прощай и люби меня

— ты любишь меня? сколько раз звучал этот вопрос, сколько раз он переворачивал все нутро с ног на голову и заставлял бежать. без оглядки бежать, чтобы больше не видеть глаз готовых вот-вот разразиться рыданиями, чтобы больше не слышать дрожи в голосе и не видеть подрагивания острых плечей в тщетной попытке сдержать слезы. очень, очень много раз. так много, что мысли о том, чтобы уйти и больше никогда не возвращаться посещали голову все чаще и чаще. — любишь? меня? в моменты страстных объятий или безудержного, животного секса. портился настрой и хотелось вдолбить дурную голову вопрошающего в кровать, втопить ритм бедер до талого, до боли и криков. что угодно, только бы не слышать это пресловутое, до тошнотиков приевшееся слово. — скажи что любишь. требование. требование всегда вызывало желание ударить, схватить за волосы и натянуть их у корней до жгучей боли, чтобы увидеть слезы и насладиться чувством полной власти над жалким, тонким, болезненным тельцем, над хрупкой душонкой, что теплилась за ненадежной клеткой из костей. вытрясти эту душу и вдолбить насильно мысль о том, что подобные просьбы чреваты насилием и безграничной яростью, расцветающими лиловыми пятнами на бледной тонкой коже с видимой сеткой вен под ней. — люби меня. пожалуйста. отчаянная просьба вызывала лишь приступ тошноты, отвращение, перемешанное со злостью в ядовитый коктейль, который хотелось влить в глотку. так, чтобы захлебываться и медленно, мучительно подыхать. как вшивая бездомная дворняга. чтобы больше не было ни мыслей, ни желаний, ни потребности в блядской любви. чтобы наконец-то понять, что ее не существует, что все это миф и глупые выдумки инфантильных людишек, не умеющих жить без зависимости. — прощай и люби меня. багряные капли на тонких пальцах, последняя искра жизни мелькает в стекленеющих глазах цвета скошенной, гниющей травы и возвещает об окончании мучений. для обоих.