***
«Мне всегда казалось, что к деньгам не ведёт ничего, кроме одиночества и усердной работы, которую так вознаграждал Монту. Тем, кто усердно, не покладая рук, трудятся, молятся и работают, всегда будет помогать этот бог. Почти всю жизнь я скептически относился к такому понятию, как дружба. Она казалась мне чем-то лишним и тем, что может помешать карьере, деньгам. Я всегда мечтал стать успешным и богатым человеком, чтобы больше не зарываться в бедность… но почему-то сейчас я вижу дружбу с другой стороны. Не с такого ракурса, с какого я всю жизнь видел и чувствовал. В моей жизни появилось что-то новое и теперь уже неизменное, ведь её без этого уже нельзя представлять», — болтая ногами и вглядываясь в тяжёлые глубины остывающего песка, Зариф наконец-то решил подумать, что есть к чему и что неизменно, что в новинку. Что теперь чужое и бессмысленное, хотя раньше казалось не таким уж и бесполезным. Он не понимал прошлого себя, который ни с кем не общался. Не понимал, как же можно было пропустить столько лет жизни перед собой. Зариф не понимал, как настолько погрузился в бизнес, как забыл обо всём остальном, с тяжестью на сердце воспринимал теперь свою тягу к утенам. Теперь, кажется, всё будет по другому. Как-то так получилось, что его жизнь развернулась вокруг себя и открыла мореплавателю новый мир, новые радости, новых людей, новую, не менее тяжёлую, но такую чужую и свободную жизнь, что он сам не понимал, почему не замечал этого раньше, и как так получилось, что даже смог кому-то довериться, несмотря на прошлые опасения и предвзятость. Кто-то пришёл и поменял буквально всё. Навсегда и безвозвратно. Смерть теперь не казалась концом всей жизни, после неё Зариф стал отчётливо видеть продолжение, а потом только конечную точку. Жизнь больше не казалась чем-то безусловно нужным, и мореплавателю было тяжело найти смысл в ней. У него более нет возможности заниматься бизнесом, но значит ли это, что у него и его матери теперь шансов на выживание в таком суровом Мисре, где мало кто протянет крепкую руку помощи? Он посмотрит. Но где-то есть ощущение, что мореплаватель живой и хочет жить, ему мало жизни и всего, что он может в ней успеть. Если сам Зариф не выкарабкается, то будет надеяться на тех, к кому уже успел привязаться. — Смерть не каждый сможет пережить, — как-то эти слова отпечатались в голове и забились на корочке его сознания. Всё-таки мореплаватель чувствует себя наполовину мёртвым от свалившихся на него проблем, но если подумать… он пережил смерть, значит попробует пережить и все последствия. Лололошка сказал правильно. Фраза верная и с глубоким смыслом, с тем же глубоким характером, как и у него самого. Но, всё-таки не каждый и хочет пережить смерть, верно? Все надеются на вечную жизнь в загробном мире. Раньше и сам Зариф был не исключением, а лишь одной из океана песчинок в Нарфанисе. «Никогда не видел его настолько расстроенным. Может, Кнефмтити забрала у него нечто по-настоящему дорогое?» — каждый раз становилось до чертей неловко. Почему? Из-за чего? Да, это всё выбор самого Лололошки, но… нет, Зариф не знал и терпеть не мог это чувство неизвестности. — «Но если бы всё было по-другому, смог бы я отдать за жизнь своего друга что-то по-настоящему мне дорогое? Нет, определённо нет. Я бы ненавидел себя за это. Всю жизнь бы меня убивала совесть, но расстаться с чем-то я бы не смог. Может, поэтому мне стыдно перед ним? Но я точно видел его счастливым, когда я набросился на него с объятиями! Да, он всегда улыбался, когда проходил мимо», — ему нравится сидеть в одиночестве и думать о всяком. Может, раньше Зариф называл это бессмысленной тратой времени, которое можно было бы потратить на что-нибудь более полезное и ценное, чем размышления и мысли в никуда, в пустоту, но после случившегося надо было