Последствия

      Антон аккуратно пошевелился, пытаясь понять, в каком он находится положении, не привлекая при этом внимания мексиканцев. Всё тело затекло, но ему не составило труда установить, что колени, лодыжки и руки за спиной стянуты ремнями, или чем-то вроде того. Характерное покачивание, запах резины и её скрипучая поверхность под щекой позволяли предположить, что лежит он на полу движущегося автомобиля. Большого движущегося автомобиля, раз уж его сюда уместили, не складывая как шезлонг. Их жёлтый пикап вполне для этого подходил.       Чигура сильно мутило, в носу и глотке ощущалось жжение от воздействия эфирных паров. На зубах неприятно хрустел песок. Голова болела, особенно залитый кровью висок, которым он пробил стекло своего «доджа». Правую бровь дёргало и стягивало спёкшейся кровью. Похоже, рассечение — от того, как приложил его мексиканец. Чигур был уверен, что такие удары не могут привести к слепоте, но на один тревожный миг допустил, что всё-таки могут, когда понял, что по-прежнему ничего не видит, хотя глаза он совершенно точно открыл. Антон несколько раз моргнул, и ресницы зашуршали о ткань. Значит, глаза ему завязали. Не сказать, что это принесло облегчение: в перспективе, ослепнуть временно, конечно, лучше, чем ослепнуть навсегда, но в конкретном моменте это было суть одно и то же.       Тем более, момент был поистине исключительный, ведь Чигур умудрился оказаться незрячим, связанным, травмированным после аварии и лежащим на полу чужой машины в ногах мексиканцев, и всё это одновременно. По крайней мере, ему не вставили кляп, и он мог, в случае чего, рассчитывать на свои зубы.       Пикап ехал ровно, хотя и неизвестно, в какую сторону. Скорее всего, через границу. Мексиканцы молчали, не оставляя Чигуру возможности удовлетворить свой интерес исподтишка. Таким образом, подслушивать ему было нечего, а чтобы устранить возникшие неудобства, не помешало бы узнать, кто эти неудобства устроил, и к чему всё идёт. И так как скрывать присутствие сознания не имело смысла, Чигур слегка переменил положение, высвобождая из-под сидений затёкшие ноги.       — Не ёрзай, — раздалось сверху, прямо над его головой. Голос принадлежал мексиканцу, с которым они воровали медикаменты и выезжали на трассу. Чигур точно помнил, что ранил его, но, судя по всему, не слишком серьёзно. Пятка водителя настойчиво ткнулась Антону в связанные колени, возвращая их в исходную полусогнутую позицию. — Раз очнулся, так лежи смирно, Чигур. Будешь задевать педали — завернём в брезент, уложим на сиденья и сверху сядем.       Теперь Антон мог быть уверен, что всё это не случайно, хотя нельзя было сказать, что ситуация прояснилась. Его знают по имени, его каким-то образом выследили, и, надо полагать, им от него что-то нужно. Хотели бы убить — убили бы сразу. Даже локация, им же выбранная, была подходящей.       — Слышал, нет? — продолжал мексиканец, допуская, что Антон шевельнулся безотчётно.       — Я слышу, — отозвался Чигур, намереваясь разведать у похитителей детали происходящего. Без толку будет просто лежать и молчать. Всё равно прикинуться глухим или немым не получится, ведь собеседник узнал про него непростительно много за время их недолгой совместной поездки.       — По-испански говоришь? — спросил другой, за рулём.       Антон говорил.       — Нет.       Соврать относительно знания языка он сообразил, хотя думать и принимать решения было трудно; мешал остаточный эффект токсичной химии, которой его усыпили после того, как вырубили.       — Догадываешься, куда мы едем? — это снова был тот, в кого он стрелял. Не зная и не испытывая интереса к тому, как их зовут, Чигур мысленно назвал мексиканцев Правым — над головой — и Левым — со стороны ног.       — В Мексику? — предположил Антон. Так можно было хотя бы исключить одно из возможных направлений.       — В Мексике много чего есть.       Значит, он попал правильно.       — Это верно. А как быть с мостом. У меня нет при себе документов.       — Что ты, твою мать, несёшь?!       — Я полагал, вы знаете, что Мексику и Америку соединяет мост. Одна из сухопутных границ. Мы ведь едем через Эль-Пасо.       — А ты в подсказчики набиваешься?       — Я ничего не вижу. Знаешь, что бывает, когда слепой следует за слепым?       — Не трожь Евангелие. И не прикидывайся идиотом. Ты хоть и горазд на притворство, но больше такой номер не пройдёт.       — Уже прошёл.       Правый чертыхнулся на родном языке и пихнул его носком сапога.       — Да не слушай ты его. Он, похож, не соображает ещё после этой дряни, — начал говорить Левый. — Мы едем домой — тратить командировочные. А ты, Чигур, будешь отвечать на вопросы.       — И сложные? — раз уж мексиканцы решили, что он слегка не в себе, Антон отыгрывал приписанный ему образ, одновременно пытаясь соотнести то, что происходит сейчас, со своими похождениями за, по крайней мере, последний год.       — Вовсе нет.       — Отчего же сами ответ не найдёте?       — Без тебя нам, увы, не справиться.       Антон помолчал, размышляя. Они хотят знать то, что известно только ему. Вероятно, охотятся за сведениями. О месте базирования его начальства, к примеру. Чтобы отомстить, сделать облаву, прибегнуть к шантажу или вымогательству. В любом случае, Чигур считал, что его собственная персона имеет в интригах мексиканской банды лишь косвенное значение. В мире, где он работал и вёл дела, ему было нечего опасаться или скрывать. Антон не имел живых врагов, задолженностей и незавершённых счетов.       — Всё это ни к чему, — сказал он. — Я могу ответить на ваши вопросы, если посчитаю их приемлемыми. Хоть сейчас. Незачем ехать в Мексику.       — Понял, да? — хохотнул Правый. — Страшно перед всеми ответ держать? Испугался?       — А если посчитаю неприемлемыми, — проигнорировав чужую реплику, продолжал Чигур. — То вы напрасно теряете время. И моё, и своё.       — Прибереги запал, — добавил Левый. — Парни будут рады, что из тебя не придётся клещами тянуть, но, для начала, нужно всё засвидетельствовать. И нас, и тебя.       — Понимаю, — хотят демонстративно выслужиться. Не редкость для рядовых исполнителей. — Пожалуй, съездить в Мексику и правда стоит. Я буду разговаривать с вашим хозяином. Или с тем, кто вас подослал. Кому вы собираетесь предоставить отчёт.       — Сам увидишь, — Правому в последних словах Чигура померещилась вопросительная интонация. — А вообще, слово «подослал» очень грубое. Это всего лишь безобидное поручение в рамках честного бизнеса. Но, раз тебе неймётся, знай вот что: тебе и самому доводилось общаться с тем, кто заочно представил тебя по имени. И представил не в лучшем свете, между прочим.       — Я так не думаю.       — Думай-не думай, а только все важные стрелки в галстуках и при бабках указывают на тебя. Мы узнали, что в стане нашего несостоявшегося партнёра рыщет вороватая крыса. Тем паче, что деньги-то предназначались нашей стороне. Пока есть время, припомни, куда и сколько спустил. И молись, если в том, что мы из тебя вытрясем, не достанет хоть цента.       В начале Чигур решил, что запутался, но к концу реплики Правого головоломка уже сложилась. Он, Чигур, по их сведениям, и есть вороватая крыса. Понял он и то, с чьей подачи мексиканцы додумались обвинить его в краже, и теперь не отстанут, пока не получат деньги — деньги, которые Антон честно вернул заказчику. Без одной двадцать четвёртой, правда: не доставало примерно ста тысяч, большую часть из которых потратил Ллуэлин Мосс, а остальное пошло на возмещение потерь самого Антона. Но они это обговаривали, и проблем не возникло. Чигур подозревал, что дело было вовсе не в деньгах. Просто его пожелали устранить. Чужими руками, за счёт чужой злобы. Не тратя сил, средств и времени. Страх часто заставляет сделать недальновидный ход. Чем не яркий пример несусветной глупости — жестоко подставить опасного человека.       