Коты и ступы

Свет проникал в вагон и дробился сквозь кружево занавесок, из-за чего сам становился кружевным. Было ещё не совсем жарко, но уже достаточно неприятно для их вкуса, после Буяна-то или Алтайской глуши. Таня проснулась первой в купе на две персоны, что они урвали с Бейбарсовым в самый последний момент, и то не без помощи Пуппера. Послушав их планы, что она с такой странной для неё охотой вывалила на него, Гурий справедливо заметил что ни один патруль в пределах Евразии не применет сдать их местонахождение журналистам, а пикантная подробность того, с КАКОГО рода магом путешествует Грозная Русская Гротти, гарантирует что их путешествие будет больше напоминать шоу «за стеклом», чем путешествие. Так они и оказались в дорогущей электричке из Москвы, за которую ни один из «кавалеров» не позволил ей заплатить, хотя она не особо и пыталась. Что бы там ни было с денежными запасами Гроттеров, Феофил видимо клятвенно вознамерился не давать Тане доступа к ним, пока «замуж не выйдет и ума не наберет». Перстень потихоньку восстанливал свои речевые функции после столкновения с нынче усеченной некромагической тросточкой, но, Лигул ее раздери, Таня не была этому сильно рада. И все же поездка состоялась, преподы отпустили ее от основного кортежа обратно на Буян, после довольно непродолжительной словесной битвы, а тот факт что за неё заплатили лопухоидными деньгами не беспокоил ее слишком уж сильно. Не означает что не беспокоил, думала она, поглядывая на спящего на соседней койке Глеба из-под стола между ними. Ее несомненно влечет к нему, как стальным канатом если быть честной, но и игнорировать опасность такого общения Таня не собиралась. Никакого одолжения, никакой слабости, все примочки что ей преподавали его сестры и преподы — при ней, с инструкциями. Тане думалось, что именно её дотошность в выяснении всех нюансов….кхэм….некромаговедения перегнули чашу весов что Жанны с Леной, что Медузии, Сарданапала и даже Соловья, в вопросе стоит ли её отпускать. Но так же, было наверное что-то такое в её глазах, что-то усталое и готовое шагнуть за грань, хоть эту грань казалось никто кроме неё не видит, это самое что-то очень явно говорило, что Таня все равно сделает как хочет, она просит помощи и совета, и уже этого людям должны быть достаточно. Таня покидала кортеж со смешанными чувствами. Все удалось, никто ее не держит, она слышит только то, что хочет. Постоянно хотелось проверить кольцо, не потемнело ли оно, не стало ли выпускать красные искры вместо зеленых, но ничего подобного не произошло. И всех, преподов и Феофила в том числе, этот факт вводил в большое замешательство. Она несколько раз картинно, у всех на виду произносила нейтральные заклинания, большей частью обыденные, и всякий раз перстень выдавал яркую зеленую искру. Прямо даже очень яркую и зеленую. Таня чувствовала, что ступает куда-то всторону от того чему их учили в школе, но, парадоксально, сейчас как никогда ощущала себя Пипой, эдакой слишком богатой и влиятельной ученицей, чтобы на неё распространялись прямо уж все школьные правила. Просто это было… странно. И подчас невыносимо. А, с другой стороны, неизбежно. Что-то изменилось в последнее время, и прежний свод правил просто перестал для неё работать, а другой, всего лишь через черту Зала Двух Стихий — почему-то не работал тоже. В этом вакууме было душно, тесно, у Тани начало болеть в солнечном сплетении, но никакой альтернативы не было. Она должна была научиться жить по новому, хоть и совсем не знала, что это новое из себя представляет. Контрабас и ступа, магически уменьшенные сейчас находились на верхней полке, рядом с их сумками, над входом. Они посматривали на неё, подмигивая переливами лака и просто полированного дерева и не давали забыть, что происходящее очень даже реально. Что именно было реальным, прошедший матч, окончание Тибидохса, её расставание с Валялкиным, сейчас Таня думать не хотела. Ей с трудом удалось вчера сомкнуть глаза, особенно когда Глеб развернулся и прижал её к двери купе, стоило проводнице удалиться… Тут её обжег знакомый взгляд, словно Ягге с её яблоневыми угольками при простуде. Глеб проснулся и следил за ней. Может, даже опять подзеркаливал. Тане сейчас до смерти не хотелось слушать это бахвальство, она взяла туалетный набор и вышла почистить зубы. — Тан… Она закрыла за собой дверь прежде чем реально начнет думать слишком много. Умеет, научилась. В тамбуре было людно, с обоих сторон к туалетам стояли очереди, и скорее всего скоро должна быть большая остановка, потому что вышли ещё и одетые люди с сумками. Таня посмотрела в окно. Внизу голубела река, нескончаемая в своей ширине, с судами всех возможных размеров. Мальчонка лет семи тоже приник к соседнему окну, с таким же как у неё выражением лица. На него снисходительно посматривали взрослые с чемоданами. На неё тоже. — Первый раз Дон видите? Таня помедлив кивнула. По связи объявили что до остановки меньше пяти минут, выходящим нужно приготовиться. Её попросили