угасание

Мэдисон Монтгомери светится изнутри, это дураку понятно. Для каждого ее свечение разное. Кто-то видит в ней искрящуюся звезду, кто-то — холодную, далекую луну. Только для меня она была ярким солнцем. Оно едва согревало мои холодные щеки, но даже это мимолетное, неуловимое тепло было настоящей благодатью. Мэдисон сидит на полу, подогнув под себя колени, и увлеченно рассказывает о парне, с которым переспала на вчерашней вечеринке. Ее волосы серебряными струями разливаются по болезненно-тонким плечам. Интересно, как давно она голодает? Костлявые пальцы слабо подрагивают, когда Мэдисон подносит к губам бокал с вином. В темных глазах блекло отражается порок: ей определенно доставляют удовольствие воспоминания о том придурке. Была бы моя воля, я бы убила его — но я не умею убивать так легко, как это умеет Мэдисон. Она виртуозно резала глотки, пускала кровь, ломала кости и рвала живые тела на части. И хотя я не могу назвать ее хорошим человеком, назвать плохим — язык не повернется. Она молча смотрит на меня, и я почти физически ощущаю, как сердце обвивают ядовитые лозы. Дышать становится труднее, но я сохраняю спокойствие. В ее взгляде — жадность. Мэдисон мало того внимания, которое я даю ей. Она хочет большего. Она не хочет меня. Она хочет мою душу. Я виновато улыбаюсь, понимая, что не смогу дать ей то большое и великое, чего она так долго ищет. Мэдисон искала это в мудрых наставниках и случайных пьяных связях, в родителях и в себе. Ей всегда будет мало. Она задумчиво отводит глаза в сторону, услышав тихую трель телефона. Я облегченно выдыхаю: выносить ее взгляд так долго — выше моих сил. Еще минута, и я встала бы перед ней на колени, целуя ее худые ноги. Я клялась бы ей не в вечной любви — в вечном служении. И я была бы счастлива служить ей. Ее приказы стали бы заповедью, хрупкие запястья — религией. Но иллюзия рушится каждый раз, стоит Мэдисон выйти из моего поля зрения. Я знаю, что с этой глупой игрой пора закончить. Я знаю, что наша связь не прочнее ее слова — а ее словам верить нельзя. Она не раз обещала покончить с вечеринками и наркотиками, перестать спать с парнями и другими девушками. Засыпая в моих объятиях, Мэдисон говорила, что любит меня — но на утро она непременно исчезала, не оставив ни следа. Ее тело даже не оставляло запаха на подушке. Девушка была солнцем и призраком, теплом и могильным холодом. Мэдисон встает с пола, оставляет недопитый бокал вина. Кокетливо прикусив губу и улыбаясь человеку на другом конце провода, она обещает прийти через полчаса и не начинать без нее. Я не должна чувствовать злость, потому что не имею права на ее тело и душу. Она не принадлежит мне — мы не заключали договоренностей. И все же игла несправедливости назойливо покалывает мое сердце, когда я думаю о том, что Мэдисон бесится, стоит мне проявить внимание к другому человеку. Ее каблуки звонко стучат по паркету. Скоро она напьется и будет клясться в любви незнакомцу, растворяясь в его липких объятиях. Я ощущаю, как к горлу подкатывает тошнота. — Не возвращайся, Мэдисон.