I. I. O. A. S. Soulmate project

      Чонгук быстро снимает обувь, когда они снова оказываются в квартире Пака. Он не выглядит неуверенным, просто спокойным, но то и дело бросает на Чимина новые взгляды. Они… просто решились на то, к чему были расположены во время своего второго свидания, и на этот раз в голове Чимина не возникает лишних вопросов по типу: «А не рано ли?», «Не торопятся ли они?», «Не стоит ли узнать друг друга чуть лучше?». Чимину кажется, что он и так уже знает Чонгука достаточно. Да, они ещё будут снова и снова знакомиться, с каждым новым днём и встречей узнавать один другого глубже. Но ощущения и желание, которые заполнили их в студии подруги, теперь преобладают над обоими.        Страсть чуть утихомирилась, пока они добирались до дома Пака, однако она ни в коем случае не угасла. Чимин весь вытянут, словно пружина, от предвкушения, потому что оба единогласно приняли решение заглянуть в аптеку, прежде чем прийти сюда. Оба — взрослые люди, которые не тешат себя лишними иллюзиями, знают своё тело довольно-таки хорошо, а из этого выходит, что раз они решили сблизиться до такой степени, то подойти к подобному делу надо с разумом.        — Я… надо бы, — Чонгук перебивает Чимина, не дав ему закончить, целует, едва Пак успевает зайти в полутёмную квартиру, в которой уже тускло краснеют последние закатные лучи.        Он настойчив, и Чимин было хочет немного остудить пыл Чона, но тот, прикусив его губу и оттянув на себя, сам притормаживает настойчивую ласку.        — Мне лучше пойти в душ первым, — выдыхает на грани шёпота Чонгук, глядя Чимину в глаза. — У тебя ведь… раньше не было с парнями?        Чимин отрицательно мотает головой, ощущая, как крепкие ладони сжимают его поясницу. Чонгук понятливо кивает и оставляет осторожный поцелуй на губах. Он лезет в карман, где припрятал купленные презервативы и тюбик лубриканта, последний же забирает с собой. Это для Пака — явный намёк, но, тем не менее, вводит в состояние ступора. Чимин понимает, как происходит процесс подготовки. Ещё после того раза, когда они с Чоном прогулялись впервые, Пак задумался о том, как всё это будет. И начал рыть информацию. То, что он нашёл, было серьёзно, страшновато даже, но, прочитав мнения людей, относящихся к ЛГБТ-сообществу их современного мира, понял, что у страха глаза велики. И он почему-то думал, что будет… снизу. Но Чонгук продолжает его удивлять, потому скрывается в ванной, чтобы следом оттуда раздался шум льющейся воды.        Чимин не знает, куда себя деть. Его ладони потеют от волнения, его горло всё время пересыхает, и он почему-то начинает перестилать постельное бельё, хотя спал на нём всего раз. Но так спокойнее, так есть чем скоротать время, пока Чон находится в ванной. Чимин всё время оглядывается на дверь и вытирает руки о бриджи. Закусывает губы, слыша, с каким диким темпом стучит в груди его сердце, а после и вовсе замирает, когда звук воды стихает. Чонгук там уже довольно долго, да и сам Чимин понимает, что подготовка — не слишком быстрый процесс. Он, только присевший на край перестелённой кровати, вскакивает снова и ждёт, пока Чон выйдет.        Он накинул только футболку и нижнее бельё, а с волос каплями падает на светлую ткань вода. Глаза у Чонгука чуть подёрнутые поволокой, он смаргивает её и приближается к Чимину.        — Теперь я пойду, — кивает то ли ему, то ли себе самому Пак, а Чонгук утыкается носом ему в скулу, прежде чем отступает, пропуская в ванную.        