***
Туман в его голове расступается ровно настолько, чтобы он мог проснуться, но не уходит полностью. Совсем рядом кто-то громко кричит и спорит, и это беспокоит Изуку — он чувствует себя слишком комфортно и безумно хочет спать, но голоса мешают ему сосредоточиться. Ему хочется тишины и покоя, чтобы он мог пролежать в этом уютном теплом месте еще следующие лет пятьдесят или сто. — Кац, я вообще должен говорить тебе, насколько это глупо? — говорит мужчина. — Тогда заткнись и сделай то, что от тебя просят молча! — рявкает знакомый голос, явно недовольный и расстроенный. — Мина, скажи ему! — Милый, когда в последний раз Бласти слушался хоть кого-нибудь? — насмешливо отвечает ему женщина. — Блять, просто… просто проваливайте, если не собираетесь помогать! — Кац, успокойся. Мы здесь, мы с тобой, мы привезли всё, что нужно, — примирительно отзывается женский голос. — Этого достаточно, чтобы поставить его на ноги. Ты знаешь, что мы тебя не бросим, верно? Просто… ты же в курсе, что это ничего не изменит, верно? Ты сам говорил, что такие, как он, не меняют сторону, насколько бы грязно всё не становилось? Молчание затягивается, и Изуку почти ожидает, что впадет в беспамятство раньше, чем услышит ответ. — Они сами же и убьют его рано или поздно, — мрачно произносит знакомый голос. — И он позволит, потому что является идиотом, который верит, что сможет победить, играя по чужим правилам. — Как скажешь, бро, — отзывается, сдаваясь, мужчина после небольшой паузы. — Я просто надеюсь, что ты будешь помнить об этом разговоре, когда он наденет на тебя наручники и выдаст билет в одиночную камеру в их милой адской тюрьме… Изуку уже не слышит ответа мужчины.***
Следующие минуты, часы, дни превращаются для него в одно большое смазанное пятно, в котором Изуку едва различает границы между снами и реальностью. Самое постоянное в его существовании в эти дни — красивый мужчина с темно-алыми глазами и светлыми колючими волосами. Изуку осознает, что знает его, но не помнит точно откуда. Важно только то, что каждый раз, когда он открывает глаза и чувствует нужду в чем-то, человек оказывается рядом, окутывая его сладковатым дымным запахом и помогая тем или иным способом. Время от времени, правда, он бывает не таким милым: он либо тормошит Изуку, заставляя его пить какую-то горькую неприятную жидкость, а когда он отказывается, то называет капризным ребенком и зажимает ему нос до тех пор, пока Изуку не согласится и не проглотит ту дрянь, которую ему предлагают. Иногда он даже доходит до того, что колет Изуку какими-то иголками, но в целом… в целом его компания не так дурна. Изуку не помнит, чтобы кто-то заботился о нем с тех пор, как не стало его матери и наставника, заменившего ему отца: не мог полностью довериться даже друзьям, которые не знали всех его секретов. Изуку иногда даже говорит с ним, с этим блондином, в своём лихорадочном бреду, и хотя его слова частенько вызывают у мужчины смех, он всё равно отвечает и поддерживает разговор. — Мне снилось, что мы росли вместе и были друзьями, Каччан, — бормочет Изуку. Он знает, что мужчину зовут не Каччан — имя другое, более длинное и громоздкое, но буквы просто не складываются правильно на его языке, так что пока он остается Каччаном. Мужчина, одетый непривычно по-домашнему, смеется, сидя на краешке кровати, удерживая в руках кружку с каким-то дымящимся напитком, запах которого щекочет ноздри Изуку. Это славно, очень славно — Изуку мог бы привыкнуть. — Если только в твоих мечтах. Я был тем еще отродьем в детстве — ты бы меня не выдержал, — говорит он, но Изуку кажется, что Каччану нравится эта мысль. — Я упрямый, — отвечает Изуку, едва ворочая языком. — Это бы меня не остановило. Кажется, что это веселит его собеседника еще сильнее. Изуку очень нравится слышать, как он смеется. — Звучит похоже на тебя, верно. Временами Изуку вспоминает что-то — о том, кем он является или с кем он находится прямо сейчас, но воспоминания не полные и отрывочные. — Они не должны были бросать тебя, — говорит он, вспоминая досье о подростке его возраста, украденного злодеями, которого он запомнил еще по Спортивному Фестивалю, который транслировали по ТВ — дерзкий, неудержимый, сияющий и яркий, словно солнце. Власти сначала признали его мертвым, а потом объявили, что он присоединился к злодеям, потому что всегда имел такие наклонности: поднявшийся затем шум позволил усилить контроль Комиссии над ЮЭЙ, сместить директора Недзу и даже привел к массовому увольнению некоторых учителей, часть которых позже также стала на сторону злодеев. Изуку в ту пору был просто поражен известием, что Сотриголова, которым он всегда восхищался, был в их числе. Последствия отразились даже на Шикецу, в которой учился в то время Изуку: в ту пору это только укрепило его веру в то, что он должен вложить все свои силы в учебу, чтобы стать достойным преемником Всемогущего и вернуть мир и благополучие в их общество — даже если самого наставника уже не было в живых, чтобы помочь ему в этом. — Жаль, что меня не было рядом, — говорит он, всё еще думая об изображении светловолосого мальчика, которое видел тогда в газетах, думая о том, что бы он сделал, если бы Каччан был его одноклассником. — Всё еще веришь, что можешь спасти всех и победить в каждой битве? — спрашивает мужчина в ответ, и Изуку молчит. Он не помнит почему, но он знает, что это не так — он успел в этом убедиться. Изуку кажется, что он совершил где-то ошибку на своем пути, и почему-то думает о том, что будь Каччан рядом с ним, у него была бы возможность заметить её раньше. — Почему мы вообще сражаемся друг с другом? — говорит он устало. — Тебя всего-то и нужно было накачать наркотой, чтобы ты задался этим вопросом? — хмыкает Каччан рядом с ним, хотя в его голосе нет особого юмора. — Не знаю, герой, подумай об этом на досуге. Изуку кажется, что рука ласково ерошит его волосы за мгновение до того, как он погружается в крепкий здоровый сон.***
Когда Изуку наконец-то приходит в себя, то обнаруживает, что он находится один в просторной, малообставленной квартире: должно быть одно из малоиспользуемых убежищ злодеев. Воспоминания о последних днях роятся в его сознании, пока он ходит по дому, с любопытством осматриваясь по сторонам. Место выглядит слишком обжитым, и это кажется странным, потому что Каччан… в смысле, Бакуго мог бы привести его какую-нибудь дешевую гостиницу, не говоря уже о том, чтобы сдать в какой-нибудь госпиталь, если уж он не был настроен убивать Изуку. По какой-то причине отсутствие компании в виде хозяина жилища вызывает у Изуку странную грусть, хотя он отказывается признавать, что он вроде как… скучает по своему извечному противнику? Он понятия не имеет, как он теперь собирается сражаться с человеком, который выходил его и, вероятно, спас жизнь. Изуку не уверен, хочет ли он это делать и должен ли вообще? Он со вздохом идет обратно в спальню, надеясь найти там одежду, и с удивлением находит футболку и брюки, аккуратно сложенные на прикроватной тумбочке, которые пропустил в первый раз выходя отсюда. Поверх одежды небольшая записка. «В следующий раз постарайся не падать мне под ноги, накаченный всяким дерьмом, герой. Только представь, что я мог бы с тобой сделать в таком виде», — Изуку фыркает, чувствуя себя так, будто злодей отчитывает его — что, вероятно, не так далеко от правды. Впрочем, следующая строчка заставляет его вспыхнуть. «Не бойся, Деку, когда я решу что-то с тобой сделать, пока ты будешь на коленях, то позабочусь, чтобы ты был в сознании и запомнил всё до последней секунды», — Изуку почти чувствует, как хриплый голос шепчет ему это в ухо — он не уверен, стоит ли воспринимать эти слова как угрозу или как обещание. Смущенный, он уже было хочет смять и выбросить записку, когда видит последние строки. «…насчет того, о чем ты лепетал в бреду. Если хоть что-то из этого правда и ты действительно хочешь что-то изменить, найди меня — есть о чем поговорить». Это всё: Кацуки не оставил ему никаких координат или подсказок, но он уверен, что в этом и суть — своего рода вызов, который Бакуго бросил ему, чтобы увидеть, на что он способен. Ничего невыполнимого, разумеется: Изуку заработал своё место не просто так и он умеет работать в поле. Может быть, Бакуго прав: если он не может ничего изменить, играя по правилам, то, возможно, пришло время начать их нарушать.