Promise

      — Все, чувак, я больше не могу, — сдался Ноа, выпуская гаечный ключ из руки. Тот приземлился с отчаянным лязгом поблизости от домкрата, придерживающего проржавевшую дверь «Порше». — У меня перерыв.              Выдохнув и проведя ладонью по взмокшему лбу, Ноа развернулся и в два шага достиг металлической стойки за спиной. На ней висело чистое полотенце — Ноа схватил его и приложил к лицу, затем к шее.              Прошел почти месяц с тех пор, как он впервые… принялся за работу. Сначала ему пришлось закрыть глаза на кидалово Рика и заново наладить контакты, чтобы раздобыть более-менее подходящую груду металлолома. Ноа собирал каркас и остальные элементы кузова, будто навороченную лего-модель, — разве что навороченной ее можно было назвать лет двадцать назад. Тогда он был без понятия, что именно увидел в медицинском отсеке Рэтчета месяц назад и увидел ли что-то существенное в принципе, но этого оказалось достаточно. Ноа не терял надежды с того самого дня.              Когда автоботы во главе с Оптимусом привезли Ноа на базу и тот познакомился с Рэтчетом, Мираж был без сознания, в огромной стеклянной капсуле, подключенный к сомнительным кабелям и, в общем-то, мало напоминающий себя прежнего. Через неделю, вернувшись из клиники в Балтиморе, где проходил лечение Крис, Ноа мельком увидел Миража снова, все еще бессознательного — в стазисе, как поправил его Рэтчет. У Миража отсутствовала половина внешних бронепластин, его грудной отсек был приоткрыт и впускал угрожающе выглядящий пучок светящихся бледно-синим проводов. Но Ноа узнал форму шлема, узнал гибкий металл — так его называли Оптимус и Рэтчет, — формирующий знакомые черты фейсплейта. Оптика Миража оставалась погасшей. Ноа вглядывался в устрашающий пучок проводов, представляя, как синяя пульсация проникает в корпус Миража и то ли дает ему жизнь, то ли временно поддерживает ее остатки. Незнание всегда приводило Ноа в состояние, близкое к панике, — а тогда он не знал о происходящем ровным счетом ничего. Рэтчет не давал прогнозов, на многочисленные вопросы Ноа отвечал коротко, сухо: обстановка на базе автоботов была напряженной. Но пульсация напомнила Ноа свечение, что еще совсем недавно испускала оптика Миража. Чтобы хоть как-то себя обнадежить, он стал думать о последней — и о том, как она непременно вспыхнет, ознаменовав активизацию жизненных систем Миража.              Еще пять дней спустя Оптимус припарковался напротив гаража Ноа. Тот только вернулся с официального собеседования в «Джи Ай Джо», которое оказалось не чем иным, как испытанием на выносливость, или попросту пыткой. Оптимус оповестил Ноа об исправно работающем ти-коге и успешно запущенном извне механизме трансформации. Мираж нуждался лишь в самовосстановлении, и, по словам Рэтчета, эндоскелет уже запустил процесс регенерации, но для повторной фиксации земной альтформы в «кибертрониевой оболочке» были необходимы недостающие материалы. Ноа вспомнил половину отсутствующих пластин на корпусе Миража, вспомнил изрядно помятые и поцарапанные оставшиеся. До Ноа дошло: ему следовало раздобыть детали «Порше».              В следующее воскресенье Ноа ждал у гаража целый час и вздрогнул, когда из-за поворота выглянули знакомый грузовик и желто-черный «Шевроле Камаро». Ноа был готов откинуть засов фургона сам, но Бамблби трансформировался и сделал все за него. Он выкатил находящийся в альтформе корпус Миража — вернее, в ее подобии. Ноа сделал вид, что не поник, снова увидев Миража в стазисе, но Оптимус оказался на редкость проницателен.              — Ему нужно время, — попытался успокоить Ноа он. — Рэтчет говорит, что искра, нейрокортекс и эндоскелет еще не пришли к полноценному взаимодействию, а экзоскелет… — Наружное зеркало заднего вида Оптимуса повернулось в направлении распахнутых дверей гаража. — Его лишь предстоит установить, равно как дать ему прижиться.              Ноа посмотрел на Оптимуса, Бамблби и, наконец, на альтформу Миража. На короткое мгновение в груди Ноа поселилось беспокойство, страх ошибиться, навредить, а не исправить. Прежде чем пообещать Оптимусу и Бамблби, что он сделает все возможное, Ноа мысленно поклялся в том же самом себе.              Он запирался в гараже под вечер, после тренировок, и уходил домой глубокой ночью. Тишина и тусклое, желтовато-рыжее освещение не мотивировали к труду, однако Ноа не мог переступить через себя и хотя бы включить радио. Он работал в глухой, давящей тишине, поочередно выуживая из любезно одолженной Риком груды металлолома детали каркаса. Крепления альтформы Миража были явно не из земного металла, но подходили к деталям, и те исправно становились на места. Опасность представляли лишь усталость Ноа и катастрофическая нехватка сна. Однажды он отключился на лежаке прямо под капотом, прикручивая крепления передних фар. Выспаться ему удалось, но он чудом не опоздал на тренировочную площадку. С тех пор Ноа спал шесть часов в день — и проводил в гараже три. Поездки в Балтимор по выходным задачу не упрощали.              Мираж пришел в сознание еще спустя восемь долгих дней. Ноа чуть было не уронил ящик с инструментами себе на ноги, услышав знакомый, полный энергии голос.              — Эй, приятель, — раздался тот же голос, уже не из воспоминаний, а вполне себе реальный. — Только давай быстрее. Мне не терпится прокатиться в новом кузове и с шикарной полировкой. Эту поездку ты не забудешь никогда!              Ноа повесил полотенце обратно и недоверчиво приподнял бровь. Мираж следил за ним с помощью зеркал заднего вида: те едва заметно двинулись, когда Ноа вышел из поля зрения Миража.              — Ты уверен? — спросил Ноа. — Что-то я не помню, чтобы ты демонстрировал чудеса мгновенной трансформации, когда я только завершил установку твоего прошлого кузова. Больше было похоже на перекатывание ржавых жестянок с болтами.              Ноа был уверен: умей Мираж недовольно цокать, фыркать или выражать неодобрение подобными человеческими способами, он бы непременно ими воспользовался. Вместо этого он возмущенно воскликнул — Ноа дорисовал в воображении робоформу Миража, скрестившую манипуляторы и смотрящую на Ноа сверху вниз.              — Может, все потому, что тот кузов и был жестянкой с болтами? Ты даже не удосужился достойно меня покрасить! Каково мне было, когда я вышел из стазиса и обнаружил, что трансформируюсь целых полклика?!              На этот раз Ноа не удержался и закатил глаза. Порой ему казалось, что Мираж над ним издевался. По крайней мере, его излишняя активность на фоне полумертвого состояния Ноа воспринималось именно так. Сейчас дела, правда, шли в гору: Ноа определили в штат, дали первый аванс и даже поспособствовали повторному обновлению кузова Миража. Ноа мог только гадать, во сколько обошлись детали точно такого же, разве что без синих полос, «Порше», потому что спрашивать у него язык не повернулся.              Вернувшийся из стазиса Мираж был неугомонным, и Ноа подозревал, что Рэтчет случайно подал в его Искру больше энергона, чем следовало. Мираж не отпускал Ноа никуда, кроме как на работу и домой, к вернувшимся Крису и маме, и утверждал, что вот-вот развалится со скуки на шестеренки. Ну и, разумеется, при первой же возможности потребовал вернуть старую альтформу.              — До того как ты вышел из стазиса, ты вообще не мог трансформироваться самостоятельно, — пожал плечами Ноа. — На твоем месте я бы ценил то, что есть.              Не без удовлетворения вслушиваясь в пораженную тишину за спиной, Ноа развернулся в противоположную от Миража сторону и принялся насвистывать последний альбом «Де Ла Соул» в такт шагам. Наконец, позади раздалось возмущенное «Эй, это был запрещенный прием!». Ноа с трудом сдержал принявшуюся наползать на лицо дурацкую улыбку и, добравшись до старого холодильника в конце гаража, распахнул скрипучую дверцу.              По субботам маму с Крисом отвозили в клинику, чтобы лечащий врач оценил его состояние, — так что Ноа не заморачивался насчет готовки и перебивался своими скудными запасами. Первое время он ездил вместе с семьей; часами сидел у кабинета, подбегал к Крису, как только тот появлялся в поле зрения, и бережно брал за руку, спрашивая, все ли в порядке. Ему потребовалась не одна неделя, чтобы прийти в себя и понять: Крис нуждался в помощи врачей, но был силен духом. Всякий раз, когда Ноа одолевали сомнения, он вспоминал события в Перу. Пока он, погребенный под корпусом Миража, терял себя, тщетно пытаясь достучаться до неизвестного ему металла и чудом зажечь погасшую оптику, именно Крис стал его якорем. Конечно, Ноа вряд ли бы собрался с силами, не подай голос минутой позже непосредственно Мираж…              Ноа растерянно поглядывал на замерший в противоположной стороне гаража «Порше», дожевывая принесенный на днях из квартиры «хот покет». Он мог сколько угодно отрицать вслух, но ему нравилось проводить почти все свободное время с Миражом. Нравилось слушать его бессвязную болтовню, в основном о набирающем обороты соперничестве между Западным и Восточным побережьями, о мечте прокатиться спустя месяц с лишним простоя по ночному Нью-Йорку и уделать всех идиотов, возомнивших себя уличными гонщиками, а также об угрюмости Оптимуса, который по-прежнему не хотел подпускать Миража к миссиям, хотя тот был «как из Оллспарка». Все было прежним, Мираж был прежним. Стоило Ноа услышать его голос впервые после событий в Перу, дышать стало намного легче.              В тот день Мираж говорил с Ноа, находясь в робоформе, а его оптика и расщелины между свежеустановленными грудными бронепластинами успокаивающе сияли синим. Ноа смотрел в оптику Миража, задрав голову, напрочь забыв о собственных кругах под глазами и ноющей боли в плечах. От корпуса Миража исходил мерный гул. Он сидел на одном колене и расслабленно улыбался, пока Ноа заново учился дышать.              Мираж был неуправляемым, неуправляемее обычного — хотя, справедливости ради, Ноа был знаком с ним всего ничего и об обычном состоянии Миража иметь представление не мог. Однако Ноа всегда быстро привязывался, а еще не умел себя обманывать. Как бы он ни отшучивался и ни бросался безобидными колкостями — он хотел находиться рядом. Иногда Ноа раздумывал о желании Миража еще раз сменить «оболочку» — и о свойствах металла, из которого состояли кибертронцы, в целом.              — Эй, Мираж, — позвал его Ноа. — Можем продолжить, ты готов?              Ему незамедлительно пришел воодушевленный ответ:       — Разумеется, парень! У меня тут дверь домкратом захвачена, куда я денусь?              Ноа хмыкнул и вернулся в центр гаража. Серебристо-синий «Порше» стоял с передней дверью нараспашку — та выбивалась из общей картины своей ржавостью. Все детали кузова, кроме нее, уже были заменены и покрашены, Миража не ждала даже полировка: «Джи Ай Джо» предоставили абсолютно новые, как с конвейера, детали. Ноа часто представлял, как где-то далеко, на безымянной свалке, одиноко стоял такой же «Порше», разве что со снятым скальпом. Ноа мельком взглянул на эмблему автоботов, венчающую капот Миража, — единственное, что отличало его кузов от земных собратьев идентичной модели.              Ноа нагнулся и ловко схватил брошенный рядом с дверью гаечный ключ. Снять дверь было легче легкого, приделать новую — сложнее, впрочем, тоже терпимо. Самое страшное — установка каркаса — было давно позади. Боковое зеркало заднего вида Миража снова пришло в движение: Ноа бросил ответный взгляд, прищурившись.              — Что такое? — спросил он, опускаясь на корточки, и подразнил: — Боишься случайных царапин?              — Это вряд ли, приятель. Царапины имеют свойство затягиваться. Вам ли, людям, не знать!              Ноа уже поднес ключ к болтам, как вдруг нахмурился. Последние полтора месяца он задавался похожим вопросом. Рэтчет и Оптимус упоминали процесс регенерации, и, пусть Ноа слабо представлял, как она была применима к металлу, он все же стал свидетелем медленного самовосстановления Миража. Если эндоскелет Миража регенерировал, могла ли броня? Или же это было сродни восстановлению отрубленных конечностей у людей — необходим протез? Внятных объяснений Ноа никто не давал, он мог лишь догадываться, руководствуясь своими знаниями.              Ему было любопытно, как проходила стыковка сенсорных систем Миража со свежеустановленными бронепластинами, как перестраивались датчики. Ноа хотел узнать, что, в конце концов, означало выражение «кибертрониевая оболочка». Неужели корпус Миража менял структуру деталей, которые устанавливал Ноа, на молекулярном уровне? Или живой металл покрывал земную сталь, срастаясь с ней, как человеческие протезы срастаются с костной тканью?              — Я… говорил с Рэтчетом, — осторожно произнес Ноа, приложив ключ к верхнему болту. Спрашивать у Миража об устройстве его систем казалось странным, словно, озвучивая вопрос, Ноа лишний раз подчеркивал, насколько они с Миражом друг от друга отличались, по крайней мере, в строении тела — и корпуса. — Но он был занят и по большей части меня игнорировал.              Мираж хмыкнул:       — Док всегда такой. Когда он переживает за кого-то из нас, с ним невозможно находиться рядом.              Ноа улыбнулся. В голосе Миража, помимо привычной расслабленной шутливости, читалась привязанность. Она тотчас передалась Ноа, разливаясь по телу легкими спокойными волнами.              Сорвав один болт, он переложил ключ в левую ладонь, а правой принялся придерживать дверь, пока довершал начатое. Вскоре она была у него в руках — он обхватил ее покрепче и оттащил в другой конец гаража, где покоились прочие элементы старого кузова. Мысли роились в голове Ноа, пока он нес обратно уже новую дверь. Сгрузив ее на пол рядом с домкратом, он, наконец, решился:       — Рэтчет говорил, что твоему корпусу предстоит процесс восстановления, а бронепластинам нужно «прижиться». Я не совсем понимаю. — Ноа отвел взгляд, чувствуя неловкость. — В смысле… ты разве не состоишь из металла?              Когда он поднял голову, то столкнулся с заинтересованно повернутым к нему боковым зеркалом. Ноа увидел там собственное отражение — помятый вид, скользящую во взгляде неуверенность. Он почти успел устыдиться своего любопытства, как вдруг Мираж ответил, без ужимок и увиливаний:       — Можно сказать и так. Это сплав, для получения которого нужен энергон. Без него наш корпус не будет таким прочным.              — И не сможет регенерировать? — сглотнул Ноа.              — И не сможет регенерировать, — подтвердил Мираж. Он выдержал паузу, прежде чем продолжить: — Хотя и это громко сказано. Системы саморемонта справляются с небольшими повреждениями, но если выстрел заденет мою камеру Искры и я улечу в короткую перезагрузку, то вышедшего в онлайн меня хватит всего-то на пару ответных выстрелов. Дальше — стазис. Даже поцарапанная краска восстанавливается не один джур, если не ускорять процесс специально.              Ноа кивнул, чувствуя, как у него в голове медленно, со скрипом шевелились шестеренки. То, что описывал Мираж, было похоже на активную систему защиты. Если при серьезных повреждениях Мираж отключался, значит, за это время в его корпусе происходил усиленный ремонт — причем осуществлялся он либо напрямую, с использованием свойств сплава, из которого состоял Мираж, либо через какие-нибудь микромашины.              Ноа поставил новую дверь на домкрат, подвинув к креплениям на корпусе Миража, чтобы прикрутить болты. Воспоминания полоснули Ноа по не успевшим зажить ранам — видимо, системы саморемонта Ноа были еще привередливее, чем у Миража.              Ноа вспомнил, как Мираж застыл, укрыв его собой, как погасло светло-синее свечение его оптики, оставив Ноа наедине с пугающей тишиной, буквально запертым в глухом металлическом гробу. Он видел кусок неба, не заслоненного шлемом Миража, и металлическую, кажущуюся ржавой из-за неестественного рыжего света голодной пасти Юникрона тень, все глубже погружающуюся в атмосферу Земли. Ноа со всей силы стучал по грудным бронепластинам Миража, звал, бился в зачатках истерики. Светло-синее свечение не отвечало ему, мир дробился — как снаружи, не обернутый в лишенный жизни металл, так и внутри. Корпус Миража был теплым из-за интенсивного сражения, и Ноа безысходно касался его, зная: скоро он начнет остывать.              Но Мираж оказался жив. Мираж смотрел на Ноа, пока мир в его оптике точно так же, резонируя, самоуничтожался. Гибкий металл на его фейсплейте пришел в движение: Мираж просил взять управление на себя. Ноа ожил с ним на пару.              Возможно, в Перу случилось то, о чем рассказывал Мираж сейчас. Он ушел в оффлайн, а его корпус пытался выявить неполадки и все исправить, отключив наверняка энергозатратную мыслительную деятельность процессора. Ноа вздохнул, опустив взгляд на так и не закрепленную дверь.              — Ноа, — позвал его Мираж.              Он не сразу понял, что Мираж трансформировался. Возвращение в реальность было медленным, словно Ноа заново привыкал вдыхать воздух после длительного барахтанья в воде. Чтобы взглянуть на Миража, ему пришлось задрать голову. Глаза Ноа встретились со светло-синей оптикой, непривычно задумчивой. Мираж опустился перед Ноа на колено — он делал так множество раз с тех пор, как вышел из стазиса.              — Я… — осекся Ноа. — Прости, задумался.              Было не похоже, что Мираж ему поверил. Тонкие, выкрашенные в синий оптограни над оптикой обеспокоенно опустились, голова накренилась вбок.              — Ты можешь рассказать мне, Соник, — сказал Мираж.              Его тон был серьезным, и на секунду Ноа повело: Мираж волновался за него, ничего в выражении его фейсплейта и манерах не выдавало его привычной беззаботности. Однако Ноа не хотел поднимать тему. События в Перу не повлияли на него так, как влиял на солдат Ирак. Ноа служил раньше, и все это — риск, страх, сворачивающийся в штормящий водоворот в груди, отключающий мысли и вынуждающий двигаться рефлекторно, — было для него не ново.              Беспокоиться стоило бы, если бы Мираж не стоял перед Ноа, целый и невредимый; если бы мерный гул систем под его экзоскелетом не помогал странным образом сосредоточиться. Случилось что-то с Миражом…              — Я не закончил с дверью, — пробормотал Ноа, так и не придумав, как лучше выразить скомканные мысли. Все время, пока Мираж испытывал его внимательным взглядом, он неловко держал гаечный ключ в руке.              — Ноа.              От того, как мягко прозвучало его имя в приятной полутишине, у него заныло сердце. Оптика Миража издала тихий приглушенный звук, перефокусировавшись. Она не была цельной, состояла из линз и опоясывающих их светодиодов. Ноа завороженно наблюдал, как ее структура причудливо менялась, приспосабливалась под объекты, на которые устремлял взгляд Мираж. Линзы сместились вперед, дугообразные края светодиодов устремились за ними. Свечение было таким теплым, что Ноа захотелось укрыться в нем, как в пушистом пледе.              Щеки Ноа коснулся теплый металл. Он вздрогнул, переведя взгляд на кисть Миража — внушительную, крупнее человеческой головы, но ощущающуюся, как что-то полуневесомое, бережное. Большой палец Миража погладил Ноа по щеке.              Кисть Миража выдерживала холод открытого космоса и жар печи, выводила из строя металлические корпуса серией выверенных ударов, рвала врагов в клочья, — но только не сейчас. Ноа вдыхал неожиданную нежность, скрытую в ее прикосновении, и ни о чем не думал.              — Ты же знаешь, я не мог позволить, чтобы с тобой что-то случилось, — тихо произнес Мираж.              Ноа замер. Желание прильнуть к касанию и расслабленно закрыть глаза, забыться на несчастную минуту-две болезненно сковало его по рукам и ногам.              Разумеется, Мираж догадался. Порой Ноа казалось, что его переживания были написаны у него на лбу, — однако люди не читали его как открытую книгу. Не читали и другие автоботы: Оптимус замечал, что с Ноа что-то не так, — в основном это случалось после того, как тот проводил очередное бесчисленное количество часов в гараже, с не подающим признаков жизни — актива, как называли ее кибертронцы, — корпусом Миража, пытаясь смастерить каркас для кузова и терпя капающую на мозги тишину.              Однако Мираж видел Ноа насквозь, словно его визуальные сенсоры были перепрошиты, настроены на отслеживание мельчайших изменений в выражении лица Ноа, а блоки эмоциональных и логических программ — на их обработку. Ноа не возражал. Рядом с Миражом его мнительность, бесформенный отпечаток оставленных позади боевых точек, безвозвратных потерь и запаха жженого свинца, испарялась конденсатом.              — Знаю, — прошептал Ноа, потому что сил на большее у него не осталось.              Они мало говорили о серьезном. А даже если говорили — о стазисе Миража, о Перу и о навсегда утерянном пути для автоботов на Кибертрон, — то Ноа не решался ковырять раны и сохранял беззаботный тон.              Мираж часто не хотел расставаться с Ноа до последнего, пока часы не показывали два или три ночи, однако Ноа не возражал; Мираж обещал прокатить Ноа по ночному Бруклину и вывести из себя с десяток патрульных машин по пути, однако Ноа лишь усмехался и говорил, что ждет с нетерпением; Мираж смотрел на Ноа так, будто того следовало оберегать от малейшей опасности, будто, если возникнет необходимость, Мираж не раздумывая помчится за ним, оставив все позади. Ноа было тепло и уютно, невысказанная нежность таяла у него в груди, как сахарная вата на языке.              Мираж был с ним, был прежним. Ноа умалчивал, что в особенно безнадежные ночи рядом с не откликающимся на зов корпусом Миража его трясло.              Он положил ладонь поверх кисти Миража и ощутил ее спокойное тепло. Погладил ее, неосознанно повторяя движения металла на своей щеке. Пальцы Миража были в два раза больше пальцев Ноа, фаланги соединялись сочленениями, металл был гладким и слабо поблескивал на блеклом свету. Ноа разбирался в земных технике и электронике, но, глядя на Миража, понимал, насколько гармонично все — от нейроствола, сенсоров и сервоприводов до гидравлики и расположения деталей экзоскелета в обеих формах — в нем было сложено. Светло-синее свечение, берущее начало за грудными бронепластинами, было словно отражением Миража. Рэтчет говорил об Искрах кибертронцев — наверняка Искра Миража светилась точно так же.              Уголки губ Ноа дрогнули, когда он представил ее мерцание, яркое, но не слепящее. Дневное солнце пыталось пробиться через замутненное стекло окна на втором этаже гаража, бликовало на новых бронепластинах Миража.              — Вышло неплохо, — выдохнул Ноа, проведя ладонью по его свободному, левому, манипулятору, на котором были уже установлены — и разъединены ти-когом в процессе трансформации — новые элементы кузова. Рука Ноа двигалась по памяти, зная, что Мираж положил манипулятор на согнутый нижний серво. На самом деле Ноа смотрел Миражу в оптику.              — Твоя заслуга, — ответил Мираж, и гибкий металл на его фейсплейте изогнулся, формируя улыбку.              Мираж по-прежнему не убрал манипулятор со щеки Ноа. Они находились так близко — Ноа мог протянуть ладонь и дотронуться до фейсплейта Миража, очертить его контуры кончиками пальцев. Его сердце билось размеренно, плавно; ладонь Миража почти касалась кожи над сонной артерией Ноа, и тот мысленно задался вопросом, смогли ли бы датчики Миража уловить биение человеческого сердца.              — Нет, — сглотнул Ноа. — Нет, твоя. Или… не знаю, кто тебя создал.              Ответом ему послужил смех, поразительно живой для раздающегося из металлической коробки — вокодера.              — Ну вот, мои чувства задеты, — изобразил обиженный тон Мираж. — Вы, люди, слишком высокомерны для своего маленького роста. Вообще-то, я создал себя сам!              Ноа хмыкнул, мысленно, впрочем, соглашаясь. Когда страх не справиться с маниакальной упертостью бурил скважины в его черепной коробке, Рэтчет, сжалившись, рассказывал ему об Искрах кибертронцев. Без них корпус терял актив, экзоскелет лишался половины прочности и всей маневренности, становясь бесполезным скрапом, — теперь, зная о суперсплавах, Ноа подозревал об изменениях в свойствах кристаллической решетки. Однако, пока у кибертронца имелась неповрежденная Искра, деактивировать его было невозможно.              Жизнь наполняла его корпус — пусть без центрального процессора, энергона в баке или электрической подпитки, без половины конечностей. Память могла быть извлечена из неповрежденных резервных носителей, запас топлива пополнен, конечности — вмонтированы. Искра была чем-то бóльшим, нежели инопланетным ключом зажигания с зашифрованными на «подкорке» комбинациями КНК. Она определяла характер, несущие личности и внешний вид вплоть до активного покрытия. Она обрастала костяком, помещенная в протоформу, — Ноа наблюдал отголоски подобного процесса, навещая полуразрушенный, медленно восстанавливающийся корпус Миража на базе автоботов.              Искра была сердцем, но не только. Она пульсировала чаще, и сравнивать ее с человеческим аналогом было все равно что размышлять о неодинаковости скоростей движения переменного тока и течения горных рек.              Все в Мираже было другим, не похожим на человеческое — за исключением, по-видимому, универсальных принципов жизнеустройства. Несмотря на это, Ноа чувствовал себя приросшим к Миражу, подобно его свежеустановленному экзоскелету.              Мысль вспыхнула, точно свет ближних фар со встречной полосы глубоко за полночь. Мираж сходил с ума, прося Ноа поскорее нанести синие полосы на серебристую краску обновленного кузова. Искра отвечала за окрас корпуса — пусть даже царапины и не исчезали за джур, но покрытие неизбежно возвращалось к исходному. Корпус Миража завершил бы переструктурирование земных сплавов и точно так же изменил бы их цвет, не нуждаясь в помощи Ноа.              Ноа опустил взгляд на тыльную сторону своей ладони, умостившейся на манипуляторе Миража. Легкая, естественная потертость не скрытых броней сервоприводов, едва проглядывающейся под деталями оплетки проводов, небольших щитков и замкнутых, предположительно охладительных контуров ощущалась чем-то новым, но не чужеродным. Кисть Миража, свободно свисающая с коленного сочленения, была почти в три раза крупнее кисти Ноа — и в миллион раз прочнее.              Ноа просунул под нее свою ладонь и задержал дыхание. Сквозь серую дымку он увидел себя из прошлого — сидящего на полу посреди заполненного металлоломом и инструментами гаража, с согнутыми ногами и уложенной на них головой. Не из-за событий в Перу — из-за тишины. Тогда Ноа пытался прокручивать в памяти забавный треп Миража, но вспоминал лишь его последние, отнюдь не забавные, слова.              — Не уходи, пожалуйста, — выдохнул Ноа, стоило ему отмахнуться от воспоминания. Он надеялся, что прозвучал не слишком жалко — и что после ему не придется собирать разбросанные по гаражу останки мужества, как беспорядочные детали автомобильного каркаса. — Я знаю, вам нужно найти путь домой, возможно, когда-то он снова откроется…              Металлическая кисть, укрывающая всю его ладонь и часть предплечья, пришла в движение. Ноа бросило в дрожь, когда его рука оказалась окольцована металлом: Мираж взял ее в манипулятор и сомкнул над ней фаланги.              Подняв голову, Ноа ощутил, как его сердцебиение участилось, но спустить воздух, освободив сердце от давления легких, он не смог: грудную клетку безжалостно сдавило кабельной стяжкой.              Мираж так и не убрал второй манипулятор со щеки Ноа. Светло-синяя оптика приглушенно заурчала, снова перестраиваясь, сосредоточенно блуждая по лицу Ноа. Тот отдаленно подметил, как едва ощутимо менялась температура поверхности ладони Миража. Плавно повысившись на пару градусов, теперь она точно так же неспешно опускалась до состояния приятной прохлады, словно охладительная жидкость чопорно путешествовала внутри корпуса, не утруждая себя излишними усилиями.              — Никогда, — покачал головой Мираж, и стяжка сжалась до максимума. У Ноа ти-кога не было, на его месте, скорее всего, покоилось что-то другое, например, диафрагма. Та вдруг дернулась, потянула за собой внутренности, не то трансформируя, не то просто бездумно сматывая их в клубок. — Обещаю, mi churri.              На фейсплейте Миража не было ни капли несерьезности, намека на шутку. Ноа изо всех сил вдохнул — сжатая грудная клетка все еще бесстыдно ныла, однако больше ему до нее дела не было.              До него не сразу дошло, как назвал его Мираж. Это прозвучало так естественно, что неумолимо проскользнуло мимо ушей Ноа. По Миражу часто было сложно понять, какой именно смысл он закладывал в слова: он то и дело подкалывал Ноа с непроницаемым фейсплейтом, спокойно бросался шутками ниже пояса.              Возможно, Мираж не в совершенстве владел испанским; возможно, кибертронцы не осваивали языки мгновенно, как предполагал Ноа, а оттачивали их подобно людям, просто гораздо быстрее. Возможно, Мираж просто вел себя, как Мираж, и Ноа не следовало искать двойное дно.              Проблема заключалась в том, что Ноа увяз, давно и бесповоротно. Двигатель заглох, двери и ремень безопасности заело, — выбраться было невозможно, сделать экстренный звонок тоже: телефон бесполезно валялся на заднем сиденье.              Ноа захотелось провалиться под землю. Самым паршивым было то, что он не мог отстраниться от Миража без усугубления ситуации. Он представил, как Мираж непонимающе нахмурится и спросит, в чем дело. Ноа будет вынужден либо отмалчиваться, либо сморозить какую-то чушь. Учитывая поразительную проницательность Миража в вопросах, касавшихся Ноа, вероятность выйти сухим из воды была ничтожно мала.              Однако Мираж и сам выглядел подозрительно. Когда Ноа решился взглянуть на него, то увидел, как он резко отвел оптику. Линзы Миража, казалось, сосредоточенно пропускали через себя каждый дюйм гаража за спиной Ноа, выдвигаясь вперед со слабым щелчком и возвращаясь обратно. Вентиляция Миража издала странный звук, похожий то ли на усталый, то ли на отчаянный выдох. Когда Мираж, наконец, возобновил зрительный контакт, в его оптике, помимо привычного светло-синего свечения, повисла странная решимость.              — Ноа. Если я скажу, что тоже не хочу, чтобы ты уходил?              Ноа нахмурился. Проигнорировав, как его сердце подпрыгнуло и неуклюже плюхнулось обратно, он вопросительно покачал головой. Мираж смотрел на него, словно вправду ждал ответа. Возможно, неосознанно, но он приблизил фейсплейт к лицу Ноа, и теперь между ними было несчастных дюймов десять.              — Ты говоришь так каждый раз, когда мне нужно уходить, — не столь уверенно, как задумывал, ответил Ноа.              