Целовать другого

Иногда что-то происходит просто так, неожиданно, не соответствуя ни планам, ни ожиданиям. Когда жизнь, плавно текущая, внезапно совершает крутой поворот, который заставляет жить по-другому, словно принуждая меняться, чтобы соответствовать новому порядку. Уже в двадцать лет Вова точно знал, что когда-нибудь у него будет семья. Это не стало бы чем-то непредвиденным, потому что он считал, что все к этому вело: перемены, переосмысления, переезды. Рано или поздно, и ни свингер-пати, ни Клуб, ни походы в бар никак не смогли бы помешать становлению «новой ячейки общества». Конечно, семья у него уже была — мама, бабушка, дед и Эл, без которого все было бы не так, который за все эти годы стал не братом, а кем-то гораздо ближе; но Бухаров отдавал себе отчет в том, что однажды начнется новая, в которую войдут его жена и ребенок, а может быть и двое. Это было правильно и он искренне хотел и делал все, чтобы однажды это произошло. Прыгая из одних длительных отношений в другие, с перерывами на паузы, расставания, загул и поиск очередной любви, Вова не мог понять, почему то, чего он так ждет, к чему он уверенно движется, никак не выходит. А ведь все всегда было просто прекрасно: конфетно-букетный период, который заканчивался тем, что возлюбленная переезжала к нему, доверие в отношениях, дружба, что немаловажно, букеты, подарки, яркие и большие планы на будущее… Только будущего не было, оно испарялось спустя несколько лет. Бухаров не верил в то, что «Любовь живет три года», считая это бредом. Если это та самая, настоящая, когда с человеком хорошо, когда хочется возвращаться к ней домой, когда любой разговор в радость, когда ссоры заканчиваются примирением, а уж если совсем хорошо — сексом, то она проживет и три года, и пять, и десять и сорок пять. Но этого у него не было. Может быть проблема действительно в кольце и фразе «Ты выйдешь за меня?», которую Вова так никому и не сказал. По разным причинам: не был уверен в серьезности намерений, за неделю происходила какая-то ссора, «его любовь», оказывается, не хотела детей… А это для Бухарова было важно. Семья ведь. Любовь точно живет больше, в этом Вова убедился, сойдясь со своей девушкой, после трех лет отношений и расставания. Было тяжело, но они справились со всеми «а если», новым прошлым, эмоциями от разрыва, расставили все точки над «ё» и вошли в новый, поистине волшебный этап жизни. Когда прошедшие разное дерьмо взрослые люди, полностью подходящие друг другу, обдумав и взвесив все, сходятся вновь, появляются огромные шансы на становление той самой идеальной семьи. Бухаров чертовски любил ее, ради этой девушки хотелось становиться лучше, делать ее счастливой так же, как она делала счастливым его. Он мечтал об уютном семейном гнездышке, где они всегда будут счастливы и любимы. На этот раз камнем преткновения между ними стало то самое кольцо. Два года они аккуратно обходили эту тему, словно преодолевая опасный риф в открытом море. На самом деле, Вове почти не мешал кардинально разный взгляд на ключевую ветвь развития их союза и он был готов ждать. Когда это решиться само. И оно решилось, гораздо проще, чем можно было представить. А Бухаров действительно был уверен, что человек, которого он знает уже шесть лет, так же как и он сам, загорится идеей переезда в другую страну, вместо ипотеки на квартиру в проклятой Москве. Прежде чем выложить свой, во всех отношениях идеальный план, который одобрил даже Эл, он готовился три дня, оставив две с половиной недели до вылета, даже купив билеты в один конец на двоих. Он считал, что от такого не отказываются. А на следующий день, после трехчасового разговора и ссоры со слезами, в половину десятого ночи, он хлопнул дверью с наскоро собранным рюкзаком. Оказывается Ксюша была права: без общих ценностей семейная лодка далеко не уплывет. Официально расстались