Последний день лета

Шум моря доносился до слуха девушки, косые лучи солнца ложились на подоконник, образуя прямоугольники света. Собранные сумки и чемоданы стояли у двери, вся мебель уже была накрыта белыми простынями, чтобы в течении года пыль не копилась тоннами, свёрнутые постеры лежали в отдельной коробке, вместе с всякими безделушками, которые родители считали лишним мусором, а для Рюджин они были жизненно необходимы. Сидя на краю кровати, она наблюдала за закатом в окно, пока родители суетились внизу, загружая вещи в багажник машины. Почему они решили возвращаться в Сеул из деревушки в глуши так поздно до сих пор непонятно, но может это даже хорошо. Когда пришло напоминание в телефоне, девушка поднялась, мимоходом беря в руки самую лёгкую коробку и спускаясь вниз, оставляя на крыльце, создавая видимость помощи старшим. Мама с папой ругались около машины, опять из-за какой-то ерунды, старший брат стоял чуть поодаль, не решая вмешиваться и переписываясь с кем-то, ожидая, когда его пошлют за очередной сумкой. Рюджин тихонько улизнула, благополучно оставаясь незамеченной, лишь махнув брату рукой, давая знак. С погрузкой вещей они справятся ещё не скоро, а толку от младшей Шин не так много, ведь «не ходи порожняком, вот, хотя бы ту сумочки положи в салон» от матери и сразу же «хватит таскать тяжёлые вещи, иди лучше отдохни» от отца. Разорваться между этими двумя невозможно, поэтому брат и сказал ей: «Ты иди, я тебя прикрою, не переживай. Люлей, если что, я получать буду», подмигнув при этом. Тропинка, ведущая вниз к заброшенному пляжу, уже была выученна Шин наизусть, вплоть до малейшего камешка и состава почвы. Вот уже в поле зрения появились огромные валуны, отделяющие степь от пляжа, пройдя между двумя такими, Рюджин увидела перевёрнутую рыбацкую лодку с доисторических времён, прогнившую чуть ли не до трухи — каким образом она ещё держалась в естественном виде, даже проверять не хотелось, на вид от одного только прикосновения она могла развеяться в пыль над поверхностью океана. Но в данном случае, морем. По привычке, девушка снимает сланцы, босиком направляясь к кромке воды, обходя любые предметы, которые могли принести вред её ступням, вдали замечая девичью фигуру. За три месяца она научилась различать не то что её походку — Рюджин запросто могла почувствовать приближение Йеджи душой. Или различить её звук шагов. Девушка, что явно старше, подходит ближе, также держа свою обувь в руках, пряча грустный взгляд за волосами. Нагретый за день песок приятно обжигал пятки, а холодные волны, окатывающие ступни, создавали контраст, до мурашек по телу. Йеджи подошла ближе, всё также не поднимая головы, пряча руки за спиной. Ветер дул прямо в лицо, и волосы Хван развевались, слегка щекоча щёки младшей. Выученный наизусть аромат шампуня и духов, ранее успокаивающий и до покалывания одурманивающий, сейчас резал лёгкие, оставаясь неприятной горечью на языке. Ком встал в горле, и как бы Рюджин не пыталась держаться, глаза всё равно защипало от накативших слёз. Но в отличии от неё, Йеджи давно не держала эмоции в себе. После приезда в эту деревню, где ни торговых центров, ни банальных кафешек с фаст-фудом, даже ближайший пункт выдачи товаров из интернет-магазинов был в четырёх-пяти километрах от дома, до которого только на такси можно добраться, Рюджин была на постоянном стрессе. Непривычная ночная тишина и сверчки напрягали, отчего спать толком не получалось, от комаров зудело всё тело и Шин ходила чуть ли не в крови, постоянно расчёсывая укусы, а солёный запах моря, доносящийся до их небольшого домика около берега, раздражал нос и впервое время её постоянно тошнило. Шин бы проклинала это лето всю жизнь, уже в середине июня не выдержав и собираясь тайком уехать обратно в город, но какой-то чёрт (то есть брат) спалил её планы, за что за девушкой установился тотальный контроль, пока в один день её не отпустили (то есть выпнули из дома) немного погулять по старому пляжу, на котором из живых существ обитали только насекомые и редко пролетали над водой чайки. Там-то она и встретилась с Йеджи. С тех пор жизнь в глуши заиграла совсем другими красками. Хоть девушкам и было по 16-17 лет, резвились и сходили с ума они как восьмилетние, находя увлечение буквально в первой попавшейся палке. Йеджи познакомила младшую со своими друзьями, с некоторыми из которых интроверт Шин Рюджин стала самым