Два пламени

– Мисс Грейнджер, проходите, не стойте в дверях, – приговорила высокая фигура, стоящая спиной к ней и лицом к рабочему столу. Повезло же так. Из самых неблагоприятных исходов Гермиона заполучила себе наихудший вариант. Гриффиндорка впервые попала. Попала и попалась в принципе. Одно повело за собой другое. И вот уже она стоит, хлопая глазами перед чëрной фурией подземелий. Стоит не где-нибудь там в Запретном лесу или, например в закрытых от студентов классах, она стоит в библиотеке. В самой что ни на есть закрытой секции. А что же держит она в руках? Держит улику, самое что ни на есть прямое доказательство того, что она забрела сюда посреди безлунной ночи не по чистой случайности. Книга. Плотная, тяжёлая книга в чëрной идеально новой обложке. Старая, очень старая. Про такие говорят древняя. Чистая первородная магия скрыта в ней. Жгучие заклятия. Не злые по определению, но обречëнные творить зло. Гермионе нужно было увидеть совсем чуть-чуть. Прочитать поподробнее. Все мы знаем, о трëх непростительных. Мы просто знаем, что они есть. Но что кроется за мерзкой вуалью, за простым названием? Империус. Круциатус. Авада Кедавра. Тогда на далëком четвëртом курсе они отлично отточили теорию, так и не дойдя до практики. Гермионе, перфекционистке до мозга костей, не хватало подкреплëнной тренировками базы. Ну так, на всякий случай. Пребывание в Хогвартсе в этот последний год ожесточило её. И почему, Мерлин его дери, светлые маги не учат этих заклятий? Тоже мне, благородие. Они могли спокойно изучить их во время существования Отряда Дамблдора на пятом курсе. Три столпа тëмной магии. Носителей огромной неконтролируемой силы, освобождение чистой энергии, направленной на свою жертву. Не подумайте, Гермиона не стала в момент кровожадной и жаждущей раскидывать проклятиями направо и налево. Она лишь хотела знать наиболее эффективные способы борьбы с врагом, ну так на всякий случай. Именно с врагом, а не каким-нибудь недоброжелателем. К сожалению, ситуация в Магической Британии складывалась таким образом, что она сама того не желая приобрела себе врагов. И жила бы она прекрасно без них, если бы несколько десятилетий назад один сердобольный старикан не подтащил в волшебный мир будущего безносого психа. Говоря простыми словами, у Гермионы не оставалось шансов. Либо борись, либо умри. Ребята сбежали, оставив её одну в Хогвартсе. Более того, гриффиндорка не знала даже куда и зачем они направились. Казалось, Джинни, ходившая самая несвоя знала куда больше неё самой, и это очень злило. Это было ужасно, сродни предательству со стороны людей, которыми она дорожила. Она не знала хотели они её защитить таким образом или боялись, что она станет для них обузой, но Гермиона не могла воспринимать ситуацию иначе. Они оставили её. Дни становились мрачнее, ночи темнее. Брат и сестра Кэрроу буйствовали в школе, слизеринцы свихнулись от полученной в одночасье славы, профессор, а нет уже директор Снейп заперся в кабинете, вообще не выходя из апартаментов. Профессора ополчились на него, Гермиона лично знала, что два раза сама профессор МакГонагалл пыталась навредить ему. На памяти Гермионы, директор Снейп прямо сейчас лишь четвёртый раз вышел за пределы своего кабинета, и разумеется, так совпало почти сразу встретив её в библиотеке. Отработка была назначена в Запретном лесу, и что самое удивительное, директор сам вызвался провести её. Возможно, ему нужны были травы, может он замышлял что-то более серьëзное, может хотел отдохнуть в тишине в чьей-нибудь компании. Выйдя из кабинета, она молча шли по пустынным коридорам. Шëл холодный декабрь, и сквозняки коридоров пробирали до дрожи. Почти все факелы, встретившиеся им по дороге тухли огоньками, и только тонкая струйка дыма поднималась от них к потолкам. Директор шëл с ней нога в ногу, по своему обыкновению не опережая, сумев даже подстроиться под её шаг. Он был внимателен всегда и во всём. Гермиона то и дело бросала не него взгляды не в силах остановить себя. Что-то было не так, что-то не вязалось. Лес был пустым и зловещим. Он встретил их тишиной, и даже корявые ветки на кронах по своему обычаю не скрипели. Природа застыла, зияя тëмными провалами и голыми стволами, снег белëсыми сугробами лежал повсюду. Страшно не было, аура мужчины идущего рядом подавляла, успокаивала, вселяла уверенность. Он был силой, маяком маячившим ещё более тëмным пятном на фоне красок леса. Гермиона не чувствовала угрозы и от него, лишь покой, наконец растекающийся по венам. Ей было комфортно с ним. Это гриффиндорка подметила ещё пару лет назад, когда он якобы случайно подходил к её котлу на уроках или, например, когда они долго разговаривали, сидя