***
— Эй, красавчик, мне даже без слов кажется, что ты моя судьба. Казуха переводит взгляд на незнакомого парня и улыбается, прикрыв глаза. В общественных местах такое не редкость — всем хочется поскорее найти свое заслуженное счастье. Кафе — тоже вариант. Он, не меняясь в лице, открывает вид на свое запястье. «Ах ты ж сука, блять, гандон» У того глазки забавно округлились от вида такой надписи. Вообще, его понять можно: нельзя говорить сомнительные вещи первому встречному. Все стараются это правило соблюдать, иначе твой соулмейт, как минимум, при встрече устроит соулхейт. Да, никогда не знаешь, по каким правилам будет играть судьба, поэтому многие не парятся, что и кому говорить. Пути неисповедимы, судьба — та еще сучка и все такое. — Оу… мне жаль… — говорит незнакомец, хватаясь за свое запястье. — Или это по-приколу? Казуха с той же безмятежной улыбкой закатывает рукава и пожимает плечами. — Мы еще не встретились, поэтому не знаю. — Можно еще вопрос? Казуха кивает. — Вы дадите ему по губам, когда встретитесь? В небольшом кафе раздался бархатный смех. Незнакомец тоже ехидно улыбнулся, ожидая ответа. — Кто знает, — просто сказал Казуха. — Посмотрим на его тон. Ведь обычно ты встречаешь соулмейта, когда забываешь, что он есть.***
Теперь-то Казуха умеет читать, но даже когда только научился, он никак не мог понять значения некоторых слов, что ему скажет соулмейт. Что-то из них точно выпаливал дед, когда думал, что тот точно не поймет и не запомнит, а что-то дети постарше во дворе. В итоге он забил на все это и пошел дальше пожирать шедевры литературы, пока многие сверстники только учились читать по слогам. Возможно, он тогда слегка увлекся. Зато это помогло в выборе жизненного пути. Ну, или куда вбухать пару лет, чтобы выйти оттуда приличным членом общества. Литература ему правда нравится, да и забавно будет — поэт и матерщинник, просто рай. Мама соулмейта Казухи заочно не любит, бабушка рукой машет, только деду не терпится увидеть того. — Я будто не мог это контролировать, понимаешь? Казуха слушает своего друга очень внимательно: Горо недавно нашел своего горе-соула. — В каком смысле? — Слова сами полетели, я хотел сказать не это, — Горо смотрит на свое запястье, где «Я тебя не видел, ты меня не видел, и вообще ты под кайфом». — Ты сказал ему «Да, я под кайфом»? — с сомнением уточнил Казуха. — Да! — всплескивает тот руками. — Но я хотел спросить «ты больной?», я тебе зуб даю, мои губы сами заговорили! Меня буквально заставили это сказать! — Да кто? — Не знаю! — Горо хватается за голову и пыхтит, пытаясь успокоиться. Как оказалось, Горо знает своего нерадивого соулмейта давненько. Итто часто приглашают выступать на всяких мероприятиях в их университете, так как у того довольно хороший голос. Лично им не приходилось видеться, да и Горо не особо тянуло к тому громкому раздолбаю. Хотя поет тот, честно говоря, залипательно. Харизма точно при себе. Вот так бы и жили они, не зная ничего больше друг о друге, чем позволяли случаи, если бы не один день. Точнее — день рождение, а еще точнее — ночь. Тогда у одного приятеля были именины, и Горо пригласили не абы куда, а в гей клуб. Ничего сверхъестественного, клуб как клуб. Они пили, поздравляли, танцевали рядом с шестом, где были ладно сложенные стриптизеры. До тех пор, пока одного не сменил другой. Горо смотрит на то, как, всегда в деловом костюме, Итто сейчас почти без одежды, крутится вокруг своей оси и явно кайфует с этого. «Много, очень много татуировок» — проносится в голове. А потом этот танцор-тире-певец останавливается, тупит на него взгляд, и будто в его голове происходят хуева туча процессов, в конце которого он вываливает: — Я тебя не видел, ты меня не видел, и вообще ты под кайфом. У Горо глаза из орбит вылезают по трем причинам. Первое — какого лешего этот гачи мэн знает его? Второе — это, блять, его сраный соул! Третье: — Да, я под кайфом. Горо тут же закрывает рот руками, не веря, что сказал именно это. Не успевает увидеть охеревшую морду Итто, он сваливает, расталкивая всех на своем пути. — Не понимаю, зачем убежал? — Казуха задумчиво кусает губу. — Я… растерялся, — Горо прячет лицо в ладонях. — И… я, кажется, понял, что значит «потерять голову». — Хм? Ты о чем? — сдержать ехидную улыбку довольно тяжело. — Что, если, когда мы встречаем соулмейта, мы не контролируем