По долинам и взгорьям спешу я на встречу жертвам своим.
И возмездье, возмездье вершу,
И я вам необходим, да вам же самим,
Я просто орудие Бога,
Орудие вашей судьбы, вот и всё,
И от колыбели до гроба веду вас,
И кто-то да будет спасён.
Смахнувши пыль с могучих крыл,
Я путь к спасенью вам открыл
Я небом посланный титан,
Лечу за вами по пятам.
«Порез на собаке»
Блажной крик раздавался по всей округе. Встревоженные птицы разлетались в страхе, даже те, кто гнездился далеко в лесу. Пробудились и запищали полевые зверьки. Протяжно подпевали крику волки. Хищница сова от неожиданности высвободила из своих цепких лап маленького мышонка. Детëныш уже прощался со своей короткой жизнью. Если не удалось погибнуть в лапах опасной птицы, значит, разбившись насмерть. Как вдруг он очутился в больших тëплых ладонях. Мышиное тельце больше походило на маленький комочек размером с мизинец. Малыш, боязливо дрожа, непонимающе моргал глазами-бусинками. Смерть обошла его стороной. Карс ласково гладил пальцем зверушку, нежно приговаривая: — Ну-ну-ну. Такой маленький, а уже скушать хотят. Потерялся, бедный... Эх, было бы у меня время, точно помог, — полубог презрительно посмотрел в сторону Йошикаге. Сверхчеловек опустился на колени и положил мышонка на траву. Детëныш немного успокоился, оказавшись в привычной среде обитания: почистил мордочку, перевëл дух, запищал и юркнул восвояси. — Давай, беги, дитя. Удачи тебе! Найди свой дом поскорее. Родители, наверное, волнуются. И впредь будь осторожен, — напутствовал детëнышу Карс, маша на прощание рукой. — Что ж, осталось незначительное, — он нехотя поднялся с земли. В таком же темпе размялся, не желая сразу взваливать на себя Йошикаге. — Хорошо, что карлик в отключке, хотя бы брыкаться не будет. Пуччи и Дьяволо не отрывали взгляда с действа. И только когда всем стало понятно, что беглец пойман, смогли наконец-то спокойно выдохнуть. Череда хаотичных событий заставила Энрико поддаться крайне философским размышлениям: «И всё же, что это за странное место? Неужели Чистилище? — священник в ухмылке покачал головой. — Да быть такого не может! Хотя, даже если это и так, то я уж точно здесь не останусь. Карс — сам Господь. И явился он за мной и Дио! На то он его прародитель! Ведь не может простое существо породить кого-то подобного! Словно Бог воссоздал Адама из праха Земного. Наша цель выполнена, а те двое — всего лишь неугодные для Райских врат. Господь поглотит их!» И тогда он представил, как разверзнется чëрное небо и польëтся из него чистейший свет, и тысяча голосов в совершеннейшем унисоне воспоют хвалу. Вместе с херувимским скопом направится с распростëртыми объятиями Карс и воскликнет: «О, благословенное дитя моë, Энрико Пуччи. Мой благочестивый апостол! Ты выполнил свою миссию! Каждая молитва была услышана мною. Так ступай же на Землю Обетованную» Сбоку раздался хрип, сравнимый с хрипом задыхающегося старика астматика, любящего затянуться четырьмя сигарами в день. Затем странное мефистофельское хихиканье, будто сам Сатана насмехался над его мыслями. Энрико повернулся в сторону розоволосой путаны (так священник нарëк Дьяволо). Вид не описать словами: весь дрожит, расплывшись в дьявольской улыбке, и так странные фарфоровые глаза наполняются огоньком безумия. Видно, еле сдерживается розоволосый, рукой рот прикрывает, да сипит тяжело. В конце концов не сдержался, залился таким громким безумным смехом, что сам Карс, стоящий ото всех вдалеке, обернулся. Энрико смотрел на неформала, как на юродивого или наркомана во время ломки. — Чë-ë-ëрт! Какой же узкоглазый идиот! — долговязый снова не сдерживается и гогочет, прикрывая ладонью лицо. — Фу-у-ух! —выдыхает