через три дня. Тогда Вова вернулся в квартиру, где осталась его, уже бывшая, девушка, чтобы спокойно все решить. Он верил в то, что она передумает, что все еще может продолжаться. А в итоге решили расходиться, на этот раз без слез. Из-за свадебного шатра и фуршета за четыреста тысяч рублей, из-за страха что-то менять, из-за чего-то еще, что не получалось описать. Это было уже необратимо. И она уехала навсегда, оставив за собой только горький осадок несбывшихся больших надежд. После этого у Вовы оставалось две недели, которые он потратил на закрытие всех дел, решение вопросов с документами, беседы с юристами и на алкогольный вечер у Эла. После того, как все «разрешилось», следующим же вечером он опять уехал из собственной, почти ненавистной, квартиры к Эльдару, собрав в рюкзак все бутылки спиртосодержащего. Он взрослый человек, способный решать проблемы без алкоголя, но в этой ситуации по-другому было никак. Уж лучше похмелье, чем звенящая пустота в месте, которое теперь сложно называть домом, и на душе. Вместе с кем-то было легче. Когда на место кого-то вставал Эльдар — было почти хорошо. Не брат, но кто-то ближе. Кто-то, с кем было спокойно. Он приехал даже не предупредив и еще ни о чем не сказав, но Эл все понял, поджал губы и молча пропустил в квартиру. А после — они больше не встречались. Бухаров попросил не провожать его в аэропорт и тщетно пытаясь убедить себя, что деловых встреч и переписок вполне достаточно. Тогда все началось. *** К себе на квартиру Вова уехал, после трехдневного рабочего марафона и «Все нормально, Эл», полный решимости поговорить со своей несостоявшейся невестой. Эльдар знал, что он вернется. В этой ситуации он, как настоящий друг, был рядом, во всем поддерживал, находил нужные слова, но прекрасно понимал, куда все идет: это был лишь вопрос времени. А Бухаров верил, что не все еще потеряно, что «Она все обдумает и согласиться, мы ведь столько лет вместе» и ждал ее сообщения. Эльдару оставалось лишь кивать, носить чай и говорить, что все образуется. Про то, что образуется уже без нее он промолчал. Вове не нужны были эти слова. Он не стал собирать диван и как обычно оказался прав: Бухаров вернулся через день, поздно вечером, разбитый, с красными глазами, и характерным звоном, раздавшимся из рюкзака. Эл все понял и молча пропустил в квартиру. Иногда Вове не нужен был собеседник. Ему нужен был молчаливый слушатель, который просто побудет рядом, не скажет ничего ни "за", ни "против", позволяя самому пережить ситуацию, без лишних советов и комментариев; который будет заботливо подливать алкоголь в бокал и под утро тихо скажет «Пойдем спать?». Таким для него был Эл. Человек, который был, есть и будет рядом. Эльдар не выбирал это, но очень ценил это безусловное доверие. За все годы дружбы Бухарова в этом состоянии он видел очень редко. Он был из тех, кто держался на поверхности, не теряя своей лучезарной улыбки, но в один момент падал на самое дно, в темноту, был там какое-то время, а потом поднимался вновь. Может быть в этом и был смысл. Эл видел это все и каждый раз удивлялся. И каждый раз был рядом. В квартире на Пресне, сквозь незашторенные окна проходил свет фонарей с улицы, оставляя красивые тени. Ночь им предстояла долгая. Ожидая, пока Вова выйдет из ванной, Эльдар молча, почти механически, достал бутылки из рюкзака, поставив их в ряд на придвинутый к изножью кровати журнальный столик. Если пить, то с комфортом, а в случае чего — можно просто откинуться на спину и закрыть глаза. Мрачным взглядом окинув стройную шеренгу их товарищей на сегодняшнюю ночь, Эл задумался о том, что сегодня что-то измениться. Что-то долгожданное, но… на самом деле такое неважное, потому что есть вещи важнее, чем внезапная рефлексия. Бухаров вышел в его домашних шортах и чему-то невесело усмехнулся. Он сел рядом с Эльдаром, скрестив ноги, и