Madly Truly Deeply

Когда Генри был маленьким, за него выбирали даже игрушки — однотипные мальчишеские машинки, иногда лего, но в основном книги и развивающие головоломки, которые быстро наскучивали. Однажды по телевизору — в те редкие моменты, когда они с семьей его смотрели — он увидел рекламу кукольного дома и страстно захотел его. Филипп тогда посмеялся над ним, в миллионный раз обозвав девчонкой, но Генри эти смешки не задевали. Больше всего его удручало, что мать никак не отреагировала на просьбу — сказала только, что ей некогда. Отец понял сына гораздо раньше, поэтому лишь покачал головой и добавил, что не стоит думать о таких игрушках. Мальчики выбирают игры для мальчиков, а принцы играют в то, что им велят. Он говорил так, словно действительно верил своим словам, хотя зачастую Генри ловил на себе его загнанный взгляд, умоляющий подчиниться и не задавать лишних вопросов. Однако чем старше они становились, тем чаще Генри видел в этих глазах и нечто другое: теплоту и сожаление. Возможно, когда-нибудь они бы смогли поговорить открыто. Но, увы, не успели. Кукольный дом Генри так и не заполучил, хотя сестра Беа и предлагала отдать ему свой, но такой вариант его не устраивал. Так что принц мог себе позволить только одно: закрыть глаза и представить, как в своем воображаемом игрушечном домике он расставляет игрушечную мебель, распределяет между куклами роли и придумывает истории их жизни. Иногда это были детективные истории с убийцей — как у Агаты Кристи, иногда любовные романы — страстные и желанные, а порой рассказы-монологи одного героя. Но вместо дома и кукол у Генри были тетрадь и ручка, так что ему оставалось только записывать свои идеи и прятать их в стол. Это продолжилось и в школе-интернате — правда, тогда он узнал, что другие мальчики тоже хотели заполучить в детстве кукольный дом, и это было не единственное их общее желание. Истории приобретали живых героев, настоящие прикосновения и горячие страстные поцелуи. Не отличалось только одно — эти рассказы также были надежно спрятаны каждым соучастником под замком. Так что когда Генри поднимался в комнату Алекса — он был уверен, что это станет лишь увлекательной историей, которую он очень давно хотел написать, и наконец-то его желание сбудется. Но конец должен быть неизменным — об их связи никто не узнает. Даже у фантазий Генри были свои правила, но... когда Алекс его касался, он был в этом уже не уверен. Дверь открылась — взгляд вниз, взгляд вверх, небрежно брошенное Алексом «ты опоздал», попытка закрыть ту самую дверь, и Генри понял, что если не осмелится прильнуть к парню первым, его ноги станут ватными от возбуждения и напряжения одновременно, и он так и не сделает этот шаг. Генри моментально коснулся мягких нежных губ парня и крепко взял его за шею. Уговаривал себя быть не резким, но за него решало тело и желание повалить парня на диван как можно скорее. Пальцы расправлялись с рубашкой так быстро, что еще чуть-чуть и пуговицы полетели бы в разные стороны. — Замечу, что это ничего не меняет между нами, — эти слова Генри повторял столько раз другим, и только в этот раз сам им не верил. Ему нравилось терять контроль. В кои то веки он испытывал от этого удовольствие, а не страх. — Я хотел сказать тоже самое, — Алекс беззвучно выдохнул, с трудом оторвавшись от губ парня. — Не хотел. Это невозможно, — Генри не позволил ему больше ничего сказать и толкнул парня на диван. Алекс чувствовал горячее дыхание партнера и те минуты ожидания Генри в номере показались ему секундной пыткой. Раньше он думал, что знает, что такое желать человека — это значит чувствовать влечение, постоянно переходить на флирт, ради любопытства залезать обнаженным в джакузи… Но на самом деле все это не могло сравниться с тем, когда один единственный человек касается тебя лишь