое из их дурманной любви. Восьмёрка пресловутой бесконечности замкнулась друг на друге. Чимин впивался в покрасневшие уста, то увеличивая напор, то, наоборот, сбавляя. Демон перед ним неспешно насыщался, едва ли не хныкал от получаемых эмоций. Бледные щёки, наконец, приобрели красный оттенок.              Заниматься любовью – Юнги напрочь отказывался называть это по-другому и придавать негативную окраску, что нёс за собой секс для него – на не совсем удобном диване – кощунство. Потому они переместились в небольшую, но уютную спальню. Мин тут же оказался со стянутым бельём и домашними штанами, которые полетели на пол к прочим разбросанным вещам. Возможно, ему бы было стыдно за устроенный в метаниях беспорядок, но вновь хлынувшее огромной волной возбуждение заставило забыться и забить на обстановку в комнате. Он встал в коленно-локтевую позу, опираясь руками о смятые простыни. Совсем недавно Юнги вертелся здесь в попытке доставить себе удовольствие самостоятельно, но это всё не то. Тёплые ладони, горячее дыхание, губы, слова – всё было не тем до появления Чимина в его доме. Демон проклинал самого себя за уничижительную упёртость, доставляющую столько проблем. Ответь он Паку ранее, то и страдать столько времени не пришлось бы. Разум, заключённый в собственно сотворённые рамки, по-прежнему бойкотировал. Юнги хотелось кричать на себя, что даже в таком положении он продолжал думать об этом.              Хвост негодующе метался из стороны в сторону, словно пытался загипнотизировать человека, но что делать, если он уже? Пак и так находился под влиянием, не сводил глаз с очертаний стройного тела в темноте, лаская взглядом. Их игра – смотри, но не трогай, всегда подначивала его. Кадык нервно дёрнулся пару раз, стоило инкубу повилять своей задницей. Невыносимо.              Юноша потянулся к неоновому светильнику, что по одному щелчку осветил пространство в голубые оттенки. Больше откровенности, больше накаляющих до точки невозврата чувств. Чимин быстро избавился от своей одежды – стесняться им было нечего. На тумбочке возле кровати стояла колонка, к которой наверняка был подключен телефон Юнги. Тот обычно любил слушать музыку, когда разбирался с каким-нибудь делом. Через пару минут, когда необходимый Чимину плейлист был найден, комната погрузилась в атмосферу интима. Оплетая тонкими нитями их лёгкие, сокровенность момента заменяла им воздух, растекалась мёдом по дыхательным путям. Удовлетворённое, одобрительное мычание раздалось со стороны, поскрипывающей от любого движения, кровати. Пак не спешил подходить к нуждающемуся во внимании Юнги, нарочито добавляя очередную каплю в его океан ожидания. За манящим горизонтом скрывалось забвение, что соблазняло переступить черту и, наконец, дать возможность насладиться вдоволь упоительным искушением.              В комнате душно – попробуй понять, чья это вина. То ли жалобные вздохи Юнги тому причина, то ли разошедшееся пламя между ними. Чимин несмело притронулся к выпирающему позвоночнику и лопаткам, пробежался пальцами вверх и вниз, отчего инкуб издал тихий, но пронзающий шаткое сознание, скулёж. Мягкие прикосновения человека в противовес общему состоянию походили на дуновение ветерка перед началом настоящей бури. Его касания вдоль всего тела до того нежные, успокаивающие, что получить шлепок по упругой ягодице было весьма неожиданно. Чимин предупреждал заранее об этом, однако, Юнги всё равно вскрикнул и, не выдержав, уткнулся носом в простынь. Подрагивающие руки отказывались держать его, потому сильнее согнулись в локтях.              – Хён, ты ведь понимаешь, почему я так поступил? – хрип, слетевший с уст парня, приятно щекотал острый слух Юнги. Чимин вновь огладил место удара. – Помнишь, что я говорил?              – Мгм, – еле слышимое мычание заглушалось в хлопковой ткани.              – Твоя ягодица так покраснела от одного шлепка, Юнги-хён, – юноша мурлыкнул, – но я повторю это ещё раз. Ты просто замечательный, очаровательный чертёнок, когда выглядишь таким растерянным в моих руках.              Ответить на очевидные поддразнивания не дал повторный удар горячей ладони. Юнги всего прошибло от этого действа, из-за чего из груди вырвался довольный, протяжный стон. Не сказать, что ему не нравилось это наказание, скорее наоборот. Возможно, с Чимином инкуб был готов в недалёком будущем попробовать и не такое. Размеренная, неторопливая музыка сменилась на более динамичную, а вместе с тем в действиях Пака появилась уверенность. Покрасневшие от ещё нескольких несильных ударов половинки оказались во власти всеобъемлющих рук, что оттянули их в стороны. Кольцо мышц призывно сжималось, пока Юнги томился в ожидании следующего шага. Посмотрев на человека через плечо, он шумно втянул воздух и чуть не задохнулся. Взгляд его – тёмный, под стать самой чёрной ночи, поглощающий, в нём вожделение вперемешку со страстью плясали фламенко и съедали его живьём. Блять. Ад пуст, все демоны сосредоточились в его глазах. Где-то там затерялся и он сам.       