Лжецы

       Cigarettes After Sex — Sweet        Люди лгут. Роман усваивает это с юных лет. Ученики лгут, что готовились к уроку. Их учитель испанского — что верен жене, а не трахает учительницу музыки. Бетти Дженкис лжёт своему парню, что вчера ночевала у подруги, и Роман, слыша это, усмехается. На самом деле Бетти резво скакала на его члене. Он слышит всю эту ложь, но покрывает её и молчит. Роман сам является настоящим лжецом.        Он встречает на перемене Литу, улыбается ей тепло, и она закидывает руку ему за шею, рассказывая о забавном случае, произошедшем на прошлом уроке. Роман старается дышать размеренно, не сосредотачиваясь на её близости. Если у него вдруг будет стояк, он не представляет, как объяснит ей это, как солжет. Не говорить же правду, что он влюблен в неё, в собственную кузину. Последнее — тоже ложь, и они оба в курсе. Никакая Лита ему не кузина, у них общий отец. Но они делают вид, будто не знают, чтобы сохранить фальшиво идеальный брак её родителей.        — Смотри, Годфри идут.        — Как думаешь, они спят друг с другом?        Сплетни и насмешки звучат за их спинами, и Лита фыркает:        — Идиоты.        — Не обращай на них внимания, — отзывается Роман, а сам представляет, как разобьёт лицо тем, кто способен лаять им в спины как шавки, опасаясь сказать всё в лицо. С наследниками самой богатой и влиятельной семьи в городе ссориться никто не желает.        Зато, когда они с Литой вдвоём, Роман не боится косых взглядов. Он прикасается к ней, мимолетно, случайно, чтобы не вызвать её подозрений. Улыбается так открыто, как способен улыбаться только ей. Обнимает почти по-родственному, зарывается лицом в её пшеничные волосы и пьянеет от того, что Лита так близко, но он не может позволить с ней того, что вытворяет с другими девчонками. И это разрывает на часть, ведь Литу он желает больше всех на свете. Ведь Роман знает — это гораздо больше, чем банальная похоть, иначе не проводил бы с ней почти всё свободное время, не защищал бы её так яростно, не испытывал бы щемящей нежности от одного её присутствия. Но он продолжает лгать, оставаясь для Литы лишь братом.        Всё меняется внезапно. Однажды Лита остаётся на ночёвку в доме Романа и его матери. Они увлечённо болтают о каких-то пустяках, сидя на кровати, и на очередную подколку брата Лита шутливо ударяет его подушкой. Он не оставляет это без ответа, и между ними завязывается шутливая борьба. В какой-то момент Роман падает на спину, машинально хватает сестру за руку, и она падает на его грудь.        Это похоже на момент из какой-то дурацкого романтического фильма. Роман знает, что кино подобного жанра — не для них. Но все трезвые мысли улетучиваются из головы, сменяясь ощущениями. Дыхание Литы на его губах, её глаза с чуть расширившимися зрачками, их весьма двусмысленное и волнующее положение. Она так близко, что он чувствует её тонкий цветочно-фруктовый парфюм. Или же это аромат геля душа, смешанный с её естественным запахом.        А затем она делает то, чего он давно хотел, но не решался. Лита наклоняется, окончательно сокращая расстояние между их губами, и целует его. Коротко, нежно, прижавшись на секунду и тут же испуганно отстранившись. Тогда Роман подаётся ближе, сам целуя её, осторожно, боясь спугнуть. Лита отвечает, и это так сладко, что кажется сном. Он обнимает её крепче, притягивает плотнее к себе. Она чуть напрягается, чувствуя его возбуждение, но быстро расслабляется.        Они целуются, целуются, и Роман не хочет, чтобы это заканчивалось. Слишком давно он об этом мечтал. Лита скользит пальцами под его футболкой, и он тяжело дышит, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не сорваться, не перевернуть её на спину, грубо снять одежду и взять так, чтобы она умоляла его не останавливаться.        — То, что мы делаем, неправильно, — выдыхает Лита ему в губы.        — В этом нет ничего неправильного. Для других — возможно, но не для нас, — отвечает Роман. — Мы другие, мы Годфри. И то, что сейчас происходит, прекрасно.        Он лжёт ей, сам понимая это. Иначе не считал бы свои фантазии о собственной сестре грязными, не прятал бы так от неё истинные чувства. Но он не может позволить сейчас Лите отстраниться, когда она так непозволительно близко, когда почти принадлежит ему. Роман не спрашивает: «Ты точно готова?». Не напоминает, что является её братом. И Лита поддаётся его лживым успокаивающим словам, в которые он сам с трудом верит. Она целует его ещё жарче, так, как не целовала никого прежде, и стягивает с него футболку.        