Чимин в душевой кабинке стоит потерянно. Краска стекает по груди и животу, с лёгкостью исчезает творение Чона в сливе душа, а сердце бьётся ещё сильнее. Чимин трёт лицо и призывает себя прекратить так сильно волноваться. Он торопливо стирает мочалкой остатки чужого творчества, жалеет, что не успел рассмотреть как следует, зато люди на улицах с удовольствием пялились на его разукрашенное лицо. Чимин глубоко вздыхает и зажмуривается, прежде чем нажать на кнопку, отключающую поток воды.        Он тихо выходит из ванной, вытеревшись, но оставшись в одном полотенце: слишком нервный, чтобы натягивать шмотки на мокрое тело, да и, думается ему, вскоре он всё равно останется без них. Чонгук сидит на кровати, глядит на него своими красивыми глубокими глазами, прикусывает нижнюю губу с очаровательной родинкой под ней. А Чимин вдруг ощущает ноги свинцовыми. Вынуждает себя шагать, а не стоять как истукан, а Чон разглядывает его, укутанного по пояс только в полотенце. Обводит подтянутый живот взглядом, чуть не отмывшуюся местами краску, и, стоит Чимину приблизиться, прикасается к его коже. Несдержанно, но с неким трепетом обводит линию груди, а Чимин застывает, покрываясь мурашками.        Чон тянет его за руку, вынуждая присесть на край кровати, не сводит пристального взгляда, пока не приближается, сталкиваясь своим носом с Чимином. Его губы тёплые, чуть влажные, и Пак выдыхает через нос, тут же смыкая веки. Обвивает руками плечи Чонгука, притягивает его как можно ближе, чтобы ощутить горячность кожи, сокрытой под футболкой. Она мешается, раздражает Чимина, потому он тянет за полы одежды вверх, и им приходится разорвать поцелуй, чтобы избавиться от материи. И снова сталкиваются рты, уже более нетерпеливо, смешивая между собой слюну, Чимину же хочется больше. Прикоснуться к подбородку влажными губами, очертить языком кадык, пока Чон откидывает голову назад. Сердце в грудной клетке сходит с ума окончательно, грозится раздавить ударами рёбра, а Чимин, позволяя Чонгуку оказаться сидящим на бёдрах, покрывает нетерпеливыми поцелуями шею. Он старается себя одергивать, не спешить, но хочется обдать лаской всё тело Чонгука целиком. Крепкое, смуглое, теперь не скрытое ничем, кроме пока остающегося на бёдрах нижнего белья.        Чимин проводит ладонями по бокам Чонгука, тот подаётся ему навстречу, желая больше прикосновений, ластится, вынуждая Чимина ещё чаще прикасаться: оглаживать живот, который вздрагивает от ласки, переводить касания на ноги, щекотать кончиками пальцев лопатки, при этом не прекращая целовать пахнущую его гелем для душа кожу. Чимин касается кончиком языка ключиц, видя, как Чону самому не терпится, а после, обхватив его за таз, двигает к себе. Пах Чонгука, где уже отчётливо виднеется возбуждение, сталкивается с пахом Чимина, проезжаясь по чувствительной части, и оба судорожно выдыхают.        Чимин прежде не пробовал оральный секс в принципе, тем более с мужчинами, его мало интересовали плотские утехи, отношений как таковых не было, но сейчас почему-то крайне остро желание доставить Чонгуку удовольствие. Прерывает ласку, с трудом отрываясь от очередного глубокого поцелуя, во время которого Чон обводил его нёбо кончиком языка. Они сталкиваются взглядами, прожигая один радужки другого, и зрачки — чёрные, большие — почти затапливают шоколадный цвет. Чимин утыкается носом в переносицу Чонгука, и тот зажмуривается. Оба переводят дыхание, и для Чона становится неожиданностью то, как Чимин сползает с кровати, размещаясь меж его разведённых ног.        — Я не спец, так что… — выдыхает Чимин, но он наполнен решительностью, а потому, бросив ещё один взгляд в лицо Чону, тянет его боксеры вниз.        В ушах стучат приливы крови, Чимин прикусывает губу, когда ткань освобождает возбуждённую плоть, головкой шлёпнувшуюся о низ живота. Снимает бельё до конца и вздыхает. Непривычно, но горячо. Потому что это — Чонгук. Он старается смотреть в глаза без стеснения, когда придвигается, оставляет поцелуй на внутренней стороне бедра Чона, а тот судорожно выдыхает, наблюдая за ним. Обвивает пальцами основание члена, ведёт ближе к головке, чуть сжимая, а после видит, как выступает из уретры капля смазки.        Чимин решает долго не настраиваться и вообще выбросить лишние мысли из головы, под задравшимся полотенцем ему и самому давит возбуждение, вынуждая сердце всё стучать и стучать, набирая обороты, так что Пак, разомкнув губы, обхватывает ими головку. Слизывает смазку, размазывая её кончиком языка, погружает чуть глубже, за губами спрятав зубы. Даёт себе лишь пару секунд привыкнуть, а после, не отводя взгляда от Чона, берёт ещё чуть глубже. Не торопится, чтобы не оплошать, помогает себе рукой, как неоднократно видел в порно-роликах, круговыми движениями следуя от корня члена выше, пока не соприкасается губами с влажными от слюны пальцами, позволяя члену всё глубже скользить, почти касаясь нёба.        Чонгук тихо стонет, когда Чимин берёт постепенно ещё, но не спешит, не давится, всё медленно. Чимин от звуков, которые издаёт тот, возбуждается ещё большё, нетерпеливо ёрзает. Поддевает снизу плоть языком, выдыхает через нос, ощущая, как горячий ком внизу живота становится всё больше, всё сильнее заставляя желать. Он и сам стонет, когда Чон прикасается к его голове и направляет, но не давит, не использует силу. Чимин ускоряется, плотнее сжимает губы, вырывая всё новые звуки из чужого горла, сам уже поджимает пальцы на ногах от нетерпения.        Чуть толкает Чонгука свободной рукой, вынуждая от неожиданности рухнуть на постель спиной, тот выгибается в пояснице и хватает воздух ртом, когда напор становится ещё агрессивнее. Губы Чимина припухают, начинают саднить, но он не останавливается, старается сильнее втягивать щёки, отчего по комнате раздаются судорожные постанывания. Понимает, что в душе Чонгук и так подготовился, но всё равно хватается за тюбик смазки. Крышка щёлкает в подрагивающих от возбуждения пальцах, Чимин выпускает член изо рта, вынуждая опьянённого ощущениями Чона взглянуть на него. Вязкая прозрачная жидкость льётся на пальцы, и Чонгук разводит ноги шире. Покрывается мурашками, когда влажные подушечки касаются его ануса, а после ещё громче стонет, как только Чимин, осмелев, вводит сразу два в подготовленное нутро, при этом обхватив головку губами и со стоном её посасывая.        Чимин и сам уже едва дышит, замечая, как мягкие стенки принимают его пальцы, вводит третий, медленно двигая ими внутри Чонгука, пока неторопливо позволяет члену входить почти до горла и выскальзывать обратно, почти ускользая из плена мокрых от слюны губ. Добавляет ещё один палец, а Чонгук снова выгибается весь, почти шипит от нетерпения, впившись пальцами в взлохмаченную шевелюру Чимина. Просит шёпотом не останавливаться, зажмуривается, разрывая зрительный контакт, и Чимин понимает, что уже можно. Собственный член топорщит ткань светлого полотенца, Чимин часто дышит, впивается в губы Чонгука поцелуем, а тот нагло изворачивается, оказываясь сверху. Почему-то Чимину думается, что Чон почти не бывает снизу. Слишком уж уверенные действия, из-за чего тогда сейчас? Но эти мысли быстро испаряются из головы, когда тот покачивается на бёдрах Чимина, позволяя головке его члена прикоснуться к ягодицам, испачканным в лубриканте.        