Губы Чимина растянулись в усмешке, а кончик проворного языка скользнул между. Сам Пак не сводил с него взора и, под чутким наблюдением, опустился лицом к анусу. Ноги задрожали в предвкушении, чуть разъезжаясь по матрасу. Мокрый поцелуй пришёлся прямо в центр, следом проскользнул язык. Жар новой волной окатил тело инкуба, задерживаясь где-то под рёбрами. Юнги хорошо, и судя по рокочущему звуку, Чимину тоже. Он вылизывал его, сладко причмокивая, зажмуривался до ярких фейерверков, огоньки которого растворялись в голове. Мокрая чёлка липла ко лбу и дополнительно щекотала разнеженную кожу. Мин изнывал, поддавался бёдрами назад, а, когда ко всему этому добавились смазанные пальцы – когда тот только успел отыскать лубрикант в недрах одеяла? – то вовсе потерялся в пространстве комнаты.              Ему, в принципе, растяжка не требовалась, ведь дневные игры не прошли бесследно, но пальцы Чимина в нём ощущались совершенно иначе. Намного лучше, чем его собственные. Они чуть крупнее, толще, от того доставляемого удовольствия больше. Пак отстранился от задницы, напоследок оставив слабый укус рядом. Его рот блестел от слюны, что скопилась в уголках и скатывалась теперь к подбородку. Когда до его ушей долетели обрывки проигрываемой песни, Чимин широко улыбнулся. Она подходила под описание его желаний.              – Я знаю, что ты хочешь, – найденный в тумбочке презерватив быстро оказался раскатан по пульсирующему и налившемуся кровью среднего размера члену, – я знаю, что тебе нужно. Я хочу вызвать в тебе чувства. – Чимин пропел это с лёгкой издёвкой в голосе. Композиция явно соответствовала обстановке.              Бока инкуба оказались в тисках, пока головка члена не спеша толкалась в его нутро. Для Юнги это было непозволительно медленно. Он, было, хотел насадиться самостоятельно, но цепкая хватка не позволила этого сделать. Плавясь от упования, Мин хныкал, едва ли не молился впервые в жизни, обещал про себя, что будет хорошим демоном – он будет искушать, как того требовала сущность и предназначение, данное самим дьяволом. Пусть без секса, но сводить с ума мог всё равно: при помощи слов, взглядов и улыбки. Инкуб послал все свои метания в заколоченный ржавыми гвоздями гроб, где покоилась душа почившей его матери. Ему хотелось получить удовольствие от процесса, а не размышлять, что это удел демонических шлюх. Чёрт возьми, он смог найти того, кто откликался в его сердце, вызывал чувства и смог открыть другую сторону его сущности. Положительную. Чимин вошёл в него полностью, прорычав настолько низко, насколько мог позволить его диапазон, и замер. Юнги перед ним как раскрытая книга: читался между строк со своей требуемой похотью, шептал комплименты, и всхлипывал от полученной наполненности.              Ни один художник, ни самый искусный писатель не смогли бы описать всё то, что видел перед собой человек. Первые толчки размеренные, плавные, не переходящие границу к дозволенному быстрому сексу. Чимин наслаждался, нагнувшись к бледной коже и слизывая с загривка бисерины пота, чуть покусывал, не оставляя выраженных следов – это единственная позволенная себе самому слабость. Спустившись ниже, он обвёл носом каждую родинку на плечах и лопатках. Влажные руки с талии переместились на подтянутые бёдра, сжали, притягивая ближе. Ритм их собственной музыки набирал обороты: звонкие шлепки тел друг о друга из-за быстрых движений, вскрики и шумное дыхание. Юнги начал ловить отголоски эйфории, впитывая в себя эмоциональное состояние Чимина подобно губке. Демон потянулся ладонью к стоящему члену, вот только не успел он дотронуться, как его намерения перехватили. Оба локтя тут же завели назад за спину, а тонкие кисти оказались в крепком захвате. Пак недовольно пыхтел над ним.              – Ну, уж нет, чертёнок, – он замедлился вновь, чтобы произнести слова не так сбивчиво, добавляя в интонацию щепотку господства, – ты кончишь только от моего члена в своей заднице. Никаких рук.              – Чимин… – Грубый, глубокий толчок пришёлся прямиком в заветную точку внутри него. Юнги подавился собственным всхлипом. – Пожалуйста…              – Что такое, Юнги? – Пак издевался, водил его по тонкому льду, который грозился вот-вот треснуть и утопить инкуба в водах вожделения. – Что ты хочешь? Неужели тебе мало моего члена? – Юноша вышел из нутра полностью, контролируя чужое состояние; дразнился и постукивал головкой члена по ягодицам; надавливал на кольцо мышц, но не входил. – Заняться с тобой любовью или всё же трахнуть, как самого нуждающегося в этом демона?              – Трахни, пожалуйста, Чимин…хён.              Чимин понял, что в этот миг сошлись абсолютно все звёзды, планета сошла с орбиты, произошёл ядерный взрыв. Он просто кончился в моменте, когда их помутнённые глаза встретились, а с покусанных уст слетела фраза, копьём пронзившая его грудную клетку. Пак рассыпался на миллиарды осколков без возможности собраться в единое целое обратно. Тайный кинк, рассказанный по секрету и по пьяни, воплотился в умоляющей фразе. Одно решительное движение вперёд и оглушающий, надрывный крик. Пронырливый хвост тут же был намотан на кулак, отчего хныканья стало в разы больше. Чимин был властен над ним, как похоть, что подчиняла себе разгорячённое в сводящей с ума страсти, тело. По подбородку Юнги текли слюни и в уголках пушистых ресниц скапливались слёзы. Его сущность питалась, сам демон становился более восприимчивым ко всем грубым ласкам. Собственный член тёрся о пропахшую сексом и по́том ткань, оставляя разводы от предэякулята. Ему этого мало, хотелось обхватить орган и начать дрочить себе в такт шлепкам, однако, затёкшие руки по-прежнему были заведены за спину. Мин изнывал под парнем, бессвязно шептал, подмахивал задницей. Чимин потянул за хвост вверх, когда сделал особенно сильный толчок. С его уст сорвалось утробное рычание, что даже могло напугать.              Смена позы произошла неожиданно. Чимин отпустил запястья, перевернул на спину и закинул щиколотки себе на плечи. Сейчас хён в его руках казался совсем затраханным. Губы коснулись лодыжки и опустились чуть ниже, прямиком к бедру, проявляя мимолётную нежность в этом безумстве. Он почти не гладил его всё это время, поэтому инкуб распахнул широко глаза от этого контраста. Последующая россыпь мелких поцелуев окатила его подобно мощному потоку. Когда Пак был уже на подходе, Юнги словил с ним одну волну и закатил глаза в блаженстве, стиснул внутри себя член сильнее. Несмотря на свою выносливость, Чимин всё же человек, которому свойственно уставать. Постоянное попадание по простате также подводило инкуба к заветной черте. Последние толчки были рваными, резкими, с большим интервалом. Не выдержав и успев соскучиться по сладким губам, Пак подтянулся, впиваясь в них несдержанным поцелуем. Ладонь зарылась в мокрые взлохмаченные волосы, задела специально торчащие рожки, и это стало последней, крайней точкой.              Юнги обхватил крепкие мускулистые плечи парня, прижимая ближе к себе и изливаясь между их телами. Чимин просунул ладонь к его члену, чтобы добавить ощущений, пока сам продолжал вбиваться в медленно расслабляющееся тело. Сверхстимуляция заставила Мина едва ли не подпрыгивать на месте. Вскоре кончил сам Пак, устало повалившись на инкуба, который тут же заключил его в свои объятия. Дыхание тяжёлое у обоих, да и хватать воздух ртом получалось через раз. Мокрые, грязные, зато счастливые. Чимин перевернулся на спину, стянул с себя презерватив и кинул его на пол, следом сгребая возлюбленного в охапку.              Разговаривать не хотелось. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Юнги вовсе выводил на его груди непонятные узоры, улыбался глупо, понимая, что сейчас отсутствовал тот самый страх, преследовавший его практически всю сознательную жизнь. Ему не было противно лежать вот так: перепачканным, с памятью о чужих прикосновениях на своей коже, мелькающими мыслями о том, как ему хорошо. И то беспокойство, окутавшее с самого утра, отступило. Некоторое облегчение заволокло демона. Только вот… по-прежнему голодно. Насытившись лишь наполовину, сущность требовала больше. Мин испытывал то самое состояние, когда, распробовав вкус еды, уже было не остановиться. Вот что значило довести себя до «обморочного состояния».              Тишина между ними настолько была комфортной, а Юнги, поглаживающий расслабленного в неге Чимина, так убаюкивал, что тот даже не заметил, как начал засыпать. Ему требовалась передышка хотя бы в час. Но кое-кто, по всей видимости, считал иначе. Юнги опустил руку ниже, начиная поглаживать кончиками пальцев испачканный живот. Пак перехватил чужую ладонь и поднёс к устам, легко целуя запястье. Леность никак не хотела отпускать.              – Юнги?              – Чимин, – игривость, замаячившая в обращении, насторожила и заставила открыть юношу глаза полностью, – я всё ещё голоден.              – Хён, у меня в рюкзаке есть пачка твоего любимого рамёна.              – Дурак, я не об этом, – Юнги закатил глаза, ударив младшего по груди, – хотя об этом тоже, но потом.              Пробормотав что-то вроде: «И кто ещё из нас соблазнитель? А ещё именно поэтому я просил не затягивать со своими потребностями», Чимин приподнялся на одной руке и навис над инкубом. На его лице отобразилась вся невинность, на которую был способен: опухшие от поцелуев губы вытянулись в трубочку, брови приподнялись вверх, нос кнопкой, как и щёки, очаровательно покраснели, и лишь в глазах отчётливо виднелась нужда. Юноша не был уверен, что его хватит на второй полноценный заход, но поласкать, чтобы хоть немного притупить чужой голод, он мог. Возможно, после короткого сна, у них получится полноценно избавиться от него. Оставив невесомое касание на кончике носа, Пак припал к линии челюсти, с каждым поцелуем опускаясь ниже. Юнги пробрался к взъерошенным прядям на затылке, начал массировать кожу головы, и Чимин с удовольствием пролежал бы так ещё некоторое время.              – Знаешь, мы ведь можем сменить позиции, – инкуб поцеловал его в макушку, ласково улыбаясь.              – Позаботишься обо мне? – смешок.              – Конечно, – нежность, да и только.              Чимин отличался тем, что доверял старшему всецело, чуть ли не с первого дня их знакомства. Было в Юнги что-то такое, несмотря на его осторожность и, в некотором роде боязливость к новым людям, что подталкивало к нему. Подушки под Чимином ощущались так мягко, из-за чего он готов был уснуть, едва коснувшись их, но Мин не позволил. Инкуб устроился меж разведённых в сторону ног, дотянулся до рта и затянул в ленивый поцелуй. Юнги, будучи в позиции актива, предпочитал доводить до оргазма томительными ласками, неторопливыми касаниями и так, чтобы везде. Ни один участок на обожаемом теле не оставался без его внимания. Широкие ладони легли на покатые плечи, огладили, спустились ниже.              Им нравилась их противоположность по отношению друг к другу.              Если Юнги распадался под напором, то Чимин таял от деликатности и бережности. Оказавшись в плену чужой чувствительности, Мин сам постанывал от тягучести и размеренности. Опаляющее кожу дыхание вызывало у человека мурашки; грудь тяжело вздымалась, а голову кружило; вместо цельных мыслей – патока. Юнги ловил каждое изменение, улыбался в острые ключицы, целовал с упоением. Длинные пальцы кружили над подтянутым животом, царапали ногтями слегка, в то время как кончик хвоста касался внутренней стороны бёдер. Пак всхлипнул впервые, когда тот подобрался совсем высоко, и обхватил основание его члена.              Лежать вот так, распластавшись на постели под демоном, казалось самым правильным в мире чувством. Чимин любил, когда о нём ответно заботились, а Юнги делал это слишком хорошо. Он мокрой дорожкой спустился к лобку, усмехнулся, видя то, как чужая поясница прогнулась. Пак не сдержался от смешка из-за щекотки. Они вновь столкнулись в поцелуе, чуть более напористом, чем до этого. На фоне давно сменился плейлист. Из колонки доносилась спокойная музыка, подходящая для романтических свиданий, что в точности попало под их настроение сейчас. Уже оба не сдержали счастливый смех.              – Иногда мне кажется, что за нами всё же следят, – Чимин, отсмеявшись, положил ладони на сильную спину и начал поглаживать.              – Думаешь? Тогда пускай захлёбываются в своей зависти к нашей любви, – довольное рокотание, граничащее с шалостью. – Я люблю тебя, мой самый дорогой человек.              Признаваться в любви во время секса – книжное клише, и всё же в итоге Чимин захлебнулся в зависти сам. К самому себе. Он, широко распахнув глаза, со всей живущей в нём любовью, посмотрел на расслабленное лицо Юнги. Тот глядел на него так, будто перед ним самая яркая звезда, что упала с ночного небосклона прямиком в руки – с обожанием и неверием. Естественно, они признавались друг другу раньше, но сейчас это звучало как-то по-особенному. Для Чимина, знающего о проблемах возлюбленного, это стало моментом для искренних слёз.              