Под шлемом Миража сквозь мелкие зазоры были видны небольшие радиаторы и сверхтонкие — предположительно латунные — пластины, такие, которых, по всем правилам, под капотом «Порше» быть не должно. Ноа часто ловил себя на том, что засматривался на инопланетные детали Миража. Некоторые из них чем-то напоминали земные, но, даже если служили похожим целям, были настроены на работу в других температурных условиях — или же на более глубинное восприятие, как в случае с сенсорами. Теперь Ноа мог рассмотреть их ближе.              — Хорошо, — приглушенно проговорил Мираж. — Тогда… Даже если я не хочу, чтобы ты уходил в принципе?                      Черт.                     Ноа осекся. Ему оставалось лишь надеяться, что Мираж не уловил, как в груди у него ухнуло, как он превратился в сдавленный комок из чувств и эмоций.              Он мог бы попытаться напомнить себе, что Мираж всего лишь просил об ответном обещании, пусть в том и не было необходимости: пока Мираж находился в стазисе, Ноа и так проводил с ним почти все свободное время. Впрочем, Мираж тоже уже сдерживал обещание. Накрыв Ноа собой, окутал отдающей горечью безопасностью, несмотря на происходившее вокруг безумие. Если бы корпус Миража не выворачивало наизнанку от выстрелов гребаной плазменной пушки, если бы Мираж просто укрыл Ноа собой так, чтобы тот ничего, кроме Миража, не видел…              Ноа ответил, игнорируя пульсирующее в ушах сердце:       — Я скажу, что не уйду.              — Даже если у меня есть на то… свои причины? Которые ты, возможно, не разделяешь.              Ноа расслышал сказанное Миражом сквозь туннель бесконечной вентиляционной шахты. Тело Ноа резко пробрало от невозможного, окутывающего невыносимо бережными объятиями чувства. Мираж смотрел на Ноа, словно тот был единственным, что он видел, — и единственным, что имело значение. А еще Мираж выглядел уязвимым — будто вовсе не был несколькими тоннами живого металла, оснащенного инопланетным оружием.              — Возможно, у меня тоже есть свои, — выдавил из себя Ноа.              Сначала оптограни над оптикой Миража недоумевающе опустились, а затем взметнулись вверх. Вперед них уходили сверхтонкие неровные дужки, чем-то напоминающие Ноа человеческие ресницы — и, судя по всему, служащие аналогичной цели. Они поднялись следом за пластинами, и Ноа завороженно проводил их взглядом.              Мираж тоже внимательно наблюдал за ним — и Ноа ощутил, как к его лицу медленно приливала краска.              Тогда Мираж тихо спросил:       — Ты думаешь, они одинаковы?              Он выглядел так, словно прощупывал почву: его линзы часто фокусировались, сканировали лицо Ноа со странной, выверенной тщательностью, а вопрос прозвучал так осторожно, будто Мираж боялся повредить свой вокодер.              У Ноа давно наболело. От оставшихся невысказанными слов, от фантомных грез о долгих поездках по Нью-Йорку и тихих, откровенных разговорах посреди ночи, от того, насколько его распирало от чувств. Ноа мечтал, чтобы причины оказались одинаковыми. Мечтал давно и, возможно, больше всего на свете.              Сделав глубокий вдох, он протолкнул слова через неожиданно дрожащие губы:       — Я бы… очень хотел, Мираж. Ты не представляешь как.              Вокодер Мираж издал тихий, неразборчивый звук и затих. Внутренности Ноа завязались в тугой узел непонятного, томящего ожидания — и разом дернулись, рассеивая мучительную дрожь по всему телу. Тишина жужжала в голове Ноа, смешиваясь с тихим урчанием систем Миража, и Ноа проваливался в нее.              Все это перестало иметь значение, когда подбородка Ноа осторожно коснулся металл. Всего лишь аккуратное движение большого пальца Миража, медленно, меланхолично очерчивающего часть лица Ноа, которой до этого не касался манипулятор, — и Ноа прильнул, двинувшись навстречу. Он выпустил изо рта сбившийся в ком у горла воздух, перед его глазами все поплыло, и единственной статичной картинкой оставался фейсплейт Миража: его оптика, обонятельный анализатор и ровные очертания губ.              Казалось, они двигались, но Ноа не мог разобрать слов: те долетали до него сквозь густую дымку.              Его грудная клетка прерывисто вздымалась, лицо наверняка окончательно покрылось краской. Манипулятор Миража остановился на шее Ноа, а затем заторможенно, словно нерешительно проследовал к плечу и мягко коснулся лопатки. По позвоночнику Ноа растеклось головокружительное тепло — живой металл оказался и вправду живым. Второй манипулятор Миража, в котором тот удерживал ладонь Ноа, тоже зашевелился. Мираж поднял кисть Ноа в воздух и обхватил ее поперек, полностью спрятав в своей.              Закрыв глаза, Ноа слушал, как остервенело толкалось в ребра его сердце, и ловил исходящее от Миража тепло. Его было так много, оно оседало по всей ширине спины Ноа, рассеивалось приятными вибрациями от манипулятора. Ноа был готов умолять Миража не убирать его. Что бы ни случилось — вплоть до нового конца света, маячащего на горизонте. Ни за что.              Это было слишком, Мираж был слишком. Мозг Ноа блуждал где-то далеко, вне окружающей его действительности.              Донесшееся оттуда «Праймус, Ноа…» было таким зыбким, туманным, что он подумал, будто ему послышалось… А затем Ноа ощутил вкус металла на своих губах.              Он распахнул глаза, подумав, что рехнулся от своей одержимости. Что вообразил себе весь разговор с Миражом, его прикосновения, его оптику, голос. Но прошла секунда, вторая, и, когда Ноа вернулся в реальность, то тут же встретился взглядом с притиснувшимся к нему Миражом — который, впрочем, стремительно разорвал поцелуй.              Между ними повисла тишина. От Миража исходил усилившийся гул: его вентиляционные системы словно перешли в режим боевой готовности. Он выглядел так неуверенно, то отводил взгляд, то снова возвращал его, — что сердце Ноа на миг болезненно сдавило. В то же время его разрывало от беспросветной, пробивающейся наружу и не находящей выхода необходимости, от осознания, неспешно раскрывающегося в груди, вьюнком расползающегося по ребрам.              Оно закреплялось там, росло. Горечь и безнадежность, заставившие было Ноа закопать поглубже в землю надежду и не терять свою с Миражом дружбу, молчали, загнанные в угол.              — Мираж… — прошептал Ноа.              Одно-единственное имя — вот и все, что крутилось у него в голове.              Мираж был так близко, что Ноа снова представил себя тянущимся к его фейсплейту. Представил, как в светло-синей оптике мелькнет точно такое же осознание, а следом — что-нибудь яркое, нуждающееся, томящееся, наполненное до краев. Представил, как Мираж непременно потянется к Ноа в ответ, как между ними, наконец, осядет долгожданное облегчение.              Однако теперь представлять было не обязательно. Потому Мираж попросил Ноа никогда не оставлять его; потому что смотрел на Ноа так, словно больше ему никто не был нужен; потому что Мираж поцеловал Ноа — отчаянно, напропалую, как будто был готов к любому исходу.              — Мираж, — словно мантру, повторил Ноа и, наконец, потянулся вперед.              Это было все, в чем он нуждался. Мираж был всем, в чем Ноа нуждался. Стоило ему снова почувствовать металлический вкус на губах, как он понял это в сотый, тысячный раз.              Он не удивился тому, как тепло ощущались губы Мираж. Жизнь была теплой — а Мираж был живой, от мельчайших серво его фейсплейта до спрятанной в грудном отсеке Искры. Ноа душили эмоции, в горле застряло дерганое, вымученное облегчение, как будто его долго лишали чего-то жизненно важного — пищи, воды, воздуха, — и, в конце концов, перестали. Ноа оказался оглушен биением собственного сердца, все ненужные чувства отключились, помогая сконцентрироваться на единственно необходимом. Его руки легли на плечевые сочленения манипуляторов Миража, найдя в них опору.              Реальность вокруг Ноа таяла, растекалась, как топленый шоколад. Облепившее Ноа пространство состояло из приглушенного жужжания оптики, шума вентиляционных систем и сводящих с ума прикосновений целующих его металлических губ.              Ноа заторможенно наблюдал сквозь белесую пелену, как светло-синее свечение постепенно отделялось от колец светодиодов и, стремясь к нему, проходило через его зрачки и радужку; ощущал, как оно рассеивалось по нервной системе, оставалось там навсегда.              — Ноа, pichurri… — натужно пробормотал Мираж, когда Ноа отстранился от него, чтобы перевести дух.              От того, как Мираж снова его назвал, Ноа вспыхнул и опустил голову. Положив руку на коленное сочленение Миража, он, особо не задумываясь, невесомо погладил его. Мираж с готовностью накрыл его руку манипулятором — а когда они снова встретились взглядами, у Ноа защемило сердце.              Только сейчас он осознал окончательно: больше ему не нужно было прятать чувства, осторожничать, опасаясь разрушить все, что они выстроили. Ноа слишком много держал в себе — теперь оно высвобождалось, рвалось наружу.              Мираж был необходим Ноа, давно и, как тот подозревал, навсегда. Иногда в жизни случались константы — возможно, константой Ноа был Мираж.              Когда тот подхватил Ноа под колени и спину и поднял, чтобы тот был с ним на одном уровне, Ноа обвил руками шейный отсек Миража, а его пальцы легли поверх гибких узлов нашейных проводов. Они очертили трубки с охладительной жидкостью, затем выполняющую косметическую функцию крышку топливного бака над тяжелыми центральными бронепластинами. Светло-синее свечение — оно исходило оттуда, из-под массивных пластов металла, поднималось по тонкой наружной магистрали. Ноа не стал медлить: снова поцеловал Миража, на этот раз ничего не боясь. Мираж, долго не раздумывая, принялся отвечать.              Ноа сходил с ума, ощущая губами поверхность фейсплейта Миража, контраст гибкости и прочности металла на нем. Мираж целовал Ноа с долей осторожности, но в то же время чувственно — так, что у Ноа не оставалось сомнений: он тоже дорвался до долгожданной свободы.              Ноа казалось, что они целовались вечность. Он расслабился в манипуляторах Миража, растворился в эмоциях и обрывочных мыслях. Они блуждали по его голове, пока манипулятор Миража поднимался выше по спине Ноа, касался его шейных позвонков. Когда, в очередной раз приоткрыв рот, Ноа ощутил глоссу Миража у своих губ и впустил ее, то задрожал от невыносимого, головокружительного чувства.              