Чимин стонет, а Чонгук спешно тянется к презервативу. Быстро распечатывает, удержав уголок зубами, ловко раскатывает по всей длине плоти Пака. И больше, видимо, не собирается терять ни секунды, потому что тут же выливает ещё порцию смазки на окутанный латексом член. Размазывает, снова целуя Чимина в губы, и тот теряется в ощущениях, стоит Чонгуку приставить головку к своему анусу и покачнуться. Чимин глухо стонет ему прямо в рот, пока Гук опускается — медленно, плавно — до самого основания. Чимина почти подкидывает от ощущения, глубоко и судорожно вздохнув, он впивается пальцами в бёдра Чона. Член сжимает плотными стенками, а Чонгук откидывает голову назад, позволяя волнистым прядкам рассыпаться по плечам. Он первый раз покачивается, добела сжимает собственные бока и стонет так развязно и громко, что Чимин с головы до ног покрывается мурашками.        Двигается ещё раз, не сдерживается, приподнимаясь и опускаясь на плоть снова, а Чимин не может оторваться от наблюдения за ним. За тем, как от каждого нового проникновения вздрагивает плоский живот, как покачивается налитый член, а собственный исчезает между крепких ягодиц. Чимин вздыхает, садится, чтобы входить ещё глубже и иметь возможность прикасаться. Дотрагивается губами до шеи, и Чон откидывает голову вбок, открывая ему больше пространства, оставляет сразу же исчезающие укусы и спускается языком к ключицам. Чонгук, оказывается, звонко стонет, так, что Чимин ощущает от каждого изданного им звука электрические разряды по позвоночнику, а после обхватывает за талию, прижимаясь как можно теснее.        Подмахивает ему бёдрами, кусая за мочку, выдыхает горячо в ухо и слышит, как Чонгук шепчет: «Чёрт, чёрт», а после начинает двигаться быстрее. Почти не поднимается, позволяя члену входить глубоко и резко, слышатся шлепки кожи о кожу, а у Чимина белые точки перед глазами пляшут. Он, протиснув руку между ними, окольцовывает плоть Чона, чтобы обласкать — твёрдую, горячую. Двигает по всей длине быстро, а сам прихватывает губы Чонгука по очереди зубами, от желания больно покусывает, но Чонгук слишком сосредоточен на том, как насаживается на возбуждение Чимина. Распахивает глаза, коротко стонет, и Чимин ощущает, как пальцы обжигает теплом спермы, она брызжет на их животы. Зрачки у Чонгука огромные, глаза широко раскрытые, а грудь неравномерно вздымается от каждого вдоха, но он не прекращает двигаться, пока Чимин, вжавшись в его шею губами, не изливается.        Они замирают не сразу, так и остаются в том же положении, прижавшись друг к другу и обвив конечностями, только после падают на расправленную кровать. И всё равно продолжают обниматься, покрывать губы и лица друг друга поцелуями, глядя в глаза.        Чимин хрипит, когда пытается говорить, словно это он, а не Чонгук только что срывал голос, постанывая от каждого толчка всё громче, с рычащими нотками:        — Я хочу, чтобы ты был моим парнем.        — Я думал, мы и так уже… — растерянно произносит Чонгук, зарываясь во влажные волосы Пака.        — Ну, мне важны тонкости, — прикусывает губу Чимин.        — Хорошо, я тоже хочу, чтобы ты был моим парнем, — посмеивается Чон, влажно целуя его в губы. — Но в следующий раз, снизу — ты.        Чимин улыбается, отвечает на поцелуй, углубляя его, а сам растворяется в горячих объятиях.