отвлечь чувства, эмоции и те же мысли, что путались и смешивались в один адски болезненный ком, который мешал думать, жить и просто быть. Теперь мысли в пустоту возымели особые смысл и цвет. Может, и боги его услышат. А может и нет. Есть ли им дело до смертных, каждый из которых занимается своим делом и никогда не видел их? Но теперь и Зариф будет верить в Монту с ещё большей силой. Его другу удалось поговорить с самой богиней смерти и даже воскресить его — Зарифа! Как уж не поверить после того, как буквально вернулся с того света? Лололошку Зариф считал кем-то простым и крайне недальновидным. Но в этой простоте и наивности был какой-то особый шарм. Возможно, что именно из этого шарма выходил свой смысл, который понять мог бы далеко не каждый. И в этом смысле прятались огромные опыт, сила, власть и знания. Быть может, из прошедших событий сложился его характер, появился он — Lololowka. Очень странное имя. Но без этого имени, без солнцезащитных очков, без шарфа на шее, без белого худи, без меча в руке, без яркого голоса Лололошка — уже не Лололошка. Это уже другой и совершенно незнакомый Зарифу человек. Чужой. Подобное имя придаёт ему ассоциаций иноземца, ибо тот мало что знает о богах и политике этого мира. Ни о чём не подозревающий, открытый и общительный — ещё много чего можно сказать о нём, но мало что передаст его всего. Лололошка появился так резко, неожиданно, негаданно и просто из ниоткуда. «А уйдёт так же резко, неожиданно, негаданно и просто в никуда… Нет, Зариф, хватит об этом думать. Куда обычный человек может вдруг уйти? На тот свет? Всё, пора спать, а то ты мыслишь уже какой-то бред. Полнолуние, всё-таки — плохая примета и, видимо, не даром», — отряхнувшись, Зариф вдруг встаёт и уходит куда-то вдаль. И только луна светит как-то по-особенному в эту ночь, словно кричит о том, о чём смертным не дозволено знать. Лишь вглядываясь в измученный белый рассеянный свет ночной звезды, в душу закрадывается или беспокойство, или излишнее спокойствие, из которого появляется беспокойство. Кажется, только в полночь можно узнать всё тайное и недоступное. Каждое местечко, освещённое слабыми тусклыми белыми лучами, радует и вызывает чужую улыбку. Глаза светятся другим по-иному, губы слегка поджимаются в лёгком ужасе, а рассеянный белый свет всё продолжает твердить о чём-то своём и невозможном. Но если достаточно вглядываться в белый диск, то можно увидеть странные картины, которые передают могущество богов или же тайные и великие сведения, которые поймёт далеко не каждый. И далеко не каждый будет вглядываться в полную луну, чуть прищурив глаза.***
— После того, как я умер, мне все проблемы показались такими маленькими, — он со вздохом отворачивается от собеседника в надежде не чувствовать этот тяжёлый пристальный взгляд. — Я готов был горы сворачивать! А сейчас… нет, я не хочу пока об этом думать, — Лололошка лишь понимающе кивает и уходит куда-то. Зарифу очень нравилось такое качество. Не каждый готов слушать твоё нытьё, когда у самого проблем по горло… И это тоже одно из основных качеств Лололошки. Может, поэтому с ним всегда хочется болтать и болтать на совершенно разные и свободные темы, забывая обо всём, что тревожило и путалось в сознании, обо всех проблемах. Хотелось бы просто поговорить… «Можно ли считать Лололошку другом, после того, как он меня воскресил? Да, наверное, определённо можно. По крайней мере, я хочу так думать», — а мысли всё путались и смешивались, скатывались в крупные комочки, сливаясь и уничтожая друг друга, проливая новые липкие мысли. Бойня в голове напрягала, но он ничего не мог с собой поделать. Зариф совсем не умеет дружить. Он никогда не подпускал никого к себе настолько близко, никогда не доверял никому и надеялся только на самого себя. Мореплаватель и не хочет доверять