Больше Антон ничего не сказал, узнав всё, что его интересовало. Отныне у него есть живые враги. Ему будет, чем заняться, когда он выберется из силков, расставленных для него трусливым предателем.       Марсело и Лино тоже было, что предвкушать. Рэбаньо до осатанения обрадуются, когда трое охотников втащат его за порог. Трое, потому что Джеронимо, эта приставучая и вечно хохочущая, но, чёрт возьми, гениальная гиена, непременно догонит их. Не дело задерживаться, отвлекаясь на что-нибудь увеселительное, когда львиная доля почестей заслуженно принадлежит тебе.       Чигур притих. Вот и правильно — разговор ему предстоит долгий, унизительный и болезненный. Знал бы он, сколько их ребят извелись, выискивая его след, сколько они отдали бы за один отпечаток его каблука на техасском гипсовом песке. Теперь рэбаньо будут вольны рассмотреть призрачного вора во всей красе; Чигур, неловко ёрзающий у них под ногами в поисках удобного положения, слепой и беспомощный, как едва вылезший из суки щенок, возражать не станет.       По пути в городок Ван-Хорн, где обосновался их друг Гектор с его частной клиникой, они заезжали заправиться. Чигур в своём весьма пикантном положении вызвал бы массу вопросов, а работник бензоколонки непременно вызвал бы копов. В Мексике, где зверски коррумпированные органы брали наркодоллары Босса и не вмешивались, этого можно было не опасаться, но на территории грингос никто их не крышевал. Поэтому, пока Марсело заправлял машину, Лино увёл молодого парня в грязной, с пятнами бензина рубашке на разговор о дешёвой травке.       Чигур, к чести своей, не орал, но Марси, будучи злопамятным человеком, вернул ему его же слова, сказанные на трассе:       — Тебе известно, что произойдёт, если ты попытаешься привлечь внимание.       Это тоже был яркий пример несусветной глупости. Правый и Левый сами сказали Чигуру, что он им нужен, и не навредят ему, пока всё не засвидетельствуют и не допросят его.       — Со мной — ничего.       — Да ну. Как думаешь, твоя лохматая башка будет эффектно смотреться у нас на капоте? Любую шваль отпугнёт, а?       — Голову снять не сложно, — бесстрастно парировал Чигур. — Сложно её после этого заговорить заставить.

***

      Гектор Сильверман был американцем, хотя звали его по-гречески, а фамильное имя в своём первозданном виде и вовсе представляло немыслимый метис двух наследств: немецкого и еврейского. Ничего себе название для уроженца Сан-Антонио.       Звонок от Марсело застал его вне дома, и Гектор был рад его обыкновению заблаговременно сообщать, что у них кого-то опять подстрелили. Подготовка рабочего места и стерилизация инструментария занимала, порой, не один час. Кроме того, до этого рабочего места надо было ещё добраться. Гектор давно был замешан в делах мексиканской мафии, и был единственным врачом в Штатах, к которому они могли обратиться. Пришлось бросить родной Сан-Антонио, чтобы перебраться поближе к ним и работать на два фронта: в законе, и вне его, просаживая на сотрудничестве с преступниками остатки совести.       Уточнив объём предстоящего вмешательства, — огнестрельное ранение в бок у одного и открытый перелом руки у другого — Гектор позвонил домой и передал указания своей медсестре. Дополнительные наставления ей не требовались; Инесса начала изучать основы общей хирургии раньше, чем Сильверман. Сама она не оперировала, но всякий раз знала, что и для чего потребуется.       