***

       — Нам нужно расстаться, — сцепив руки между собой, произносит Юнги. — Я совершил ошибку. Был недостаточно решительным. И действительно попытался усидеть на двух стульях сразу. Это обошлось нам изрядным количеством нервов и времени.        Уён смотрит отрешённо, Намджун ковыряет стол в кафе ногтем, словно для него это ничего не значит. Он поднимает на Мина взгляд, который ждёт, чтобы оба его соулмейта сказали хоть что-то. Но встречается только с ледяной стеной, будто они только и ждали этого момента. Потому нахмуривается и прожигает обоих глазами.        — Будете молчать? — изгибает Юнги бровь, стискивая свои же пальцы в крепком «замке».        — А что мы должны сказать? — хмыкает Уён, и вот тут уже, по интонации можно сказать: он действительно огорчён. — Что, тоже устали тебя делить? Что, устали от неопределённости? От твоего безразличия.        Это больно бьёт по самолюбию Мина. Снова. Сколько раз уже он слышал подобные слова? О том, что ему не хватает эмоциональности, что он холоден, как айсберг, что слишком флегматичен и молчалив? Юнги поджимает губы и прищуривается, в его разуме рождается догадка.        — То есть вы хотели расстаться, но молчали?        — Мы хотели, чтобы ты определился, — вздыхает Намджун, наконец, обращая внимание на него.        — Нет, стоп! — взмахивает руками Юнги, он ощущает, как злость накатывает на него волнами.        Он терпел этот кошмар, думая о их чувствах, не мог определиться, ведь ему нравились оба. Он, конечно, тоже не образец для подражания, но вот так открыто признавать, что все эти недели соулмейты изводили его намеренно, чтобы Мин сделал важный выбор… издевательство. Юнги не хочет ругаться в последний раз. Не хочет выливать тонну скопившейся в организме агрессии на них, он просто устал. От бесконечной ругани, от претензий, от ссор и перетягивания одеяла. Он не хочет теперь даже смотреть на них. Пока он старался наладить взаимоотношения хоть как-то, сделать хоть что-то… Предлагал переехать, предлагал совместно проводить время, делать даже самую малость, чтобы пойти навстречу друг другу, эти двое никогда не прекращали его делить, и это выбешивает Юнги ещё больше. Он злится, сводит брови к переносице и чувствует, как стучит в ушах кровь. Оглядывает обоих, которые от подобного взгляда даже почему-то подбираются и выпрямляются, сидя рядом.        — Хорошо. Что же, ваша попытка не увенчалась успехом. Я по-прежнему не хочу выбирать, потому расстаюсь с обоими. Хватит с меня «родственных душ».        Уён и Джун молчат, странно переглядываются и вздыхают. И это кажется Юнги ещё более подозрительным.        — Ты рвёшь с нами. Но это не значит, что мы рвём друг с другом, Юнги, — прочищает горло Намджун.        Юнги столбенеет, округляет глаза. Всё это время он считал, что два его соулмейта один другого не переваривают, а на деле оказывается вот как. Злость застилает ему глаза, обида, перемешиваясь с кровью от уязвлённой гордости, превращается в желчь, но Мин сдерживается и не позволяет ей прорваться, только обжечь собственное нутро. Кривит губы, прежде чем подняться с места, а парни, сидящие напротив, только отводят взгляд.        — Да пошли вы… — выдыхает Мин и, скрипнув ножками стула по полу, выскакивает из-за стола.        Он уже давно считал всё это ошибкой, предполагал, что зря вообще отправился на этот эксперимент. В груди неприятно давит раненое эго, ему действительно обидно и даже больно, что эти двое в течение такого промежутка времени делали вид, что грызутся, а на деле, когда дошло до расставания… предпочли остаться вдвоём. Юнги шмыгает носом, поддавшись эмоциям, сощуривается и агрессивно шагает по улице, приближаясь к знакомому повороту.        Он начал ходить в этот магазин слишком часто. Просто Мина расслабляет непринуждённая болтовня продавца, который без остановки может ему рассказывать о своих двух котах, о скандальных бабушках, приходящих в круглосуточный исключительно поругаться, о том, что Юнги вообще не понимает. Но при этом Хосок ничего не требует от него в ответ. Ни разговорчивости, ни эмоциональности. Просто иногда спрашивает и его о чём-то, а после внимательно слушает ответ Юнги, не перебивая и не заваливая вопросами. Только лишь после рассказа, когда Мин заканчивает, тихо, будто подстраиваясь под его настроение и голос, интересуется деталями.        