придвинуться к стене чтобы пройти к выходу. Старушка в цветастом платке, как на полотнах с казаками, глядя на её сумку с банными принадлежностями, посоветовала пройти на два вагона назад, мол, оттуда высадили недавно военных, очередей нет. Поблагодарив, Таня двинулась в указанном направлении, прежде чем они остановятся на полчаса и она вынуждена будет нюхать собственное утреннее дыхание. Свежая, во всех смыслах что может организовать уборная в поезде, Таня двинулась назад, уже по земле, решив размять ноги. У неё не было никаких ожиданий от Ростовского вокзала, даже мыслей о нем не было. И все же, огромное, не такое большое как московские, конечно, сооружение из кирпича, примыкавшее почти вплотную к воде было величественно, сплетаясь где-то чуть позади со своим сиамским близнецом-портом. Она бы с удовольствием задержалась тут, чтобы облазить все… Её снова обожгло знакомым взглядом, так что она чуть не споткнулась. Глеб стоял у входа в их вагон, видимо, тоже решил размяться. Он был возмутительно собран, свежая рубашка заправлена в черные джинсы, такие что и джинсами назвать трудно, плюс его неизменные брутальные ботинки. Трость он предусмотрительно оставил в купе, посчитав наверное что толкучка лопухоидов не лучшее для неё место. Лигул его раздери, он даже причесаться успел! — Ты когда успел так собраться? — выпалила Таня, почесав свою ещё ни грамма не приглаженную голову. Предсказуемо, пальцы даже не могли нащупать скальп. Бейбарсов равнодушно пожал плечами. Пошевелил руками так, словно там была сейчас трость. Дальнейших вопросов в Тани не было. Но вот Глеба забавлял ее недовольный вид. — А вы, Татьяна, почему ещё не одеты? Что скажет ваш волшебный дед? — Raram fecit mixturam cum sapienti… — задавила она окончание очередной цитаты в пижамных штанах. Не на людях-то. — Я-то как раз одета к месту, Бейбарсов. Как человек, который едет на поезде. А ты выглядишь так, будто с поезда сходишь. Он посмотрел на неё чуть жарче, чем обычно. Господи, да куда уж жарче?.. — Ты не исковеркала мою фамилию. Таня потерялась, не зная что ответить. Вот все с этим некромагом, все начиная с их встречи было очень тяжелым. Кроме…поцелуев. — Я хочу сказать, Глеб, что ты замучаешься снимать и одевать эти свои ботинки пять раз на дню. Нам ехать ещё больше суток, в купе спят или сидят. Бейбарсов и вправду немного сконфузился. Тане почему-то стало от этого легче. А потом — резко хуже, ибо что это говорило о ней самой? Ей захотелось спрятаться куда нибудь. Вот и почему всё должно быть таким сложным?.. Как и много раз до этого, её спасли жизненные обстоятельства, проводница объявила что остановка заканчивается и проезжающие должны вернуться в поезд. Как джентльмен Глеб пропустил Таню вперед. Тане пришлось считать свои шаги, как дети считают овец перед сном чтобы её мозг опять не перешел на субсветовую скорость. В купе эти усилия пришлось удвоить. На остановках кондиционер выключался, и поезд, будучи по природе своей металлической банкой, нагревался очень быстро. Таня шепнула охлаждающее заклинание, спрятав руку куда-то в штаны, у них похолодело чуть быстрее. — Нас обучали заклинанию быстрого наведения холода, когда ритуал требовал свежих останков, но благоприятное время ещё не наступило. Мгновенно понижает температуру в помещении уровней как в лопухоидных морозильниках, и держится днями. — Не слишком ли это, для жары в поезде? Глеб досадливо посмотрел на неё, за то что не оценила его шутки. И так Таня устала, едва успев проснуться, и потому предложила воспользоваться их привилегированным положением и заказать завтрак. Они сошлись на яичнице с кофе, плюс тосты для неё, и две экстра порции ветчины — для него. Таня припомнила, что все разв когда видела Глеба с едой, это было что-то мясное. Тот кивнул. — У нас нет внутреннего источника силы как у вас, обычных магов. Всю живую силу, что мы только можем собрать…мы собираем. Ей нужно начать привыкать к подобному, подумала Таня о предстоящих двух неделях. — Ты меня прости конечно…но не думаю что в ветчине много этой вашей жизненной силы. Глеб посмеялся. — Тут ты права. Но, сила привычки. Им принесли всё на фаянсовой посуде с эмблемой транспортной компании, стеклянные стаканы в подстаканниках уютно позвякивали, пока в них дымился и плескался свежий кофе. Настоящий, как они оба успели синхронно заметить. От этого стало как-то легче. Они оба потянулись к кофе прежде чем дотронулись до еды, смакуя хорошо приготовленную двойную турецкую чашку. — И где они тут держат турку? — задалась вопросом Таня, дойдя уже почти до гущи. — Не знаю. — ответил ей Бейбарсов, — Но, где бы она не находилась, используют её как надо. Таня согласилась, улыбнувшись. Завтрак прошел обыденно, не так уж и страшно как ей представлялось. Они ещё немного поговорили о том, о сём, Тибидохса и какие-то (сильно выглаженных) подробностях жизни с некромагиней на Алтае, прежде чем темы сами собой закончились. И, что открыла для себя Таня, разумеется когда Бейбарсов убирал