Они раздеваются неторопливо, смакуя каждое мгновение. Роман переворачивается, выцеловывает каждый дюйм её тела губами, заставляя сходить с ума от томительных ласк. Касается так нежно, бережно, будто перед ним сокровище. Он желает, чтобы каждая секунда впечаталась в их память, чтобы Лита ни на кого другого больше не смогла посмотреть.        Роман входит в неё и заглушает её болезненный стон поцелуем. Знать, что он первый для Литы — потрясающе. Его девочка принадлежит только ему. И он доказывает это, шепча ей на ухо жарким шёпотом, как любит её, сжимая в своих объятиях так властно, будто никогда не отпустит. Голову сносит напрочь от её тихих стонов, и Роман толкается всё увереннее, слегка прикусывая кожу на шее Литы, зная, что она потом будет стыдливо прятать эти отметины. Но для него она останется всё тем же ангелом, светлой доброй девочкой, пускай он и марает сейчас её чистоту чернильными кляксами.        Они засыпают, обнявшись, и Роману откровенно плевать, что будет, если их застукает его мать. Оливия сама — воплощение порока и лжи, не ей осуждать. Наверное, он пошёл именно в неё, хотя сама мысль об этом противна.        Последствия этой ночи вскоре дают о себе знать. Лита признается Роману, что беременна. Сначала он испытывает смятение, быстро сменяющееся восторгом. Он не собирался становиться отцом так рано, и с другой девушкой отреагировал бы иначе. Но это же его Лита, с ней всё по-другому.        Затем приходит осознание, что с этой ситуацией надо что-то делать.        — Я расскажу родителям. Иначе никак, — говорит Лита. — Ребёнка я обязательно оставлю.        Она машинально кладёт ладонь на живот, будто пытается защитить своё нерожденное дитя.        — Они будут спрашивать, кто отец, — предупреждает Роман. — В байку о непорочном зачатии они вряд ли поверят.        Сестра молчит пару минут, затем улыбается:        — Так и скажу. Будто это был ангел.        — Серьёзно? — фыркает Роман.        — Они, конечно же, не поверят. — Лита теребит край своей блузки. — Решат, будто я покрываю кого-то. Пусть так. Главное, чтобы они не узнали правду.        Она готова лгать ради него, ради них. Но это не значит, что Роман будет любить её меньше. Он всегда рядом, ведь так и положено брату, оберегающему сестру, особенно если та в положении. Делает ей массаж шеи на званом приёме, улыбается, когда Лита говорит, что он всегда умел угадывать её желания. А эта стайка идиотов вокруг даже не подозревает об ещё одном секрете, который хранит семья Годфри.        Лишь одному человеку Роман готов открыться чуть больше, чем остальным. В некоторых моментах — даже больше, чем Лите. Новый ученик школы, Питер Руманчек, оказывается не только цыганом, но в придачу ещё и верфольфом. Они быстро находят общий язык, и Питер доверяет Роману такое, о чем не рассказывал никому прежде. Годфри чувствует, что у него впервые появился друг. И всё бы ничего, если бы не явный интерес Руманчека к Лите.        — Мы просто разговаривали. Между нами ничего нет, — говорит Питер, но Роман ощущает ложь в каждом его слове. Когда он видит, как сестра мило общается с этим цыганом, ему хочется зверем зарычать, будто он сам является волком, оттащить Питера зубами за холку и рвать, терзать. Лита — только его, она носит его ребёнка, но Роман не может сказать такое открыто, и это его убивает.        — Ты флиртовала с ним, — говорит Роман Лите.        — Я всего лишь была приветливой. — Она в успокаивающем жесте касается плеча брата, и ему отчаянно хочется поверить ей. Но не может до конца, ведь знает, как искусно Лита умеет лгать, притворяясь невинной.        — Не лезь к моей кузине. — Роман говорит с Питером почти угрожающим тоном.        — Почему ты так печешься о ней? — спрашивает тот.        — Она моя семья.        — Только поэтому?        Питер испытывающе смотрит на него, и Роман думает, что оборотни наверняка способны чувствовать запах возбуждения, мускусно-терпкий. Годфри молчит, ничего не отвечая другу.        К счастью, тот перестаёт оказывать знаки внимания Лите. Будто всё понимает.        