Он поразился месту, где работает Юнги, тому, что происходит сейчас в его жизни, наличию соулмейтов. Вечно трогает свои выбеленные волосы, а ещё постоянно улыбается. Поначалу эта улыбка раздражала Юнги: слишком солнечная для его извечно испорченного этими двоими настроения, слишком тёплая, что даже неловко. Но с каждым разом, когда он является в старенький круглосуточный, видит улыбающуюся мордашку Хосока, который наизготовке с чашкой кофе, словно выучил график приходов Мина, уже его ждёт, ощущает тёплую волну. И потом, когда комфорт общения Чона окутывает Юнги с головы до ног, тот выдыхает. Светлый магазин стал его островком спокойствия. Он здесь может забыть о том, что двое родственных душ выносят ему двадцать четыре часа в сутки мозги, что на работе завал, что его снова и снова называют бесчувственным. Может слушать про двух котов, которых зовут Бини и Мони, про то, как они дерутся и переворачивают Хосоку цветочные горшки. Про то, как тот спалил в очередной раз тосты, а потом жевал везде, где не было черноты. Пить кофе и выдыхать в прохладный вечерний воздух, сидя на холодном бордюре, но холода этого почти не ощущая.        Хосок похож на солнце среди ночи. Успокоившись и отрешившись от проблем с соулмейтами, Юнги поистине начал наслаждаться тем, как он греет, просто сидя рядом. Как улыбается с нежностью, рассказывая о питомцах, как бросает на Мина взгляды, когда тот о чём-то ему тоже рассказывает. О картинах, которые видел, о Чимине, который их рисовал, но умалчивая об изначальных побуждениях участия в эксперименте и подробностях, связанных с ним. О доме, в котором холодно и одиноко, о родственных душах, которые терзают его собственную.        Подходя к знакомому зданию круглосуточного, Юнги задерживает дыхание. Зачем он снова сюда пришёл? Для чего он явился вечером, чтобы глядеть на блондинистого продавца, который будет три часа без остановки разговаривать с молчаливым Юнги? Да. Да, да и ещё раз да. Он хочет слушать истории про Бини и Мони, он хочет, чтобы Хосок сделал ему горький кофе из автомата, и получиться лучше любого покупного. Потому что на бордюре возле магазина спокойнее, чем в одинокой квартире. Тут у него есть солнце даже ночью.        Юнги торопливо заходит в магазин, уже замечая, как удивлённо вытягивается лицо выглянувшего из-за стеллажа Хосока. Тот одаривает его теплотой улыбки и выходит, пока Юнги размашистым шагом преодолевает расстояние между ними.        — Я думал, у тебя сегодня встреча с твоими парнями, — выдаёт Чон, сжимая уголок брендированной безрукавки пальцами. Он почему-то сегодня выглядит взволнованным.        — Я бросил их. Точнее, они сами вынудили меня это сделать, изводили всё это время, — на одном дыхании произносит Юнги, разглядывая лицо Хосока.        На глаза падает белая чёлка, корни изрядно отросли, по сравнению с тем, как было, когда Юнги увидел его впервые. Лицо, ранее бывшее крайне взволнованным, вдруг озаряется эмоцией, которую Мину удаётся распознать не сразу. Облегчение.        — Я… я надеюсь, это не из-за моих слов? — неуверенно тянет он, прикусывая нижнюю губу.        — Нет. И да. Я просто устал. Я, знаешь, — Юнги ощущает, как из него льётся поток чувств, до того сокрытый за семью засовами и пятью замками. — Я подумал, что всё это — моя вина. Отчасти, конечно, так и есть. Изначально я должен был поступить правильно.        Хосок внимательно слушает Юнги, даже почти не моргает.        — Мне кажется, что я действительно чурбан. Мало на что реагирую, нет почти эмоций.        — Это неправда, — неожиданно перебивает его Чон. — Тебе просто нужно доверять человеку, чтобы проявлять эмоции. Ты… такой, какой есть. Ракушка, которую нужно попробовать открыть, чтобы достать жемчужину. Они даже не попытались этого сделать.        