кому-либо до сих пор, но и не хочет подводить своих единственных друзей, которые сделали для него слишком много всего, о чём он наверняка раньше и думать не мог. Зариф боялся привязаться, безумно боялся, что для него и для его матери это всё может выйти боком. Но теперь, кажется, ледяная и неприступная стена начала потихоньку таять под натиском дружеского тепла. Лололошка пообещал придумать что-то, чтобы Зариф вновь смог заниматься своим бизнесом и обеспечить свою маму и самого себя. Почему-то эти слова чуть ли не заставили мореплавателя разрыдаться на месте и налететь с удушающими объятиями, но он всё-таки предпочёл прикусить губу и опустить взгляд, когда внутри всё разливалось липким и таким приятным теплом. А, казалось бы, только вчера он оказался первым клиентом Зарифа, который всячески водил нос при разговоре. Слова о «товаре-Лололошке» теперь тянули душу вниз, и стыд захватывал всю свободу взгляда. Но он об этом Лололошке никогда не скажет и не признается, если уж не смог признать вину самому себе, то стоит ли говорить об этом тому, перед кем ты слегка провинился? Да и друг его, кажется, уже совершенно забыл о том разговоре… Глаза слегка намокли, слеза большой радости скатилась по щеке, когда Зариф сошёл с корабля Буриса, но смахнул её, отводя усталый взгляд. Он верит, что всё наладится. Даже если нет, то верит, что нашёл тех, кто поможет ему или хотя бы что-нибудь придумает.***
Переживания закрываются в голове, ломаются и шумят. Лололошка слишком любит приключения, и вероятность того, что он вновь куда-нибудь не вляпался — очень мала. Кто знает, где он сейчас и чем занимается? Да и как ему с поломанной рукой там в рабстве? «Смешно получается. Лололошка и абд! Раб из него никакой. Интересно, как Окетра с ним справляется? Да и чего я смеюсь вообще… рабом, наверно, быть сложно. Хотя это же Лололошка! Думаю, он не скучает. Лучше сейчас подумать, как заработать утенов, пока Лололошка чего-нибудь не придумает. А придумает ли он что-то вообще? Или ушёл и не вернётся?..» — переживать за человека, которому ты раньше даже в глаза не хотел смотреть? Зариф это умеет. Лололошка слишком сильно отпечатался у него в голове, слишком непостоянный, забывчивый и рассеянный. Шибко надоедливый и любит попадать в неприятности. Что ни день — то приключение. Зариф это знает просто по характеру его нового друга, после того, как амар побывал на Зелёном континенте, как они отправились на Шахтёрские… как же Лололошка любит пренебрегать своей жизнью. И, как оказалось, не только своей. Может, это было случайностью, и он никоим образом не хотел подвергать смерти Зарифа? Не исключено. А возможно, Зариф ищет способы оправдать своего нового знакомого за цели, ради которых он готов пройти по чужим головам? — «Нет, тебе нельзя так думать… тогда почему он воскресил тебя, ты не думал? Или тоже из своих целей? Чтобы потом воспользоваться твоими чувствами? Нет, нельзя выставлять знакомых в чёрном цвете, когда ты мало о них знаешь и когда они готовы помочь тебе! Или нет?..» — губы поджимаются. Зариф вновь готов разреветься. Слова путаются и мешаются в голове. Глаза сами по себе закрываются. Голова тяжелеет и опускается на сложенные руки, в которых ручка и листок, на нём что-то написано, но так коряво, что сам Зариф боялся, что не сможет разобрать свой почерк, тем не менее, сейчас слишком клонит в сон, чтобы можно было сопротивляться. Слишком много на него свалилось. Слишком много проблем мешают мыслить и думать. Слишком много страшных мыслей меняют образы в голове. Слишком много всего тянет вниз и не даёт подняться. «Слишком много всего…» — отдалённый голос в голове, который шепчет ещё много слов и фраз. Но Зариф уже не слушает… он всю ночь мучился с матерью, которой опять прихватило спину, а никого, кто бы мог сбегать на рынок и купить картошки или позвать врача не оказалось. — «Слишком тяжело выживать, оказывается…» — шепчет сам себе, уходя в свои сны, где нет никаких проблем.***