свои замашки маньяка, молчать с ним было невероятно комфортно. Так же хорошо, как и с Ванькой. Некромаг, тоже видимо подстраиваясь под неё, оставил свою паскудную привычку подзеркаливать где ни попадя, и потому очередное мысленное сравнение с Ванькой пропустил вообще без какого-либо замечания. Они просто лежали в купе, слушая как едет поезд, и улавливали перемену в пейзаже из того что было можно различить в окне, если пассажир лежал на спине. Мирно, тепло, очень приятно. Ближе к обеду Таню разморило, глаза слипались сами собой. Рука с перстнем затекла, она выпрямила её в свободное пространство под столом. Только чтобы найти там другую, большую и сухую. Никто и слова не сказал. Но, как-то само собой Танины пальцы постоянно касались Глебовых, пока кто-то из них, непонятно кто, решил больше не разнимать рук. Это ощущение твердой тёплой кожи было последним что она помнила прежде чем послеобеденный сон таки сморил её. Глеб, видимо, поддался той же расхолаживающей лопухоидной привычке. Проснулись они опять же синхронно, когда кто-то из недавно севших перепутал их купе со своим и едва не поставил свой чемодан Глебу на ноги. Какая бы участь его не ждала, сбыться тому не было суждено, ибо Таня среагировала даже быстрее чем некромаг, деликатно, но настойчиво объяснив женщине её ошибку. Та мельком оглядела их купе, крайне недовольную заспанную моську Бейбарсова, и до боли смутилась, пообещав больше их не беспокоить. Кризис был предотвращен. Бейбарсов потянулся к своей тросточке и предложил все ту же Древесную Смерть, но Таня просто защелкнула крючок на двери. Смерив серый кусок металла взглядом, Глеб нехотя согласился что этого будет достаточно. Время было уже после обеда, есть никому не хотелось, все же слишком жарко. Таня даже предложила Глебу, если он хочет и если они потом не замерзнут до смерти, применить свое трупохранительное заклинание, но тот отказался. И вправду будет перелет, проговорил он. Заклинаний охлаждения, нормальных, как-то обе их учебные программы не предусмотрели. Таня выдала третью за день зеленую искру, после чего перстень предсказуемо захрапел и отказывался работать дальше. Что делать было, непонятно. И все те люди, что в фильмах и зудильнике читают в поезде, работают, осознала Таня, это все большие вруны, или их очень мало. Ну невозможно здесь делать ничего, кроме как лежать, есть и разговаривать. От одной мысли о книжке её начинало мутить. Они опять проезжали мимо какого-то водоема, с каким-то уже совсем южным названием, прямо даже… Кавказским, что ли. Лигул, даже мысль об этом казалась какой-то постыдной что ли, словно она идеализирует место даже ещё не побывав там. Совсем как Пуппер и все зарубежные фанаты когда прилетают в Тибидохс на матчи. Ощущать себя на другом конце этой ситуации было…ну до ужаса непривычно. И неприятно. Она взглянула на Бейбарсова, который в свою очередь подозрительно поглядывал на свою папку с рисунками на верхней полке, и на неё. Он может знать. — Ты…ты откуда, Глеб? Глеб не понял вопроса. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, откуда твоя семья? Где ты вырос? Бейбарсов это, прости конечно, не коренная Алтайская фамилия. Он сухо улыбнулся уголками рта. — Гроттер тоже не пышет русским духом, позволь заметить. Прямо скажем, больше английским. — Почти. Отец Феофила приплыл в Россию из Нидерландов. — Хмм. Бейбарсов задумался. Куда бы он ни думал заведует этот разговор, все пошло в другом направлении. Наконец он расслабился. — Я вырос на Урале, с матерью. Но ты права, фамилия нетипичная. Мой отец крымский татарин. Таня задумалась. — Имеет смысл…тогда бей… — Это не про жестокое обращение с животными, как говорит ваша Склепова. Это значит повелитель. Таня выгнула бровь. — Вот как. — Никогда не интересовался этой частью своей семьи. Когда я ещё жил с ними, со мной всегда была только мама. А после… В купе как-то похолодело. Они молчали ещё с минуту, Глеб лежа, Таня — стоя над ним. Надо было растормошить атмосферу. — Уж не знаю, может быть ты наследник каких-то исконно крымских земель, Тописобачкин, но пока выглядит так будто твоя семья — просто большие кошатники. Глеб снова состроил недовольную моську, ведь шуточка опять была за его счет, получается, но она была беззлобной. Им обоим полегчало, время снова побежало незаметно. Они принялись за магические карты, которые Таня не вернула Пупперу при отлете. Прямо перед тем как (если конечно он не заманивает в ловушку её) заманить Глеба в ловушку, они услышали скрежет за своей дверью. Словно кто-то когтями царапает вагон. Глеб на автомате вышел вперед и схватил трость, рассчитывая на худшее, но Таня отодвинула его, помня науку, которую им преподала Медузия на финальном экзамене. На всякий случай приготовив перстень, она приоткрыла дверь, только чтобы через щелку протиснулась голова, а потом и все тело здорового кота, рыжего и с очень длинной шерстью. Таня ему очень понравилась. Глеба он, по всей видимости, ещё не заметил. К ним в купе заглянули. — Опять