гиперактивным экстравертом. Лиа, Черён, Юна, Феликс, Сынмин и эти двое образовали компашку очень близких друзей, которых от безумных идей в голове и рвения задницы к приключениям любезно спасал дядя Чан (но получалось это плохо). Почему за восемьнадцатьлетним Крисом закрепилось прозвище «дядя» и объяснять долго не стоит — просто Сынмин любит немного подстёбывать друга, так и появилось это «дядя», «дедушка Крис», «старпёр» и так далее. А девочки и Феликс подхватили это, что Крис даже как-то привык и сам шутил на тему старости. Лето было полно самых разных приключений, галерея Шин была заполнена смешными видео и фотками друзей, где всё чаще и чаще к концу августа стали мелькать фотки Хван. Сначала Рюджин делала это втихоря, а когда у неё появилась отдельная папка с именем «Йеддон» с более двухсот фоток, она стала замечать что-то странное в их отношениях. Она и предположить не могла, что когда-то превратится в ту самую влюблённую девочку из диснеевских сериалов, правда, с самого начала она поставила себе условие, что никаких стен, обклеенных фотками старшей и мерзкого «ну, эм, как бы, тут это, э-эм, а-а…» и падение в обморок при виде объекта обожания. Но возможно, она бы так до конца лета и ходила вокруг да около Хван, питая к ней не дружеские чувства, пока Черён не дала ей нравоучительного пинка (в прямом смысле), заставляя топать к дому Йеджи и наглядно ставля их с Юной ситуацию в пример того, что может быть, если Шин старшая так и будет тупым истуканом ждать у моря погоды (как младшая, собственно). Поэтому Рюджин решила не рисковать и дабы уберечь себя от ненужных страданий, взяла яйца в руки и уверенной походкой направилась к Хван. Правда, встретив её на том самом пляже, её уверенность куда-то улетела, даже как-то не предупредив, поэтому младшая встала в ступоре, когда с губ скороговоркой слетело «тымненравишься». И она совсем охренела от жизни, когда удивлённая внезапным заявлением Хван смущённо улыбнулась и, заправляя прядь русых волос за ухо, тихо ответила: «ты мне тоже». С тех пор от их романа приходилось страдать именно их друзьям, потому что кто-то же должен дать наставления по типу куда сходить на свидание, есть ли тут что-то типа кинотеатра, а как вообще правильно целоваться, и когда Юна вызвалась научить Рю последнему, знатно получила от разъярённой Черён, которая после этого дулась на Шин почти неделю. Зато эти две дурочки выяснили свои отношения и наконец начали встречаться. Правда, бедному Феликсу пришлось страдать уже вдвойне. Тот был в отношениях, и почему-то девушки считали, что гей для них будет самым что ни на есть лучшим советником и наставником на радужном пути, отчего и происходили мелкие казусы, за что опять же получал именно Ли. Сынмин угарал над ним, четверо неопытных лесбиянок вечно доконали его своими хотелками, просьбами и постоянными недовольствами, Чан устало вздыхал, а Лиа вообще не понимала, как её занесло в сообщество гомосексуалов, втайне от всех ходя на свиданки с Кимом. Правда, их тайные отношения тоже раскрылись, когда тёмным вечером в лесу, пока все занимались своими делами около костра, эти двое ушли подальше, и Юна спалила их целующимися. В ту же секунду все жители леса вскочили в холодном поту, отойдя ото сна в мгновение, когда раздался чуть ли не свинячий визг «Боже, я знала! Я ЗНАЛА!!! СЫНЛИА КАНОН!!!». Феликс, конечно, немного подразнил Сынмина, Черён поворчала, что Юна слишком много чего знает, что ей знать не надо, а то что под носом не видит, сразу же утягивая в объятия, а Чан сидел с каменным выражением лица, не понимая, куда он тратит свои лучшие годы. А Рюджин и Йеджи, которых все в компашке прозвали «Рюеджи», наслаждались своей влюблённостью отдельно от мира всего, не стесняясь присутствия ребят, постоянно целуясь и обнимаясь. Сейчас же, это всё будто осталось в далёком прошлом. Йеджи стояла в двух шагах от Шин, а та даже руку боялась протянуть, чтобы стереть слёзы с её щёк. Никто не хотел расставаться, зная, что возможность ещё когда-нибудь встретиться будет далеко не скоро, а жизнь друг без друга казалась уже бессмысленной, лишённой красок. Рюджин проснётся завтра утром и не побежит на радостях вон из дома, чтобы через сад и всегда открытое окно пролезть в комнату Хван, будя её поцелуем в лоб, или же будучи встречаемая неожиданным ударом подушкой, она схватит старшую и защекочет до слёз. Они больше не будут вместе прогуливаться