***
«Дазай». Его имя похоже на грёбаный ураган. Неожиданное сравнение само лезет в голову, потому что этот чёртов ублюдок каждый раз врывается в его жизнь настолько хаотично, раскидывая всё на своём пути: людей, вещи, его навязчивые мысли. Этот чёртов ублюдок так любит смеяться, говорить невероятные глупости, и вообще вести себя как… Полный идиот? Конченный придурок? У Чуи совсем нет нормальных, адекватных слов, чтобы описать этого сумасшедшего, и если бы ему однажды пришлось давать против него показания, он так и сказал бы: «ну вон тот придурок, высокий и тощий. Валяется где-нибудь на помойке с оборванной верёвкой в руках или пытается утопиться в канаве». Он почти на двести процентов уверен, что в полиции на это бы просто покрутили у виска. И оказались бы правы. Их отношения похожи на кавардак. На «дженгу», из которой резко выдернули деревяшку с самого основания, заставляя блоки с грохотом рассыпаться по столешнице, а затем разлететься по всей комнате. Чую это, вроде бы, устраивает. Что думает об этом Дазай, его не заботит. Скорее всего. «Дазай». Его имя хочется со всей дури впечатать в губы поцелуем, резко дёрнув за воротник рубашки. А ещё лучше — за этот дебильный шнурок у него на шее, который наверняка затянется посильнее. Это ведь его заводит, да? Он же так хочет сдохнуть, а удушье — неплохой способ. Наверняка даже через бинты почувствует. На самом деле Чуя иногда думает, что имя Дазая похоже на… Умиротворение. Потому что это имя — единственное, что он может вспомнить, когда его «порчей» разрывает на части. Сдавливает грудную клетку. Когда кажется, что конечности вот-вот раздробит эта сила, захлёстывающая сознание в упоении ни с чем не сравнимом, которым он до боли наслаждается. Но в какой-то момент боль становится нестерпимой, а ему всё-таки не хочется умирать, поэтому всё, что остаётся, — позвать его. И каждый раз, каждый чёртов раз он оказывается рядом, мягко касается руки, щеки, головы, плеча — чего угодно, лишь бы вытащить его с этой тонкой грани между жизнью и безумием. Скорее всего, Чуе хочется быть за это благодарным. Скорее всего. Развалившись на диване, Чуя лениво крутит любимую шляпу на указательном пальце, наблюдая за ней как загипнотизированный. Он уже не помнит, в честь чего напился на вечеринке: единственная мысль о том, что алкоголь был потрясающий. И теперь дурманящее чувство затягивает его в приятную, манящую неизвестность, и он позволяет себе провалиться туда, избавляясь от всех мыслей. Даже самых навязчивых. Он зачем-то тянется к телефону, набирает давно знакомый номер. Нажатием одной цифры. — Допустим, я не откажусь. И что будешь делать? Чуя готов поклясться, что, произнося эти слова своим привычным отвратительным тоном, Дазай улыбается. И от этого они мурашками пробегают по его позвоночнику. В эту минуту он думает, что ненавидит его улыбку. По крайней мере, старается так думать. Поэтому моментально прерывает разговор и бросает трубку, а потом резко опускает телефон на диван экраном вниз. Совершенно не понимает, почему его каждый раз тянет позвонить этому придурку, когда он пьян. Резкий звук уведомления вырывает Чую из сонного оцепенения. Едва продрав глаза, он подносит телефон к лицу и тяжело вздыхает. Опять этот чёртов Дазай. «Завтра в семь вечера в моей квартире. И только попробуй не прийти, иначе…» «Иначе ничего!» И отвратительный подмигивающий стикер. Чуя тихо стонет от головной боли и непроходимой тупости этого идиота. Конечно же, он придёт.***
Звонок в дверь заставляет лениво подняться с постели. В этот день Дазай сделал целое ничего: даже о новых способах самоубийства думать не хотелось. Но за ворохом непонятных, навязчивых мыслей на это совершенно наплевать. Чуя стоит в дверях, похожий на нахохлившегося воробья: такой же недовольный и немного встрёпанный, хотя и одежда, и причёска в полном порядке. Дазаю вдруг кажется, будто он чувствует себя… Так же, как он? На красивом лице за обычным его выражением на миг появляется что-то иное, незнакомое. И от этого почему-то на секунду становится так легко, что даже смешно. — Ну и чего ты ржёшь, придурок? От этих слов смеяться хочется ещё больше. У Чуи всё такое же милое имя. — Да заткнись уже! — Дазая вталкивают в собственную квартиру, и он действительно замолкает. От неожиданности. Но быстро берёт себя в руки. — И чего ты хотел от меня? Чуя смотрит снизу вверх, и Дазай готов поклясться, что его глаза сверкают в приглушённом свете прихожей. — Ну и где же цветы? Конфеты? — притворно удивляется он, всплеснув руками. — Одеться красиво, значит, ты успел, а подарки купить — нет? — Ты совсем конченный? — глаза Чуи сужаются, и