свою речь? — Горо прямо смотрит на друга. — Мы просто обязаны сказать то, что написано, и не важно — хотим или нет. Казуха невольно смотрит на свои надписи. Его часто спрашивали: «Тебе не обидно, что именно это тебе скажет при первой встречи твой соул?». «Никогда» — с улыбкой отвечал он. Ведь и так ясно, что им суждено поладить, в этом суть родственных душ. Верно? — Это звучит неплохо, — после недолгого молчания отвечает Казуха. — Не получиться юлить или как-то убежать от судьбы. Редко бывает, когда она не права. — Но ведь бывает… — как-то грустно выдает Горо. Казуха резко вскакивает и треплет его волосы. — Поговори с ним, ладно? Горо любит ласки, поэтому сквозь улыбку кивает.***
Казуха неплохо дерется. Это он умеет с детства. Дед очень хорошо постарался не только учить похабным словам, но и защищать себя. Поэтому, когда к нему пристали ночью трое сомнительных людей, он ни о чем не беспокоился. Легко их повалив, Казуха пожелал им вести себя хорошо и, вместо драк, сказать близком слова любви. Угрозы о том, что кто-то крутой там его найдет и, мягко говоря, преподаст хороший урок, он пропустил мимо ушей. Залетая в дом Горо, Казуха неожиданно сталкивает с тем самым Итто. Тот слишком радостный, машет ему и, издавая какие-то счастливые звуки, уходит восвояси. — Я так понимаю, поговорили? Горо смущенно кивает. — Прошло все хорошо, так? Опять кивок. — Разговоры все решают, — гордо расплывается в улыбке Казуха. — Но я все равно не это хотел ему сказать, — тихо добавляет тот, не желая так просто сдаваться.***
Казуха замечает странную фигуру еще с утра. Он правда хочет повернуться, подойти к нему и поговорить. Крикнуть: «попался!», что плохой из него шпион и Джеймс Бонд. Но Казуха делает вид, что не видит, потому что ему интересен исход. К вечеру он даже забывает о нем, пока не остается совсем один по пути домой, слушая близкие шаги позади совсем рядом. Ну все, это уже не интересно. Казуха хочет уже развернуться и поздороваться, но ему не дают этого сделать, грубо припечатав к ближайшей стене. Незнакомец наклоняется к его уху, намереваясь что-то прошипеть, но тут Казуха ловко выворачивается и замахивается ногой. Черт. Он не туда хотел пнуть. Дед говорил не бить туда ни в коем случае. — Ах, ты ж сука, блять, гандон, — загибаясь пополам, цедит тот через сжатые зубы. И Казуху отпускает, он будто сейчас скажет то, что всегда хотел сказать. — И этими губами ты целуешь свою маму? Все стихает. У того даже боль проходит, по-видимому, потому что он медленно выпрямляется, хмуро глядя на него. Темные волосы, необычного цвета глаза, а кожа будто вообще без изъянов, как у куклы. «Красивый» — проносится в светлой голове. — Я Каэдэхара Казуха, твой соулмейт, наконец-то мы встретились, — улыбается как ни в чем не бывало Казуха, протягивая тому руку. Брюнет ошалело смотрит на бледную руку, видя там свои слова, потом на безмятежное лицо и кривится еще больше. — Да пошел ты нахуй, — разворачивается и убегает. Казуха смотрит тому в след, все еще держа свое запястье для приветствия. А потом надписи там начинают буквально гореть. Он шипит, прижимая к себе конечность и пытается найти родственную душу глазами, но того и след простыл.***
После этого Казуха видел его еще раза два. Это неудивительно — после первой встречи соулмейтам трудно избавиться друг от друга. Их буквально тянет магнитом. Раньше никак не могли найтись, а сейчас постоянно перед глазами. Он правда хотел поговорить с ним, но понимал, слушать его вряд ли будут. Наверное, тому нужно время. Как Горо, например. Как-то раз Казуха снова засек тех троих, что тогда наехали на него. Он с грустью подумал, что это неспокойный соулмейт подослал их к нему, чтобы разобраться, но все оказалось не так. Потому что еще пятеро других, только спереди, опасно приближались к нему. В итоге, даже будучи в перевесе сил, приспешники его родственной души уложили их. Казухе даже делать ничего не пришлось. Он с неприкрытой радостью подбежал к тем троим, сразу заметив их легкий испуг. Несмотря на то, что они уложили пятерых, того, кто смог одной левой ногой их помять, запомнили надолго. — Ой, а что вы тут делаете? — невинно интересуется у них Казуха. Конечно, они молчат как партизаны, немного пятясь назад, пока он прет на них. — Н-нам бос сказал, ни че не знаем, отвали белобрысый, — самый смелый из них, рыженький, кое-как выдал голос. — Это который темненький, с таким мылим носиком? — Казуха не собирается сдаваться, с неподдельной надеждой глядя на них. Они стушевались, не зная, что и говорить-то. Казуха все понял без слов, не сдерживая ликования. «Он заботится обо мне» — пищит у себя в голове. — Ну ладушки, еще увидимся! — он убегает и машет на прощание. — Нах, надеюсь нет, — рыжего опять передергивает. — Хватало нам одного боса.***