босиком по песку, держась за руки и болтая обо всём на свете, не разведут вечером костёр, не пролезут в чужой сад, где Рюджин будет воровать яблоки или ягоды, а Йеджи сыковать и просить по-скорее убраться, шугаясь любого шороха, а потом уплетать за обе щёки сворованное добро. От понимания, что это последний день лета, последний день вместе и возможно раз и навсегда, хотелось упасть на колени и разрыдаться, сжать Йеджи в объятиях и никогда не отпускать, постоянно шептать о том, как сильно любит, но обе старались держаться из-за всех сил, и по возможности избегать пересечения взглядов или прикосновений, зная, что сорвутся и тогда точно будет в разы тяжелей смириться и отпустить друг друга. Молчание длилось долго. Было видно, что сквозь всхлипы, Йеджи пытается выдавить из себя хоть что-то, но Рюджин не нужны слова. Всё-таки не выдержав, она бросила сланцы на песок, прижимая старшую к себе, позволяя разрыдаться себе в плечо, всё также не говоря ни слова. Было страшно расставаться, ждать целый год до того, как снова приехать и встретиться на этом же пляже. Рюджин клялась себе и Йеджи, как сильно её любит, что никогда не предаст, и сколько бы их километров не разделяло, сколько бы лет не прошло, её чувства не исчезнут, они всегда будут вместе и рядом, как бы далеко не были. Но противные мысли о том, что со временем Рюджин охладеет, забудет всё произошедшее, может найдёт замену и не захочет возвращаться, зная свои предыдущие опыты с «отношениями», подкрадывались со спины, предательски вонзая нож в спину, и от одного факта их существования начинало тошнить. Поэтому отпускать Йеджи не хотелось. Прохладный ветер обдувал лицо, смахивая слёзы с лица и унося их с собой. Джеюн, брат Рюджин, стоя на небольшом обрывчике, с которого пляж был как на ладони, наблюдал за двумя девушками, которые, так и продолжая молчать, крепко обнимались в последний раз. Прерывать прощание было бы как минимум неуважением, и даже строгие нагоняи матери перед уходом не могли заставить его вмешаться. Рюджин и Йеджи виделись только вчера, решив, чтобы не было так грустно сегодня не встречаться, но сердце всё-таки победило внутреннее противостояние. Джеюн впервые видел, как Рюджин плачет навзрыд, одной ладонью пряча лицо, другой крепко сжимая джинсовку Йеджи, и у него самого глаза намокли. Йеджи стала лучиком солнца, озарившим его вечно хмурую и язвительную сестрёнку, за что он был очень благодарен Хван. Он бы тоже хотел обнять девушку, сказать «Спасибо», но Рюджин очень не вовремя посмотрела в сторону, заметив его. Мгновенно стерев слёзы, она отстранилась, отворачиваясь от брата и кладя руки на вздрагивающие плечи Джи. По умолчанию, парень не знал о их отношениях, но Джеюн то не тупой, с головой на плечах, чтобы не замечать такие вещи. Поэтому вежливо отвернулся, пропадая из виду. Рюджин старалась распробовать губы Йеджи как в первый раз, ощущая лишь соль на них. Йеджи жадно ухватилась за неё, будто теряя кислород, после поцелуя наконец выговаривая: — Была бы возможность промотать время назад… я бы… я бы каждую секунду была с тобой. Почему… лето так быстро… я не хочу… — Мне пора, Йеддон, — касаясь лбами, произнесла Шин, давя улыбку из себя. — Давай не будем настраивать себя на худшее. Мы ведь не теряем связь… ты можешь звонить мне в любое время. — Но это другое… я ведь… даже прикоснуться к тебе не смогу… — Я всё равно буду рядом. Пожалуйста, хотя бы ради меня, не грусти сильно. И не плачь. — Как тут не плакать, если ты сама в три ручья ревёшь, — то ли всхлип, то ли смешок от Хван заставил улыбнуться и от сердца будто бы отлегло. Йеджи тоже улыбнулась как можно шире, от души, замечая, что от великой грусти они слишком быстро перешли в более-менее весёлый настрой. Рюджин приподнялась на носочках, касаясь губами покрасневшего носика, после подбирая обувь. Теперь точно пора уходить. В последний раз сжав ладонь старшей, она развернулась, сказав: — Ну… пока. Йеджи лишь кивнула, с тоской глядя в удаляющуюся спину, едва улавливая слова, когда Шин, не оборачиваясь, крикнула: — Встретимся с тобой первого июня здесь, так ведь? Не грусти, всего-то девять месяцев пережить, это не так страшно. Просто гуляй тут и обо мне думай, а я в городе о тебе буду. Думаю, будет легче… так ведь? Мягкая улыбка на губах Шин, когда та полуобернулась, вселила спокойствие в сердце Йеджи, и та, точно также улыбнувшись, тихо прошептала: — Да…