раскрасневшийся от смеха бывший дон. — Ну я же говорил! — он стряхнул слезу и обернулся. На него недоумëнно глазел священник, в чьëм виде так и читается: «Какого хрена с тобой происходит?» Дьяволо вопрошающе вскидывает руки, словно обращаясь к нему: «Какого чëрта ты пялишься?». Окинув напоследок непонятливым взглядом священнослужителя, розоволосый сразу же прошмыгнул в дом, направившись в гостиную. «Так-так-так, а вот и наше чеховское ружьë подоспело», — победно щëлкает Дьяволо, глядя на блондина в обломках. Здоровяк почти выбрался, остаëтся лишь вишенка на торте от самого дона. Розоволосый подходит к нему, как ни в чëм не бывало, протягивая руку. — Давай помогу, — тон он постарался сделать учтивым, чтобы жест "доброй воли" походил на жест доброй воли, а не на маленькую корыстную цель. Дио мешкает, непонимающе смотрит, ожидает подвоха. Сил как таковых не осталось: голод, болезненная досада исчерпали все внутренние ресурсы. Да и пламенная гордость погасла. Вампир крепко схватился за руку неформала, при этом так сильно, что розоволосый шикнул от боли. Брандо с натянутой на лице маской благородства, (чего-чего, а статусность сохранять нужно, даже в таких конфузах), наконец, встал. Недочеловек уже захотел отряхнуться от пыли, как тут же долговязый перехватил руку, подставив острый коготь к своей сонной артерии. В зелëных глазах не читалось абсолютно ничего: ни страха, ни безрассудства — сплошная пустота. Человек говорил твëрдо, сразу же выдвигая свои требования: — А теперь слушай сюда внимательно. Я не хочу оставаться с вашей блядской компашкой ни на мили секунду. Вы вытрахали к чертям весь мозг. Так что услуга за услугу. Тебе всего лишь стоит проткнуть шею и мы квиты, — Дьяволо решился на добровольную смерть. С чудилами, конечно, весело. Даже он не оспаривал этого. Но, вспоминая волосяные отростки, фантасмагорию с чистилищами, тошнотворнейшее во всех смыслах нахождение на плече лидера, едкую вонь от обоссаного хлыща, негра священника, наталкивающего на воспоминания из прошлого — приходит осознание, что всякое веселье когда-нибудь заканчивается. И всё перечисленное, как раз таки, и является весомыми причинами к логическому завершению. Дио раздражëнно буравил взглядом безумца. Как его, самого Дио Брандо, могут так нагло использовать в качестве орудия смерти? Конечно, ещё чуть-чуть, и вампир готов самолично растерзать наглеца. Но значило ли это, что он потворствовал его выходкам? А следовательно, пошëл против своих принципов высокомыслия. Но мешало не только это, а Карс — сраный прародитель, к тому же папаша по вампирскому роду. Что будет с ним, когда предок не досчитается? Уж точно не пожурит по-родительски, даже в лоб не ударит, как обычно это проворачивал старый упырь Дарио в воспитательных целях. Разум подсказывал, что драки здесь бесполезны. Или пока бесполезны. Как глаголил великий Сунь-Цзы в своëм детище «Искусство войны»: «Если ты знаешь врага и знаешь себя, тебе не нужно волноваться за исход сотни сражений. Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, за каждую достигнутую тобой победу ты расплатишься поражением. Если ты не знаешь ни себя, ни врага, ты будешь проигрывать всегда». Так и Дио нужно время для наблюдения, выискивания Ахиллесовой пяты у прародителя. Перерыв — не только поиск слабых мест врага, но и самого себя, и собственных слабостей. Вампир прозрел, что в отношении Карса совершил огромнейшую дурость. С самой первой встречи с ним он обрекал себя на поражение. А всë потому, что с появления в этом необычайном месте недочеловек внутри себя давно смирился с участью, пав духом. «Надо познать себя по новому, с совершенно иной стороны. Превзойти прошлое, властвуя над настоящим. Разрушить идолов былых времëн, воздвигнуть богов нового времени. Переродиться духовно! И тогда победа окажется на моей стороне. Ведь я... » — Так...