Обжималки

Антон быстро шагает по коридору, выискивая глазами лестничный пролёт. Находит он его только минут через пять блужданий и сразу направляется туда. Он встаёт на верхнюю ступень и окидывает взглядом лестницу. Рома стоит ниже, на лестнице, чуть ссутулившись и запихнув руки в карманы, он правым боком лениво подпирает старенькую стену, на которой кто-то чересчур умный ножом нацарапал пару ласковых. Антон смотрит на него неотрывно, несколько нервно проводит вспотевшей ладонью по отросшим волосам. Неуверенно топчется на месте и поправляет чёрную кофту. Наконец решается. Он глухо прокашливается, привлекая внимание, делает осторожный шаг вперёд – эта лестница никогда не сулила ничем хорошим; на лице сама собой расползается глуповатая улыбка. За окном уже заходит за горизонт солнце, мягкий розоватый свет слепит глаза сквозь три слоя стеклопластика. Рома оборачивается, ожидая увидеть какого нибудь учителя-трудоголика, которому даже через столько часов после окончания пар приспичило остаться в универе и шататься по лестницам, но когда взгляд цепляется за знакомый силуэт – облегчённо выдыхает. – Тох, ну чё так долго? – тон вопроса получается слишком возмущенным но Пятифан и не думает сбавлять обороты – ещё чего! Стену он уже не подпирает, вместо этого выпрямляется и разминает шею. Антон неторопливо подходит ближе, стоит теперь почти вплотную. Разница в росте у них с Ромой небольшая, однако она всё же есть, а потому часто приходится поднимать голову при общении. Иногда, конечно, великодушный Роман опирается о стену или переносит вес на одну ногу, тем самым становясь чуть ниже, однако случается это крайне редко. Вообще, Рома сам по себе всегда был высоким. А с учётом того, что он уже лет десять ходит на бокс, не удивительно, что он такой плечистый и подтянутый. Антон не в настроении был объясняться о том, как профессор битый час пытался объяснить ему эту совершенно непонятную тему. Он лишь пренебрежительно махнул рукой, мол, неважно, и хотел было открыть рот, когда заметил в глазах Ромы лихорадочный огонёк, мелькающий в янтаре глаз под светом закатного солнца. Причина, по которой они с Ромой остались здесь, в универе, после того, как все давно уже разбрелись по домам, была предельно ясна им обоим. Сам Антон считал что выяснение отношений в универе – плохая идея, в то время как Рома, с каким-то фанатичным рвением доказывал обратное. Антон неопределенно пожал плечами, как бы говоря – ну а что я мог сделать? – и запустил пятерню в волосы. Рома смотрел на него пристально, будто ожидая необходимых объяснений. Смотрел долго, достаточно: ноги начали затекать, а пальцы на ногах понемногу неметь. – Ладно ладно, прости, – в примирительном жесте Антон поднял вверх руки, – В следующий раз свалю пораньше. На секунду между ними повисло молчание. Пятифан задумался о чём-то своём, а Антону не хотелось его прерывать. Вдруг хоть раз в жизни что-то умное в голову взбрело. Внезапно Рома отмер. Он, схватив Антона за грудки, резко потянул на себя. Сам он подался вперёд, вовлекая второго в неожиданный поцелуй. Губы их встретились резко настолько, что Антон на несколько мгновений совсем потерял дар речи, а после, когда его язык прикусили чужие резцы, всё же ответил. Ответил страстно, с жаром. Веки глаз опустились сами собой, когда собственный язык быстро проник в чужой рот. Рома, так и не выпустив из рук ткань чёрной кофты, резко подался назад, утягивая за собой Антона. Не разрывая поцелуя, он припал спиной к стене и съехал по ней вниз, когда колени мелко задрожали. Зацепившись языками, они начали некую борьбу: Рома всё пытался подловить Антона и вновь оставить на нём следы своих зубов. Кусал Рома и губы, но не сильно, скорее заигрывая чем пытаясь ранить. Антон же боролся за главенство, ведущую роль. Всегда он больше хотел вести чем быть ведомым, однако не всегда это допускал Рома. Сегодня, видимо, он не был против. Поцелуй получился жарким, страстным, не слишком затяжным, однако воздух уже заканчивался. Атмосфера