убежал. Вы простите пожалуйста, такой юркий у меня. Тузя, а ну иди сюда! Тузя, по всей видимости, чхать хотел на желание хозяйки, той самой женщины с чемоданом, и невозмутимо продолжал охмурение Таниной ноги. Таня должна была признать ухаживания действенными. Она присела на свою койку и потянулась к пространству между его ушами, ответом незамедлительно последовало громкое мурчание. Откуда-то из соседнего купе раздались визги, женщина разрывалась между котом и детьми. Таня пообещала что они присмотрят за ним, беря того под руки. Хозяйка благодарно улыбнулась, видя как её питомец вольготно закинул лапу Тане на шею, отблагодарила их и закрыла дверь, пообещав как уладит всё угостить их баранками. — Тебе не стоило этого делать. Таня посмотрела на Глеба. Тот весь напрягся, словно ему предстоит какой-то очень тяжелый разговор. — Что ты имеешь в виду? Он досадливо опустил взгляд. — Некромаг не может держать питомцев. Наше дыхание убивает мелких животных, а драконы и лошади инстинктивно боятся нас. У Тани похолодело на душе. Тузя, их новый незадачливый пассажир не обращал на Глеба вообще никакого внимания, ровно как Жикин не видел никакого мужчины рядом с собой, если рядом были девушки. Смертельная некромагическая аура его сейчас, кажется, не интересовала. — Не знаю, он не выглядит напуганным. Таня подняла кошака на руках, отметив насколько похож цвет его шерсти с цветом её волос. — Ты собираешься упасть замертво, Тузя? Хм? Тузе не нравилось воздушная тюрьма, вот и всё, что он и попытался показать при помощи своих когтей. — Ау. Кот выпрыгнул и приземлился на их стол, прямо посреди посуды что они оставили ещё с завтрака. Почти Бейбарсову в лицо. Что-то совсем странное, невиданное Таней доселе промелькнуло на его лице. Какая-то старая нежность, сожаление…боль. Похожий взгляд был у Соловья, когда он вспоминал игроков прошлого, которых уже не было среди живых. Осторожно, видя что животное по какой-то причине совершенно его не боится, он протянул руку, минуя органы дыхания, и словно очертил в воздухе форму тела кота, не прикоснувшись даже к волоску. Словно сам был…как зачумленный. Таня поняла что сделала что-то очень плохое. Она взяла кота обратно к себе, благо он не возражал. Глеб был тихим очень долго. — Это то, с чего всё началось. — Хм? Глеб собирался с мыслями, глядя как она гладит Тузю под челюстью. — Почему старуха выбрала меня, и других детей. Когда я был маленьким, я нашел мертвого котенка, проглотившего рыболовный крючок. Мне стало его очень жалко, оставлять на улице… и я взял его к себе домой. Не помню даже, зачем, может, думал что если отогреть, он оживет…он встал в ту же ночь, выполз из-под подушки, с побелевшими глазами, распухшим языком…я потерял сознание от страха, а когда проснулся, то уже был у старухи. Тут уже была Танина очередь замолчать. Насколько ей было интересно его прошлое, настолько же она предполагала, сколько там будет кошмаров… От начала и до конца. Ей хотелось что то сделать для него. Но и не сделать хуже. Взгляд сам собой поднялся к папке с рисунками. Глеб проследил её взгляд. Так и не озвученный вопрос получил так и не озвученный ответ. Сегодня был прямо аттракцион некромагических тайн, и вот Таня увидела содержимое папки Бейбарсова. Он все ещё не готов был показать ей все, лишь пару особо удачных набросков её (её? очень похоже на неё), и то почти сразу сложил всё назад, достав свежий грифель и чистый лист. И опять купе погрузилось в тишину. Их соседка, видимо, не торопилась возвращаться на своим пушистым чадом, рассудив, должно быть, что если не слышно криков, то и бежать никуда не надо. А Таня все смотрела как Глеб рисует её и кота, пока Глеб в свою очередь смотрел на кота и Таню, и пытался уловить в хаосе их движений какую-то статичную позу. Он ни разу не попросил её замереть. Казалось, рисовать вот так вот, с живой натуры, когда две секунды выглядят совершенно по разному, для него намного привычнее. Где-то посередине он забуксовал. Может, никогда не рисовал кошек? У Бейбарсова, когда тот злился, или, как выяснилось, прилагал к чему-то большое усилие, обнажались передние зубы, придавая ему сходство с сусликом, что очень быстро просекла Гробыня, и что, в свою очередь, породило соревнование «исковеркай-фамилию-Глеба» в котором Таня и сама участвовала время от времени. Ещё бы. Пусть радуется что она обошлась подколками и магической защитой, а не Дубодамом, за все его «грешки». Воспоминания об этой его темной стороне, сейчас странно успокоили Таню, напомнив что вся её подозрительность — основана не на пустом месте. И что грустные истории грустными историями, но у всех они есть, это не повод идти и калечить жизнь другим людям. Бейбарсов, вместе со всем миром, становился для неё все более трехмерным, со своими особенностями, изъянами и достоинствами. Глебу, казалось, тоже удалось что-то преодолеть. Его рука задвигалась чаще по бумаге, грифель летел на белые простыни, отчего на них появлялись серые мелкие пятна. Ко времени