ты будешь протыкать мне шею или будем стоять, как пара голубков? Мы уже целых две минуты в такой позе. Ты что? С Богом дистанционно связываешься? Или с Дьяволом? Или в кого ты там веришь вообще. Да, впрочем, чхать я не это хотел. Делай быстрее, а потом гуляй смело, мать твою! — Дио снова прервали. В который раз этот сраный ублюдок не даëт ему сказать ни слова, ни подумать. Вампир пренебрежительно отдëрнул руку от придурка. — Пошла на хер, драная челядь! — прорычал недочеловек. Тяжело вздыхая, он пытался прийти в самообладание.***
Энрико, находясь в полнейшем одиночестве, ощущал благодать во всëм: в том, что крепко стоит на ногах, в белëсой холодной Луне, мерцающих звëздах, нежном ветре, ласкающим щëки, тихой молитве колосьев, клиросе сверчков и далëком-далëком силуэте Карса. Всеобъемлющая любовь теплилась в сердце. Хотелось молиться, петь, восхвалять чудо Господне, да так торжественно, чтобы все трепетные изречения дошли до самого Отца Всевышнего. Чтобы познал Он, как умеет непорочно любить слуга Божий Энрико Пуччи. Чья-то твëрдая рука на плече отвлекла священника от тихого любования. Холодная энергетика будоражила спину. Бархатистый голос ласкал уши. — Ты всë ещё верен мне, Энрико Пуччи? — бесстрастно спрашивал Дио. — О, Дио! — воскликнул священник, оборачиваясь к старому другу. — Конечно! Верен тебе. Всем духом верен! Ибо взвалил на плечи тяжëлый крест твоего Плана и нëс до окончательного исхода! Если б отрëкся я от тебя ранее, случился ли Перезапуск? Слился ли тогда с зелëным дитëм? Переступил ли земную грань мой Made in Heaven? Большую часть жизни я взращивал зëрна твоих мыслей, орошал молитвенным дождём. В конце концов, дал людям вкусить плоды правды! — пламенно заверял друга Энрико. Печаль заполонила Дио. С тяжëлым вздохом вампир убрал руку с плеча священника, отворачиваясь от него. — Ничего нет... Ни стенда нет... Ни плана нет... Всë это пыль! Пыль! Ты слышишь меня? Наш план — дерьмо! Мы облажались! — разгневался Дио от собственной ничтожности. Отвратительное чувство, склизкое, словно пиявка, присосавшаяся к телу. Сколько раз не старайся, оно не отлепится и будет жрать, жрать и жрать до талого, пока не иссушит, не оставив даже пустой оболочки. Всë дожрëт. В мëртвом сердце вампира копошились черви детских обид, нереализованных амбиций, неудач и потерь. А ведь когда-то оно было самым нежным, чистым, доблестным, по-детски наивным и по-собачьи верным. Ведь принадлежало оно Джонатану Джостару — благородному рыцарю правды, парню, чья цель была до банального проста, от того и настолько значительна — стать истинным джентльменом. «Даже тело не своë. Ничтожество! Всегда был им! И подохнешь тоже им! А ведь сдохнешь! Сдохнешь! Сдохнешь!» — пронзительно раздавался в голове мерзотный, напрочь пропитый алкоголем голос Дарио. Ужаснейший отцовский гогот разрывал черепную коробку, но Дио продолжал баталии с Пуччи: — Прелюбодеяние настолько затмило тебе глаза, что ты даже и не заметил, как оказался в Чистилище абсолютно без всего! Разве ты не осознаешь этого, Энрико?! — Это ты не осознаешь! — разгневано топнул ногой Пуччи. Священник не мог вообразить, что сам создатель такого великого детища в праве сомневаться в нëм, так быстро бросив дело, словно в мусорную коробку. Навсегда распрощаться с ним. — Может, это второй этап! Ты же ни черта не рассказал о прародителе! Вдруг Карс и есть заветный ключ к Раю! Раздался оглушительный хлопок. Энрико, шипя от боли, придерживал рукой пульсирующую от удара щëку. С губы стекала