Последние пять лет Гектор обитал на два места: работал в клинике в Эль-Пасо, оставаясь на ночь в отеле на случай, если сдёрнут на операцию, и незаконно промышлял врачеванием на дому в Ван-Хорне. Разница между ними была в два часа пути, в один час местного времени и в сто пять миль дороги.       Дом у Гектора по всем параметрам был приспособлен для его сверхурочных рабочих часов: и на отшибе стоял, ближе к северу и горам, и соседей никаких не было, и помещений, имитирующих больничные кабинеты, было предостаточно. Забор, в котором плотно стоящее дерево через каждые несколько ярдов перемежалось каменными столбиками с треугольным верхом, был не только крепок, но и высок — на два локтя выше хозяина, которому не хватало всего какой-нибудь пары дюймов до полноценных шести футов роста. Это чудо ещё предыдущий владелец отгрохал; может, просто любил, чтобы понадёжнее было, а может, тоже что-то скрывал за своей стеной. В любом случае, Гектору Забор Без Зазора тоже служил хорошей защитой от случайных свидетелей, ибо гости у него бывали самые разные.       Без четверти пять Марсело и Лино подкатили к дому на своей умной машине. Инесса ещё возилась в операционной, а Гектор вышел к мексиканцам, чтобы запустить их во двор и, заодно, подсобить с транспортировкой неизвестного парня, положение которого не сулило ему ничего хорошего. Это явно был их новый ответчик — так члены рэбаньо звали своих должников и неосторожных соперников, чтобы случайное упоминание в разговоре позволяло считать, что речь идёт о судебном процессе, хотя в контексте жаргона мексиканской группировки под этим словом следовало понимать откровенный рэкет, или ещё чего пострашнее. Гектор в их дела не лез, а после войны у него имелась определённая сноровка в перетаскивании травмированных тел, поэтому он молча взял ответчика под связанные колени, чтобы, на пару с Лино, занести его в переднюю.       — Говори по-нашему, — сразу же предупредил Марсело, придерживая повязку на раненом боку. — Чтобы кое-кто не грел свои уши.       — Ладно, — отозвался Гектор, смиренно перестроившись на латиноамериканский диалект испанского. Ответчик, судя по всему, языка не знал, хотя запросто мог и прикидываться.       — Попался, наконец, падла хитрая, — парни были счастливее новобрачных и возбуждённо блестели чёрными глазами, хотя Марси был ранен, а Лино выглядел так, будто не спал с неделю.       — Долго вылавливали? — Гектор знать не знал, чем провинился новый ответчик, и чего стоила мексиканцам его поимка, но решил поддержать тему и дать им возможность поделиться своим успехом.       — Лучше не спрашивай. Месяц торчали в твоём сраном Техасе. Славная была охота, хоть и долгая, чтоб её. И без мордобоя, как видишь, не обошлось. Мы тебе редко привозим ответчиков, но этот уж больно нужный. Вдруг сдохнет. Обидно будет, если одна шкура останется.       Ответчик был в сознании, но не истерил, не ругался и не скидывал свои грехи на подельника, как подобает обречённым заложникам рэбаньо. У него была сломана рука, но боль не сковывала его ленивых, явно сознательных движений, пока он переваливался на бок, устраиваясь поудобнее, и неторопливо подворачивал окровавленную голову. Будто принюхивался, не имея возможности видеть завязанными глазами. Подобной стрессоустойчивости можно было лишь позавидовать. Во время первой встречи с рэбаньо пять лет назад Гектор тоже был беспомощным слепым заложником, и чувствовал себя далеко не таким расслабленным.       — Давай сначала с тобой, — доктор, натянув перчатки, усадил Марсело на диван, предварительно закрытый непроницаемым чехлом, развернул его полу-боком, снял повязку и разрезал рубашку, хрустящую от застывшей крови как ржаной сушёный хлебец.       — Я сегодня тоже чуть во врачи не подался, — усмехаясь, начал рассказывать Марси о своëм дебюте в качестве травматолога-ортопеда. Раз смеётся и травит истории, то жить будет. Да и рана у него была не серьёзная; пуля не задела ни костей, ни органов, ни важных сосудисто-нервных образований. Пульс был хороший и учащённый — тахикардия вполне нормальна для умеренной кровопотери. Давление в норме. И соображал он не хуже обычного, внятно отвечая на уточняющие вопросы доктора:       — Давно тебя ранили?       — Да чёрт его знает. Часа, может, четыре назад.       — С какого расстояния стреляли? И из чего?       — Пол-ярда. В упор, короче. Стрелял из кольта. Хорошая пушка. Апач её сразу к рукам прибрал. Нахрена тебе так много знать?       — Скучно мне, вот и пристаю к раненым, — о колоссальной важности анамнеза Марсело явно слушать не станет. — Апач, говоришь? К вам, никак, индейцы подтянулись?       — Ага. Пришли выкуривать твою белую жопу со своих законных земель. Заткнись уже, и делай что надо.       В целях экономии времени, Гектор поставил ему внутрикожно разбавленную противостолбнячную сыворотку, которую, по правилам, полагалось вводить дробно, чтобы убедиться в отсутствии аллергической реакции на компоненты.       — Готово всё, док, — из смежного коридора показалась Инесса в одноразовом костюме, марлевой повязке до глаз и изящно, но надёжно убранными под колпак длинными волосами. Это была его медсестра, с которой они работали вместе только вне закона, и самый близкий его человек в последние пять лет. За это время им доводилось заходить дальше напарничества и дружбы, как позднее довелось и обоюдно признать это не самой лучшей идеей по целому ряду причин. Что, однако, не помешало им просто вернуться на ступень напарничества и дружбы, и продолжить жить и работать вместе.       Гектор был младше Инессы на несколько лет, и всё же ему иногда казалось, что он, в свои сорок три, выглядит куда более измотанным и усталым, нежели его медсестра в почти пятьдесят. Инесса, невысокая, подвижная и пышнобёдрая, оставалась редкостной красавицей с гривой чёрных кудрей и блестящими, как мокрые вишни, пытливыми, проницательными глазами. Возраст, вкупе с событиями насыщенной, тяжёлой жизни оставили на ней, скорее, отпечаток спокойной, добродушной мудрости, нежели измождения.       С виду Инесса могла показаться как наследницей знатных креолов-плантаторов, так и вполне себе чистокровной представительницей вольных романских народов. Сама Инесса выросла в приюте, где ей дали имя из католического именослова и фамилию Флор за любовь к цветам. Она знать не знала, откуда ведёт свой род.       Ребёнком Инесса была сама по себе смышлёным и бойким, а неизвестные прародители наделили её, к тому же, завидной долей лисьей хитрости и предприимчивости. Что, конечно же, не добавляло ей любви со стороны наставниц. Инесса передралась со всеми монахинями, и, с её слов, не сбежала из этого гнезда набожных гадюк только чтобы ей дали какое-никакое жильё и выплатили пособие. Однако, выбиваясь в люди, она неизбежно заводила множество сомнительных, но интригующих знакомств, и со временем заразилась от новых приятелей опасным принципом: меньше законов — больше возможностей. Семнадцатилетняя Инесса уже водилась с мошенниками и проворачивала опасные, грозящие тюрьмой валютные махинации, пока Гектор ходил в школярах в своëм Сан-Антонио и учил одноклассников плеваться как мужчина.       