Она была угловатой, но гибкой, и дискомфорта Ноа не ощущал; задыхаясь от переполняющих его эмоций, он чувствовал все ее неровности. Она напоминала раскрытый, распадающийся к концу на более тонкие провода кабель, разве что не царапалась, обтянутая металлорукавом в корпусе и изоляторами к концу. Ноа учащенно задышал, когда глосса коснулась его языка, и ответил тем же: неторопливо обвел ее наконечник, затем прошелся по всей длине.              Это было странно, ново, однако Ноа сходил с ума от удовольствия. Прервав поцелуй, Мираж разглядывал его; смотрел на его губы, на — он был более чем уверен — раскрасневшееся лицо.              Корпус Миража был таким теплым — теперь Ноа был уверен, что ему не показалось. Возможно, жидкостная система охлаждения не работала в полную силу в планетарных условиях, потому что корпус Миража отдавал предпочтение воздушной системе с целью экономии охладителя. Ноа коснулся одного из шейных проводов, скрытых за металлическими заглушками; вокодер Миража издал глухой, неясный, словно надломившийся в процессе перемещения по проводам звук, в то время как оптика по-прежнему блуждала по лицу Ноа.              Когда пришла его очередь исследовать горловой шлюз Миража, тот с готовностью разомкнул губы. Ноа нерешительно проник в шлюз языком, принялся не торопясь изучать новую территорию. Осторожно проталкиваясь глубже, он наткнулся на ряд дентопластин — острых, пусть и не настолько, чтобы порезаться при поцелуе, но все же наверняка устрашающих в действии.              Ноа невольно вздрогнул, коснувшись их кончиком языка. Мираж предусмотрительно не двигался, позволяя Ноа вести поцелуй и просто удерживая его манипуляторами. Набравшись смелости, Ноа все же обвел языком верхний и нижний ряды дент, затем передние стенки шлюза — и закрыл глаза, чувствуя, как его снова накрыло наслаждением. Стенки шлюза Миража были гладкими, с изредка выступающими металлическими контурами; Ноа нравилось ласкать их языком, отслеживать их путь дальше по шлюзу. Вскоре он снова нашел языком вернувшуюся обратно в шлюз глоссу, такую же теплую, как и весь корпус Миража. Ноа обвел ее языком, еще и еще — Мираж издал глухой, неровный звук, и вибрация передалась Ноа, спустилась по его дыхательным путям и осела в грудной клетке.              Он не мог оторваться от Миража. Исследовал руками длинные плоские шарниры, помогающие Миражу двигать челюстью; аккуратно обводил пальцами металлические дужки, очерчивающие фейсплейт, и кольца аудиодатчиков. Сзади к ним отходила изогнутая часть капота, напоминающая земные наушники, — как Ноа узнал, четыре года назад проникшийся людской культурой Мираж явился в отсек к Рэтчету и безапелляционно заявил, что нуждался в модификации робоформы.              Шум вентиляционных систем Миража, исходящий из его головного отсека и остального корпуса, усилился. Тепло передавалось от внутренних деталей к внешним и оседало на бронепластинах. Когда Ноа стало трудно дышать, он отстранился, хватая воздух ртом и носом. От удовольствия у него слегка закружилась голова.              Язык Ноа тоже заплетался — то ли по причине долгих поцелуев, то ли потому, что от переизбытка эмоций у него попросту отключились мозги. Но он догадывался, что Мираж тоже был на грани, — и озвучил свои мысли, пусть в завуалированной форме и неожиданно хрипло.              Глядя Миражу в оптику, Ноа смущенно пробормотал:       — Ты громко вентилируешь.              Мираж посмотрел на Ноа — сначала в глаза, затем на губы. Гибкий металл на его фейсплейте пришел в движение, формируя улыбку. Мираж приблизился к Ноа, остановившись на расстоянии, пригодном лишь для того, чтобы целоваться, и неожиданно проговорил:       — Нет. Просто ты bueno.              Предсказуемо покрывшийся краской Ноа вздрогнул, когда манипулятор, придерживающий его под колени, двинулся вверх. Впрочем, до Ноа дошло, что Мираж просто не хотел уронить его: секундой позже его второй манипулятор перестал поддерживать спину Ноа и оказался у его лица. На всякий случай Ноа вцепился в детали Миража у плечевых отсеков.              — Мне нравятся твои волосы, — задумчиво, практически на грани слышимости произнес Мираж, коснувшись темных завитков у лба Ноа указательным пальцем. Он по-прежнему находился слишком близко — так, что у Ноа захватывало дух. — Они такие… мягкие.              Ноа не знал, что ответить, а потому смущенно молчал. Мираж тем временем продолжил свои исследования: осторожно опустил манипулятор Ноа на голову, потрогал волосы и на пробу зарылся в них. Ноа с трудом поборол порыв прикрыть глаза и блаженно откинуть голову. Мираж касался его на удивление мягко — Ноа ощутил приятное покалывание на коже головы и выдохнул.              Оптограни Миража были умиротворенно опущены, из-за чего казалось, будто его оптика была прикрыта, как человеческие глаза. Близость его фейсплейта ощущалась невероятно интимной, а плещущееся в оптике неподдельное восхищение заставило живот Ноа сжаться в напряженный узел. Ноа нерешительно вернул руку к фейсплейту Миража, обвел его края тыльной стороной ладони, останавливаясь у губ. Ноа потянулся к Миражу, секундой позже замерев в ожидании. Возможно, предвкушение поцелуя было почти таким же приятным, как сам поцелуй. И все же от последнего Ноа отказаться не мог.              На этот раз движения их губ оказались спокойными, почти ленивыми — Ноа позволил глоссе Миража свободно блуждать по его рту. Ее гибкие окончания слегка разъединились, прошлись по его зубам, деснам, спинке языка. Ноа окутало легким туманом, сквозь опущенные веки пробивалось минимум света — в объятьях Миража было настолько хорошо, что Ноа не мог думать ни о чем другом.              Он приподнял плечи, положив руки на грудной отсек Миража так, чтобы ладони Ноа касались его передних шейных узлов. Ноа буквально уткнулся в Миража, жадно ловя исходящее от его корпуса тепло, представляя, как-то окольцовывает его, забирает в теплый кокон. Ноа казалось, что его собственные чувства рассеивались, перемежались с чувствами Миража. Ноа то углублял поцелуй, то снова делал его неспешным, размеренным. Находиться настолько близко, чтобы не понимать, где кончается его тело и начинается корпус Миража, было невероятно естественно, — и в какой-то момент Ноа просто перестал отдавать себе отчет в том, что он делает.              Он пропустил момент, когда сделал это. Когда по его телу прошел легкий разряд, когда от переизбытка эмоций он рвано выдохнул и издал тихий, задушенный звук. Ноа распахнул глаза, осознав, что буквально вжался в Миража, качнул бедрами — устремившись вперед, навстречу подкрадывающемуся удовольствию. Когда глосса Миража замерла во рту Ноа и следом неспешно вернулась в шлюз, Ноа растерянно вздрогнул.              Первой его эмоцией был испуг. Он боялся, что Мираж не поймет, что недоумевающе посмотрит, что Ноа придется оправдываться. Он не знал ничего об этой стороне жизни Миража, понятия не имел, как он получал разрядку, и получал ли вовсе. Не то чтобы Ноа кто-то объяснял — и не то чтобы он интересовался вслух. Он бы соврал, сказав, что ни разу не представлял, каково это могло быть в теории… В конце концов, это была неизбежная составляющая его привязанности. Желание быть с Миражом, касаться его — во всех смыслах.              Мираж, впрочем, не выглядел шокированным. Он сосредоточенно оглядел Ноа — его наверняка встревоженное лицо, замершие на грудном отсеке Миража руки — и опустил взгляд еще ниже, туда, где теперь соединялись их тело и корпус.              Когда оптика Миража снова сфокусировалась на лице Ноа, тот еще не успел оправиться от замешательства. А потому запоздало услышал, как через вокодер Миража раздалось сбивчивое:       — Праймус, cariño… Если ты сделаешь так еще раз, то отправишь меня в преждевременную перезагрузку.              Ноа пришлось пару раз моргнуть, чтобы уловить смысл слов Миража. Видимо, тот понял его молчание по-своему — а потому поспешно добавил:       — Но я не запрещаю. То есть… можешь смело отправлять.              Ноа выдохнул, все еще удивленно глядя на Миража. Тот выжидающе смотрел на него в ответ.              Ноа ахнул, когда, не успев толком приблизиться к Миражу, почувствовал, как тот обхватил его поудобнее одним манипулятором и неожиданно отклонил корпус назад. Опершись на локтевое сочленение свободного манипулятора, затем Мираж и вовсе улегся на пол, — и Ноа обнаружил себя сидящим на деталях, расположенных чуть ниже его грудного отсека.              Сердце Ноа бешено стучало, грудная клетка — так же бешено вздымалась. Мираж разлегся под ним, разведя манипуляторы в стороны, и казался совершенно расслабленным. Чтобы сохранить равновесие, Ноа пришлось выставить руки вперед и опереться на его грудные бронепластины. Мираж выглядел так, словно приглашал Ноа сделать первый шаг, словно показывал, что он совершенно не против.              Ноа по-прежнему боролся с остатками замешательства и пытался привести дыхание в норму.              Впрочем, когда у него более-менее получилось, легче не стало. Ноа касался ладонями бронепластин Миража, буквально опирался на них. Разумеется, он тщетно старался не думать об этом — равно как о том, что ни разу не видел Миража без них, когда тот находился в робоформе. Снимать их с пусть говорящего, пусть живого, но все еще автомобиля — это одно, но чтобы так, чтобы настоящий Мираж — разумеется, не лежащий в капсуле посреди медицинского отсека Рэтчета, а полноценно функционирующий — оказался без них, обнажил скрывающиеся под ними механизмы…              Ноа представил, каким Мираж был без них. Как много систем было нужно, чтобы активировать его корпус и поддерживать в нем жизнь, и какими развитыми были технологии кибертронцев. Профессиональные интересы неизбежно накладывались на личные — и Ноа часто думал, что Мираж напоминал ему сложнейшие земные механизмы, но лишь на первый взгляд. Радиосвязь, комлинк, сверхмощные процессор и система памяти, резервные накопители и даже радиолокация — все это находилось внутри Миража и работало, в нормальных условиях не нуждаясь в техобслуживании.              Все в Мираже было иным, далеким от понимания Ноа. Разве что Искра, не похожая на человеческий аналог внешне и в работе, была в разы человечнее, чем сердца многих людей. Ноа восхищался странной продвинутой технологией, создавшей Миража. Ноа восхищался Миражом.              