кровь. Священнослужитель прерывисто дышал, обозлëнно глядя на Дио. — Не смей произносить его имя при мне! — зарычал вампир. — Какой же ты придурок, Дио! Трусливая шавка, поджавшая хвост при первой неудаче! Ты слепец, раз утверждаешь, что наш план провалился! Но если это и так, то что тогда здесь дерьмо — план или его создатель?! То кем же я тогда для тебя был — пушечным мясом или другом? С нашей встречи здесь ты смотрел на меня, как на дерьмо, ничтожное пресмыкающиеся! Думаешь, я этого не видел?! Разве этого я заслужил, вместо милости? Я рвал ради тебя задницу! Ходил рука об руку со смертью! Неужели это было напрасным?! Отвечай мне! Отвечай! — разъярëнно кричал Энрико. Его прекрасный, вылитый из золота идол породил первую трещину, из которой стекала чëрная, как смоль кровь. «Не создавай себе кумира» — оглашал внутренний голос человеку, давно отрёкшемуся от заповедей Божьих. Глас Божий нем — и Дио тоже нем. Вампир отвернулся от приспешника, не желая глядеть ему в глаза. Стыд склизко просачивался в нутро. Ещë один червь поселился в гнилом сердце. Что же сильнее — боль телесная или боль душевная? Раны телесные охлаждают потоки времени, но способны ли они залечить немощи духа? Плачет ли душа, иль извергается оттуда Гиена огненная? Что делать, когда вся жизнь отдана во служение, и вера, надежда и любовь, взращенные в благодатном Эдеме, увяли? Все плоды непосильных трудов изничтожены жирными гусеницами сомнений, страданий и горечи. Чудовищно даже не это, а то, что паразиты эти не твои, а перешедшие из чужого сердца. Из сердца верного друга. — Ты чмо, Брандо! Такой же, как и твой отец. Гены преступника никогда не сотрутся, — ушиб не так сильно болел, как кровоточило от злобы сердце. Обида дëргала за ниточки, провоцировала вскрывать гнилыми словами старые раны, обросшие корочкой напускного величия. Что же мог сделать Дио? Наброситься, словно дикое животное, подвластное инстинктами, намертво вгрызться в глотку. Доказать, что не терпит хулы в сторону себя. Увы, существует совесть. Что может быть хуже мук совести? Чувство, не покидающее Брандо всю вампирскую жизнь, которую он всеми силами старался заглушить вином, сексом, вкушением человеческой крови. Позади стоит Энрико — друг, самый верный человек во всëм бренном мире. Он нёс его план до последнего. Хранил ему верность всю жизнь. Любил не так, как любят грешники. И чем же отплатил за такой подвиг Дио? Презрением. Вампир хотел извиниться, прежде чем пойти в гостиную. Но какой смысл будет скрываться в таком простом слове «прости»? «Прости, я облажался. Я правда дерьмо. Всë, что ты видел ранее — всего лишь фасад. Чистилище показало мне, что я обычный чмо-вампир и выше вас только потому, что могу съесть»; «прости, что похож на отца уëбка. Судьба одарила меня отцовскими генами, которые ненавижу. Может и правда, что мне суждено идти по его стопам». Недочеловек лишь горестно вздохнул. Не оборачиваясь, он направился в гостевую. На диване вальяжно разлëгся Дьяволо. — Подслушиваешь? — безучастно спросил Дио. В ответ розоволосый всего лишь хмыкнул: — Вы не за три версты стоите. Вампир не захотел продолжать диалог. Он направился в сторону кресел, уселся на одном из них и начал наблюдать за трепыханиями огня в ложе камина. Дьяволо медленно закрыл глаза, желая вздремнуть хоть на чуть-чуть. По крайней мере, ему ничего не угрожает, да и события знатно утомили его. Дряхлый диван казался лучше перины. Сладостная нега разлилась по телу, отправляя уставшего дона в Орфеево царство. Мимолëтно вспомнились пустые глаза блондина. Что-то знакомое читалось в них. «Отчаяние. Вот что кроется у него на душе, — задумался розоволосый. — Какое знакомое чувство, не