С Гектором они впервые встретились в его больнице, ещё в Сан-Антонио, где Инесса, однако, оказалась в качестве проблемной пациентки — не было у неё ни документов, ни страховки. Не было — то есть не было вообще. В Америке Инесса была нелегалкой, и, несмотря на свою осведомлённость в вопросах медицины, никогда не получала настоящего образования. Она изучила сестринское дело, помогая врачу с недействительной лицензией, который содержал одну из многих во всём мире подпольных больниц. Кроме того, сестра Флор говорила на нескольких языках, помногу общаясь с разными чужестранцами, и мастерски распознавала акценты. Выросшая в приюте, она закономерно питала большую нежность к брошенным и обделённым, и всегда носила свою искреннюю доброту в виде небольших пожертвований и любой посильной помощи по церквям и детским приютам, как бы ей самой ни было тяжело. Она вообще выпутывалась из стольких передряг, что Гектор был уверен бесповоротно: Инесса не пропадёт, даже если на земле разверзнется ад, и повсюду распустятся коммунистические знамёна. Несмотря ни на что, сестра Флор была удивительным человеком, и Сильверман не раз благословил день, когда встретил эту злодейку с добрым сердцем и пытливыми, проницательными глазами.       — А там у вас кто отдыхает? — продолжала Инесса; ответчик не был виден ей полностью из-за угла, и она различала только его очертания. — Пьяный, что ли, али обморочный? А, да это поди ответчик.       — Он самый, — ответил Гектор. — Лежит на очереди. Давай, Марс — раздевайся и иди за сестрой. Я гляну на вашего клиента и подойду.       — Осторожнее с ним, — предостерёг Лино. — Он парень с придурью. Не угадаешь, что выкинуть может.       — Прямо уж, — Гектор в отношении возможных выходок ответчика был настроен скептически. Тот должен был понимать, насколько крупно влетел, и усугублять своё положение ему было ни к чему.       — Со всем уважением, док, но тебе, к счастью, не доводилось иметь с ним дела. Мы обращались к Санти, а он ерунды не скажет, это и тебе известно. С двух слов целый портрет написал, будто знает его, как облупленного.       — И что на портрете вышло? — Гектор слушал внимательно, хотя его не должна была интересовать суть их должника. Обезличенный человек представляется аморфной субстанцией, и быть соучастником похищения становится проще. Облегчало задачу и то, что Гектор в прямом смысле не видел его лица выше кончика носа — глаза были подвязаны широким лоскутом от руаны Марсело.       Марси любил всякие балахоны за их готовность предоставить чему-нибудь, что может убить, убежище на его поясе. И Сильвермана старался приобщить к ношению традиционных латиноамериканских нарядов, зная, что доктор всегда держит при себе револьвер. На последний день рождения Марси многозначительно презентовал ему ярко-жёлтое пончо, искусно расшитое чёрной атласной нитью. Блестящие стежки складывались в героев и чудовищ древнегреческой мифологии, изображённых в стиле, характерном для росписи глиняных амфор. «Смотри, это ты», — сказал Марси, найдя изображение троянского полководца, метившего копьём в неуязвимого Ахиллеса. Гектор долго смеялся и благодарил его. Пусть Марсело по-звериному вспыльчив, и сам по себе не подарок, но с теми, кто был с ним на одной стороне, он всегда обходился со всей теплотой, на которую был способен. Хотя Сильверман далеко не сразу удостоился всех этих соратнических привилегий.       Когда мексиканцы только привлекли его к службе вне закона, шеф дал Марси незавидное поручение курировать работу американского хирурга. Гектор, связываясь с ним, всякий раз думал, что злющий охотник убьёт его прямо по телефонной линии — от досады и нежелания возиться с гринго. Про их редкие встречи, на которых доктора крыли матом, угрожали расправой и поднимали за горло, нечего было и говорить. Но Сильверман не создавал никаких проблем ни своему куратору, ни его людям, так что со временем Марси остыл и расщедрился-таки на сносное, а затем и на приятельское отношение. Хотя Гектор знал, что Марсело не задумываясь убьёт его, и вообще любого солдата рэбаньо, стоит только выказать малейший признак отступничества.       — Вышел параноидный психопат, — продолжал Лино. — Не знаю, как это переводится с вашего языка, но с ним точно что-то не так. Не стоит его недооценивать.       