повернул голову в его сторону, словно хотел что-то сказать, но слова были лишними, Вова понимал это так же хорошо. — Чин-чин. Начать решили с красного полусладкого. Легко чокнулись, усмехаясь, потому что «На здоровье», совершенно не то, что нужно было говорить перед этой ночью. Бухаров говорил, сначала тихо, большими глотками осушая свой бокал, а потом — уже громче, в пустоту задавая риторические вопросы в попытках понять и ее и себя. Судя по его словам — попытки проваливались одна за другой, но Вова очень старался. А спустя время, друг, окончательно растрепав свои волосы, на третьей бутылке, или сдался, или забил. В обоих случаях — необычно, несвойственно Бухарову, но Эльдар уже привык. В конце концов, разговаривать с другом после нескольких бутылок алкоголя, и еще нескольких предстоящих, легче, чем тащить Вову в травматологию с подозрением на перелом лодыжки, но упирающегося так, словно Эл ведет его как минимум на ампутацию. На самом деле он был рад, что друг начал с ним говорить. Это было веселее, чем молча напиваться вместе с ним, наблюдая за тем как Бухаров медленно поднимается со дна. А сегодня все было по-другому. Где-то на середине пятой бутылки Вова уронил голову Эльдару на плечо. Вспоминая дуэт Облачко, он дословно воспроизводил шутки, смеясь Элу в плечо и делая глотки прямо из бутылки. «Я пьян от жизни, чувак», — как-то сказал Бухаров. Это было на одной из вечеринок клуба, когда кто-то пошутил про то, что Бухаров еще не пил, но «Уже исполняет». Эльдар тогда подумал о том, что те слова ему очень подходят, хоть и были обычной шуткой. Только сейчас Вова был пьян по-настоящему, а Эл, все еще думал, что у него нет никого роднее. Это была вторая мысль, над которой он, почему-то, посмеялся про себя и отбросил. Теперь не получалось, поэтому, он следовал проверенному плану — напивался. Может быть Вова и не тонул вовсе, может быть у них с девушкой была не любовь, а привычка и стабильность... Эльдар был бы этому очень рад. Почему-то. И, почему-то, Вова все еще не убирал голову с плеча Эла. В какой-то момент он поставил бутылку на стол и больше к ней не притрагивался. Они только говорили, много, долго, душевно так, что Эльдар начал забывать о том, почему они здесь сидят. Как будто просто так собрались, не потому что все плохо, а наоборот. Сейчас казалось, что все однозначно хорошо. «Пошла она, Вов. Пусть катится», — фыркнул Эл, на упоминание бывшей Бухарова. Вова не обиделся, не загрустил, а усмехнулся, отстранившись, смотря ему в глаза: «Абсолютно с тобой согласен». Эльдар подумал о том, что не встречал никого прекраснее. Пьяным такие мысли, пожалуй, позволительны. Глаза понемногу начинали слипаться, он был уверен, что и у Бухарова тоже, но не подавал виду: рушить момент не хотелось. Хотелось делать глупости, смеяться, быть рядом, так, словно ему снова двадцать. А еще хотелось что-то менять. Что именно — непонятно, и оставшиеся на столе бутылки — точно не лучшие советчики. Что-то говоря, кажется, про Книжный Клуб, Вова рассмеялся, а Эл уже давно потерял нить разговора, отвечая наугад, смотря в чужие глаза. А ведь Бухаров давно стал его семьей. Он не знал, что Вова думает на этот счет, но сам он это решил, когда открылся Клуб на Арбате. С ним, за ним, и в огонь, и в воду. В медные трубы, пожалуй, не пролезет. Бухарову было все равно на то, что их диалог больше напоминал разговор глухого со слепым, которые, ко всему прочему, находятся где-то в артхаусе, он продолжал поддерживать его, вспомниная какие-то события из их жизни. В какой-то момент он резко перешел с криптовалюты на обсуждение «Трех мушкетеров», вспоминая о том, что так никому и не подарил книгу. Это было в его стиле и было неправдой, потому что, спустя три недели, Вова написал о том, что отправил том почтой Эльдару, но он не стал его поправлять. Это ведь не подарок, а просто шутка. Книга