накалялась всё больше с каждой секундой, температура воздуха стремительно росла. Антон выставил руки вперёд, упёрся ими о стену с обеих сторон от Ромы. Пятифан жадно задвигал губами, сцеловывая горячие вздохи, тихие стоны; языком скользнул внутрь и быстро превратил незатейливую ласку в развратную прелюдию. Антон вошёл во вкус быстро. Стоило Ромке пару раз правильно шевельнуть губами, скользнуть в глубине языком – Петров взялся талантливо его копировать. Через минуту он уже сам охотно лез Роме в рот, пытаясь ухватить инициативу, распаляясь до безобразия, притягивая к себе ближе, Пальцы у Ромы уже ослабли, ткань кофты выскользнула из них сама собой. Он, помедлив, крепко ухватился руками за чужие плечи, сжал их. Антон прижался ближе, медленно углубил поцелуй. На подбородке блеснула тонкая нить слюны. Внезапно, на пару этажей ниже застучали глухим эхом чьи-то быстрые шаги. Антон видимо уже вошёл в кураж, потому как на чьё-то приближение он не реагировал никак. Ему то наплевать если их застукают, а вот Рома зассал не по детски: он быстро отпихнул от себя Антона и торопливо утёр рот ладонью. – Тоха, хорош, – Рома толкнул друга в плечо. Но Тоха не слушал: он, ухватив за ткань кофты, дёрнул Рому обратно на себя и лениво потянулся за продолжением их действа. – Тоха, блять, – Рома перешёл на злобное шипение. Антон, недовольно – будто вынужден был выполнять самую несусветную на свете глупость – быстро выпрямился. Рома поймал его ладонь и резво потащил его за собой в коридор. Тот едва не споткнулся о собственные ноги, однако всё же поспел за своим высоким товарищем. Внезапный порыв оказался совсем недолгим и вскоре уже Рома с Антоном остановились возле обшарпанной двери. Всего за мгновение перед тем, как Пятифан нагло утянул друга внутрь, Антон таки сообразил, что дверь эта от туалета. Не успел только разглядеть какого: мужского или женского? А хотя какая уже нафиг разница? Вряд ли Рома согласится поменять их нынешнюю локацию из-за одной только половой принадлежности туалета. Пятифан быстро припал ухом к двери, прислушиваясь – не приспичило ли нарушителю их идиллии пройти в уборную. Снаружи было предельно тихо. Ну слава богу! – подумал он, про себя матеря ту сволочь, что посмела им помешать. Сам то Рома был в детстве ярым гомофобом, и большинство его друзей сохранили в себе эту особенность. И если не дай бог кто-нибудь спалит его, лобзающегося с Антоном, то Роме потом придётся не только краснеть, но и, возможно, подраться. Друзья то, они, конечно, друзья, да только доверять им в таких делах нельзя. Растреплют ещё всем и драгоценная репутация Ромы рухнет с громким треском. Заметив, что пока он проверял дверь, Антон слишком сосредоточился на созерцании вида из окна, Рома хмыкнул. На лице лёгким оскалом выступила улыбка. Он, поддев носком черного кроссовка кусок разбитой плитки, по первую фалангу сунул два указательных пальца в рот, прикусил их зубами и звонко свистнул, до смерти перепугав этим Антона. Тот резко дёрнулся в его сторону, а после, поняв что именно чуть не довело его до инфаркта, тихо четырехнулся себе под нос. Рома ловко запрыгнул на просторный подоконник, чуть поёрзал, устроился поудобней и экспрессивно задёргал бровями. Он откинулся на руки, чёлка тёмных волос слетела с глаз, зрачки едва заметно расширились в янтарной радужке. Рома выразительно закусил нижнюю губу и развёл колени в стороны. У Антона медленно поплыл мозг. От вида ТАКОГО Ромки у него напрочь спёрло дыхание. Петров нервно сглотнул и, прокашлявшись, оттянул ворот кофты, так внезапно ставшей затянувшейся на шее удавкой. Он уверенно подошёл ближе, когда Рома схватил того за кофту и потащил на себя. – Давай, Тоха, – Рома закинул руки Антону на шею, сцепил ладони в замок. Захватив его за бёдра ногами, он прижал друга к себе. Пятифан томно выдохнул Антону в ухо и поймал его губы своими. Лишь секунду поколебавшись, Антон ответил. Пока вёл он, они целовались медленно, словно вспоминая, и в то же время будто смакуя, пытаясь распробовать