у потрескивающего камина, говоря всю ночь напролëт в штаб квартире Ордена. Тихое шипение донеслось до её сознания, и Гермиона заставила себя выплыть из воспоминания о тëплом кресле и слабой, но такой красивой улыбки мужчины. Снейп прижав правую руку к предплечью левой, что-то бормотал. Гриффиндорка прислушалась, неосознанно подходя ближе. – Вам повезло, мисс Грейнджер, – мужчина посмотрел на неё, ни единой эмоции не промелькнуло в глубине антрацитовых глаз. Такая пустота пугала. – В чём же? – заплетающимся языком спросила она, подсознательно чувствуя надвигающуюся катастрофу. – Скоро вы лично посмотрите на практическое использование непростительных заклятий, – волшебник резко выпрямился, – Получите удовольствие. Гермиона с силой вцепилась в его запястье, тонкое и такое холодное. Она поняла всё, и это всё потрясло её до глубины души. Метка жгла руку. Он звал его. – Нет, нет, – она панически замотала головой. – Давайте вернëмся, просто уйдëм, – она потянула его за рукав назад, но трансгрессия была уже совершена, Гермиона даже не почувствовала её, настолько отвлекшись на эмоции на лице мужчины. На лицо предателя, убийцы Дамблдора, человека который травил Гарри и её на протяжении шести с лишним лет. Скорлупа соскочила с него, открывая миру безраздельные поля усталости и катастрофически необъемлемой пустоты души. Как же он устал. Глаза его, глубокие чëрные озëра смотрели пронзительно остро, давая наконец возможность увидеть. Увидеть его настоящего. Взгляд резал ножом, и Гермиона чуть не захлебнулась, утонув под поверхностью бездонных озëр. Он думал, что умрëт. Поэтому перестал скрывать себя настоящего. И пусть Гермиона не знала практически ничего о том, что он сделал хорошего и прекрасно знала как много совершил плохого, она поняла, что никуда от него не уйдëт. Прямо сейчас ей было достаточно эмоций, переливающихся одно за другим в его глазах. Он знал, что она должна уйти, и самое страшно, она тоже это знала. Но прямо сейчас, стоя у ворот Малфой мэнора оба поняли, что она и не сдвинется с места. – Очень зря, мисс Грейнджер, – прошептал он, всматриваясь в её лицо ещё внимательнее, будто желал рассмотреть все его незначительные особенности, начиная с маленького шрама на лбу, и заканчивая вкраплениями корицы в глазах. – Как же долго вы молчали, – эта фраза включала в себя гораздо, гораздо больше, чем могло бы показаться на первый взгляд. Он усмехнулся, но всё ещё не походил на того мрачного и сурового мужчину, которого она знала всё эти годы. Маскировочная вуаль ещё не вернулась на место, ещё не окутана плотным слоем его позу, не сковала движения, не уничтожила эмоции на лице. – Это было больно? – она смотрела на него, словно увидев впервые. Настоящего. Горящего, живого, усталого. Как же он красив, промелькнуло на задворках сознания. – Достаточно, – ответил он, и Гермиона поняла, что это фраза не являлась остановкой их разговора, она была ответом на всё и на ничего одновременно. Она пообещала себе, что узнает этого человека, прочтëт от корки до корки. Познает. А он не посмеет не показать ей, не открыться. – Очень зря, – повторил он. – Мне плевать, – храбрясь ответила она. – Я иду с вами. Он молча посмотрел на неё всё так же открыто, Гермиона уловила в его глазах благодарность вперемешку с глубокой печалью, белëсой плëнкой покрывшей его глаза. Не было никакой возможности уйти без него. Гермиона бы не посмела, не простила себя. Бросить человека одного, фактически, на произвол судьбы. И не имеет значения, что он уже проходил через это не раз, теперь рядом с ним была она. Это говорило обо всём. Она не могла да и не хотела его оставлять. Они молча шли вдоль, казалось бы, бесконечной аллеи из пихт. Пижон сраный, ты Люциус. Гермиона что есть мочи с новой силой вцепилась в его руку, Снейп чувствовал её тепло, и это было хорошо. Ему было хорошо впервые за целую вечность. Сильнейшие дезиллюминационное заклинание покрыло её полностью, отводящие чары и чары помех буквально прикипели к её коже, врезались и прошлись огнëм по венам. В мэноре Малфоев не было "Гибели воров", хотя бы за это можно было быть спокойным. В доме всего-то находилась шайка Пожирателем во главе со своём чокнутом королём. – Не в коем случае не вмешиваетесь, – он серьёзно посмотрел на неё, стоя перед дверьми. – Не смейте сдаваться! – буквально выплюнула Гермиона, глаза её снова загорелись праведным огнём, а сердце заколотилось как бешеное. – Я уже не выйду отсюда, – прагматично заметил он, избегая смотреть ей в глаза. – Что вы знаете о барьерах? – вдруг спросила гриффиндорка. – Я не смогу пробиться через антипортационный барьер, а если и смогу, то нас расщепит при трансгрессии, – он