Когда тот заерзал под Ноа, видимо, располагаясь удобнее, в животе у Ноа образовался жаркий ком. Ноа сидел практически на талии Миража — из-под раздвинутых ног Ноа выглядывали небольшие Г-образные пластины, расположенные в робоформе снизу решетки радиатора. Острая вспышка удовольствия от соприкосновения с нагретым корпусом Миража распылилась по телу Ноа, словно из поданная форсунки. Возбуждение, едва ощутимое еще мгновение назад, стало вполне себе материальным.              — Мираж, что ты… — только и выдавил из себя Ноа, буквально вцепившись ему в броню.              Видимо, кровь уже начала отливать у Ноа из головы и устремилась в более актуальные места: на мгновение Ноа заблудился в ощущениях, фокус перед его глазами ослабился. Ответом ему было лениво брошенное «М-м?», неожиданно слишком приглушенное, чтобы Ноа вовремя среагировал. Когда ему удалось контроль над своими чувствами, он заметил, что Мираж внимательно разглядывал его снизу вверх.              — У тебя расширены зрачки, — сказал он, и Ноа сглотнул, чувствуя, как его лицо в который раз налилось краской.              Он мог бы парировать, напомнить о том, что корпус самого Миража медленно превращался в плавильню, но не нашел в себе сил. Мираж завороженно наблюдал за ним, заставляя теряться в эмоциях. Ноа хотел его.              Он понятия не имел, что нравилось Миражу, а что нет, и как протекал процесс в целом, но это его не останавливало. Желание исследовать корпус Миража, выяснить все самому, совместить приятное с полезным — как-никак, Ноа был механиком Миража на протяжении целого месяца, — пульсировало у него в голове и отдавалось жаром по всему телу. Мираж был прав. Они могли бы попробовать, могли бы изучить друг друга… Словно загипнотизированный, Ноа скользнул пальцами вниз, к краям грудных бронепластин, выкрашенных в синий.              Он вспомнил, как притащил в гараж банки с краской и укрывочную пленку, чтобы восстановить кастомный дизайн Миража. Изначально Ноа планировал нанести синюю краску после установки всех элементов кузова, но Мираж потребовал вернуть ему его любимые полосы на объемах под капот и бампер, как только те будут установлены.              Мираж под ним снова двинул корпусом — на этот раз, похоже, из-за действий Ноа. Тот охнул, когда механизмы под ним зашевелились, а вентиляционная система по всему корпусу Миража зашумела сильнее, точно подтверждая мысли Ноа. Он вцепился в бронепластины Миража, чтобы ненароком не рухнуть вбок, и проехался ладонями по поворотникам. Когда Мираж улегся обратно, Ноа опустил голову и плавно выдохнул, мысленно умоляя сердцебиение выровняться.              Он по-прежнему ощущал смущение, словно они заходили на опасную территорию, занимались чем-то запрещенным. Однако Ноа не мог противиться тому, что было сильнее его.              Под закругленными краями бронепластин Миража крепились пружины подвески, глушащие толчки при ходьбе и езде в альтформе — а также удары при сражениях. Поверхность корпуса Миража Ноа изучил давно, однако дальше, за толстыми узлами проводов и трубок и поглощающими урон деталями, скрывались наверняка не известные ему технологии. Мысль о том, что Мираж мог бы показать их Ноа, показать себя, вынудила его рвано выпустить воздух из легких и напрячь мышцы живота. Жар перекатывался внутри Ноа, образуя раскаленный тоннель.              Ноа опустил руку, осторожно касаясь одной из гибких полимерных трубок под грудным отсеком Миража. Она оказалась теплее, чем его экзоскелет, хотя находилась почти на поверхности. Ноа рискнул предположить, что по ней циркулировал охладитель, — как вдруг Мираж под ним шумно прогнал воздух через систему вентиляции и резко дернул головой. Ноа перевел взгляд на его фейсплейт и замер.              Оптограни Миража были подняты, из-за чего складывалось впечатление, что его оптика расширилась. Губы он приоткрыл, словно хотел что-то сказать, но передумал. Внимание Миража было целиком сосредоточено на Ноа, как будто все остальное было неважно, как будто здесь и сейчас для него существовал только он, — и Ноа прошибло огнем от одной только мысли. Воздух вокруг стал плотным, вязким. Ноа задыхался.              Он действовал на автомате, руководствовался смутными предположениями. Направив руку дальше, под решетку радиатора, где тепло охладителя рассеивалось медленнее, чем в отсутствие укрытия, он снова провел ладонью по трубке, на этот раз наблюдая за выражением фейсплейта Миража.              Реакция того не заставила себя ждать. Он опять продул воздух, его вокодер словно чем-то забился — рука Ноа остановилась, лишь когда трубка с охладителем исчезли под очередной пластиной, закрыв к себе доступ. Ноа услышал глухой металлический звук, как сквозь толщу воды: Мираж откинул голову назад, разрывая зрительный контакт.              Тепло систем Миража странным образом передавалось Ноа, рассеивалось по его телу, усиливало возбуждение. Ноа безумно хотелось сделать хоть что-нибудь: качнуть бедрами, ощутить под ними пластины Миража. Перед глазами мелькала одна и та же картина: Мираж, открывающий перед Ноа грудной отсек, впускающий его к своему разгоряченному корпусу.              — Убери их, — хрипло прошептал Ноа, не узнавая собственный голос. — Мираж, пожалуйста…              Он даже не потрудился объяснить, что имел в виду. Желание ударило в голову, сделало мысли заторможенными, а дыхание — частым, тяжелым, как после оглушительного забега. Но Мираж Ноа понял. Мираж послушно активизировал нужный механизм — и тяжелые верхние пластины начали разъезжаться, утягивая за собой мелкие крепежные конструкции.              Это было завораживающее. Казавшиеся цельными грудные бронепластины мгновенно отсоединялись друг от друга, уходили к передним фарам, расположенным у плечевых сочленений; решетка радиатора уехала вправо, повинуясь сгибанию плоского шарнира, в самый бок корпуса, по дороге встав вертикально. Крепления, прикрученные с помощью гаек, отъезжали вместе с крепежными пластинами, обнажая разношерстные узловые системы. Шаг за шагом корпус Миража убирал в сторону все, что, так или иначе, служило ему броней или подвеской.              Ноа пришлось отползти дальше, чтобы его не задело отодвигающимися деталями, и теперь он сидел ниже талии Миража, прямо над вентилятором ДВС от «Порше» — как оказалось, с двигателем Миража ничего общего не имеющим, — и ошалело разглядывал развернувшуюся перед ним картину.              Настоящий двигатель Миража располагался выше. Совершенно точно электрический, раза в два меньше, чем его земные собратья, — именно от него расползались многоуровневые полимерные охладительные трубки, которых касался было Ноа. Слева двигатель теснил объемный электрогенератор, слишком тихий для произведенного на Земле, а справа корпуса располагалась большая металлическая емкость — Ноа предположил, что это был топливный бак.              Под ними, уходя к не разъехавшимся пластинам на талии, располагался странный шипастый механизм. Ноа видел, как тот прекратил вращение, когда отъехала последняя деталь экзоскелета Миража, что навеяло мысли о ти-коге. Вверху грудного отсека находилась большая призмовидная камера — камера Искры. Из нее исходило свечение, дающее Миражу жизнь.              Ноа никогда бы не подумал, что его может так сильно пробрать от восхищения. Но один лишь вид Миража, раскрывшего для него детали корпуса, заставил Ноа прерывисто выдохнуть, с трудом сдерживая эмоции. Мираж был прекрасен. Все детали его корпуса были связаны друг с другом сетью сложных магистралей, проводов, труб и патрубков, снабжены небольшими прямоугольными блоками — вероятно, аккумуляторами. От топливного бака отходила самая широкая магистраль, ведущая к горловому шлюзу.              Ноа затаил дыхание, разглядывая невероятно сложную и одновременно компактную для поддержания актива в столь огромном корпусе систему. Он был уверен, что сплав металлов внутри корпуса должен быть еще прочнее, чем снаружи, — хоть наощупь он не отличался от стали. Ноа не удержался и провел кончиками пальцев по небольшим мигающим блочкам с едва заметными платами, расположенным почти на каждой крупной детали, и даже скрытым глубже в корпусе. Возможно, это были датчики. Тогда…              Ноа вздрогнул, уловив очередной, на этот раз более четкий, надрывистый звук из вокодера Миража. Ноа словно задело фантомным разрядом, и эхо голоса Миража — неожиданно высокого, нуждающегося, такого, словно он сам удивился своим ощущениям, — застучало в голове Ноа в такт бешеному биению сердца. Его внутренности скрутило от невыносимого наслаждения, а контролировать себя стало невозможно.              — Черт, Мираж… — прошептал Ноа и, словно одержимый, повел рукой дальше.              Желание услышать голос Миража еще раз пульсировало у Ноа в голове, а неподдельное восхищение тем, как он был устроен, напоминало одержимость. Ноа коснулся топливного бака Миража, затем отходящего от него средней толщины шланга — тот тоже частично скрывался под не отодвинутыми пластинами. Загадочный замкнутый контейнер, расположенный рядом с баком, был соединен со шлюзом, а также с множеством труб, проведенных глубоко внутри корпуса и расходящихся в разных направлениях, в том числе к нижним серво и манипуляторам. Если это и была система саморемонта, то контейнер был ее ядром, местом переработки поглощенного металла, который затем доставлялся до поврежденных деталей. Если теория Ноа о микромашинах была верна, то внутри Миража, возможно, находилась целая нанофабрика, — а он вел себя так, словно все было в порядке, словно это была сама собой разумеющаяся истина. От восхищения у Ноа плавился мозг, его распирало от немого восторга. Задыхаясь, он очертил пальцами гладкие патрубки и остановился, заметив притаившиеся под ними печатные платы.              Мираж издал звук, похожий на хныканье, стоило Ноа дотронуться до ближайшей микросхемы. Все детали — округлые конденсаторы, диоды — и печатные рисунки вокруг них напоминали земные, однако Ноа не обманывался: надписи были сделаны с помощью кибертронских глифов, да и сама работа была куда более искусной, занимала меньше места. Плат было много, равно как распределителей, ПЛК и растянутых по всему корпусу проводов, небольших безымянных блоков и разнящихся внешне сенсоров. Они уходили вглубь, дотянуться до них было проблематично. Возможно, Ноа видел не что иное, как нейрокортекс Миража.              