Юнги не требовал ответных, подтверждающих полную взаимность, слов. Ему было достаточно прислушаться к эмоциональному фону Пака, чтобы понять это. Переместив руку на пах, Мин провёл по всей длине чужого члена, что постепенно возбуждался. Их страсть становилась шёлковой, всеобъятной. Оба добровольно утопали в ней, как неоновый свет растворялся в темноте комнаты. Каждая трещина в стене дома впитывала в себя сладостные звуки наслаждения. Юнги спустился ниже; на пробу лизнул сочащийся предэякулят и дотронулся до поджавшихся яиц. Оттянув крайнюю плоть, инкуб задохнулся от внезапной тёплой волны, исходящей от Чимина. Его сущность внутри заурчала от этого.              – Ты такой вкусный, Чимин-а, – попробуй догадаться, что он имел в виду. То ли вкус эмоций пришёлся ему по нраву, то ли сласть тела, а может всё вместе.              Губы вновь сомкнулись вокруг покрасневшей головки. Мин лишь дразнил, не брал полностью и иногда задевал специально зубами. Зашипев от этого в недовольстве, Чимин попробовал толкнуться глубже, но ему не позволили. Юнги вовремя отстранился, шутливо клацая зубами. Пару поцелуев в качестве извинения прилетело в выпирающие тазобедренные косточки, пока ладонь продолжала водить по полностью вставшему в крепком возбуждении члену. Орган пульсировал и требовал продолжить прежнюю ласку.               Найти смазку оказалось той ещё проблемой. После того как одеяло было скинуто на пол, небольшой тюбик нашёлся в их ногах. Выдавив прохладную субстанцию, Юнги подложил подушку под поясницу юноши и для удобства раздвинул ноги шире. Первые два пальца вошли беспрепятственно. Чимин упоминал ранее, что готовился перед приездом к нему, не зная, какую именно позицию займёт в этот раз. Мин заулыбался от этого. Готовность быть любым всегда воспринималась Юнги, как самым лучшим подарком. Свободной рукой он продолжал мять бока и бёдра, касаться мошонки и играть с яйцами, перекатывая их в ладони. Чимину казалось, что инкуб трогал абсолютно везде и сразу.              Третий палец вошёл с лёгким нажимом, но безболезненно. Пак поддался навстречу, прогнулся теперь уже всем телом и застонал. Внутренние стенки мягко оглаживали, растягивали в сторону на манер ножниц, чуть давили. Вскоре, когда Чимин дал понять, что этого достаточно, Юнги раскатал по собственному члену латекс. Ноги обвили его талию, сцепляясь в замок, пока он мучительно медленно входил. Юноша не сдержал пронзительного стона, тут же утонувшего в устах инкуба. Толчки были плавными, степенными. Чимин нащупал покоившуюся на его груди ладонь и переплёл пальцы, вызывая у обоих прилив неконтролируемой нежности. Юнги целовал всё, до чего мог дотянуться: шея, ключицы, плечи. Между всхлипами, Пак срывался на еле слышимый шёпот. Мин не торопился, не срывался на быстрый темп, сам ласкал чужой член.              Это разительно отличалось от того, как брал его Чимин. Изменив угол проникновения, Юнги ощутил всплеск взорвавшихся эмоций. Блаженство, которое испытал Чимин, передалось ему пульсацией, из-за чего сам простонал, переходя на грудной рык. Он продолжал подводить человека к оргазму, вбиваясь в простату и оглаживая каждый участок тела. Пак метался под ним, хрипел до того невыносимо, что голос практически пропал. С последующим толчком, Юнги обхватил его член сильнее, ускорившись в движении рукой. Созданная полярность выбивала из состояния маломальского соображения.              Сущность инкуба полностью насытилась, когда Чимин, замирая в этом самом мгновении, потянулся за очередным поцелуем. Честно говоря, губы болели уже у обоих, но это мало заботило и вовсе не останавливало. Медленно накатывающий оргазм не был оглушительным. Он пришёлся в ту самую пору, когда последний толчок оказался самым сильным. Юнги по-прежнему сжимал член Чимина и через пару резких быстрых движений тот кончил ему в ладонь с громким всхлипом.              Использованный завязанный презерватив полетел на пол. Оба знали, что им бы следовало сходить в душ, только сил никаких не осталось. Усталость совместно с сонливостью утягивали в крепкие объятия сна, противостоять которым невозможно. Дыхание постепенно восстанавливалось. Чимин, находясь в пограничном состоянии, кожей чувствовал улыбку Юнги, что сладко шептал ему в шею слова благодарности вперемешку с комплиментами. Будь у Пака возможность, он бы ответно подарил ему свою любовь сейчас, но Морфей оказался проворней.              – Спи, – и Чимин уснул.              