— А ты чего? Опять всю ночь не спал, да? — в ответ лишь виноватый кивок. — Да не переживай ты, думаю, твой Лололошка точно не пропадёт и тебе поможет. Он хоть и показался мне человеком рассеянным, но таким надёжным! — старушка лишь довольно улыбается, слегка тусклыми глазами водя по лицу своего сына. — Иди ещё поспи, а то уже синяки под глазами. — Ладно, ма… — тяжело соглашается, взгляд отводит, губы поджимает и нервно смотрит в окно. Лололошка же даже не знает, где он живёт… Тяжелой походкой уходит к себе в комнату и садится за стол, вновь хватаясь за ручку и посматривая текст, что вчера ночью написал на листке. Как Зариф и опасался, он не смог понять, что написал на нём. Он даже не знает, зачем это писал. С какой-то целью? Или просто так? Это уже не важно. Взгляд отводит на кровать, ложится и забирается под одеяло. А веки уже и не держатся открытыми…***
— Лололошка, ты чего? — голос Сдерика звучит как-то отдалённо и почти неслышно, размытая грань между мыслями и реальностью мешает разобраться. — Лололошка! — вновь зовёт голос, на который мироходец против своей воли поворачивается и видит перед собой бывшего строителя. — Что-то случилось? — вопрос остаётся без ответа. — Лололошка, ответь мне, что с тобой? — Лололошка переводит взгляд в пол и слегка хмурится. Он не любил, когда кто-то лез к нему с вопросами о его самочувствии. Но от ответа не убежишь, к сожалению. Или?.. — Я о Зарифе думаю, как он там без возможности заработать денег? Окетра, правда, сказала, что корабль для него строится, но я же даже не знаю, где он живёт, чтобы сказать ему об этом! Хотя, может, я слишком много думаю и переживаю? — нервный смешок и вновь короткий, неловкий взгляд, который Сдерик поймал и проследил за ним. — Сними очки, — голос твёрдый и это даже не просьба, а скорее приказ. Лололошка удивлённо вскидывает брови и хочет возразить, но ему непреклонно повторяют: — Сними очки, — парень подчиняется и смущённо снимает их с головы, открывая уставший и поникший взгляд, в котором всё ещё искрились огни оптимиста. Но что-то внутри поломалось и возражало такому легкомыслию. — Ты что-то хотел? — вопрос, лишь бы отвести какие-то подозрения и сменить тему. да и в конце концов, надо же знать, чего хочет твой собеседник? — Да, хотел. Хотел узнать, чего с тобой. Ты из-за Зарифа так переживаешь что ли? — медленный и виноватый кивок. — Давай тогда завтра утром поищем его вместе? — а в ответ тишина и нервная улыбка. Одна секунда. Две. Три. Четыре… минута. Пауза слишком затянулась. — Не стоит, правда. Я пойду- — Я сказал, что пойдём поищем его утром, значит мы пойдём и поищем его утром, — голос не дрожит. И пусть головных болей будет больше, Сдерик будет уверен, что с его другом всё хорошо, да и о Зарифе забывать нельзя. Он тоже часть одной большой семьи, которую собрал вокруг себя Лололошка. — Спасибо, правда… — глаза светятся, а улыбка не заставляет себя ждать. Как мало нужно человеку для большого счастья. А мысли притихли и больше не шумели. Даже если с Зарифом что-то случилось, Лололошка точно знает, что они ему обязательно помогут. Тот, кажется, только начал рушить вековой лёд на сердце, чему юноша безумно рад.***
