Теплый летний ветер кружит в танце приятный аромат бахура, свежесваренного кофе и лимонного дерева. Зейн, ожидающий Кадира в его доме уже довольно долго, переместился в сад, попросив принести ему кофе туда. Прямо сейчас он сидит, устало прикрыв глаза, и вслушивается в тишину, нарушаемую шелестом листвы.
Все спокойно. Как и всегда, как и все, что находится под контролем мужчины. Тяжесть и насыщенность уходящего дня растворяется в терпком вкусе ароматного кофе, который он всегда пьет не спеша, полностью отстраняясь от лишних мыслей. Ничто не нарушает его покой.
Просто есть что-то, от чего по ночам спится чуть тяжелее, а на утро вместо сердца — зияющая пустота. Не ноет, если не вспоминать, не болит, если не касаться, но порою даже вдох — как острие ножа. Зейн не думает об этом, даже это под его контролем. Пусть и сердце медленно рвется.
— Ясмин!
Сердце пропускает удар. Ни один мускул не дергается на лице хладнокровного мужчины, когда он резко раскрывает глаза. Растерянность, которую он спрятал за ставшим вмиг равнодушным взглядом, выдает его, когда он ставит допитую чашку на стол слишком громко.
Зулейка, которая ранее так громко позвала девушку, идет в другое крыло дома, проходящее через сад. Заметив господина, она, быстро поздоровавшись, спешно продолжает путь. Зейн злится на то совершенно непонятное волнение, разрастающееся в груди, ведь абсолютно не понимает ему причины, и исподлобья, будто бы тайком, смотрит туда, куда только что ушла кормилица Ясмин.
Может, там появится она?..
Он, возненавидев себя за проявление слабости, когда спустя долгие минуты оттуда никто не выходит, глубоко вздохнув, тихо цокает, отворачивается, смотрит пустым взглядом куда-то вдаль. Горечь кофе на языке становится до невозможности ощутимой. Зейн видит, что с кофе ему не подали стакан воды, но даже мысли о нравоучениях не допускает. Сейчас не до этого.
Его мучает жажда.
Из мыслей его вырывает ворвавшийся в сознание нежный аромат жасмина. Он, даже не думая, закрывает глаза, вдыхает его полной грудью. Но вернуться в реальность неизбежно, он раскрывает веки, и сердце вновь пропускает удар. Перед ним стоит та, которая, как и всегда, одним присутствием почему-то стала чаще будоражить ему кровь.
— Увидела, что вам не принесли воды, чтобы выпить после кофе, — и ставит стакан на стол.
Улыбается.
Зейн смотрит на нее снизу вверх с таким изумлением и неверием, что даже не сразу реагирует. Пусть запоздало, но быстро надевает маску равнодушия, ограничиваясь лишь вежливым кивком головы.
— Благодарю.
На этом разговор заканчивается. Мужчина смотрит куда-то сквозь, Ясмин — на него.
«Он слишком устает на работе. Так нельзя», — думает она, задерживаясь взглядом на измученном долгой работой лице, бровях, сведенных на переносице, заметных морщинках вокруг глаз, а главное, отстраненного взгляда. Смотрит, и доселе неведомая нежность окутывает с головой, тянет свои тонкие пальцы к его идеально уложенным волосам, желая дотронуться, провести ладонью по темным волосам, зарыться в них пальцами.
— Ясмин.
Оказывается, как красиво звучит ее имя.
«Благоухающий цветок».
Зейн вырывает Ясмин из её мыслей. Девушка смотрит на него растерянно, так, словно застали врасплох, раскрыв слегка губы, немного настороженно ожидая, что собирается сказать ей мужчина. Как только он поворачивает к ней голову, встречает ее взгляд своим, уверенным, глубоким и пронзительным, она чувствует, как по телу пробегает табун мурашек, а сердце замирает. Она поджимает губы, злясь на свою реакцию, но уверяет себя, что это все ветер, так нагло нарушивший устоявшийся покой в саду.
— Да, господин Зейн.
Он смотрит на нее, сам, кажется, не дышит, считывает каждую эмоцию, малейшее изменение во взгляде, не знает, что собирается у нее спросить, зачем вообще звал, лишь видит, как красиво блестят ее зеленые глаза, обрамленные лунным светом. Мужчина чувствовал, когда она смотрела, ему казалось, что в её глазах лишь одному ему адресованная нежность, и тепло затапливало с головой.
Но ведь ему лишь кажется, верно?
Оттого и так плотно стиснуты челюсти. Оттого руки сжаты в кулаки. Как узнать, что она чувствует к нему? И чувствует ли. Есть ли шанс переплыть этот океан, когда она так близко? Хотя бы один знак свыше. Хотя бы малейшее право на свою заветную мечту — все, чего просит сейчас он. Имеет ли право смотреть на девушку, которая, казалось, всю жизнь его ребенком бегала, а в какой-то миг вырвала сердце, не касаясь, и ранила смертельно, улыбаясь.
— Как я могу узнать свое будущее?