Пока Лино рассказывал, Гектор успел оценить состояние их психопата и осмотреть его руку, найдя, что тот, для своих травм и масштаба своих неприятностей, чересчур безмятежен. Крови натекло не много, и она успела засохнуть. Значит, кость не разорвала важные сосуды, хотя могла незначительно повредить и оставить дефект. Оставалась неутешительная вероятность, что прямо сейчас ответчик медленно истекает кровью, а чуть позже умрёт от тромбоэмболии, но соотношение пульса и систолического давления находилось в пределах допустимого, что указывало на отсутствие серьёзной кровопотери. Ещё был небольшой жар, вызванный травмой. В остальном, он держался вполне прилично. Дышал неглубоко, но ровно, и сердечко работало без перебоев.       — Ты здесь, парень? — спросил Гектор на английском, чтобы оценить степень ясности его сознания. Не исключено, что он просто заторможен после перенесённого шока, вот и не выказывает признаков человека, которого захватили свирепые гангстеры. В машине у них набесился, да и устал. Гектор знал, видел, и не раз сам испытывал, как отчаянная взвинченность сменяется полной апатией.       Парень, к слову, был не такой уж и парень; взрослый мужчина, довольно крупный, наверняка сильный и, видимо, достаточно предприимчивый, раз его так стреножили. В нём-то точно было полноценных шесть футов роста, если не больше.       — Я там же, где и ты, — ровным голосом ответил он. Сразу, без паузы, нужной некоторым для осмысления. Можно было сказать: «Ну, значит, ты тоже в Ван-Хорне, сходим как-нибудь на кемпинг в Маунтинс, тут недалеко», на что тот, вероятно, и рассчитывал. Однако Гектор смекнул, что глаза ему завязали не просто так, и переменил тему.       — Это хорошо. Давно поломался?       — Часов в двенадцать. Не могу сказать, сколько времени прошло.       — Болит?       — Болит.       — Только рука?       — Ещё голова. Вколи мне индометацин.       — Вколю. Обо что голову расшиб? Ударили?       — Была авария. Вынес стекло в машине.       — Сознание не терял?       — Не сам. Твои друзья помогли.       — Тошнота, рвота были? Провал в памяти?       — У меня нет сотрясения.       — Крепкая голова, значит, — беззлобно усмехнулся Гектор. — А столбнячную сыворотку делал когда-нибудь?       — Можешь вводить все три тысячи¹.       — Нет уж. Вдруг это твой хитрый план. Ты тут спокойно умрёшь от анафилаксии, а парни меня порвут.       — Зачем спрашивать, если делаешь по-своему.       — В операционной иногда только и можно, что отойти от протокола, изменить план и идти на риск. Но я не импровизирую там, где нет препятствий для стандартной схемы.       Сделав укол и ему, Гектор распрямился. Пора было заканчивать непринуждённую беседу с человеком, обречённым на мучения и смерть. Гектор не отрицал, что это и его ответственность тоже; ещё одна выжженная дыра на изрешечённой страшными делами совести.       Ответчик был стабилен, и, под бдительным присмотром Лино и воздействием индометацина, вполне мог подождать ещё минут двадцать, пока Сильверман закончит с Марсело.       Параноидный психопат — это весьма интересно. Гектор был хорошо знаком с Санти, и Лино верно подметил, что тот ерунды не скажет. Пять лет назад Сантьяго Монтейеро поступил как подлая крыса, уничтожив между ними доверие, но это не давало Гектору повода усомниться в его профессионализме. И доктор, проходя в стерильное помещение операционной, позволил себе задуматься — а не посягнуть ли и ему тоже на нового ответчика мексиканцев, когда они закончат его обрабатывать. Живым его не отпустят, но этого и не требовалось для того, что замыслил Гектор. Он врач, он чертовски хороший врач, создавший себя для помощи людям, но мир не рухнет, если, во имя бесценных знаний, он однажды поработает с мертвецом.