просто лежала у него на тумбочке, с действительно нарисованными на какой-то из страниц хуями, ведь если Бухаров что-то придумал — никто не сможет просто так уйти. А Эл никогда и не хотел уходить. Очередной, и самый экспрессивный из всех, прозвучавших за этот вечер, монолог Вовы прервался, когда он вспомнил про Коста-Рику и про то, что вылет совсем-совсем скоро. И что летит он один. Поджав губы, Бухаров отвернулся, и Эл почувствовал острую необходимость хоть что-то сделать. Что-то поменять. Вот он, тот самый переломный момент, которого все ждут, и никак не могут найти. А может быть просто пропускают, ожидая чего-то более существенного? Развернув голову Вовы к себе, Эльдар поцеловал. Совершенно нетрезвый, он не придумал ничего лучше, но Вова ответил. И никаких фейерверков: все закончилось так же быстро, как и началось. Бухаров отстранился первый, криво улыбнувшись, он потянулся к бутылке, сделав большой глоток. «Неужели этого недостаточно?», — пронеслось в голове у Эла. Друг откинулся назад, закинув руки за голову, а он, за неимением вариантов, присоединился к созерцанию потолка, на котором остались пятна после потопа, который устроили дорогие соседи. Ликвидировали последствия они, кстати, вместе. Как и всегда. — Вов, — нарушил затянувшееся молчание Эльдар, потому что наконец осознал, что именно он должен сказать, — Хочешь я уеду с тобой? — Эл повернулся на бок, подперев голову рукой, чувствуя, что управлять своим телом, оказывается, тяжело. Он наблюдал за Вовой, оставшимся в том же положении, ожидая его реакции. — Но ты же не поедешь, — усмехнулся Бухаров, повернув голову в его сторону, — Элыч, я месяц тебя уламывал съездить в Турцию, ты думаешь, что я поверю, что ты просто так возьмешь и сорвешься на другой конец планеты? — Поеду. Если ты скажешь да, — серьезно ответил Эльдар, понимая, что нисколько не лукавит. Черт, он хоть сейчас готов брать билеты, хорошо, что на Авиасейлс их можно заказать в любое время суток. Не зря рекламируют, в конце концов. Ответа он ждал, как бюджетники ждут миллионного выигрыша по лотерейному билету. Разница заключалась лишь в том, что шансов у этих самых бюджетников меньше некуда, а у Эла — пятьдесят на пятьдесят. Может даже семьдесят на тридцать, учитывая предыдущие действия. Сжав свободную руку в кулак, он смотрел, как Бухаров кусает губы, смотря не на Эльдара, а на что-то позади него. Слова Вовы словно окатили его холодной водой: — Нет, — Вова отвернулся от него, опять устремив свой взгляд в потолок, — Тебе и здесь есть чем заняться, Эл. Не нужно. — Если что… Все еще не отрывая глаз от чужого профиля, Эл хотел сказать, что он приедет как только он позвонит. Как только скажет хотя бы одно слово, в любое время дня и ночи. Он хотел сказать: «Пожалуйста, напиши. Я приеду, только пиши» — Нет. Прости, — Вова поджал губы, бросил мимолетный, извиняющийся взгляд на Эла и отвернулся на другой бок, поджав ноги и подложив руки под голову, — Я спать, — пробормотал он, мастерски уйдя от ответа. Обладающий невероятной способностью засыпать где угодно, Бухаров оставил его в тишине. Эл всегда думал, что он хорошо понимает Вову, но сейчас он ничего не понимал вообще. С трудом передвигая свое тело, он ушел в свою спальню и упал на кровать, чуть не задавив Стикера — единственного, кого эта история никак не затронула. Хорошо быть котом: спишь целыми днями, не думаешь про лучших друзей и не целуешь их, в надежде на те самые семьдесят процентов, впоследствии понимая, что, возможно, их и не было изначально. А перемены позитивны далеко не всегда. Эльдар знает это лучше всех. Утром Бухаров уехал, крепко обняв на прощание, в каком-то смысле противореча собственным словам: «Пусть все остается как есть», сказанными за завтраком. И ведь все действительно осталось как есть. Эл не приехал в аэропорт. Вова так и не написал. Но, все-таки, вернулся.