Daniel Silver — We All Wanna Die        А потом она умирает. Не выживает при родах, но оставляет этому лживому миру маленькую дочь. Их с Романом дочь. Он поначалу смотреть на неё не может, словно сам умирает изнутри. Чувство потери выжигает дыру в его душе. Но ничуть не меньше вина, что он испытывает. Если бы их с Литой отношения не перешли грань, она не забеременела бы, не было бы этих родов, и она не умерла.        — Как ты, держишься? — Питер проникновенно смотрит на друга, будто знает, как ему больно.        — Нормально, я справлюсь, — отвечает Роман и тем самым лжёт. В первую очередь — самому себе.        Но время идёт, многое меняется. Роман узнает, что многое в его жизни было ложью. Вполне ожидаемо… Его мать — упырь, и он унаследовал её дар. Или, скорее, проклятье. Он в свои юные годы возглавляет семейный бизнес, и лишь одно остаётся неизменным — тоска по Лите. Но даже она постепенно утихает, сглаживается, хоть не исчезает совсем.        Когда в его жизни появляется девушка по имени Миранда, Роман думает, что она последняя, кому он будет доверять. Она многое скрывает, не любит говорить о своём прошлом, и Годфри отвечает ей тем же. Миранда пытается крутить с ним и Питером одновременно, и это даже забавляет. Очевидно, что в итоге она останется ни с чем. Она пытается узнать Романа лучше, заглянуть ему в душу, но он не собирается впускать её туда. Не доверяет Миранде, а ещё считает, что после Литы не сможет кого-либо впустить в своё сердце.        Когда Миранда исчезает из его жизни, Роман облегчённо выдыхает. Она была хороша в постели, но почти не выделялась среди других девушек, что были у него. И вряд ли это изменится.        Так Роман думает, пока не встречает Энни.        Впервые он видит её в ночном клубе. У неё тёмные волосы, чёрное мини-платье, томная улыбка на губах и взгляд, проникающий в самое нутро. В ней есть что-то притягательное, хищное, и Роман решительно идёт в её сторону, ощущая непривычно яркий интерес. Но она ускользает, теряется в толпе.        Он не успокаивается. Вспоминает о ней и все следующие вечера упорно ищет. Наводка бармена в том же клубе помогает Роману, и он встречает снова свою прекрасную незнакомку. Она будто соткана из ночи и тайн, манит одним лишь взглядом. Но на этот раз подпускает его ближе к себе.        Той же ночью Годфри узнает, что её зовут Энни Арчамбо. И она тоже упырь.        Роману прежде не приходилось общаться со своими сородичами. Кроме матери, но она та ещё стерва. А Энни искренне нравится ему. Она притягательная, чувственная, Роман жаждет её с первой встречи. А ещё с ней можно не скрывать свою сущность. Ему не нужно стыдиться своего влечения к ней, о чём-то лгать. И впервые со смерти Литы Годфри чувствует, что способен вновь кому-то довериться, не опасаясь, что ему не поверят, не поймут, оттолкнут.        Однажды в порыве откровенности он рассказывает Энни о Лите, о том, как любил её, как потерял. Та слушает его внимательно, потом замолкает, и на минуту Роман жалеет, что раскрыл перед ней то, что давно держал глубоко в себе. Но во взгляде Энни нет осуждения. Она обнимает Романа, обвивает тонкими руками и шепчет, как ей жаль. На его глазах слёзы, но он не боится показаться слабым, только не после того, как раскрыл перед Энни душу.        Они вместе идут в банк крови, и от выпитого там Роман будто пьянеет. Он притягивает к себе Энни, слизывает кровь с её губ, а после жадно целует. Он снимает с неё одежду, скользит по желанному телу руками, повторяет губами их путь. После Литы ему ни с кем не было так хорошо, до дрожи в пальцах, до потери рассудка. Роман прижимает Энни спиной к стене, входит в её лоно, забываясь от её жара и влажности, и она пошло стонет, обвивая его бедра ногами, толкаясь навстречу ему. И происходящее кажется таким естественным и прекрасным…        Но чего Роман не ожидает, так того, что после их близости Энни станет избегать его, игнорировать звонки. А когда он появляется на пороге мотеля, в котором она жила, Энни не пускает его.        — Прости, но мне нужно время, — просит она, а во взгляде читается нечто горькое, остающееся осадком на языке.        — Пожалуйста, не нужно меня избегать, — просит Роман. Он так устал от вечной лжи, радовался, что хотя бы с Энни может открыться, быть самим собой. А теперь она закрывается от него.        — Время, Роман, — повторяет она и закрывает дверь.        Его хватает всего на пару дней. Через пару дней он снова заявляется к Энни, надеясь, что этого времени ей было достаточно. Но неожиданно застает в её номере свою мать. Причина её визита Роману неизвестна, но наверняка не понравится ему. Поэтому он подходит к Оливии и шипит:        — Даже не думай лезть в мои отношения.        