так ли? С самого начала цикла смерти отчаяние породило в сердце чудовищное семя, прорастающее во мне и по ныне». Чары сна спали, оставалось только поддаться гнетущим рассуждениям. — Отчаяние — низшая ступень человеческого сознания. Бездна хуже адской пучины. Липкий жгучий комок, заставляющий нутро скручиваться и жрать само себя. Мерзкая смесь боли, печали и страха. Осознание своей ничтожности, бессмысленности всего происходящего. Загнанный в угол, бесправный, ничтожный, беззащитный, убогий, бесполезный. Оно терзает тебя хуже бесов в Аду, парализует хуже яда, разъедает душу, оставляет после себя пустую оболочку. Выхода нет, а твоя главная клетка — собственное тело. Ты так привыкаешь жить, существовать, что смерть кажется чем-то невообразимым. Но в какой-то момент осознаëтся факт бессмысленности твоего существования. Живёшь, заботишься о своём белковом теле, работаешь, учишься, стремишься к чему-то. Но ради чего? Для чего совершать столь напрасные действия? Смерть сотрёт всё, что ты когда-то имел: желания, мечты, амбиции. Какой смысл напрягаться лишний раз, если финал будет один, не зависимо от данных? Да будь ты хоть сто раз герой, прекрасный человек — тебя забудут. Тебя не будет. В чём смысл тогда этих пустых трепыханий? Не ясно, зачем вообще существует всё? Всё и вся: вселенная, звёзды, планеты, люди? А у всего обязательно должен быть смысл? Хорошо, может он и не нужен, но к чему тогда это всё? Всë, выглядящее, как дешёвый спектакль, иллюзия, если хоть на секунду задуматься о том, где ты сейчас и зачем ты это делаешь. И даже все эти слова, которыми можно назвать этот картонный мир, относятся к тому, что существует в этом пространстве. Может всё это, имеет иной смысл, в другой плоскости? Если есть Бог, зачем он вообще породил людей? Создал Адама и Еву, поселил их в Эдеме. За ними было интересно наблюдать, и единственный смысл в них — развлечение высшего существа? Неужели и высшим силам может быть скучно? Даже там есть отчаяние и скука, бессмысленность бытия без сакрального смысла? А запретный плод, раз уж на то пошло, зачем он был нужен? Его цель — искушение глупых существ, какими и были прародители всех бессмысленных ублюдков, в кое число вхожу и я. Но не вкуси люди запретный плод, в чём бы заключалось их предназначение? Просто букашки, существующие в сказочном саду на радость богам. Их бы уничтожили за ненадобностью. И всё же, люди жили в Эдеме, не особо горевали. А потом их изгнали за нарушение запрета. Они эволюционировали из тех, кто просто влачит своё существование, до тех, кто принял решение о том, что с ними будет дальше. Плод был надеждой на жизнь, а не существованием. Вот только с вкушением яблока разразилась гниль из болезней, скорбей, отчаяния, а главное — смерти. То, с чем сталкиваются потомки сказочных прародителей. Вот только их ли это уже решение? Те, кто не видят смысла сейчас, имели бы смысл там, будучи на месте Евы или Адама? Совершили бы тот же поступок, надеясь на нечто за пределами того, что дано им. — Дьяволо всë погружался и погружался в недры собственного сознания, не замечая того, что говорит вслух, что Дио всë это время внимательно слушал его. Вампир внимал каждому слову, и каждое слово отдавалось ему в мëртвом сердце. — Твои изречения мудры, мой друг. Но не считаешь ли ты, что вкушение запретного плода, вплоть изгнания Адамы и Евы из Эдема, было Божьим планом? Пути Господни неисповедимы. Даже само сотворение Земли — это часть его большого плана. Всë должно идти как идëт. И никак иначе, — задумчиво ответил вампир. Монолог человека пробудил в нëм интерес к дискуссии. — Не топчись на моих мыслях... И ещë. От тебя ужасно пасëт трупом. Помойся! — огрызнулся