***

      

      В комнате темно. Светильник, очевидно, выключен. Прохлада, скользящая из приоткрытого окна и развевающая шторы своим дыханием, заставила Пака поёжиться. Он нахмурился, не ощущая привычного тепла рядом. В ещё не проснувшейся голове тугим устрашающим узлом завязались мысли, заставляющие подскочить на месте. Чимин вместе с одеялом, которым, скорее всего, накрыл его Юнги, вышел из спальни. Ему стало не по себе. Вдруг его демон сейчас стоял под струями воды, словив приступ отвращения к себе и к их сексу? Юноша всегда боялся этого.              Шлёпая босыми ногами по паркету, Пак пронёсся по коридору, направляясь в ванную, но остановился. Из-под щели между полом и закрытой дверью, ведущей на кухню, лился свет с тихо играющей музыкой. Оттуда же доносился аромат свежеприготовленного рамёна. Он несмело толкнул дверь и вошёл, сжимая в руках ткань. Юнги стоял в одной толстовке, что принадлежала Чимину, помешивал что-то в сковородке и пританцовывал на месте; волосы собраны в маленький пушистый хвостик на макушке, из-за чего лучше виднелись любимые рожки; хвост демона спокойно скрутился вокруг его бедра. Ни одного намёка на душ. Чимин выдохнул неожиданно громко, привлекая внимание инкуба.              Мин повернул голову в его сторону, расплылся в широкой удовлетворённой улыбке и кивнул в сторону стола. Пак не двинулся, продолжая разглядывать, будто пытался отыскать хоть что-то, что могло бы подтвердить его цепкие сомнения. Юнги отложил лопатку, которой мешал, выключил конфорку и тут же в беспокойстве сделал два широких шага в сторону парня. В глазах – поблёскивающая тревога и взволнованность, вызванная непонятным поведением человека. Демон схватился за торчащий край одеяла и притянул ближе к себе.              – Чимин?              – Я… думал, что ты в душе, – Пак уткнулся в грудь инкуба, шмыгнул носом, – что… ты был там всё это время, хён, пока я спал. – Юноша сейчас казался таким слабым и разбитым из-за своих домыслов. Для инкуба это было непривычно, Чимин редко показывал эту свою сторону, постоянно оставаясь сильным для него.              – О. – Юнги подвёл его к стулу возле стола, заставляя упасть на него, и сам присел на корточки напротив. – Ты беспокоился о…?              – Конечно! Несносный хён, я забеспокоился об этом. Тебя не было рядом, когда я проснулся, поэтому естественно, что первым, о чём я подумал, стало о твоём отвращении, вдруг…              – Ох, Чимини, – уместив ладони на коленях младшего, инкуб потянулся на носках и ткнулся губами в подрагивающий подбородок, – прости. Я сам проснулся минут двадцать назад, не стал будить. Просто решил приготовить нам что-нибудь. В душ с тобой хотел, поэтому ждал.              – Так ты не…?              – Не стоял целый час под водой, чтобы смыть с себя твой запах, прикосновения и воспоминания о нашем сексе? Нет, моя сущность более чем довольна сейчас, милый. Ходить весь перепачканный в нашем с тобой семени малоприятно, конечно, но, – Юнги задорно хмыкнул, – мне нравится. Правда твою толстовку надо будет постирать. Ощущение, что мы с тобой поменялись местами, теперь мне приходится объяснять тебе всё, не так ли?              – Хён! Дурак ты, – Чимин буркнул обижено и показал язык. Мин хихикнул на это, пока у самого в груди тепло клубком улеглось и приятной пульсацией отдавало. – Я, правда, переживаю.              – Я знаю, но, – Мин пододвинул стул ближе и уселся напротив, взял в свои руки чужие и чуть нахмурился. Чимин видел, как тот обхватил зубами нижнюю губу, то и дело морщил свой нос кнопкой, очевидно подбирая слова. Юнги всегда брал долгую паузу, чтобы выстроить в голове аргументированные факты, а Пак терпеливо ждал. Их умение слушать и разговаривать – несомненный плюс в отношениях, хотя не всегда это получалось. – Я понимаю твои страхи насчёт меня и нас в целом, Чимин-а. Это не проходит бесследно, однако, то, что было в начале, разительно отличается от того, что мы имеем сейчас.              – Тогда почему ты не позвонил мне, хён? – юноша потихоньку успокаивался, настраиваясь на серьёзный разговор. Он был готов проявить настойчивость, чтобы выяснить всё до конца. Для него это было важно, в конце концов.              Ситуация, что произошла сегодня, случилась не впервые. Периодически подобное повторялось. Чимин не отступал, зная, как его хёну плохо, поэтому приходил и отдавал всего себя – сердце, душу и тело. С Юнги можно и нужно разговаривать, доносить до него, что терпеть не стоит, особенно, когда Пак рядом. Во всех смыслах. Демон сначала изворачивался, соскальзывая с темы, но с относительно недавнего времени стал более открыт в своих размышлениях, делился беспокойством. Чимин честно думал, что они сдвинулись с мёртвой точки. Вот только сегодняшний день откинул его чуть ли не на год назад, когда тот привыкал к нему в своей жизни. Терпел до последнего, прямо как утром, пока человек не находил его со слабым дыханием на полу квартиры. Пару раз пришлось даже выламывать дверь.              