Она в непритворном удивлении округляет глаза, переводит взгляд с сына на Энни, затем громко, почти издевательски смеётся:        — Ну ты щегол. Двум сёстрам палки кинул.        Ему кажется, будто кто-то ударил его в солнечное сплетение. Воздуха катастрофически не хватает, и Роман бессильно переводит взгляд на Энни. И видит в её глазах то, чего так боялся, что так знакомо ему самому: чувство вины.        Он практически вылетает из мотеля, стремительно садится в автомобиль и мчится, куда глаза глядят, по пути наверняка не раз превысив скорость. В голове бьётся: как она могла, после всего, что он рассказал ей о Лите? Энни знала, как Роман мучился из-за того, что влюбился в свою сестру, как переживал, думая, что стал причиной её смерти. Он открылся с Энни так, как ни с кем другим, а она лгала ему. И отношения с ней, казавшиеся такими гармоничными, как глоток свежего воздуха после всего, вдруг стали неправильными и порочными.        Но в то же время за подкоркой мозга бьётся: а если бы ты знал правду, поступил бы иначе? Не поддался бы снова соблазну? Роман не знает ответ, но понимает, что Энни всё испортила своей ложью.        На этот раз она не собирается отступать. Заявляется на следующий день на порог его дома. Годфри пропускает её и отходит в сторону, скрещивая руки на груди, всей своей позой и неприязненным взглядом давая понять, что Энни — нежеланная гостья.        — Для чего ты пришла? — отрывисто спрашивает Роман и ухмыляется. — Хочешь добавки?        — Прощения, — отвечает она. — Я знаю, что всё это выглядит ужасно.        — Ты знала, что я твой брат. С самого начала.        — Да. Но я не планировала, что это зайдёт так далеко. Я просто хотела узнать тебя лучше, но потом… Мы тогда просто перепили крови, я была не в себе.        — Вот только не надо лгать. — Роман угрожающе подступает ближе. — Только не после того, как заявилась тогда в клуб в шлюховском платье и так пялилась на меня, будто мысленно поимела меня во всех позах. Ты с самого начала знала, кто я. И с самого начала хотела. Я тебе всю душу наизнанку вывернул, и у тебя было множество шансов признаться. Но ты не использовала ни один.        Энни опускает взгляд, затем вновь поднимает на него, и раскаяние в её глазах кажется таким искренним.        — Да, ты прав, — говорит она. — Но я думала, что уж ты-то сможешь понять меня. Ведь ты такой же, как я.        — Тоже упырь? Какое это имеет значение?        — Ты знаешь, каково это: изо всех сил стараться быть лучше, но раз за разом поддаваться самым эгоистичным и тёмным импульсам, самым порочным желаниям.        Тон её голоса становится ниже. Энни кается, но при этом умудряется выглядеть воплощением соблазна. И Роман не выдерживает. Встаёт почти вплотную к ней и шепчет в её губы:        — Я тоже жалею. Жалею о том, что трахать тебя было так сладко.        Энни толкает его к стене, сжимает его шею цепкими пальцами и цедит:        — Так вот что нужно для того, чтобы ты простил меня? Позволить снова меня трахнуть?        — Было бы неплохо, — усмехается он, а потом хватает Энни и целует так грубо, будто хочет тем самым причинить ей боль. Она отталкивает его, но через пару секунд сама впивается в его губы. На краю сознания Романа мелькает мысль: вот он, ответ, почему его притянуло к Энни, почему ему было с ней так легко. Всё дело в их проклятой крови. Только с Литой он испытывал подобное, но сейчас Роман ощущает аромат сандала, а не весенних цветов, зарывается лицом в тёмные, а не пшенично-светлые волосы. В Энни нет той же чистоты, даже когда она говорит о вере и раскаянии, она вся принадлежит пороку и ночи. И с ней Роман не пытается быть нежным.        Они друг друга кусают, царапают, будто изголодавшиеся звери. Меняются позами, каждый желая оказаться сверху, двигаются в каком-то бешеном темпе. И лишь спустя время наконец успокаиваются, выбившись из сил.        Через несколько минут Энни встаёт, тянется за своей одеждой, но Роман удерживает её за запястье и просит:        — Останься.        Она поворачивается к нему, смотрит долгим взглядом и снова ложится рядом. Роман, наверное, немного ненавидит Энни и уж точно ненавидит себя. Но больше не отрицает, что она нужна ему. Понимает, что иначе будет самым большим в мире лжецом.