Там, где провода были увенчаны штекерами и подсоединены к датчикам, Ноа мог разглядеть блеск проводящего цветного металла. Он потрогал один из проводов и узнал в изоляции термоустойчивую трубку, похожую на те, что использовались на Земле.              Очередной протяжный звук из вокодера Миража послужил доказательством тому, что абсолютно все в его корпусе было чувствительным — а еще отличало угрозу от расслабленных прикосновений. От последней мысли голова Ноа пошла кругом. Чем больше он думал о том, что делал с Миражом, тем сильнее все его тело разгоралось от странной смеси смущения и возбуждения, требовало выпустить пар. Детали у ти-кога Миража, где сидел Ноа, были расположены не на одном уровне, а перекрывали друг друга, создавая приятную на ощупь неровность. Ноа случайно проехался по ней, усаживаясь поудобнее, и его прошибло от внезапного удовольствия.              Вентиляция Миража работала в полную силу, совершенно ему не подконтрольная: даже звуки из его вокодера изменились, стали более глухими, словно горячий воздух в шлюзе пересекался со звуковыми волнами и рассеивал их.              — Мираж, — протянул Ноа. Потолок над его головой расплывался, терял контуры. Ноа, в свою очередь, терялся в мыслях. Он не знал, как лучше попросить Миража, однако возбуждение Ноа достигло отчаянной точки, когда он физически не мог терпеть. Он бездумно поглаживал топливные магистрали Миража, отходящие от бака — и, очевидно, снабжающие корпус энергоном. — Прошу тебя, пожалуйста… Хочу увидеть тебя.              Как только на бедра Ноа легли два гигантских манипулятора, все остальные его ощущения притупились, проплыли мимо с черепашьей скоростью. Ноа отдаленно слышал лязг металла, наблюдал сквозь полузакрытые глаза, как бронепластины Миража возвращались на свои места. Затем Мираж убрал один манипулятор, чтобы приподняться с его помощью на локтевое сочленение. Ноа сдавленно выдохнул, ощутив, как нижние серво Миража оживились, разъезжаясь в стороны. Судя по тому, как теперь сидел Ноа, Мираж согнул колени.              Ноа поменял опору, переместив ладони назад, на приподнятые нижние серво Миража. Из-за того что, пока тот перегруппировывался, Ноа немного съехал назад, теперь он сидел прямо у вентилятора Миража. Возможно, Мираж тоже установил его у Рэтчета — просто потому, что ему понравился внешний вид.              Ноа не помнил среди деталей внутри корпуса Миража резервного процессора — а тот как раз было логично расположить в корпусе, раз центральный был в головном отсеке. Получается, вентилятор ДВС «Порше» служил Миражу в качестве кулера. Ноа мог бы усмехнуться, если бы не был так сильно возбужден.              Линзы оптики Миража были направлены прямо на Ноа, и тому на мгновение показалось, что светло-синее свечение пронзало его насквозь. Оно было ярким, но не слепящим, мягким и одновременно врезающимся в сознание.              До Ноа не сразу дошло, почему Мираж выжидающе на него смотрел. Затем с его губ Ноа сорвалось тихое «Оу».              Он не успел заглянуть себе за спину, чтобы посмотреть: к нему снова потянулся манипулятор. Мираж коснулся его позвоночника, вмиг приблизившись настолько, что при желании Ноа мог провести ладонью по выглядывающей из-под грудных пластин камере Искры, не протягивая руку. Держа Ноа обоими манипуляторами, Мираж согнул левый нижний серво сильнее, в то время как правый вытянул вперед, Ноа за спину. Мираж ловко усадил его к себе вытянутый серво, затем скользнул правым манипулятором ниже и умостил тот у Ноа на бедре. Ноа, в свою очередь, нашел опору в согнутом серво Миража — ухватился за место крепления задних фонарей.              Ноа опустил голову, чувствуя, как предвкушающе ходило ходуном его сердце.              Пластины над вентилятором Миража были раскрыты — одна касалась пола, вторая заслонила все тот же вентилятор, — обнажив то, что кибертронцы называли интерфейс-панелью. Ноа ничего не знал об ее устройстве, а потому думал, что был готов ко всему. Однако краска неизбежно прилила к его лицу, и он моргнул, совершенно выбитый из колеи. К интерфейс-панели Миража крепились шланг, два штекера и еще три разъема. Это было определенно больше, чем находилось в распоряжении у людей — и абсолютно ничем не напоминало человеческие аналоги.              Мираж над Ноа тоже подозрительно притих, однако сейчас тот не был готов встречаться с ним взглядом. Вместо этого он решил действовать, как планировал изначально: изучить все и понять, что нравилось Миражу, самостоятельно.              Рука Ноа осторожно двинулась вперед, сперва к единственному объекту, который он видел до этого: топливному шлангу, по-видимому, протянутому под броней от самого бака. Он был длинным, а потому свернутым в кольцо, и крепился к панели двумя металлическими клипсами. Чтобы обхватить его целиком, Ноа потребовалось задействовать всю ладонь.              Голос Миража раздался где-то над головой Ноа, сбивчивый и внезапно далекий. Ноа ничего не расслышал, занятый изучением ребристой, гладкой на ощупь трубки, в которую был обернут шланг. Он тяжело задышал, обведя кольцо шланга целиком и дойдя до наконечника.              Ноа представил, какой длины окажется шланг, если его полностью вытянуть. Что будет, если провести рукой по всей его длине, и как отреагирует Мираж. Рэтчет когда-то упоминал, что даже малейшее попадание энергона на тело человека могло закончиться весьма плачевно, однако мозг Ноа плавился, когда тот представлял, для каких целей можно было использовать шланг Миража. Фитинг наконечника был привычной формы, округлым, с муфтой между ним и трубкой. От него также отходили четыре сгибающихся крепления. А еще рядом со шлангом находился такой же круглый, спрятанный под металлической крышкой разъем идентичного шлангу радиуса — видимо, для подачи энергона. Значит, Мираж все-таки мог принимать топливо, просто не земное.              Ноа провел большим пальцем по поверхности крышки, слегка надавив. Вздрогнул, когда раздался короткий щелчок и крышка повернулась по часовой стрелке. Ноа нерешительно провернул ее сильнее и, поддев кончиком указательного пальца на месте характерного углубления, подтолкнул вверх. Крышка откинулась, являя Ноа топливную магистраль Миража. Она была широкой, угловатой на ощупь, с неровными краями у входа.              Ноа слышал, как Мираж звал его по имени. Как выстанывал его имя, когда Ноа юркнул в магистраль пальцами, обведя края и гладкие стенки топливоприемной трубки. Ноа пробрало дрожью, когда он вытащил руку. Та осталась сухой: как он и подозревал, антифрикционную смазку у кибертронцев выделяли соединители.              Справа от топливной магистрали, в два вертикальных ряда, один над другим, располагалось еще два разъема и штекера. Последние находились в углублениях, и, судя по всему, за них нужно было потянуть, чтобы вытащить наружу.              Ноа едва сдерживался, касаясь левого разъема. Тот был прямоугольной формы, почти что плоским. Контактная группа была покрыта цветным металлом, а внутри было слишком тесно, чтобы Ноа мог что-либо разглядеть. В детстве его предупреждали, что пальцы в розетки совать категорически запрещено, поэтому он неуверенно огладил края разъема и поднял голову, чтобы окликнуть Миража.              Однако последнее не понадобилось. Мираж и так смотрел на Ноа, причем, судя по всему, давно и не отрываясь. От его корпуса исходил все такой же сильный шум, а светло-синее свечение оптики казалось неожиданно пронзительным.              — Для чего этот разъем? — прочистив горло, наконец, спросил Ноа.              Мираж ответил не сразу. Его голос был приглушенным, словно Мираж находился не здесь, а был погружен в свои мысли и ощущения.              — Это порт информационного обмена, — наконец, сказал он. — Иногда во время интерфейса мы… передаем свои эмоции и мысли.              Ноа заторможенно перевел взгляд обратно. Он никогда о таком не задумывался. Люди часто говорили, что находились «на одной волне» с партнером, словно в постели переплетались не только их тела, но и ощущения, порывы, намерения. Ноа и сам испытывал подобное — но чтобы напрямую, чтобы буквально подключиться к чужому мозгу, целиком разделить ощущения…              — А этот? — выдохнул он.              Когда Мираж не ответил, Ноа снова задрал голову, — и обнаружил, что Мираж отвел взгляд.              — Для подзарядки, — запоздало пояснил он. — И коннектор тоже.              Ноа был готов поклясться: Мираж тоже был смущен. От осознания по телу Ноа пронесся ураган, а живот скрутило до изнеможения. Он неспешно обвел разъем указательным пальцем; тот мог бы забраться внутрь, причем не один, а в сопровождении среднего и безымянного. Штекер коннектора над разъемом был круглой формы, с притаившимся внутри штыревым контактом. Не таким, как земные: прямоугольным, с едва заметной резьбой.              — Меня не ударит током, если я?.. — неуверенно пробормотал Ноа, протянув руку к штекеру.              — Я могу контролировать мощность подачи, — послышался тихий ответ Миража спустя несколько томительных секунд. — И отключать ее.              Это все, что требовалось знать Ноа. Выдохнув, он ухватился за край коннектора и осторожно потянул на себя.              Продетый в штекер провод оказался на палец тоньше, чем соответствующий порт: видимо, внутри тот сужался. А еще провод был обернут в металлорукав. Коннектор был длинным — вполне возможно, занимал пару футов, — однако Ноа не требовалось напрягать мышцы руки, чтобы удерживать его, в отличие от топливного шланга. Держась одной рукой за штекер, другой Ноа провел по половине длины металлорукава и вздрогнул, когда манипулятор Миража, покоящийся на его правом боку, неожиданно пришел в движение.              Мираж откинулся назад, опершись на пол уже обеими кистями. Когда Ноа коснулся пальцами краев штекера, из шлюза Миража вырвался очередной стон, а голова резко вздернулась. Ноа был уверен, что на секунду воздух вокруг потемнел, налился чем-то топким, вязким. Мираж почти что вскрикнул — гибкий металл на его фейсплейте резко оживился, приоткрывая шлюз.              