Ясмин, явно не ожидавшая такого вопроса, удивленно поднимает брови, не сразу находит слова, даже теряется на пару секунд, ведь её будущее — Дамоклов меч, что в любой миг способен отрубить ей голову. И меч над головой ей держит тот, кто задал такой вопрос.
— Лишь Всевышний знает ваше будущее, господин Зейн, — поникшим голосом отвечает она.
— Разве нет способа его «подглядеть»? — фирменная ухмылка.
— Кроме гадалок и карт, что совершенно нежелательно, — она бегает взглядом по всей территории сада; смотрит куда угодно, только не на мужчину, — есть… — видит чашку кофе, — гадание на кофейной гуще. Вы можете попробовать.
Ясмин не хочет знать ответа. Как и вопроса, который он хочет задать. «Что за вопрос такой мучает мужчину, что он в силах своих до конца не уверен, поддержкой небес заручиться желает? Уж не в любви ли?» Говорит про себя, а сама до побелевших костяшек руки сжимает.
Зейн с нее взгляда не сводит, сердце болезненный укол проскальзывает, видя ее неспокойствие, то, как часто она моргает, как голову к небу подняла, рассматривая звезды, а потом, буркнув что-то несвязное, уходит прочь. Она ушла, но Зейну сердце колючей проволокой обтянула, иначе почему так тяжело дышать?
Он приказывает себе не думать о своевольной девчонке, которая захотела — пришла, захотела — ушла,
ведь как можно так поступать, и задумался.
Мужчина не раз был свидетелем гадания на кофейной гуще. Ему даже не нужно вспоминать процесс, ведь на его глазах это делалось тысячекратно. Он никогда не воспринимал всерьез эти гадания, ведь как гуща даст тебе ответ на то, что знают лишь небеса? Вопросы свои ни разу не задавал, гадать себе не просил, да и незачем. Все, что было ему нужно, он добился, все, чего хотел, заполучил. К чему тогда у неба просить подсказки?
А сейчас сидит, как вкопанный, и сверлит взглядом маленькую чашку, ведь гуща на ее дне может хранить ответ на его вопрос. Зейн впервые признал, пусть никогда и не озвучит вслух, что есть то, чего можно бояться. Чего можно не добиться. И эта мысль холодит кровь.
Нужно задать вопрос.
Зейн, словно собираясь совершить что-то ужасное, посмотрел по сторонам украдкой и, поняв, что в саду лишь он один, прикрыв глаза, задал свой самый сокровенный вопрос.
Он берет чашку полностью в широкую ладонь, поджимает губы, словно борется с собой, пока крутит чашку в руке, делает это то резко, то слишком медленно, а потом, разозлившись, переворачивает ее и ставит на блюдце.
«Вроде бы после этого нужно подождать пять минут», — думает он про себя и с такой опаской даже допускает об этом мысли, что, не выдержав и минуты, быстро поднимается и стремительно идет к выходу. Даже не оборачивается. Покидает дом лучшего друга и уезжает.
Сбегает.
Тем временем Ясмин медленно выходит из своего укрытия. Она грустным взглядом провожает мужчину, покинувшего ее дом, вслушивается в такую угнетающую сейчас тишину сада, где, казалось, не было ни звука.
Трясущимися руками она переворачивает чашку, на стенках которой постепенно вырисовываются узоры. Смелая и упрямая девушка, сейчас она крепко зажмурилась, отказываясь смотреть на то, какие знаки послала Зейну судьба. Какой вопрос вообще он задал? Вряд ли о работе. И от этих мыслей Ясмин мрачнела. Какое будущее хочет себе Зейн?
Ведь она не знала, есть ли ей там место. Суждено ли?
От нахлынувших чувств у нее защипало в глазах. Она часто-часто моргала, запрещая давать себе волю чувствам, но, чем сильнее сопротивлялась, тем больше ситуация выходила из-под её контроля.
Горячие слезы потекли по её нежным щекам. Ясмин грубо вытерла их тыльной стороной ладони, смотря куда-то в сторону, сильно нахмурившись. Терла то левую, то правую щеку, а слезы, казалось, не прекращались.
— Если не суждено, то к чему лить слезы, глупая? Просто посмотри, и всё, — быстро садится в кресло, на котором до этого сидел Зейн, хватает чашку и всматривается.
Большой, красивый цветок. Такой, будто его, пока Ясмин не видела, нарисовали на стенке чашки. Лепестки, по форме напоминающие цветок жасмина. Она, опешив, долго смотрит на этот необычный цветок, расписанный в кофейной гуще, и волнение охватывает её с головой. Ясмин подрывается с места и бежит к Зулейке.
Девушка застает кормилицу в своей спальне, пока та вышивала красивые узоры на платке. Женщина, испугавшись шума, чуть не подскакивает, когда Ясмин ураганом врывается в комнату.
— Ясмин, где твои манеры? Куда несешься так? — недоумевает Зулейка.
— Зулейка, — даже не пытаясь отдышаться, со сбившимся дыханием спрашивает она. — Цветок… на кофейной гуще… гадание… что значит? Скажи, умоляю тебя, — от волнения она, пошатнувшись, падает на ковер, кладет руки на колени кормилице и смотрит со слезами на глазах.