он резко захлопывает входную дверь. — У нас свиданка, что ли? — Что если я скажу «да»? Испепеляя Дазая взглядом, Чуя выглядит таким злым, словно готов вот-вот его ударить. И, боже, это так заводит. — Я скажу «пошёл ты нахуй», вот что. Хочется закричать, насколько очаровательно это выглядит, и Дазай в очередной раз не может сдержать лёгкого смеха, но почти сразу прерывается. Потому что его резко тянут за брошь на шее и целуют. Непривычное ощущение пьянит, и Дазай подтягивает Чую поближе к себе, обнимая, заставляя того приподняться на цыпочки. Он запускает пальцы ему в волосы и с удовольствием наблюдает, как падает на пол чёрная шляпа. Кажется, он соскучился. Кажется, эту мысль даже не хочется послать куда подальше. Чуя расправляется с пуговицами у него на рубашке ловко и быстро, и Дазай улыбается в поцелуй: кажется, тот соскучился не меньше, хотя в жизни не признается в этом. Рывком скинув с Чуи дорогое чёрное пальто, Дазай тянет его к себе и под недовольное мычание подхватывает под ягодицы, делает шаг в сторону спальни и аккуратно толкает ногой дверь. — Что ты себе позволяешь, — точно недовольный кот шипит Чуя. — Почему ты сразу не сказал, что хочешь заняться сексом прямо в коридоре? — очаровательную улыбку сдержать просто невозможно. — Может, даже пальто снимать не стоило? Вместо ответа Чуя довольно чувствительно кусает его за плечо, покрепче обнимая. Обзывается придурком, а сам — тот ещё идиот. И Дазай бы солгал, если бы сказал, что это ему не нравится. На ходу скидывая тапочки, Дазай опускает Чую на постель с какой-то удивительной осторожностью, такой непривычной и странной. В последние пару дней все чувства кажутся непривычными и странными, словно в голове что-то перевернулось, и совершенно непонятно, что с этим делать. Откуда всё это взялось. И нужно ли с этим что-то делать в принципе. Он забирается на постель и тянет Чую за плечи, резко толкая на подушки, совсем как раньше. Совсем как раньше садится ему на бёдра, склоняется, придавливая своим весом, целует, прикусывая нижнюю губу. Совсем как раньше Чуя отвечает, проталкивая язык ему в рот, хватаясь за плечи и сжимая их изо всех сил, впиваясь ногтями побольнее. Но сердце у Дазая сжимается и бьётся совсем не как раньше. Совсем нет. И он не хочет понимать, что с ним происходит. Расстегнув пуговицы на рубашке Чуи, Дазай забирается под неё руками и, подхватывая того под спину, стягивает её, оголяя подтянутое тело. Прерывая поцелуи, он смазано скользит по подбородку и линии челюсти, оставляет влажный след, а потом целует наконец шею. Прикусывает кожу, намеренно покрывая ярко-красными пятнами, из-за которых Чуе придётся либо надевать шарф и не раздеваться вовсе, либо покупать тональник, потому что Дазаю хочется покрыть ими всё его тело до последнего сантиметра. Совсем как раньше, но сейчас почему-то от этих мыслей его сознание мутнеет, и в штанах становится теснее. Слишком быстро. А ещё очень, так мучительно хочется, чтобы с ним сделали тоже самое. Представляя, как Чуя, склонившись, так же целует его тело, он почти готов застонать в голос. Спускаясь поцелуями вниз по груди, Дазай обхватывает губами сосок Чуи, касается его языком и прикусывает, выбивая из его горла первый тихий стон. Скользнув рукой к туго затянутому ремню его брюк, а потом ниже, к паху, Дазай с удивлением натыкается на заметную выпуклость и ощущает на руках мурашки. Слишком быстро, Чуя. Это явно происходит с ними обоими. Что-то странное и невыносимое. Дазай расстёгивает ремень и ширинку одной рукой, второй прижимая Чую к кровати за плечо, не давая ему пошевелиться. Он кладёт руку на его член, скрытый тканью трусов, и тот неосознанно выгибает спину, цепляясь обеими руками за одеяло и сминая его. Дазаю это нравится. Очень нравится. Он медленно обводит член пальцами, заставляя Чую прикусить губу и сдавленно застонать, продолжает целовать его грудь, медленно скользя губами ниже. Оставляет яркие засосы под рёбрами и на животе, проводит носом по напряжённым мышцам, вслушиваясь в прерывистое дыхание. Он даже готов поклясться, что слышит, как судорожно у Чуи бьётся сердце, и от этого в горле что-то сжимается. Там, где сдавливал кожаный ремешок минут десять назад. — Чёртов Дазай, — срывается с губ Чуи, и Дазай от неожиданности прикусывает кожу у него над пупком. — Чёртов Дазай, сделай уже что-нибудь! Дазай тихо посмеивается в ответ, при этом ощущая, что в штанах становится уже ощутимо тесно. — Сделать что? — мурлыкающим шёпотом говорит он. — Да что-нибудь уже сделай, придурок! Хватит делать вид, что не понимаешь, о чём я! Чуя злится так невероятно, чертовски мило, что Дазай думает: это слово