Ноа старался не думать, каким был штекер на вкус. Коннектор так удобно ложился в руку, что тоже навевал мысли о как минимум трех способах своего применения. Единственным, что останавливало Ноа от того, чтобы дотронуться до себя и получить долгожданную разрядку, был Мираж — вернее, смертельная необходимость касаться в первую очередь его. Ноа хотел изучить его, хотя бы чуть-чуть.              Он еще некоторое время двигал ладонью, наблюдая за реакцией Миража, — и пропустил момент, когда согнутый было в коленном сочленении правый серво вытянулся следом за левым, а правый манипулятор лег Ноа на позвоночник. Мираж опустил голову, его рассеянный, отвлеченный взгляд встретился с взглядом Ноа.              — Сariño… Иди сюда, — прохрипел Мираж.              Ноа заторможенно опустил его коннектор, уложив его поверх интерфейс-панели, рядом с вентилятором. Он не мог отказать Миражу, когда тот так просил.              Послушно забравшись на Миража, Ноа уселся ему на талию — и был тотчас подхвачен манипуляторами. Мираж притянул его ближе, лицом к фейсплейту. Ноа взялся за края шлема Миража, чтобы не потерять равновесие.              Мираж поцеловал его. От переизбытка ощущений Ноа поплыл, с готовностью пуская металлическую глоссу внутрь, предоставляя ей полную свободу действий. Когда разгоряченный манипулятор Миража забрался под майку Ноа, тот едва ли не задохнулся. Прогнувшись, он потерся телом о решетку радиатора; теперь Ноа знал, что под ней были дополнительные защитные пластины, укрывающие двигатель.              Ноа было невыносимо жарко, он буквально плавился от напряжения. Стоило ему начать снимать с себя майку, как манипулятор Миража ухватился за ее задний край и помог кое-как стянуть ее.              Ноа поймал взгляд Миража: тот сосредоточенно, изучающе блуждал по обнаженному телу Ноа. Возможно, так выглядел со стороны сам Ноа, когда рассматривал корпус Миража. Заинтересованно, восхищенно. В который раз предательски покраснев, Ноа выпустил накопившийся в легких воздух: пальцы Миража медленно, почти дразняще прошлись по мышцам его груди.              — Ты такой красивый, детка, — тихо проговорил Мираж.              Ноа пораженно вздохнул и, не выдержав, рухнул на корпус Миража.              Ему стало легче, когда он отпустил контроль. Когда, целуя Миража, сдался и толкнулся вперед, затем еще, снова и снова. Расстегнув ширинку, он запустил руку себе в трусы и сжал себя у основания. Манипуляторы Миража удерживали Ноа, словно на случай падения, — и в их объятьях было настолько хорошо, что Ноа был готов умереть прямо здесь и сейчас, лишь бы никогда не почувствовать их отсутствие. Он ощущал приближение разрядки, его движения становились все более резкими, прерывистыми, равно как дыхание. Он больше не отвечал на поцелуи Миража, а просто позволял себя целовать. В то же время Ноа хотелось доставить ему удовольствие: продолжая касаться себя, он приподнялся на свободной руке и нащупал ей оставленный позади коннектор.              Теперь он знал наверняка, что Миражу нравилось по-разному: и дразнящие, медленные поглаживания, и быстрый, подстегивающий к разрядке темп. Мираж под ним заерзал, завозился — из его вокодера доносились то ли стоны, то ли вскрики. Ноа тоже не сдерживался: напрягся, зажмурил глаза и застонал, приближая себя к оргазму.              Когда тот, наконец, настиг его, Ноа отпускало рывок за рывком, мышцы медленно, нехотя расслаблялись. На мгновение Ноа остался наедине с собственным бешено колотящимся сердцем — и лишь затем вынырнул, возвращая себе связь с мироощущением.              Он опустил взгляд на Миража — распластанного по полу, не сводящего с него, с Ноа, оптики. Тело Ноа до сих пор подрагивало, однако не мог оставить Миража без внимания.              Медленно, размашисто, не сводя глаз со светло-синих светодиодов вокруг оптики, Ноа поглаживал длинный коннектор, старался коснуться его везде, где дотягивался. Оптика Миража вдруг замигала, принялась гаснуть и снова включаться с небольшими интервалами. Ноа на мгновение напрягся, некстати вспомнив Перу, но тут же вытеснил лишние мысли. Сейчас все было иначе, сейчас Миражу было хорошо. Горячий воздух выходил из его шлюза, разогретый охладитель циркулировал по трубам в корпусе. Мираж постанывал, расслабленно раскинувшись под Ноа, и выглядел так восхитительно, что тот мог бы с легкостью возбудиться снова.              Затем Мираж резко двинул всем корпусом, согнув оба нижних серво. От неожиданности Ноа выпустил его коннектор и вцепился обеими руками в грудные бронепластины. Оптика Миража натужно щелкнула, снова погаснув. Мираж издал приглушенный звук и… отключился.              В полной тишине Ноа сглотнул, затем несколько раз моргнул. Мираж не выходил в онлайн.              До Ноа не сразу дошло, что Мираж перезагрузился. Тщательно борясь с неумолимо подкрадывающейся послеоргазменной усталостью, он взволнованно позвал его:       — Эй, Мираж. Ты меня слышишь?              Ответа не последовало — и лишь тогда Ноа догадался, в чем дело. Он расслабленно выдохнул, ненадолго прикрыв уставшие, слипающиеся глаза. Он не знал, сколько обычно длилась перезагрузка, и подумал, что мог бы уложить голову Миражу на грудной отсек и подождать его так.              Голова Ноа словно удвоила вес, зрение затуманилось. Он сделал, как хотел: свесив руки с корпуса Миража, положил голову рядом с камерой Искры. Возможно, к тому времени Ноа уже заснул, но ему показалось, что он слышал ее мерное гудение. Светло-синее свечение, идущее вверх по виднеющейся сквозь неплотно прилегающие друг к другу пластины магистрали, пробивалось сквозь его полуопущенные веки.

             ***

             Ноа проснулся от того, что его без зазрения совести трогали за волосы. Разлепив сначала один глаз, затем второй, он медленно поднял голову и столкнулся с усердно разглядывающей его оптикой. Ноа тут же подорвался с места: приподнявшись на руках, постарался как можно быстрее вернуть себе сидячее положение.              Однако соскользнувший с его головы манипулятор Миража успокаивающе опустился ему на плечо, вынуждая замереть.              — Тш-ш, — вполголоса проговорил Мираж. — Все в порядке, mi churri. Вам, людям, перезагрузка не нужна, но я смотрю, ты комфортно устроился.              Пару секунд Ноа просто хлопал глазами. Затем пазл в его голове сложился: он вспомнил, как сначала отключился Мираж, а затем, сам того не желая, он сам.              Ноа пристально вгляделся в фейсплейт Миража.              — В следующий раз предупреждай, когда собираешься отключиться, — попросил Ноа. — Ты знал, что когда ты перезагружаешься, то лежишь с немигающей оптикой и не отзываешься на свое имя?              Оптограни Миража удивленно взлетели.              — Разумеется! Это же перезагрузка. Как ты ее себе представлял?              Ноа осекся. На самом деле он не представлял. Ничего из этого: ни бессловесных признаний, ни раскрывшего для него системы Миража, ни долгожданной близости. Как оказалось, все из списка было более чем реальным. Ноа до сих пор не мог поверить, хоть доказательства в виде остаточного покалывания в теле и разлегшегося под ним Миража были весьма исчерпывающими.              — Не знаю, — выдохнул Ноа. — Менее… драматично.              Мираж под ним хохотнул.              — А по-моему, это как раз в моем стиле. И вообще, pichurri… Неприлично говорить о следующем разе, когда мы оба не отошли от предыдущего.              На фейсплейте Миража сверкала довольная улыбка — теперь пришла очередь Ноа изумленно поднимать брови. Однако, прежде чем он нашел что ответить, Мираж вдруг заявил:       — Но сначала я бы посоветовал тебе установить, наконец, мою дверь. Если мы сегодня же не выберемся в Нью-Йорк и не разнесем его на тысячу Юникроновых отродий, я точно развалюсь на шестеренки.              К своему стыду, о двери Ноа совершенно забыл. Он повернул голову влево и увидел ее: по-прежнему стоящую на домкрате в нескольких футах от корпуса Миража, совершенно одинокую. Там же лежали брошенные инструменты Ноа.              — Я бы не сказал, что в тебе много шестеренок… — отвлеченно произнес тот. — Скорее всего, ты распадешься на микросхемы. Или провода. Или сенсоры. Выбирай, что нравится.              Пока Мираж пародировал искреннее возмущение, Ноа разглядывал его фейсплейт. Он был подвижным, как сам Мираж, и искусно отображал его эмоции. Будь то радость или боль, страх или смятение, игривость, возбуждение — гибкий металл принимал нужную форму и с готовностью отражал все, что чувствовал Мираж, что чувствовала его Искра. Ноа не знал, что бы без него делал, как бы справился с утратой, не выйди Мираж из стазиса. Ноа так быстро к нему привязался — обратный процесс безболезненным быть не мог.              Да, события в Перу не могли сравниться с привычным для Ноа боевым опытом. Там всегда присутствовали потери, тоска, скорбь, в то время как из Перу Ноа вышел с надеждой на лучший исход. Он преодолел страх навредить Миражу, сделал все возможное, чтобы вернуть ему прежний облик. И все же в глубине души Ноа осознавал: если бы он не смог, если бы Мираж не вернулся в онлайн, то с его потерей не сравнился бы ни один опыт в горячей точке. Ноа не понимал, кого благодарить: судьбу, бога или кибертронские технологии.              Он знал лишь то, что был странным образом счастлив в объятьях Миража. Они закрывали его от всего мира, даже когда тот не рушился им на голову.              — Эй, Ноа, — окликнул его Мираж, вырывая из сомнительных мыслей.              Ноа вопросительно хмыкнул, невесомо касаясь фейсплейта Миража кончиками пальцев. Мираж увлеченно наблюдал за ним, привычно гудя оптикой.              Затем из его вокодера раздалось тихое:       — Я тебя не оставлю, обещаю.              Сердце Ноа надрывно сжалось.              Его не покидало ощущение, что Мираж снова читал его как открытую книгу. Кивнув, Ноа положил ладонь на камеру Искры Миража и пару секунд наблюдал за тем, как сквозь расстояние между его пальцев пробивалось светло-синее мерцание. Ноа подумал, что оно было самым завораживающим зрелищем в его жизни. Подумал, что хотел бы однажды увидеть саму Искру Миража — если, конечно, это было безопасно для них обоих.              — Я тоже, — прошептал Ноа. — Обещаю.              Еще никогда он не был настолько уверен в своих словах.