Женщина, которая от шока не в состоянии выговорить и слова, оставляет свои вопросы при себе. Она видит, что это… слишком важно для этой девочки.
— Исполнение заветного желания. То, что в сердце покоится.
***
Утро следующего дня
— Что за мужчина! — громко причитала Зулейка. — Где его манеры? Столь раннее утро, а он уже у нас дома! Даже господин Кадир еще не выходил из комнаты!
Ясмин, которая за ночь не сомкнула из глаз и даже не переодевалась в ночную одежду, выбегает из спальни на первый этаж, прекрасно зная, о ком речь. Но, спустившись до конца лестницы, замирает, вцепившись в железные прутья.
Куда бежит? Для чего? Что узнать хочет?
— Даже хозяева дома не завтракали, а он уже кофе хочет!
— Я сделаю, — говорит Ясмин и убегает на кухню, оставив Зулейку в полном недоумении.
Она варила кофе с полной сосредоточенностью, пусть у нее немного дрожали руки. Налила в самую красивую чашку, на поднос поставила стакан с водой, и чуть ли не перейдя на бег, понесла Зейну.
Сам же мужчина, в тысячный раз ругаясь на себя на потерю контроля над ситуацией, нервно потирает ладони, сидя на диване в гостиной. Зачем пришел? Ну не дурак ли? Что знать хочет?
Он за ночь и глаз не сомкнул. Ругал, проклинал себя, пусть и признавать отказывался, что зря не посмотрел, что же на дне гущи покоилось. Уверен был, что небеса его желания не исполнят, а сам ведь он бессилен. Испугался их ответа, сбежал, а потом себя простить не мог. Но надежда, как проросший в пустыне цветок, царила в его душе, покоя не давала, ведь ответ мог быть и совсем другим. Мечты ведь, они как сладкий яд, в крови гонимый, не цели, поставив которые, можно спокойно добиться, ибо лишь от тебя зависят. Даже если несбыточны, от них не откажешься.
Как можно отказаться от той, кто одним присутствием приносит свет и радость?
Ясмин идет как можно осторожнее, лишь не пролить кофе, пытается не запутаться в подоле собственного платья, так не вовремя вспоминает, что выглядит так же, как вчера, и вообще, волосы не уложены, лицо все жирное, а платье мятое. Злится, не думает, что сидящий напротив мужчина ничего из этого не видит. Он впервые за долгие часы спокойно дышит.
Девушка как можно аккуратнее ставит на кофейный столик чашку, рядом — стакан воды, опускает поднос и делает пару шагов назад.
Мужчина, желавший сказать так много, теряет дар речи. Забывает все, о чем думал, забывает то, как томительно и отчаянно тянулась эта длинная ночь, в которой для его покоя не было места. Сдержанно кивает и снова уводит от нее взгляд. С каждым разом это становится тяжелее.
Ясмин не торопится уходить. Чувствует, что мужчина ведет себя странно не просто так. Но и сама раскрыть рот боится. Страшно того, что может быть дальше. После ее слов назад дороги не будет.
— Мне…
— Мне нужно…
Говорят одновременно.
Она смущается, он — теряется.
— Говорите вы, — уступает ей Зейн.
— Прошу, говорите первым, — еще больше теряется Ясмин.
— Не спорьте.
Зейн выжидающе смотрит, шансов на побег не оставляет. А у нее словно дар речи пропал, как о таком она ему расскажет? Не ее же дело, вдруг он и смотреть не хотел, так, пошутил. А вдруг эта тема напрямую связана с его сердцем? И его желание сбудется. А желание… не она?
— Ясмин.
Вырывает из мыслей. Шансов на сопротивление не оставляет. Выхода нет.
— На дне вашей чашки… покоился цветок жасмина, господин Зейн, — в глаза не смотрит, робко говорит.
Зейн поднимает на нее голову, завороженный красотой ее голоса, всматривается в прекрасные черты, но не понимает, о чем она. Немного наклоняет голову, рассматривая ее, молчит. Она по взгляду видит, что мужчина ждет объяснений.
— Вы же хотели заглянуть в будущее, пусть и на миг. Свыше вам был дан ответ — ваше заветное желание исполнится, — опускает голову, прячет глаза, в которых предательски щиплет.
Наступает тишина. Для Ясмин она длилась вечно, но нарушать ее отчаянно боялась. В этом замершем мгновении можно остаться с тем, что берегла, как хрустальный цветок, и не бояться прихода будущего, в котором этот цветок осколками под ноги разобьется.
Зейн слишком долго молчит, и любопытство, проклятое, берет верх. Девушка начинает смотреть тайком, исподлобья, и видит то, от чего сердце забилось, словно безумное.
Улыбку. Невероятно красивую, искреннюю, широкую улыбку, адресованную ей, Ясмин. Он смотрит на нее так, словно после долгой суровой зимы впервые наступило тепло. Так, будто спустя долгие годы в его жизни, походящей на кромешную тьму, наконец выглянуло яркое солнце.
На лице Ясмин, его любимого цветка, засияла долгожданная улыбка. Страх сложил оружие, а воины его приклонили головы.
В его саду зацвел благоухающий цветок.