в ответ Дьяволо. Дио обиженно замолк. Послышались шаги. Вампир не стал оборачиваться, зная, кто сюда пришёл. Энрико вплотную подошëл к Дьяволо: — Свалила к чертям, грязная потаскуха. — Отстань от него, — подал голос Дио. — "Него"? В этом убожестве нет ничего мужского! — злостно воскликнул священник, показывая на Дьяволо. —Да хоть гермафродит! Отвали от меня нахрен! — огрызнулся розоволосый. — Не перекладывай на меня свои пидорские проблемы, нигер! — Да как ты смеешь! — священнику чертовски хотелось ударить засранца. Никто не смеет так нагло обращаться с самим послом Божьим. Как же Энрико сожалел, что Карс не расправился с этой отвратительной потаскухой. — Только попробуй ударить его, — отозвался Дио. — Тогда наша дружба оборвëтся прямо здесь и сейчас. И уж поверь, цацкаться я с тобой не собираюсь. Присаживайся на второе кресло и не возникай почëм зря, — вампир монотонно похлопал по седалищу. Священник замешкался. — Неужто я тебе противен, Энрико? — усмехнулся кровопийца. — Раньше ты молился на меня. А сейчас стал для тебя неприкасаемым? Энрико гневно вздохнул, сжав руки в кулак, но не возникал. Он направился прямиком к креслу, гордо усадился на него, положив ногу на ногу, и уставился на очаг. Так вампир и священник сидели в напряжённой тишине, не желая выходить друг с другом на контакт. Единственным, кому по-настоящему было хорошо, являлся Дьяволо. Он улëгся поудобнее, готовясь повторно вздремнуть. «Надеюсь, прямо сейчас не случится какой-нибудь пиздец, с которого мне придётся ахреневать. Дайте поспать хотя бы двадцать минут, черти, а потом творите всë что хотите!» — думал он, перед тем как погрузится в дрëму.***
Погружëнный в раздумья Карс тащил на себе Йошикаге. Случай с мышонком и совой не давал ему покоя. «У всякой жизни есть своя неотделимая система, вечный круговорот на Земле. Неразрывная цепочка, состоящая из жертв и хищников, в которую вхожу и я сам, царь природы, возвышающийся над всеми ними. Издавна известно, что маленькую рыбку съест большая, а большую — ещë больше, пока на ту не найдëтся собственный ценитель. Но могу ли я на своих полномочиях вырывать из цепи звено, даруя тому продление жизненного срока? Мышь будет жива до тех пор, пока еë не выхватит очередной хищник, будь то иная птица, лисица или ласка. Но что же тогда станет с той совой? Вдруг это был единственный еë улов, и несла она его для своих изголодавшихся птенцов? Пройдëт одна ночь — с ними ничего не будет. Пройдëт следующая — минует множество лун. А если за все эти ночи сова не сможет найти пропитание, и мышь была единственной? То значит, еë выводок будет умирать по одному и всë по моей вине. Хотя...моя оплошность состоит лишь только в том, что я не вернул ей добычу обратно. Всë в этом мире взаимосвязано. Большой огонь может разгореться от маленькой лучины. Так и у каждых последствий есть своë начало. Детёныши не остались голодными, если б не тот чëртов человек, — скрепя зубами, полубог злостно посмотрел в сторону обездвиженного мужчины. — Если бы этот карлик не закричал, то у птицы остался шанс на пропитание. Каждый второй должен знать, что природа любит тишину! Сраные людишки, считающие себя главарями этой жизни. Они думают, что могут творить всë, что захотят: убивать зверей ради забавы, засорять и уничтожать землю, присваивать то, что даровано не им. Я наблюдал за их прогрессом, и каждый прогресс несëт огромнейшие потери. Эти твари забыли, что они здесь лишь гости! Надеюсь, когда-нибудь планета Земля вновь возвратит своë. И это аукнется им колоссальнейшим масштабом. Род человеческий должен вымереть! Ибо тогда не будет спокойствия в мире.» Сознание Йошикаге медленно возвращалось. Он