всё-таки ему подходит. Не только его имени. — Что же ты какой нетерпеливый, — улыбается он. — Чу-у-уя. Мышцы внизу живота сводит от собственных же слов, когда он почти нежно тянет его имя. Хочется сделать так ещё раз, и ещё раз десять после. Оно такое мягкое и сладкое, это имя, словно поцелуй, которым он тут же касается его живота прямо у резинки трусов. Чуя вздрагивает всем телом, и это именно то, чего добивается Дазай прямо сейчас. Когда едва сжимает зубами головку его члена через тонкую ткань. — Да хватит уже, — Чуя уже не возмущённо кричит, а сдавленно шепчет через прерывистые выдохи. Напоследок проведя языком по члену сквозь трусы, Дазай наконец выпрямляется и отстраняется, чтобы добраться до ящика тумбочки, где хранит тюбик смазки и презервативы. Он быстро расправляется с собственными брюками и бельём, а потом стягивает трусы с Чуи, оголяя наконец его напряжённый член, и тот вздрагивает и ёжится от холода. Дазай в ответ на это улыбается, выдавливая смазку в правую ладонь, растирает, покрывает ей пальцы, а потом касается ими Чуи, и тот нетерпеливо дёргает задницей. — Тише, тише, — Дазай мягко смеётся, — немного выдержки тебе не помешает. С этими словами он наконец вводит указательный палец, и с удовлетворением наблюдает, как Чуя вновь хватается за одеяло и кусает губы. Он действительно слишком быстрый сегодня, но от этого наоборот хочется делать всё медленнее, чем обычно. Чем всегда. Под очередной стон Дазай добавляет второй палец и слегка разводит их, заставляя Чую прогнуться в спине. Он проталкивает пальцы глубже, почти по самые костяшки, разводит их снова, двигает ими, и ощущает собственное возбуждение почти невыносимым, слишком быстрым, порывистым. Как же ему хочется Чую, кажется, никогда так не хотелось. Вынув пальцы, Дазай приподнимает Чую за ягодицы и подсовывает ему под поясницу подушку. Он щедро покрывает смазкой собственный член, проводя по нему ладонью в предвкушении, и надавливает головкой на расслабленные мышцы. Сначала мягко, заставляя Чую дёрнуться в нетерпении, а потом увереннее, и наконец медленно входит, придерживая его за бёдра. Дазай начинает двигаться, постепенно наращивая темп, и чем быстрее, тем сильнее сжимает бёдра Чуи, представляя, какие синяки проявятся на молочно-бледной коже наутро. Чуя же прикрывает одной рукой лицо, вонзаясь зубами в собственное запястье, чтобы сдержать стоны, а второй комкает одеяло ещё сильнее, натягивая его так, будто собирается порвать пододеяльник Дазаю назло. Но это заводит ещё больше, заставляет приподнимать бёдра выше, толкаться сильнее и быстрее, чтобы наконец попасть в самое чувствительное место, чтобы Чуя сам подался ему навстречу, почти всхлипнув, кусая вместо руки свои припухшие губы. — Как же я хочу тебя ненавидеть, — едва слышно через всхлипы и стоны шепчет Чуя заплетающимся языком, словно пьяный, как вчера. Эти слова явно не предназначались для ушей Дазая. И услышав их, он чувствует, как сердце предательски вздрагивает, пропускает удар. И рваный вздох, срывающийся с его губ, ощущается едва ли не криком. Не сбавляя темпа, Дазай медленно склоняется к Чуе, приближается к его лицу. Смотрит в полуприкрытые, невыносимо голубые глаза, так ярко сияющие в едва освещённой комнате. Этого явно не может происходить на самом деле, ведь откуда тогда все эти… Чувства?.. — Я тоже, — тихо говорит Дазай ему прямо в губы. — Ч-что… тоже? — выдыхает в ответ Чуя, явно сдерживаясь из последних сил. — Хочу тебя ненавидеть. «Но не могу. Больше не могу». Он чувствует, как между их животами разливается горячая и липкая жидкость, а после этого кончает сам, прижимаясь лбом к плечу Чуи. Теперь-то он уж точно слышит, что его сердце колотится так же быстро и неспокойно, как его собственное. И отчего-то хочется заплакать. Спустя пару минут Дазай наконец приходит в себя и отстраняется, наблюдая как густая и вязкая сперма вытекает из задницы Чуи прямо на одеяло. Он упирается одной рукой в кровать, а другой зачем-то касается колена Чуи, с удивлением ощущая, как оно мелко подрагивает под его пальцами. Яркие рыжие волосы, спутанные и мокрые от пота, разметались по подушке, а мутный взгляд бродит по его лицу, губы едва шевелятся, будто ему хочется что-то сказать. Но он молчит, как молчит и Дазай. Когда локоть подгибается, Дазай осознает, что неожиданно сильно устал, совсем не как обычно, когда после секса у них доставало сил обменяться колкостями. Сейчас же ему говорить не хочется вовсе. Поэтому он просто ложится рядом, устраивает голову у Чуи на плече, тыкаясь носом в изгиб его шеи, и вдыхает его запах, который не спутает больше ни с чем. Как обычно больше не будет.