Юнги застывает, глядя, как щёки Хосока покрываются пятнами от смущения. Как он вздыхает, как ноздри его трепещут от вдоха, а глаза смело направлены в лицо Мина. И даже сейчас, когда губы Чона от волнения стиснуты, Юнги всё равно ощущает исходящий от него свет. Они ведь и правда… даже не попытались. Сглатывает, глядя в щенячьи глаза; когда он в них смотрит, ему тоже хочется рассказывать про свою скучную работу, про чужие картины и прочитанные книги.        Юнги хотел попытать удачу в поисках того, кто бы его понял, кто бы оказался чуть более терпеливым и дождался момента, когда он сможет стать более открытым и откровенным. Думал, что родственная душа, в его случае души, будь они неладны, станут таковыми. Но даже они не захотели. Обидно? Несомненно. Виноват ли Юнги? Настолько же, насколько и Уён с Намджуном. Жалеет ли он о произошедшем? И да, и нет. Если бы не пошёл на клятый эксперимент, не смог бы понять, что ему делать. Если бы не ссоры с соулмейтами, никогда бы не забрёл в круглосуточный магазин и не поговорил с Хосоком.        А теперь, стоя напротив нервничающего Чона, зависает. Он не зря сюда приходил. Просто не понял сразу, для чего. Для того, чтобы его выслушали, чтобы расслабили, подарили солнечную улыбку и стаканчик горького кофе. И для этого оказалось необязательно быть «идеальным партнёром». Просто Чон Хосоком. К чёрту вероятность совместимости, к чёрту родственные души. Юнги будет стараться не оплошать и в этот раз.        — Не хочешь расковырять ракушку? — сдавленно произносит Мин, не придумав ничего лучше.        Хосок зависает на мгновение, его глаза округляются от удивления, а после по пустующему сейчас залу магазина разносится громкий хохот. Чон сгибается пополам, хватается за руки Юнги, а тот непонимающе его поддерживает, пока Хосок смаргивает выступившие слёзы.        — Чёрт, Мин Юнги, из тебя хреновый романтик! — выдыхает сквозь смех он, когда выпрямляется.        — Да ну тебя, — хочет возмутиться Юнги, но от звука смеха Хосока не может сдержать улыбки.        — Я хочу пойти с тобой на свидание, хочу, чтобы ты бубнел на меня, а ещё поцеловал. Да, будем ковырять ракушку, — улыбается — тепло, знакомо, вызывая облегчение.        Юнги тоже улыбается. Робко, приподнимая уголки губ и наблюдая за щёлочками-глазами, излучающими свет. А потом целует. И этот выбор, Мин знает, он делает правильно, от всей души.

***

       Чимин мёрзнет, но продолжает ждать. Сегодня большой день, потому что сегодня они заканчивают приготовления к открытию галереи, в которой будут показывать картины Чимина. Это было трудно — отыскать тех, кому произведения Пака будут интересны, но поспособствовал Юнги, вдруг в один день позвонивший Чимину и подкинувший контакты одного ценителя искусства. Чимин очень был рад. Это была одна из множества его мечт: чтобы как в далеком прошлом его творения висели в специальном помещении галереи, чтобы Чимин с гордостью мог задрать подбородок, потому что его дело ценят. На его картины смотрят, их покупают, за ними следят. И теперь они с Чонгуком условились собраться и встретиться у станции поезда, чтобы добраться до нужного места.        Чимин переступает с ноги на ногу в попытке согреться, выглядывает ярко-жёлтую куртку Чона, которую в белизне зимнего дня должно быть видно издалека. С момента, как они начали встречаться, минуло почти семь месяцев, они уже успели отпраздновать Рождество и познакомить свои семьи. Чимин никогда не думал, что будет жить с парнем в одной квартире и собирать не только свои вещи в корзину для белья. С появлением Чонгука в его жизни стало как-то интереснее. И пусть дни кажутся насыщенными, а без ссор или несостыковок не обходится, Чимин только рад тому, что сунул нос на эксперимент в прошлом году. Если бы не всё, что он пережил, то не оказался бы здесь и сейчас, не стал бы чуть мягче, но смелее.        Чону поначалу приходилось подталкивать Чимина к верным шагам. Он более решительный и бесшабашный, чем может показаться с первого взгляда. Именно Чонгук затевает самые сумасшедшие попытки вытащить Чимина из дома и отвлечь от многочасового рисования картин. Он целует его по утрам, пока оба чистят зубы, может без перерыва наблюдать за тем, как Пак пишет новое творение, а потом ласково разминать уставшую спину.        