В Доме суета

Князь знал дорогу в тысячи других миров. Имя всем было Изнанка. Она была одна, но Князь каким-то образом проторил пути в разные ее ипостаси. Она слушалась его и подчинялась ему, он вертел ее в своих руках и делал из нее, что хотел. Правил ею так, словно родился для этого дела. Наверное, он и правда был для этого создан, хотя пришел из Наружности неприлично недавно. Просто князьями не становятся, ими рождаются. Горшок восхищался его способностью выходить туда, куда ему надо, да еще выводить туда же всех желающих приобщиться к другой жизни. Сам он так не мог. Он смог только прыгнуть однажды, совершенно случайно, и без чужой помощи так бы и не выбрался. Не то чтобы он сильно хотел возвращаться, но здесь у него еще были дела и люди, которым он был нужен. Нельзя было просто все бросить. Хотя порою так хотелось. Но можно было отвлекаться ненадолго. Можно было упросить друга взять его за руку и отвести туда. Его и только его, ну, пожалуйста. Князь никогда не был против. Он вообще странно относился к своему дару. Готов был разбазаривать его тут и там, для всех и каждого. Нельзя же так с дарами обходиться, ё-мое. Горшок бы выговорил ему за это, но тогда бы Князь встал в позу и перестал брать с собой и его. Горшок не мог позволить этому случиться. Для него путешествия в Изнанку стали чем-то большим, чем для всех остальных жителей Дома. Даже, наверное, большим, чем они были для самого талантливого его ходока. Князь превращал все свои путешествия в сказки и рассказывал их по ночам. Сказки были преимущественно страшные, хотя миры, где Князь бывал, таковыми не являлись. Они были куда приятнее, чем все, что их окружало, но Князь предпочитал видеть в них что-то свое и пересказывать свое видение всем желающим слушать. Горшок желал, несмотря на то, что обычно видел пересказываемые события своими глазами. Через призму княжеского взгляда оно было как-то интереснее. А еще Горшок упорно пытался и не мог понять откуда в них берутся те жуткие страсти, которыми их разукрашивал Князь. Для яркости и наглядности Князь прибегал также к использованию стен. Стены стали его личным полотном, дневником и полем для высказываний. Там, где Князь прошел с кистью и красками, появлялись монстры, люди и даже целые сюжеты. Написанные маслом они казались выпуклыми и особенно живыми. Горшок, проходя по коридорам мимо этих картин, не мог не коснуться их пальцами. Ему казалось, что так он хоть самую малость, но сумеет стать частью того мира. Горшок строил планы и надеялся: когда придет время они с Князем обязательно окажутся там. Горшку было плевать, что будет с ним по эту сторону, для него мир существовал лишь со стороны той. Но когда он заговорил об этом непосредственно с Князем тот вдруг испугался: — Ты что?! Я этого не сделаю. Это же все не взаправду. Понарошку. И Горшок впервые серьезно задумался. Неужели Князь не разделяет с ним его мечту? Неужели он в самом деле лишь дитя Наружности и хочет туда вернуться и жить по тамошним законам? Неужели он хочет, чтобы и Горшок жил также? И что значит «понарошку»? Понарошку это ведь на самом деле тот серый мир за закрашенными окнами, это мир взрослых, Пауков и учителей, родителей, которым дела нет до отданных много лет назад в Дом детей. Это того места не существует, а Изнанка и все ее обитатели, появлявшиеся стараниями Князевых рук на стенах, — единственное, что кроме Дома есть. И Горшок озлился. И решил: не хочет Князь, да пусть катится, куда хочет. А он, Горшок, все равно найдет способ остаться в мире настоящем, в том, где возможно все. Только выходило, что без помощи Горшок бы все равно не справился. Но помощи просить ни у кого, кроме Князя, он не хотел. Он, конечно, вожак, и ему бы не отказали, но справиться с этим все же хотелось самостоятельно. Поэтому поиски путей он начал с Кофейника. И неожиданно это оказался рабочий вариант. То, что там можно было достать — помимо, конечно, кофе — очень могло помочь открыться, выйти навстречу тому, что так полюбилось ему там, куда приводил его Князь. Он попробовал кое-что, не рассчитывая на успех, закрыл глаза, а открыл их уже в другом месте. Он не поверил даже сначала. Но глаза показывали ему комнату серую, с серыми шершавыми стенами, не похожую ни на Могильник, ни на какую-либо еще часть Дома. Он не видел такого прежде, а значит, было только два варианта: либо Наружность, либо… Наружность он отмел сразу, потому что если уж его бы туда отправили, то, наверное, лежал бы он в какой-нибудь постели, в каком-нибудь сумасшедшем доме, но не было ни постели, ни чего-то в этом роде. А был только пол, стены и дверь. Радость охватила его, он понял — за дверью то, что он искал. Уже неважно было, что и кого он оставил, мысли о прошлом покинули его, став частью окружающего серого фона. Такими же незначительными. Только туда, только за дверь, только там есть она — настоящая жизнь. Но сколько бы он ни дергал, сколько бы ни толкал, ни стучал — дверь была заперта. Удары глухо разбивались об нее, она не шевелилась, даже не вздрагивала. Не было ни ручки, ни замочной скважины. Горшок охрип и осип, пока пытался докричаться до кого-нибудь с той стороны, и очень устал стучать и искать способ дверь открыть. Не зная сколько прошло времени, он в конце концов сел и стал ждать. Ждать хоть чего-нибудь. Верить в то, что он навеки жалкий пленник очень не хотелось. Ждать пришлось долго. Следить за временем здесь удавалось плохо, но по ощущениям прошел не час и не два, а намного, намного больше. Но вот за дверью раздались шаги, и Горшок вскинулся, ожидая спасения.

***

Когда Горшок выпил то, что притащил контрабандой из Кофейника, Князь испугался. Мозги от той муры разжижались знатно. Горшок выпил и отрубился эгоистично прямо в общей спальне, даже не заныкавшись в какую-нибудь нору, а Князь, наблюдавший исподтишка, вдруг почувствовал, что злится. Злится на Горшка, который хотел уйти от него туда, где жизни нет, и на самого себя, который из дурости его к этому приучил. Не надо было делиться своим безумием, оно должно мучить только его, а не распространятся, на тех, кто ему дорог. Надо бы отобрать было всякую охоту лезть в этот рассадник ужасов, терзавший самое сердце Дома и всасывающий в себя самых лучших ребят, а не показывать сладкие картинки. Эта мысль была настолько правильной, что повинуясь внезапному порыву, он ухватил заснувшего Горшка за руку и крепко сжал. Надо лишь немного направить его в нужную сторону и проучить слегка, чтобы не казалось то место раем. Это несложно. Горшку не повредит, а терпения у Князя надолго хватит. До тех самых пор, пока тот не одумается и захочет обратно. Он не хотел оставаться здесь без друга один.