когда зажгли свет, и им захотелось есть, он уже успел закончить основную часть, сейчас лишь бесконечно шлифуя детали. Ей это уже порядком надоело, но не хотелось портить момент. Глебу этот рисунок, казалось, очень важен. Словно именно сейчас, каждым штришком он шлифует не только её изображение, но и что то внутри себя. С каждым проходящим мгновением его лицо становилось яснее. И сумрачнее одновременно. Как у детей, когда те осознают что когда-нибудь из жизнь закончится. Наконец он закончил, почти когда Танин живот уже совсем уж протестующе бурчал, и, как бы ему это ни нравилось, рисунок он все же показал. У Тани невольно перехватило дыхание, губы сами собой изогнулись в усмешку. На рисунке была точно она, стопроцентно, и если бы грифель мог стать рыжим, он бы поменял цвет. Здоровенный котяра раскинулся на её туловище, взлохматив хвост как плюмаж у лошадей. И, если хорошо присмотреться, то можно даже увидеть его усы, и Танины ресницы, вычерченные в сером облаке грифеля чем-то острым… Ногтями, смекнула она, судя по грязным рукам некромага. Это была очень красивая работа, и она на ней была очень красивая. Не приукрашенная, хотя её бы это не слишком взволновало, художники же любят приукрашивать. Но…нет. Это была стопроцентно она, Татьяна Гроттер, изображенная так, словно каждый штришочек пел ей маленькую грифельную серенаду. — Очень красиво. Тузя, видимо, согласный с её мнением, нахально положил лапу на бумагу, прямо рядом с собственным…нарисованным задом. Словно девица на выданье, Глеб безумно смущался когда кто-то видел его работы, поэтому быстро попросил вернуть её. Создавалось впечатление, что он вообще сейчас был сильно возбужден, а у Тани было слишком по-кошачьи ленивое настроение, чтобы выводить его на чистую воду. Было время ужина, и Таня решительно не собиралась его пропускать. Бейбарсов же, напротив, всем своим телом кричал что ему нужно побыть одному. Она вернула Тузю владелице и пошла в вагон ресторан. Именно на этот момент, на ее везение туда же устремились солдафоны с уже заполнившегося вагона через один от них, поэтому стало просто неприлично шумно. Смотреть на девочку официантку, на голову ниже самой Тани, было больно, но помочь было нечем. Может, вернётся с ужина, попросит Бейбарсова сделать что-нибудь. А пока, она снова заказала яичницу, и овсяную кашу на молоке. Все что быстро готовилось, чтобы у кухни было больше времени на эту ораву. Возвращаться назад казалось все ещё слишком рано, ей нужно было подышать, подумать наедине, да и Глеб думалось хотел того же. Не каждый день ты проводишь в компании человека с которым познакомился, по сути, считанные дни назад. Им нужно время, пообвыкнуться. Минуя камуфляжную форму Таня пошла к концу поезда, в надежде найти одно из тех окон которые всегда показывали в старых фильмах. И нашла, вместе с ещё несколькими пассажирами, и закат уже прошел, так что… Делать было нечего, надо возвращаться к себе. На подходе к купе Таня с беспокойством заметила, что дверь приоткрыта. Не зная что и думать, она вошла и… Увидела то что вообще ни разу и не думала. Их соседка, та самая, с детьми и котом, сейчас премило ворковала с Глебом, тот самый кот лениво растянулся на коленях хозяйки, прекрасно осознавая что это уже завоеванная крепость. Да она же пытается флиртовать с ним, как-то отстраненно заметила Таня, по блеску глаз, по тому как смешинки разлетались у неё по лицу. Все это, правда, разбивалось о черные непроницаемые глаза некромага, который, хоть был и рад снова оказаться в компании кота, к самой хозяйке никаких теплых чувств не испытывал. Таня кашлянула. — Ой! Да что ж это я так, извините! Уселась тут не на свое место, а все из-за вот этого мордоворота! Присаживайтесь! Присаживайтесь! Фальцет дамы выдавил из Тани все оставшиеся на день силы, хоть они ничего и не делали, и Глеб, видимо, был в похожем настроении. Таня своего дискомфорта скрывать не стала. — Пожалуйста, потише, я и мой друг страдаем мигренями, так что… Бойкая многодетная мама перестала голосить, но начала шептать и охать. — О, да, конечно, как это я сразу не догадалась, вы извините… Тузя лениво прошел пушистым хвостом по ноге хозяйки. — Тут просто этот бандит… никак не угомонится, детей мне будит. Нам ехать ещё четыре часа, ума не приложу что с ним делать! Это был явный намек на толстую просьбу, и опасную для самого кота, о чем хозяйка не знала. Глеб и Таня переглянулись, молча принимая решение отказать, как бы Тане не пришла в голову одна мысль. Она подозвала Тузьму к себе, взяла на колени, и одела ему на шею браслет Аббатиковой и Свеколт. Только в процессе сообразив, что он сам по себе может укокошить киску, но что сделано то сделано. Котяра весьма флегматично отнесся к новому ошейнику, дергая шеей чтобы тот не заедал шерсть, но, обвыкнувшись, спокойно продолжил месить Тане колени сквозь штаны. Довольная своим изобретением, она встала и вместе с котом уселась к Бейбарсову на койку. Откинулась к нему на плечо, все так же продолжая гладить