Даже если Чон Чонгук по результатам бы не оказался ему родственной душой, Чимин бы отдал всё, чтобы ещё раз познакомиться с ним и снова влюбиться. К слову, о родственных душах. Чимин и Чонгук условились никогда не проверять свою совместимость, хотя Пак уверен — та стопроцентная. Но они не хотят считать вероятности, думать об этом. Им просто хорошо вдвоём, жить так, как они живут, и наслаждаться каждой минутой рядом. Иногда бешено проводить время, следуя очередной безумной идее Чонгука поехать в горы или покататься на байке во время съезда мотоциклистов. А в другие дни спокойно посидеть в кофейне Чонов, наслаждаясь привычным запахом зёрен.        Чимин замечает неоново-жёлтое пятно, скользящее в зимних ботинках по пластиковой дорожке тротуара, улыбается, машет торопящемуся Чонгуку, чтобы тот заметил, где Пак стоит. Его едва не сносит с ног, когда соскучившийся Чон сжимает своего парня в объятиях.        — Этот стажёр меня до седины доведёт, — между поцелуями выдыхает Чонгук, сжимая лицо Чимина. Трётся о его нос своим, обжигает теплом кожи замёрзшего Пака, пока тот счастливо улыбается. — Волнуешься?        — Только если немного, — выдыхает облачко молочного пара Чимин, держа Чонгука в кольце своих рук, замерших на талии и сжимающих его через огромную куртку.        — Всё будет круто, — улыбается тот и уже разворачивается вместе с Чимином, чтобы последовать дальше.        Они торопливо, но достаточно осторожно, чтобы не поскользнуться, шагают в сторону подъёма на надземную станцию поезда. Ехать на другой конец огромного города, и если опоздают, то пропустят торжественное открытие галереи. Чимин крепко сжимает ладонью в перчатке пальцы Чонгука, пока они проходят мимо высокого здания с огромным рекламным баннером. Чимин вдруг застывает, видя там то, что много месяцев назад сотворил собственными руками. Реклама беззвучна, но зато чётко и красиво выделяется рисунок, оставленный Чимином когда-то на стене тренировочного центра. Разрушая белизну стены, Пак изобразил на ней душу, которой не должно быть, но она существовала. Синие линии струятся по баннеру, словно ленты, полупрозрачная фигура на ней улыбается, глядя перед собой на маленькую цифровую бабочку, усевшуюся на его указательный палец. Теперь, глядя на изображение искусственного интеллекта, Чимин отчетливо видит различия с тем, кого крепко удерживает за руку. Они — можно сказать, созданы из одного и того же теста, но различаются. Чонгук тоже смотрит на рекламу, где большими буквами корпорация «Crane» приглашает всех желающих людей попробовать найти свою родственную душу. Чимин даже ненадолго поджимает губы. Скучает? По тому, кого не существует, лишь изредка. Он остался в его воспоминаниях прекрасным искусственным водопадом из звёзд, эмоциями и тем, что подарил напоследок. Будущее. С Чонгуком. Чимин Ииоас благодарен, даже несмотря на то, что ему пришлось испытать и сделать.        Чон внимательно наблюдает за выражением лица Чимина, ему, наверняка, неловко смотреть на своё же лицо, отчётливо изображённое на баннере. Но Чимин, грустно улыбнувшись, отворачивается. Тянет Чонгука дальше, крепко стискивая пальцы. Он отпустил. Переболел, понял, что всё происходящее с ним и то, что будет происходить, ведёт к определённому результату и новой развилке. Ииоас был этапом его жизни, показавшим, что даже невозможное иногда случается. Что всё не зря и не просто так. И, возможно, судьба всегда распоряжается так, как будет лучше для них.        Чимин понял, что соулмейты могут причинять боль. Из рассказа Юнги осознал — можно быть счастливым и без родственной души, а созвонившись с Тэхёном, узнал — иногда это именно то, что, оказывается, должно быть у тебя. Чимин улыбается Чонгуку и получает такую же улыбку в ответ. Он рад, что побывал на эксперименте, частично изменившим его и всю его жизнь. И благодарен.        Они вскакивают в поезд за минуту до того, как закроются автоматические двери. А за спинами на баннере сияет надпись:

«Crane INC» приглашает вас на поиски своей родственной души. Единственный и неповторимый ИИОАС найдёт вам подходящую пару, совместимую с вами полностью!»