Соседка

Каз Бреккер всегда сидел один. Ладно, ладно, не всегда. В начальной школе выбора не было, да и ему как-то не принципиально оказывалось, маленький же. В те времена сосиски в тесте в столовой казались роскошью, старшеклассников уважали и почитали, а из школы забирал старший брат, и они вместе шли на баскетбольную площадку. Джорди играл с друзьями, а маленький Каз сидел на своём же рюкзаке и смотрел, как весёлые мальчишки кидают мяч в корзину или друг в друга. Каз уже давно не в начальной школе. Сосиски в тесте теперь ему не нравятся, младшие стали хамить старшим, а брат... А брат погиб восемь лет назад. Тогда была ранняя весна, лёд начал таять, стал тонким и хрупким, а детвора по привычке после школы побежала на реку. Провалилось четверо, но погиб один только Джорди. С тех пор и в воду соваться не хочется совсем. Наверное, с людьми сближаться не хочется не поэтому. Каз не задумывается, почему. Просто не заводит друзей, не садится с одноклассниками рядом в столовой, да и вообще в столовую не ходит. Просто пожизненно забронировал себе четвёртую парту первого ряда и никого на место рядом не пускает. Двадцать девять человек в классе, и именно ему выпала привилегия — отсутствие болтливого соседа по парте. Так было и в этом году. Первое сентября выдалось холодным. Вместо праздничных рубашек все в свитерах и кофтах. Пожалуй, единственная необычная вещь. А потом в кабинет зашла девушка. Длинная чёрная коса, смуглая кожа, глаза темнее ночи, фиолетовая водолазка и облегающие синие джинсы. Фигурка хрупкая, и сама девчушка вся тонкая и маленькая, аккуратненькая. Нельзя не признать: красива. И ступает так тихо, что старый пол не скрипит. Удивительно. Больше так никто не умеет. — Всем доброе утро, — Юрис, их классный руководитель, заходит вслед за привлёкшей внимание девушкой. — Знакомьтесь, это Инеж Гафа, ваша новая ученица. Инеж, садись… да вот к Казу садись. Выбора тут нет — мест в кабинете тридцать, а человек было двадцать девять. Теперь у него так или иначе будет соседка. Вот эта вот Гафа. Каз не считает нужным представиться или хотя бы поприветствовать её. Лишь сжимает зубы и молится Святым, в которых, вообще-то, не верит, чтобы год пролетел побыстрее. Явно ужасный год. Начало, по крайней мере, дерьмовое. Но оказалось, что человек, постоянно сидящий рядом, не обязательно портит жизнь. Инеж ненавязчива и ему не мешает. Сидит тихо, желания поболтать не имеет, на уроках отвечает редко, на половину парты, принадлежащую Казу, не лезет. Не здоровается, если ей это кажется не нужным в данный конкретный день, и не прощается вовсе. — Знаешь, я как-то раз волонтёром в приюте для животных работала, — заявляет однажды Нина, заваливаясь на место Инеж на перемене. — Так там была очень замкнутая собака. Запуганная, ух… Так мне пришлось две недели просто сидеть с ней в вольере, чтобы она подошла. Инеж с тобой вот так же сидит. Нина почему-то думает, что они друзья. Пытается угостить его вафлями, болтает обо всём и ни о чём, говорит якобы правду и не пытается подбирать слова, и совершенно не спрашивает, что по этому поводу думает он. А он, конечно же, не считает хоть кого-то своим другом. Дружба, дружба… Что за бред? Кто это придумал и кому это надо? Но всё же Каз никогда не прогоняет шумную и разговорчивую Зеник всерьёз. И просит её разузнать об Инеж побольше. По секрету. А Нина потирает ручки и улыбается довольно так, по-своднически. Спустя две недели они садятся в столовой за огромный фикус, перекрывающий обзор остальным, но только не им. Можно увидеть, как Джеспер кидается котлетами, как Зоя целует Николая на глазах у всего класса, а тот подхватывает её на руки и задевает локтём очень невовремя проходящего мимо Давида. Женя смеётся и поглаживает парня по плечу, утешая. Странные. То и дело друг друга трогают и не переживают, что руки грязные и что кто-то увидит. И наверняка чем-то делятся. Да он и сам слышал: однажды шёл домой метрах так в пяти от Сафиной, которая записывала голосовое своему ненаглядному. Рассказывала, как прошёл день, какие оценки она получила и какой вкусный компот пила. И Костюку правда интересно это слушать? А затем Нина начинает говорить об Инеж. О том, что она занимается спортивной гимнастикой и акробатикой. О том, что она сулийка, и что её родители живут в пригороде в частном доме. Что ей хотелось бы стать психологом или профессиональной акробаткой. Что её любимый цвет — фиолетовый, а день рождения где-то летом. И Казу отчего-то так интересно слушать, что страшно становится. С начала учебного года проходит три месяца. На улице начало декабря. Это время ему совсем не нравится, ведь на улице скользко, а нога в холода особенно ноет. Одноклассники делятся на два лагеря: такие же, как он, и любители зимы, которые после уроков бегут лепить снеговиков и кататься на коньках, и которые Новый год ждут. Ему этот праздник ждать незачем — как-то не отмечали Ритвельды этот праздник после смерти старшего сына. Ни подарков, ни накрытого стола, лишь стоящая для приличия ёлка, которую никому не хочется украшать. А всё потому, что это был любимый праздник Джорди. Ещё одна причина не любить зиму — неповоротливость. Тяжёлое пальто, ботинки на плотной подошве, в которых ноги переставлять невозможно. Идти приходится медленно, чтобы не упасть. Издевательство. Каз заходит в спортивный зал. Нужно отдать очередную справку о том, что ему нельзя заниматься. Из-за больной ноги и из-за своего нежелания. Причём вторая причина более весомая. А там на канате, почти под самым потолком, висит Инеж. Не только висит, но и крутится, отпустив одну руку. На полу лежат мягкие маты, но сердце всё равно замирает. А вдруг упадёт? Нет. Нет, не упадёт. Она — точно нет. В спорте ему мало что понятно, но в этом он отчего-то уверен. Каз не помнит, зачем пришёл. Не знает, что же это за бумажка у него в руках. Знает лишь то, что прекрасную хрупкую сулийку на канате зовут Инеж Гафа, и что она творит какое-то волшебство прямо сейчас. Как её пустили в спортивный зал? Где учитель? Почему именно эта девушка не ушла домой после шестого урока? Заниматься ей негде, что ли? — Привет, — кивает ему Инеж, свешивая голову и выгибаясь. — Потерял кого-то? — Физрук где? — Казу стыдно. Стыдно от того, что он взял и залюбовался ей, а она это увидела. Для него такое непозволительно. Не было такого никогда. Это страшно. Все эти отношения, восхищение, доверие — страшно. Но он ей уже восхищается? Начнёт ли когда-то доверять, если считает, что доверяют только глупцы? — Да ушёл в учительскую. А я вот… развлекаюсь немножко, — протянула она, улыбаясь. Улыбка у неё чистая, светлая, до невозможности искренняя. Обычно это выглядит глупо. В её случае это выглядит красиво. Каз уверен: ему нужно уйти. В другой раз справку отдаст. Домой надо бы. Нечего в школе торчать лишнее время. Но Инеж продолжает улыбаться, и он остаётся.