кота за ушком. — Мы последим, не беспокойтесь. Можете возвращаться к своим детям. Сконфуженная уже донельзя, и явно пожалевшая о своем решении мамочка вышла из из купе, поблагодарив и закрыв за собой дверь. Они остались наедине. Танино тело на его теле, а сверху — мурчащий, жаждущий ласки кот. Животное, должно быть почуяв, что теперь ему и подавно ничего не грозит, с таким-то ошейником, теперь просто поглядывало на Глеба недобрым глазом, вполне справедливо рассчитывая, что внимание дамы будет поделено между двумя. Бейбарсов все ещё был немного в шоке. Он машинально притянул Таню к себе, как тогда, в Бирмингемском доме, но мыслями он был не с ней. Таня отстранилась. — Если хочешь, я уйду. Мне просто хотелось отослать эту тетку подальше. Глеб услышал её, и покачал головой. — Нет, все нормально. Рука все ещё и близко не подходила к коту. Боится. Тане и самой было страшно, и очень стыдно. Что если она сейчас рискует жизнью существа, только чтобы понравится парню? Но животные на то и животные, особенно коты, они делают то что хотят. Рыжий Тузя был тому вообще яркий пример. Никуда он уходить не собирался, даже если к Тане сейчас шел в комплекте Глеб. Все трое постепенно расслаблялись, Бейбарсов улегся, подложив под голову подушку, чтоб сверху на него могла улечься Таня, а сверху — Тузьма. Вышел то ли бутерброд, то ли ещё что, но очень вкусно. Таня едва не прогнулась навстречу, ощутил Бейбарсовское дыхание у своего загривка. Атмосфера накалялась, и уже совершенно в другую сторону, совсем не к коту, которого Таня хотела дать погладить Глебу в её руках. Она быстро опустилась чуть ниже, подальше от его ищущего горячего рта, и зарылась пальцами в кошачий мех. Котяра издал такой звук, который даже вся его братия в мартовский период назвала бы непристойным. Таня прыснула, а вместе с ней и Глеб. Вскоре, точно так же как и под столом, их пальцы снова встретились, уже в рыжей шерсти. Глеб был очень осторожен, от начала и до конца, прикасаясь к животному так словно то может рассыпаться в прах при неосторожном прикосновении, и Таня не могла его винить. Такое реально могло произойти. Но все же, чуть осмелев, он уже и сам водил пальцами вниз по кошачьему черепу, по шее к манишке, пока закономерно не получал зубами и лапами за слишком близкое нахождение к животу. Потом игра возобновлялась. Ласки в четыре руки довели Тузю до полного мурчания, вскоре он только и делал, что месил воздух, а потом вообще заснул, уткнувшись Глебу носом в ладонь. Тот как только почувствовал это, весь замер, точно как барс в горах с детских картинок. Повелитель-повелитель, с усмешкой подумала Таня. Кошатник, а не повелитель! Таня очень отчетливо вспомнила, что он так же застыл там, на её балконе, притворившись Ванькой. Это направление мысли ей ох как не нравилось, и не потому что «сравнивать это плохо», о нет. Ей нужно сесть и серьезно с собой поговорить, и перестать романтизировать все те жуткие, неправильные вещи что делал находящийся рядом с ней человек. Это было условие, на котором она разрешила себе телепортировать Бейбарсова в ту подворотню. Негласное условие, на котором её отпустили. Быть реалисткой. Она может теперь и вся такая крутая, общается с темнейшим видом магов и сохраняет свой Свет, но это не отменяет того факта, что она живой человек, у неё есть люди которых она любит и ради которых надо себя беречь. К тому же становилось жарко. Особенно с этой рыжей шубой на груди. Так что Таня сняла с себя кота, к вящему неудовольствию Глеба, одела браслет на себя и отправила его назад к хозяйке. Бейбарсов сам выглядел как огорченный кот, только ушей не хватало. Мысль о Глебе, на подушках, с кошачьими ушами, делала с Таниными внутренностями нечто дьявольское. Она защелкнула дверь на крючок и снова улеглась к нему, скрасив тем самым настроение, он уже по-обыденному положил руки ей на талию, прижав покрепче. Они переговаривались о каких-то мелочах, иногда посмеиваясь, Таня перебирала Глебову руку в своих, а он изредка зарывался носом в её волосы и делал глубокий вдох. Зато при попытке пропустить через них пальцы натолкнулся на ярое Танино сопротивление. — Больно! Тянешь! — У тебя тут места живого нет. Ты вообще с утра расчесывалась? Гроттер аж вся подобралась с такой наглости. — Во-первых, не твое дело, Лягайлягушкин, во вторых, ты не поймешь. Кудрявые волосы это другое. Глеб скептически на неё посмотрел. — Да неужто другое? — Это полчаса каждый день, не то что твои, идеально прямые, и больно очень…бесит иногда. Подумав с полминуты, Глеб попросил достать ему её расческу, и что-то на неё заговорщицки нашептал. — Что это ты делаешь? — подозрительно спросила Таня. — Часть ритуала по выманиванию жизненной силы. Через волосы вообще много чего можно сделать, вас этому тоже обучали. Так вот, первая часть этого ритуала как раз и состоит в том, чтобы причесать человека, и потому что дальнейшие события…неприятны, первая часть, наоборот, очень, по рассказам призраков. Расчешет все, любой колтун. — Я