сразу угадал её мысль, задушив ту на корню. – Пообещайте, что произведëте трансгрессию, – упорно, глаза в глаза. Чернота столкнулась с молотой корицей. Два огня, бушевавших за зрачками, сплелись языками. Они говорили друг с другом, когда как в настоящем молча стояли напротив друг друга. – Уходите, – просьба не приказ. Понял он уже, что она на голову больная. Да он и сам был таковым, не имел сил ни моральных, ни физических выкинуть проныру обратно. Куда угодно, но обратно, подальше от опасности. Она промолчала. Он вздохнул. – Я сделаю всë, что будет в моих силах. Больше, чем она ожидала. Гермиона кивнула, слабо улыбнувшись, а после буквально впечаталась в него, с силой сжимая в руках его мантию. Неумело он обнял её в ответ. Отсчёт пошёл. Выдохнув, они переступили через порог. … Гермиона потеряла счëт времени. Красноглазый змееносый урод больше не пугал, в мире, как оказалось, есть более страшные и пугающие вещи, помимо внешности поехавшего психа. Например, мужчина. Тяжëлой грудой, лежащей на мраморном полу. Её ледяные руки на его лбе. Его огненный, горящий пламенем лоб, и глаза, сохраняющее болезненное здравомыслие. Беспомощность и бесполезность, захватившая её через десять минут от начала его и её личного ада. И несколько долгих часов, в которые она имела возможность только наблюдать, трясясь от слëз. Визгливые вопли Волан-де-Морта, кричащего о каком-то предательстве, плохом исполнении обязательств директора, отказе пыток студентов. И далее, далее, далее… Что-то страшнее внешности. Его крики, когда обладание наконец покинуло его. Пелена на чëрных глазах. Её не должно быть. Никогда не должно. Такую красоту нельзя прятать. Это противозаконно. Противоестественно. Её пальцы на открытых участках его кожи. Не в волосах, где можно заметить шевеление, ни на щеках, где можно увидеть как исчезают под касаниями слëзы. Наконец мелькнувшая возможность. Маленькая передышка. И палочка Гермионы уже готова оказаться в его руке. Но не готов он сам. Он теряет сознание, увлекая себя в зазеркалье, где нет боли и страданий. Его тащат в самую далëкую камеру подземелий. . Но купол ещё не разрушен. Волан-де-Морт не знает самого страшного того, что поняла Гермиона. Что осознала и ужаснулась ещё больше. Ужаснулась как много боли пришлось пережить этому человеку. Он агент, двойной агент. Он всё ещё полезен повëрнутому психу, тот его точно не убьëт. Так помучает в качестве профилактики. И Гермиона понимает, надо бежать. Плевать, плевать на всё. Она гладит его в тëмной узкой камере. Целует куда видит, лëгкими нежными касаниями, даря прохладу, снимая боль. Все необходимые заклинания она уже наложила. Он не должен чувствовать боли. Физической нет, но ментальной, моральной, духовной… Она готова унять и её, Гермиона сделает это обязательно, у неё будет всё время мира. Забавно, что камера не открывается. Вероятно, даже с наличием палочки, она зачарована на открытие только с внешней стороны. Она просит его, умоляет, сжимает как в бреду. Он слышит её, всегда слышал. Сухими губами он шепчет ей, что его прикрытие ещё не раскрыто, что он может продолжать, что надо терпеть. Она злится, ужасно злится. Мужчина находит это чувство потрясающе сильным. Она сдерживается, пытаясь не кричать. Говорит и говорит, что ей плевать на сраное будущее магической Британии, которая сама не предпринимает никаких попыток себя спасти, и только и ждëт пока ситуация разрешиться, благодаря, чужим трудам. Нет. Такого не будет. Она против. Он просит снова, умоляет. Уйти, сбежать, жить. Жить для себя ну и совсем чуть-чуть для неё. Он снова её слышит. И понимает. Ему сложно, сложно оставить всё над чем он так долго трудился. Она говорит, что он должен, нет обязан всё бросить ради себя самого же. Черта пройдена. Живи, только живи. Он снова слышит её, слышит как дрожит её голос. Слышит как несмелое признание произносится вслух. Ошарашивает его, потрясает, вселяет надежду. Он принимает решение. Она помогает ему встать. Он смотрит ей в глаза, говорит что вероятнее всего последствия будут страшны, что процент успеха почти равен нулю. Она говорит, чтобы он заткнулся, и целует его в потрескавшиеся губы мягко, но настойчиво. Им хорошо. Впервые за сегодня и впервые за несколько лет. Их действительно расщепляет. Причём сразу двоих. Но ничего, раны затянутся, боль пройдëт, воспоминания померкнут. Померкнет всё, кроме их поцелуя. Он останется и пронесëтся в памяти через многие десятилетия. Они ушли от войны, так и не разрешив её. Оставили позади. И плевать они хотели. Их никто так и не смог найти. Они счастливы. Очень счастливы быть друг с другом. Но это уже совсем другая история, не так ли? Их совместное пламя зажглось.