друг друга по новой. Антон всегда был таким: неспешным и аккуратным, загонялся он из-за любой мелочи и ставил интересы партнёра выше своих. Хотя Петров был и отчасти эгоистом, потому как доставление удовольствия Роме было удовольствием и для него. Пятифан же эгоистом не был вовсе, целью его было сделать хорошо обоим, и для достижения этой цели он не гнушался ничем. Когда инициативу на себя взял Рома, их губы начали двигаться в едином ритме, перерастая в глубокое и голодное действо посредством искусанных губ и кровоточащих мелких ранок во всей ротовой полости. Языки их столкнулись ещё один или два раза, а потом Рома властно притянул Антона за затылок к себе. Поцелуй казался естественным, полным желания, сдерживаемого напряжения и эмоций. Пятифан возбуждённо замычал сквозь поцелуй и вибрация эта электрическим разрядом пробежалась по телу Антона. Он резко вытянулся, спина натянулась металлической струной. Ох, сказал бы ему кто-нибудь в средней школе что у него будет стоять на Рому… того самого, с которым они знакомы с шестого класса… Антон бы, наверное, побил этого "кого-нибудь". Сказали бы ему, что и у Ромы будет на него стояк - он бы побил ещё сильнее. Становилось слишком жарко. Чёрная кофта задушила плотной тканью, джинсы резко оказались на несколько размеров меньше. У Антона на лбу выступила испарина, плечи дрогнули. Рома, уже слишком разгорячённый, ловко извернулся в его руках. Пальцы Антона ловко подцепили резинку чёрной толстовки с каким-то цветастым принтом. Ладонь шустро скользнула под серую футболку Пятифана, перебирая пробежалась вверх, пересчитывая чуть выступающие рёбра. Антон привычным движением положил ладонь Роме на грудь, чуть сжал пальцы и закатил в удовольствии глаза. Боже, какой кайф... Упругие, мягкие... У Ромы из-за вечных тренировок, класса с десятого, буфера были лучше, чем у большинства девчонок. Да и задница ничем не хуже. Рома задохнулся возбуждением, прогнулся в спине, утягивая за собой откинулся назад, затылком опёрся на отдающее морозным холодом с улицы стекло окна. Пятифан вдруг чересчур сильно кусанул друга за губу: зажал зубами и издал какой-то, будто даже болезненный, полухрип-полустон. Рука Антона на это неуверенно дрогнула. Подумав уже, что он сделал что-то не так, Петров одёрнулся. Рома приоткрыл глаза, из под опущенных век взглянув на друга, он хмыкнул, схватил его руки и сам запихнул под свою футболку. Антон поначалу аккуратно провел по коже, в нерешительности, но когда поджарое, и так любимое им тело прижалось к нему вплотную и начало нетерпеливо ёрзать, сопровождая свои действия провоцирующими вздохами и постанываниями – смело продолжил свою стессоснимательную терапию. Понимая, что если он затупит ещё раз, Пятифан, вероятно, перегрызёт ему глотку, Антон не особо церемонясь, впился в его губы уже по собственной инициативе. Рома чуть поднял веки, хитро прищурился: щёки у Антона больше не были привычно-бледными, сейчас на них проступил искренний, нежный румянец. И глаза. Рома остановился именно на них. Они были голодными. Такими возбуждёнными, что аж дух захватывает. В голове, очень даже к месту, на плёнке памяти всплыли мутным пятном воспоминания о их первом рандеву. Сейчас всё ощущалось также остро. Словно в первый раз. ЭТО всегда ощущалось так. Внутри предательски шевельнулось неоформленное, порочно-сладкое тепло. Такое тепло, которое обычно заставляет внутренности стягиваться, скручиваться от предвкушения. Пробуждает желание, причём искреннее, а не то, которое рождается в неловкие моменты, когда тщетно пытаешься вспомнить об утраченном, когда вынуждаешь тело проснуться, туманя разум путанными фантазиями, отчаянно хватаясь за редкие вспышки мутного возбуждения. С Ромкой всегда было так: хорошо, жарко, и как-то по особенному правильно. Такое уж было у Антона воспитание, что ещё с юношества он представлял себя рядом с какой-нибудь миловидной девицей, и разговоры об однополых отношениях всегда оставлял без должного внимания, считая, что эта тема сама