вообще-то ещё пожить планирую, спасибо большое. — деловито заметила Таня, поглядывая на свой браслет и нащупывая кусок Глебовой трости у себя в кармане. — А кто тебе сказал, что ритуал обязательно надо доводить до конца? Ты мне тоже нравишься…живой и теплой. — весело заметил он и посмотрел на стенку. — Хочешь, я вообще качну сил у нашей многодетной соседки? Что-то она никак не угомонится. — Нет, спасибо уж. По закону подлости, ведь я вечно спасаю мир, всех её детей и кота придется усыновить мне. Глеб искренне рассмеялся, так что Таня даже чуть чуть обиделась и ткнула его локтем вбок. Он никак на это не отреагировал, и просто взял расческу в руки. Кто бы там что не говорил о некромагических ритуалах, думала потом Таня, и о некромагах…НО НАЧАЛО БЫЛО ПОТРЯСАЮЩЕЕ. Словно какие-то боги-искусители расчесок искупляли перед ней все годы мучений, все колтуны и выдранные с корнем пряди, сейчас зубцы скользили по её волосам, ничего не задевая, ничего не выдергивая, но лишь доставляя то удовольствие которое она подчас видела на лицах других девочек когда они расчесывались. Хотелось растаять в эту руку с концами, хотелось чтобы это продолжалось вечно. Таня сама не заметила как начала подставлять Глебу то одну часть своей головы, то другую, как тот, наслаждаясь процессом не меньше неё, подчас задерживал свои руки на её шее слишком долго, сжимал её кудри в своих пальцах слишком часто. В порыве он отложил расческу и поцеловал её, там где затылок переходил в шею. Таня прогнулась навстречу, нащупывая его руки и кладя себе на талию. Глеб издал какой-то нечленораздельный звук, и его рот стал настойчивее, опускаясь ниже под Танинуэ футболку, в районе третьего и четвертого позвонка. Она облизала губы, до того упоительно это ощущалось. Она прижала его руки ближе к себе, пока те не остановились ровно над нижней частью груди, и подняла их ещё выше. Ей мало. Ей катастрофически мало всего, что сейчас происходит, и это нужно исправить. Таня развернулась лицом к нему, порадовавшись что не нужно нагибаться из-за верхних полок, они их ещё в самом начале подняли, и сама притянула для поцелуя. У него немного влажный от пота затылок, но волосы намного мягче её, она все ещё помнит их, с того вечера перед матчем. Этот вечер был меньше недели назад, но казалось, прошла целая жизнь, или в любом случае долго, слишком долго. Сейчас ей больше не нужно было упираться спиной в стену, она вполне может заползти к нему на колени забраться руками в эту черную копну, отпустить провести рукой впереди, к шее, туда где начинаются эти его красивые широкие плечи. Таня сделала именно так, параллельно ощущая как пальцы Глеба уже совершенно не случайно останавливаются на её бедрах и талии. Температура повышалась, воздуха становилось все меньше, и ничто сейчас не могло быть идеальнее. Таня первой потянулась к пуговицам на его рубашке, прокладывая собственную дорожку из коротких поцелуев вниз по его изящной, поджарой шее. У Глеба был вкус, поняла Таня, ей было трудно определить, что это такое, но он был похож на какое-то блюдо что Таня пробовала, но не могла вспомнить. И от этого рот ещё больше наполнился слюной. Глеб обмяк под ней и осел на подушку, открывая ей больше простора. Таня спустилась вниз, до уровня где было его сердце, и что-то заставило её вдруг прихватить зубами кожу на солнечном сплетении, а затем снова покрыть поцелуями. — Для ученицы светлого отделения, Гроттер, вы… — проговорил Глеб прежде чем запрокинуть голову, когда Таня прошла губами и языком до его левой груди. — О, это ещё не всё, чему нас обучают на светлом отделении, господин некромаг. Не беспокойтесь, Тибидохс подтянет недостатки вашего провинциального образование…в частном порядке. Она поцеловала его левый сосок. А потом прикусила. Всегда хотела так сделать, даже с Ванькой. В топку Ваньку, причем он тут сейчас?.. Её вдруг и вправду опрокинули, только туда, где, по идее должен быть находиться воздух, но она врезалась во вполне себе нормальный матрас, по ощущениям. Глеб возвышался над ней, что то калибруя своей тросточкой. Стол куда-то исчез, посуда тоже, и вообще всё пространство на уровне их коек… Таня покраснела так, что наверно и в темноте видно. Все купе стало одной большой койкой. — Про Валялкина ты права, Гроттер, он тут вообще ни при чем. На дверь, и всё стены легло по красной руне, Таня опознала черномагические классы звуконепроницаемости. — А насчет провинциального воспитания…что ж, я с удовольствием проведу тебе демонстрацию. Он сбросил с себя рубашку и остался голый по пояс, в своих таких сейчас тесных (в некоторых местах) джинсах. — Алтай Алтаем, провинция, как ты выразилась, а я все же восточный мужчина. У нас есть свой подход…к таким вещам. Он прополз по ней, как змей, как самое большое искушение в её жизни. И сейчас она уже ни за что не отступится, прежде чем не испробует, каково это. Глеб собрал в руку её волосы, сколько смог, и поцеловал так что у Тани голова кругом пошла. Это были его настоящие, Бейбарсовские