Мин отвёл взгляд в сторону, цепляясь за сухоцветы, стоящие с прошлой их встречи. В действительности, почему? Юнги сам не осознавал до конца, возможно, на него подействовал разговор с психологом. Чимин, находясь ещё в статусе «друга», предложил сходить к специалисту. Он не настаивал, а лишь мягко предлагал помощь, и инкуб, спустя время и долгие часы разговоров, согласился. Первые сессии не приносили никакого толка. Демон выпускал свои когти, чувствуя себя уязвимым. Ким Намджун – рассудительный и умный, его познания об этом мире фундаментальны. Являясь фениксом, он нёс в себе смысл возрождения через психологию и помощь всем, кому она была необходима. Мужчина оплетал своими изречениями, выводил на эмоции, после чего улыбался, демонстрируя ямочки, а иногда и ярко-красные пёрышки, вылетающие из его макушки. Юнги терялся, будучи не до конца уверенным, как на это реагировать. Проникся инкуб уважением совсем недавно, когда появились результаты их сеансов. Они совместно анализировали сложную жизнь нетипичного демона. Намджун никогда не настаивал, всего-навсего предполагал, заставлял размышлять глубже обычного.              Первым предположением выступила ориентация самого Юнги, а не его сущности. Выдвинутая на тему рассуждения асексуальность открыла глаза на многие вещи, но вместе с тем страх, поселившийся в глубоком детстве, вновь отчаянно завибрировал. После одной из пробных близостей с Чимином, он почувствовал некое удовольствие и что-то отдалённо напоминающее возбуждение, ему стало легче. С этим Мин поделился и с Намджуном. Искренне, без утайки, жутко смущаясь. Тогда возник второй вариант, касающийся асексуальности – демисексуальность. Ким потратил долгий час объяснений, что это такое и с чем его едят. Влечение, которое испытал Юнги, возникло из эмоциональной привязанности к Чимину. Их связь дала возможность побыть свободным от извечного состояния ненасытности.              С подобной свободой пришёл и испуг. Юнги словно сам себя приковал к человеку, который мог уйти в любой момент, когда ему надоест. И снова череда тайно пролитых слёз, разговоров с Намджуном, затем и с Чимином. Пак поддерживал его, как мог: гладил по спине, вёл беседы ночи напролёт, не давал глупых обещаний. Оставался искренним. Мин смирился с таким возможным исходом, перестал зацикливаться и решил плыть по течению. На последнем проведённом сеансе с Кимом возникло следующее предположение – идиосинкразия. Для Юнги же это прозвучало равноценно неизлечимому диагнозу.              Тишина между ними затянулась, судя по тому, как Чимин заёрзал на месте.              – В начале недели я был у Намджуна, – Юнги повёл плечами, скидывая фантомные неприятные ощущения после той встречи, – всё начиналось как обычно, знаешь. В середине разговора мы вновь вернулись к теме моего голода и ощущений во время секса с другими, что были у меня до тебя. Тогда он сказал, что у меня, возможно, идиосинкразия – психологическая непереносимость к раздражителям, а…              – Секс он и есть раздражитель для тебя, сама его суть и необходимость в нём, – Чимин шептал, но демон слышал его так отчётливо, что, казалось, гром сорвался и пронзил ясное небо. – И ты испугался.              Юнги хмыкнул, положительно закачав головой.              – Да, я снова испугался, Чимин. Я ведь трус, который только и делает, что боится всё, что может нарушить мой привычный уклад жизни. – Поджав губы, он сильнее стиснул ладони возлюбленного. – Утром, когда ко мне вновь вернулся голод, мне стало страшно, что наша близость с тобой превратится в раздражитель. Я не хотел этого, хоть и сходил с ума. Сущность требовала тебя, а вот мозг отказывался. Совсем недавно мы выяснили, что являюсь демисексуалом, помнишь, как я отреагировал на это?              Конечно Чимин помнил. Смятение вместе с непониманием надолго захватили Юнги в свою ловушку. Мин не отрицал такой возможности, просто не осознавал до конца, как ему теперь существовать, будучи эмоционально привязанным к одному человеку. Пак тоже стал опасаться в тот миг: он не мог вдохнуть нормально, словно от одного его неверного движения демон оборвал бы с ним связь. Юноша подобрался весь, выпрямляясь. Одеяло начало сползать вниз, и Мин проследил за тем, как то обнажало голые плечи юноши. От вида оголённой кожи у демона возникло желание закутать его посильнее, да спрятать. Даже от себя.              – Юнги, – голос Пака окутывал, подобно нитям, топил в своей защищённости, – бояться и чувствовать страх – это нормально. Но нельзя позволять этому брать вверх над тобой. Отпускать себя, поддавшись более сильным чувствам, будь то любовь или нестерпимое желание оказаться рядом с кем-то. Лучше со мной, конечно, – Чимин слабо улыбнулся. – Я не могу обещать тебе вечность, потому что её у меня нет, не могу говорить и о любви, равной в целую жизнь, но я с радостью отдам тебе всего себя, пока наши чувства взаимны. Я не хочу, чтобы наши сомнения съедали нас в одиночку. Каждого из нас. Я ведь тоже боюсь потерять тебя за этими устрашающими стенами. – Пак ловко перевернул их ладони и переплёл пальцы, поднося своеобразный замок к устам. Он оставил долгий поцелуй, смотря прямо в глаза напротив. – Поэтому мы должны постоянно разговаривать.              В воздухе повисла немая благодарность. Пак не раз слышал от своих знакомых, чтобы он оставил это гиблое дело. Не рвался за «лакомым кусочком, который, на самом деле, с гнильцой». Чимин матерился тогда громко и долго, обрывая связи. Ему было достаточно, что его в этом поддерживал Тэхён вместе с Чонгуком, большего не надо. Он сам многому научился благодаря общению с демоном. Юнги потянулся, заключая в свои крепкие объятия с тихим «извини». Его хвост пронырливо метнулся между ними и зацепился за лодыжку Пака, начиная щекотать своим кончиком. У того вообще была какая-то странная мания постоянно касаться человека. Жил какой-то своей отдельной жизнью. Послышался смешок, который затих также быстро, как и появился.       – Хён, насколько я знаю, – Пак резко отстранился, а на его лице отобразилась серьёзность и сосредоточенность: брови приподнялись и сдвинулись к переносице, глаза чуть сузились, губы поджались, – один из аспектов идиосинкразии – габитуация. Другими словами — привыкание и смирение происходящего. Зачастую в негативном ключе.              – Ты к чему это?              – Я про… твоё признание. – Юноша замялся, опуская их руки и потирая свои вспотевшие ладони об одеяло. – Твои чувства ко мне, это ведь не смирение? Знаю, что мы говорили заветное «люблю» уверенно и искренне, и я не хочу ставить твою любовь ко мне под сомнение, но мне интересно, задумывался ли ты об этом?              А Юнги не задумывался. Намджун что-то говорил тогда об этом, но сознание зацепилось за одну лишь веточку, не замечая остальных ответвлений. Разве Чимин – это смирение с обстоятельствами? Он полюбил его ещё до того, как выдвинулись все предположения. Не будь человека рядом, смог бы он принять свою жизнь такой, какая она есть? По телу пошли неприятные мурашки, стоило ему представить, как вновь ложится или властвует над кем-то, кто воспринимал бы его лишь как средство для оргазма. Юнги бы ни за что не смог принять это.              Бесчисленное количество рук, что подводило его к краю, и отвратительное материнское «шлюха» перекинули бы за эту черту. Нескончаемый поток воды определённо бы перестал справляться, а сантехника давно бы отказалась исправно работать. Мин вряд ли бы смог долго терпеть нескончаемую мерзость.              Этих «бы» так много, что представить невозможно.              Он не запоминал ни лиц, ни слов, ни интонаций, обращённых к нему. Всё сливалось в одно большое пятно, что поглощало его изо дня в день, пока на горизонте не начал маячить Чимин. Человек не стремился завладеть им, что удивляло. Он просто находился рядом, поддерживал и вытаскивал из чужих оков. Ходил с синяками, упорно умалчивая, откуда они появились. Хотя Юнги догадывался по сократившимся о нём слухам, гуляющим в стенах университета. Пак делал для него так много, не прося ничего взамен, так смог ли бы инкуб просто смириться и принять близость с ним в обмен на благодарность?              – Нет, Чимини, наши с тобой отношения – не про это. У меня был выбор: оттолкнуть тебя, не замечая твоих чувств ко мне, или же полюбить. – Мин почувствовал облегчение, говоря всё это. Невидимый груз спал с него. – Пожалуй, я сделал шаг на самый верный путь, выбрав тебя, несмотря на мой страх и нелюбовь менять без того хлипкое спокойствие. Спасибо, что стараешься для меня. Знаю, что мы не даём обещаний друг другу, но сейчас я хочу осознанно сделать это. Я буду стараться точно также ради тебя.              – Юнги, – широкая улыбка, казалось, осветила всю кухню, – я буду рядом с тобой, только не молчи. Звони мне всегда, когда тебе плохо, нужно моё присутствие или ты просто хочешь увидеть меня. Я люблю тебя, ты знаешь?              – Я знаю, – инкуб нагнулся, сталкиваясь своим лбом со лбом Чимина, – пусть даже у меня член отвалится, но я буду любить тебя.              – Дурак!              Общий смех заполнил пространство маленькой квартиры, а счастье, разделённое на двоих, стало третьим долгожданным гостем.