просыпался от ощущения тряски, словно от нахождения в вагоне поезда. В полудрëме чудилось ему, что парит он над землëй или даже находится на самом облаке. Но стоило щёголю ещë больше прийти в чувства, как он осознал, что свисает с крепкого плеча самого Карса. Кира испуганно икнул. Полубог, отвлëкшись от размышлений, натужено выдохнул: «Всë было так хорошо, когда он был в отключке,» —досадно процедил он. — Д-д-давайте д-договоримся. Я так п-п-предполагаю, ч-что после загробного мира есть ещë один. И вы некое существо возмездия. Я прекрасно понимаю, что должен отвечать за поступки, с-совершëнные п-при жизни, — заикался Йошикаге, пытаясь выйти на сделку с божеством. Его голос походил на мальчишеский, сломанный под гнëтом пубертата. Да и сам стиляга ощущал себя пристыженным мальчишкой, оправдывающимся перед учителем. — Ох, бедные-бедные девушки, — начал театральничать он. Театр одного актëра стыдил его, но что поделать, ради жизни, висящей на волоске, приходится идти на различного рода ухищрения. — Я совершал с ними такие ужасные поступки. Бедняжки. Бедные голубки. Ох-ох-ох, какой ужас. Я даже не думал, что чувствуют их семьи, — чуть ли не плача заверял Кира. На самом деле ему абсолютно всë равно на своих жертв. Все злодеяния оставлены в прошлом. Существование в виде призрака показало ему, что можно жить спокойно, без кровавых красок и пороха. — Понимайте, я тоже своего рода жертва. Повторюсь, я помню все свои проступки и как раз таки из-за них и расплачивался тогда. Моя жизнь в последнее время не была очень спокойной. Какая-то шпана со здоровым лбом решили устроить мне взбучку! Да-да! Самую что ни на есть! И у них вышло. Понимайте! Меня, законопослушного гражданина Японии, скромно живущего человека, исправно выплачивающего государственные налоги, прижучила местная шпана со здоровым лбом. И ладно там шпана! Но великовозрастный хмырь, куда лезет? — Йошикаге не договаривал многого, ловко уворачивался от каверзных моментов собственной биографии. А всë ради того, чтобы вызвать капельку жалости к своей персоне. — И вот я появился в призрачном мире. Представляете, даже там не было моей бедной душе покоя! Меня донимала лысая уродливая монашка. Не думайте, я не считаю абсолютно каждую монашку лысой и уродливой. Но она и впрямь была лысой и уродливой монашкой. Мне капельку жалко еë. Думаю, она стала такой, потому что ни один мужчина не хотел брать кривоногую бедняжку в жëны. Наверное. Вы спросите, как же я попал сюда? Меня загрызли собаки. Представляете! Призрака загрызли собаки! Нонсенс! Но даже так! Я прекрасно осознаю, что всë пошло именно от моих действий! Но с учëтом того, кем я, так сказать, там работал, то скорее всего грехи с добродетелью сравнялись на чаше весов. Кира настолько заговорился, что даже и не замечал того, как потихоньку начинает сползать с плеча Карса. И вот, когда его нос стал упираться прямиком в копчик божества, щëголь вскрикнул! — Ой! Держите меня крепко! Я же упаду к чëртвой матери! Не хочу, чтобы лицо стало еще грязнее. А то станет как у негра или даже чернее, — повисла неловкая тишина. Йошикаге понял, что вырыл сам себе могилу. Теперь в его грехах не только убийство, но и расизм. — Тушите свет! Финита ля комедия! — обречëнно произнëс стиляга, пристыженно закрывая лицо руками. Карс ушëл в стадию отрицания. Глупые изречения хлыща проходили мимо ушей. Всю дорогу полубог, словно влюблëнная девушка, гадающая на возлюбленного по лепесткам ромашки, загибал пальцы, отсчитывая, стоит ли убить человека или помиловать. «Убить. Не убить. Убить. Не убить...» — гадал полубог, загибая каждый палец. И вот. Когда он загнул последний — вердикт был таковым: «не убить».