поцелуи — они жгли кожу. Танина футболка куда-то исчезла, она сама обняла его, ближе, крепче, чтобы наконец почувствовать соприкосновение кожи с кожей. Лигул, как жарко. Не должно же быть так жарко… Следом полетела вообще вся Танина одежда, даже носки, которые по природной противности приземлились Глебу на темечко. Таня засмеялась, это сбросило напряжение. — А твои ботинки твои тоже с нами будут? Глеб только сейчас о них вспомнил, выругался на каком-то непонятном ей наречии, взмахом трости отправил их наверх, к остальным их вещам. Снова нагнулся к ней и поцеловал, жестко, властно. Завел ей руки за голову, и пошел губами вниз, по скуле, челюсти, шее, плечу… Таня уже активно пыталась выбраться когда Глеб сам добрался до её груди, не стесняясь, целуя и покусывая, возвращая сторицей все что получил сам. Ей вообще больше не дали ничего сделать, прежде чем он не дошел до пупка и просто вынужден был ослабить хватку. Глаза Бейбарсова горели. Синим и иным, человеческим пламенем. Была там ещё и мольба, странная, очень грешная. — Я столько раз представлял себе это. Он провел рукой по её вспотевшему тросу, между грудей с потемневшими веснушками. — Обещаю, если ты захочешь меня во второй раз, мы все сделаем по твоему. Но, сейчас, прошу, отдай эту ночь мне. Таня непонимающе уставилась на него, приподнявшись на локтях. Звучало как одна из его обычных ловушек в духе крови вепря. Вот же черт немертвый. Если он сейчас усрет вот это всё, она… — Шшшш. Всё хорошо. Глеб нежно провел рукой по её щеке, настолько нежно что даже её решимость подтаяла. Наклонился и поцеловал. И было в этом поцелуе вся его страсть, вся эта сумасшедшая нежность, всё безумие влюбленного, горячечного художника. Чья муза вдруг вышла из картиной рамки и пригласила в свою постель. — Я круглый идиот. Если бы…если бы это была правда…я был бы уже мертв. Все это время… Все это время это была ты. Он говорил что-то от сердца, но Таня не могла не сжаться внутри, предвкушая очередной тяжелая беседа. Ей даже не нудно было слушать звон браслета, чтобы знать: здесь что-то нечисто. — У нас с тобой будет серьезный разговор по приезду, ты понимаешь? Глеб её почти не слышал, слишком потерянный в своих ощущениях, слишком сосредоточенный, чтобы наконец спуститься наконец ртом туда, в самый низ. Таня заставила его ногой поднять голову и посмотреть на неё. — Поклянись, что расскажешь всю правду. Сейчас же. Бейбарсов сейчас реально напоминал хищника, которого отрывали от добычи. Выругавшись, он произнес Разрази Громус, с обещанием поведать Тане любые секреты, какие она попросит, в следующую неделю. Только тогда она наконец отпустила его, и на это раз застонала в полную силу, когда его рот сомкнулся на её нижних губах. Проснулись они друг на друге, часа за полтора до выхода. Точнее, проснулась первой Таня. Глеб лежал, отвернувшись от солнца к своей койке, но даже в таком состоянии не отпустил от себя Таню, приобнимая одной рукой. Пришлось будить и его сразу, им еще собираться и вещи паковать. Глеб опять проснулся мгновенно, из-за чего Таня заключила что это вообще свойство некромагов. Но взгляд которая он обратил к ней, был далек от бодрого. Она никогда не видела Глеба…столь сытым и довольным жизнью, как сейчас. Он взял ее за шею и поцеловал, будто бы и не было прошлой ночи, а её мышцы не были сейчас как клубничное желе. — Доброе утро. Ей надо наложить законодательный запрет на такой тон по утрам. Это просто опасно. Спроси он у неё таким голосом, тогда, на крыше башни привидений, может, она бы и… Но Глебу просто захотелось, сразу же после пробуждения, повторить несколько…экзерсисов что они вместе прошли и нашли крайне полезными. Проводница постучалась к ним и почти прокричала, что их остановка через час двадцать, всего лишь три минуты, так что надо быть готовым. Улыбнувшись друг другу в губы, Таня и Глеб таки отлипли друг от друга, впереди как никак реальный мир, и не абы какой, а их совместное путешествие. Отель, к примеру. Так, всё, прочь любые подобные мысли. Им тут даже обмыться негде, какое тут… Позавтракать им уже никто не принёс, и купе с неожиданно свободными уборными не оказалось, пришлось отстоять очередь по-настоящему, лопухоидному. Времени только и хватило чтобы собраться и выскочить в Махачкале, прежде чем поезд унесся куда-то дальше. Десять часов утра, а солнце палило как в четыре после полудня. Они поймали такси и поехали в гостиницу. Никто их не предупредил что есть такая штука как время заезда, так что когда им сообщили что их некуда вселить до двенадцати, Таня уже больше боялась за себя, что займется рукоприкладством. Бейбарсов, спокойный и счастливый как кот с пожизненным содержанием на сметане и кошачьей мяте, сжал её ладонь и спросил, есть ли в отеле баня или душ, которым они могли бы воспользоваться. Душ как оказалось есть, целая спортивная площадка под этот душ, и Тане стало легче. А потом Глеб вообще зашёл в её кабину и закрыл за собой дверь, и на всякие там сроки стало все равно.