Казуха обещал себе поговорить с ним, когда еще встретит на горизонте темную макушку. Это не заставило долго ждать. Только эта темная макушка при виде него, быстро ретировалась. Казухе пришлось догонять, нельзя упускать. — Почему ты убежал? — нагоняя, прикрикивает он. — Отвали, — тот не опускает руки, пытаясь скрыться. — Эй, давай поговорим? Это потому, что я ударил? Ну извини конечно, но ты… — бесполезно, ведь соула не останавливает. — Мы же родственные души! Бесконечно придется бежать. — Мне нафиг не сдался такой соул, — чуть погодя, чеканит тот, когда Казуха ловит его за запястье. Он смотрит тому в спину, пытаясь выровнять дыхание. — И что ты будешь делать? Отрубишь себе руку? Ты понимаешь, что не можешь отказаться от меня, как и я от тебя. Давай не будем откладывать наше счастье и- — Счастье? Ты угораешь? — брюнет откидывает его руку и зло смотрит на него. Хотя бы уже смотрит. — Да как только твоя надпись появилась, у меня были одни проблемы. Я бы даже с радостью отхерачил клешню, лишь бы ее не видеть. Казуха не знает куда деть руку, которую только что откинули. Он смотрит прямо в темные глаза, не понимая, за что его ненавидят. Но это точно что-то из неприязни, по тому, как на него глядят. Может, ему извиниться? Только вот за что — не понятно. — У меня нет матери, — чуть погодя, отвечают ему, наверное, непонимания на его лице довольно красноречиво. — Ты мне каждый раз это напоминал, спасибо, блять. Надо же, соул, который так же издевается надо мной, как и многие ебланы в моей жизни. Да уж, тут нечем крыть. Даже если он искренне не виноват, зато его искренне обвиняют. Кто знает, сколько тому пришлось пережить, чтобы злиться на того, кто, по идее, по дефолту, хочет ему только счастья. Севшим от тоски голосом, шепчет Казуха: — Теперь ты меня ненавидишь? Брюнет фыркает неожиданно, глупо пялясь себе под ноги. Хочется что-то сказать, но в горло ничего не идет. В нем ненависти хоть отбавляй, только вот к чему или к кому… — Нет, не теперь, — задумчиво продолжает Казуха. — Так было всегда? Поэтому у меня такая надпись, — он освобождает запястье от рукавов куртки. — Может, это метка ненависти, а не родственных душ? Казуха чувствует пристальный взгляд на себе и его накрывает чувством, которое испытывает он крайне редко. Злость. — Знаешь, как неприятно ходить с этими словами, получая слова сочувствия? — он сам теперь вперяет глаза к брюнету. — Я до окончания школы ходил с бинтами, — Казуха подходит к нему плотную, — потому что не всем нравятся такие слов, но я все равно, — теперь он хватает своего соулмейта за ворот худи и толкает к себе, — ждал тебя, придурок! Брюнет осоловело пучит глаза, видя в них весь калейдоскоп эмоций: от ярости до растерянности, а потом до неуверенного героизма. У Казухи уже пальцы устали сжимать чужую ткань, поэтому он готов был отпустить и отступить, но его руки перехватили другие. — Скарамучча. — А? — Меня зовут Скарамучча. Потом этот Скарамучча неуверенно, неумело обнял пораженное тело, будто никогда этого не делал. Ну, почти. Они так стояли какое-то время, оба дышали неловкостью и непониманием, а потом волей не волей пришлось расслабиться. Казуха вдыхал запах чужого тела и даже забыл удивиться своему резко переменившемуся характеру. Он чувствовал, как его обвили словно каменные конечности, непривыкшие к такому роду нежности, поэтому сам уже решился пустить руки к плечам соулмейта. От этого у Скарамуччи сбилось дыхание. — Я думаю, — шепчет куда-то в плечо Казуха, — я мог бы сказать кое-что другое. — Эм… Что, например? — отозвался невиданно спокойный голос. — «И этими губами ты будешь целовать меня» — он поднимает взгляд на красивое лицо. — Что скажешь? И смущенный Скарамучча, не способный что-либо сказать, вызвал в Казухе легкий смех. Он решил жестко добить его легким чмоком прямо в губы. Где-то поодаль от них рыжая макушка, наблюдавшая все время, обреченно вздохнула.