обойдёт его стороной. А потом в его жизнь безумным ураганом ворвался Рома. Такой резкий, упрямый, харизматичный, он сильно выделялся на общем фоне. Давно уже их связывали не совсем дружеские отношения. По началу это было что-то незначительное: взгляды, разговоры, лёгкие прикосновения. Потом, не сразу – очень постепенно взгляды сменились вечно игривыми полуулыбками, разговоры – флиртом, а прикосновения – поцелуями. Сначала Петров считал это неким наваждением. Ещё бы. Рома всегда был центром внимания, где бы он не находился. Рядом с ним всегда было как-то странно – не так, как со всеми. И Антон списывал непонятное наваждение на эффект от влияния нечеловеческой харизмы Пятифана. Признание далось Роме очень нелёгко, но когда Рома всё же поделился с Петровым тем, что точно такое же наваждение мутит и его разум - жить обоим стало на порядок легче. Делов то было: забить на их половую идентичность и начать встречаться. Антон с этим свыкся сразу, а вот Пятифану пришлось ещё пару недель помучиться в душевных терзаниях. Из раздумий Антона выдернуло наглое стягивание его собственной кофты. Пятифан всегда снимал с него одежду поразительно быстро, а вот в своей вполне мог и запутаться, именно поэтому с него футболку с толстовкой снимал уже Антон. Снимал резко, очень неаккуратно, с подрагивающими в нервном возбуждении руками. Одежда удобно разместилась на подоконнике рядом с Ромой. Скинуть её к ногам – худшая идея из всех возможных, учитывая не самый чистый пол и ужасающе большое количество различных лужиц и подтёков неизвестного происхождения. Пятифан зарылся пальцами в тёмные волосы, спустя пару секунд запрокинув голову назад, из-за чего губы Антона съехали на разгоряченную шею. Сам Петров тоже времени зря не терял, постепенно поднимался ладонями вверх, оглаживая сильное тело – губами остановился на Ромкиной шее. Прикусил и оттянул на ней кожу, а потом принялся зализывать место укуса, постепенно ведя до уха мокрую дорожку. Пятифан и не стал его останавливать, наоборот – откинул голову назад, сильнее оголяя участок чувствительной кожи. Он никогда не говорил, что ему не нравится грубо. Рома, вообще, просто позволял делать с ним «что-то», и не говорил после секса, типа: «а вот когда ты резко цапнул меня за грудь, мне такое понравилось, ставлю лайк», «когда ты чуть не трахнул меня в аудитории, я был не против», «та хрень со столом мне понравилась, можем повторить». Роме будто всё одинаково нравилось, и от этого Антону совсем не становилось проще: сложнее было угадать, чего тот действительно хочет; не легче становилось и получить от него нужную реакцию на свои действия. Короче, Рома был человеком честным, но не треплом, и пока не станет совсем хреново, он, вероятно, даже ни о чём не заикнётся. – Ух, нихуя, – выдал Пятифан, смотря в потолок и почувствовав между ног стоящий член Антона, когда тот подался вперёд и навалился на него сверху, расцеловывая Ромкины плечи. Напряжение чувствовалось отчетливо даже сквозь ткань нескольких слоев одежды. Решив, что Антон слишком уж напряжён и его нужно срочно расслаблять, Пятифан скрестил у того за спиной ноги, зажал ими чужой таз и подтянул к себе вплотную. Руки он разместил на плечах друга, и круговыми движениями сильных пальцев принялся разминать затёкшие мышцы. Медленно, переходя выше, на шею, затем возвращаясь к ключицам. Подметив, что такие вот манипуляции Антону очень даже понравились, Рома усилил в ладонях давление. Затронув область возле шеи он получил наконец долгожданную реакцию: Петров ну ооочень облегчённо – словно выпустив скопившееся за долгие годы напряжение – выдохнул и устало вскинул голову; расслабив, он опустил плечи. – У меня уже голова кружится, – выдохнул горячо Петров, улыбнувшись. Как же ему нравятся такие вот вылазки в компании Пятифана: удобно, приятно и главное легко. Рома кивнул. Ему было лень даже вспоминать как он по несколько часов уламывал девчонок подарить ему полчасика удовольствия, где он трудился как шахтёр на смене, а в конце получал