А луна безмолвно хмурится, обводя тихим и кротким взглядом всё, что попадёт под её взор. Перед глазами всё словно чёрно-белое, без красок. Почему-то странное ощущение, что утро никогда не настанет. Чёрные длинные тени ползут по стенам, изворачиваясь каждый раз, стоит что-нибудь сказать. Нарушив всякий запрет, Лололошка выходит из дома, бросая тяжёлый взгляд вперёд. Звёзды на небе светят ярко, луна предаёт окраски тёмной жуткой ночи, в которой всячески светятся ярким светом чьи-то нечеловеческие взгляды. Тени чернее чёрного протянулись чуть ли не на километры вперёд, завлекая за собой. Но это лишь тусклый свет фонаря в руке и кошачьи глаза делают атмосферу жуткой. Было холодно и непривычно. Темень путала взгляд, сводя его совершенно не с тем, что хотелось бы увидеть. Ничего не придавало успокоения беспокойной душе, которая блуждала вокруг правды, но никак не могла найти и узнать её, успокоиться. Душа искала чего-то невозможного, но простого и доступного, что сложно было бы понять и принять, а также повиноваться этому желанию. Идти в неизвестном направлении было легче, чем выбирать место, где можно было бы отвлечь мысли в полном одиночестве. Кажется, не только Лололошке не спится. Глухие звуки сапогов послышались совсем близко, и он смог разглядеть лицо приближающегося человека в огромном тюрбане. — Зариф? — голос слегка дрогнул, но скорее от неожиданности, чем от волнения. — Лололошка, надо же, какая встреча! — друг подходит, обнимает крепко-крепко, тяжело дыша. — Я волновался за тебя! И, смотрю, тебе уже лучше! — вновь лёгкое объятие, спокойное. У Лололошки слова застывают в горле, мешая вздохнуть. С души будто тяжёлый камень упал, с грохотом разбившись где-то в небытие, откуда эхом послышался громкий звук осколков, что отдаёт в самой душе. — Знаешь, в Нарфанисе нет работы и я совсем не знаю, что мне делать! — голос звучит огорчённо, но Лололошка только довольно усмехается. Что-то не даёт ему сказать об этом сейчас. — Кстати об этом, — недовольно снимая очки, ибо в них не увидишь даже собственные руки в такую темень. Зариф лишь любопытно склоняет голову в бок, следя за движениями своего собеседника. — Окетра купила тебе новый корабль! Как закончится строительство, покажу, — довольное «ля» раздаётся после. — Лололошка, поверить не могу! Ты пошёл ради меня на такое! — Зариф вскидывает руками и вновь забирает своего друга в обнимашки, крепкие и тёплые, с капелькой удушительного характера. Легко и свободно на душе. — Слушай, а чего ты здесь? Темно вокруг. — Решил мысли разогнать. Думал, что до утра не доживу. Мы со Сдериком хотели поискать тебя после завтрака, — пожатие плечами и недовольное бурчание. Зарифу приходится выпустить Лололошку из своих цепких мужских рук. — Тогда пойдём ко мне домой! Моя мама тоже очень вкусно готовит! Не так, как Сдерик, конечно, но ты точно не пожалеешь! — хватая за руку своего близкого друга, он утаскивает его в темноту ночной улицы, которая потихоньку освещалась тусклым фонарём в руках. У Лололошки даже разрешения спрашивать не надо было, Зариф сам еле поспевал за приятелем. — Ма, открывай! — стук в одну из дверей. Изнутри слышится ругань: «Чего его так тянет в такие дебри по ночам гулять». Со скрипом дверь тихонько открывается, освещая лица. — Смотри, кого привёл! Ты была права, мам! Ты была права! — чуть ли не сшибая старушку с ног, он обнимает её. — В чём права, простите?.. — вопрос и неловкий кашель для привлечения внимания. — Неважно, — он же не расскажет, что сомневался в своём лучшем друге? — Проходи, Ло, чего стоишь? — тёплый свет дома, уют, который можно почувствовать руками, и запах свежего хлеба затянули парня с душой, которая наконец была свободна. Тогда, когда спокойно и тепло. И нет никакого контраста между недоверием и наивностью, между Зарифом и Лололошкой. Между двумя друзьями.***
«Даже самый толстый лёд, который годами создавал вокруг человеческого сердца холодные неприступные стены, может в один момент растаять под натиском чужого тепла. Лёд на сердце и вязкое безразличие излечит человек, что хранит весь мороз под замком, пока на душе вулкан ярких красочных эмоций. Но можно просто познакомится с Лололошкой и поверьте, прежней жизнь уже не будет.»
Вот, что было написано на том листке корявым почерком.***