натянутый «среднечок». Как же удобно и легко быть пидором, Рома наконец-то во время секса научился расслабляться. Как девушки умудрялись быть брёвнами, он не понимал. Что сложного? Разок полежала, другой разок подрочила, третий поскакала. С пацанами в этом плане, как оказалось, было на порядок проще. Рома резко наклонил голову вперёд, в засос прикусил кожу на плече Антона, насмешливо оскалился и глухо хихикнул себе под нос. Чего-чего а так издеваться над Антоном Пятифан мог сколько угодно. Ответить то Антон ответит, да только Рома реагирует не так остро, как он. Пятифан, продолжая весомо прикусывать зубами, двинулся выше. Он провёл губами по шее, поймал несколько холодных капель пота, отчего кожа Петрова показалась ему солоновато-сладкой. Он обвёл языком адамово яблоко, затем, вновь припав горячими губами, оставил жаркий поцелуй. Антон провёл руками по спине Ромы, огладил выступившие лопатки, затем медленно перешёл на живот, провёл ладонью выше. Он нащупал чувствительные соски, и, словно невзначай поддел их, чем вызвал у друга судорожный вздох. – Ёп твою… – начал было Пятифан, выгнувшись дугой и сильнее зацепившись за плечи Петрова. Но именно в тот момент – оглушительно щёлкнул замок старенькой двери туалета. Она открылась, и уже через секунду в проходе показалась немолодая женщина, со, внушительных размеров шваброй в одной руке, и ведром наперевес в другой. Рома с Антоном одновременно обернулись на неё и Пятифан нервно, будто заранее ожидал чего то подобного, судорожно выдохнул, дополнив: – … мать Техничка, недовольно скривившись, громко стукнула дном полного ведра об пол. Вода в нём колыхнулась, несколько мутных капель звонко ударились о серую плитку пола. – Слушай, сынок, – начала она крайне возмущённо, махнув в сторону Ромы и Антона шваброй, – Вы какого лешего здесь топчитесь и полы мне пачкаете? На то, что женщина плевать хотела на их лобзания, Пятифан с Петровым отреагировали совершенно по разному: Рома – ужасным волнением и учащённым сердцебиением, Антон – тихим смехом. – Тоха, блять, – шыкнул Пятифан, – Харе уже, ну. Поймали нас. Но Антон не остановился. Плечи у него затряслись от сдерживаемого смеха. – Дибил ты, Ром, – ещё сильнее разразился смехом Антон, однако когда его нагло толкнули в бок (ужасно больно между прочим), всё же унялся, хоть и не полностью, – Да не спалят нас, не спалят, – и добавил уже шепотом, обжёгшим страстью ушную раковину, – Ей до нас дела нет. – Валите отсюда, – пригрозила техничка, с громким хлюпаньем стукнув концом швабры, больше напоминающем кашу из мёртвого осьминога, об пол. Пацаны мгновенно – поняв что с техничками дела могут быть очень и очень плохи – схватили каждый по шмотке с подоконника и ринулись из туалета, – Быстро! – рявкнула звучно женщина и Антона с Ромой как ветром сдуло. Они мигом выскочили из туалета, не забыв при этом громко хлопнуть хлипкой дверью. Рома, недовольно зыркнув на Антона, выхватил у того из рук свою кофту и всучил ему его толстовку. С громким "тц" он принялся натягивать на себя чёрную одежду. – Спалили всё таки, – разочарованно прошипел Пятифан. – Расслабься, Ром, – Петров устало махнул рукой. Всё ещё не отошедший от жарких ласк, он упал спиной на стену, – Не бухти. Тот, поражённый просто не по человечески наплевательским отношением Тохи, едва удержался от того, чтобы не треснуть по ближайшей спине. – А если она расскажет…! – Да никому она не расскажет. – Ты то откуда знаешь? – рявкнул Рома. – Я? – Антон сделал вид что задумался: он задрал голову к потолку, а после перевёл взгляд на Рому, – Я знаю, – ухмыльнулся, оттолкнулся от стены и лениво шагнул вперёд. Пятифан помолчал с минуту, кипя от злости, после чего всё же успокоился. – Погнали к тебе. Петров с улыбкой закатил глаза. – Ко мне нельзя: у меня мама дома. Рома хитро сощурился. – Твоя мама давно уже поняла чем мы занимаемся в твоей комнате, под музыку, за закрытой дверью. Давай, пошли, – и подхватив Антона под локоть, Пятифан резво повёл его по пустому коридору универа.