пальцем, а твои коленки подкашиваются, и ты падаешь и скользишь по безумно дорогому красному дивану. Вот это оно. На секунду Генри задержался, чтобы перевести дыхание и воссоздать в памяти любой другой раз, когда его так размазывало от эмоций. Но забираясь на парня верхом, он ничего так и не вспомнил. Алексу не хватало дыхания, чтобы что-то сказать — его тело отдавалось моменту. И вновь он поймал себя на мысли, что все «до» стало таким незначительным, мелким. Все эти заголовки журналов и газет, его романы, бесконечные игры «кто кого» — окончательно и бесповоротно ушли на задний план. Впереди и физически и духовно был Генри, который все сильнее прижимал к подушкам дивана, склоняясь над ним. Грудь Алекса то поднималась, то опускалась от волнения и сладкого трепета — он небрежно облизнул губы и потянулся за желанным поцелуем к Генри. Ладони принца блуждали по оголенной коже, которая манила коснуться ее губами. — Когда ты.., — Алекс не смог продолжить мысль, потому что Генри опережал не только каждое его движение, но и каждую мысль. — Захотел тебя? — Генри начал с шеи, прильнув к тонко бьющейся на ней венке. Язык ушел еще ниже, и Алекс вздохнул со стоном.– На мельбурнской конференции по климату, на вечеринке. — У тебя была нелегкая ночь, — он все равно не мог перестать шутить, как бы неуместно это не было. Но в этих шутках были они, самые настоящие. — И не говори, — Генри поднимался то вверх, то вниз, в то время, как пальцы наконец-то вырвали из-под брюк остатки рубашки. — Я правда думал, что ты меня ненавидишь, — на секунду Алекс остановился, и взгляд его говорил только об одном: «попытайся меня в этом разубедить». — Я ненавидел то, как ты хорош, — в подтверждение своих слов Генри пристально взглянул на партнера и коснулся губами его груди, и с каждым поцелуем опускался все ниже. Он был нежен и одновременно игрив — в его руках Алекс был таким податливым. Прямо как холеный кот, который весь день мечтал о том, чтобы его приласкали. На этих мыслях Генри почувствовал, что начинает заводиться еще сильнее. Он поспешно расстегнул застежку ремня брюк Алекса, а затем стащил их вместе с нижним бельем парня и больше сдерживать себя не пришлось. Горячие пухлые губы Генри обхватили уже распухшую головку члена парня и медленно скользнули вниз по основанию. Он нежно посасывал его яйца, водил языком по основанию члена, и только потом вернулся к головке, чтобы облизать. Этот терпкий мужской вкус дарил ему ощущение свободы. Ощущение, что он может быть кем захочет, пока доставляет удовольствие тому, кто увидел его настоящего. Его прикосновения ощущались легкими и невесомыми — и Алексу казалось, что из-за этого он медленно погружается в транс и парит в воздухе. Генри не переставал ласкать парня языком, иногда покусывая твердую плоть, а затем смачивая слюной, и касаясь его вновь. Тело парня выгнулось дугой, когда Генри вновь вернулся к тому, с чего начал. Связь с реальностью Алексу помогало держать то, как он возбужденно запустил пальцы в волосы Генри. Ему было важно касаться и его. Особенно в тот момент, когда он понял, что вот-вот кончит. Постепенно мощная волна наслаждения наполнила его тело, пронзая до самых кончиков пальцев. Генри принял его всего. Дыхание выдавало собственное нарастающее возбуждение, и в этот момент парень почувствовал, как Алекс чуть приподнялся. Его тонкие пальцы, чуть дрожа, пробежали по бедрам Генри, но остановились на молнии брюк. Одно движение вниз, другое вверх и внутрь, и пальцы Алекса уже слегка сжимали напряженный член принца. Генри чуть дрогнул, когда пальцы начали скользить по горячей шелковой коже основания, и ему оставалось только облизнуться. В тот же момент Алекс сжал пальцы вокруг его члена еще сильнее, и рука Генри потянулась к бабочке на шее — она сжимала горло также сильно, как еще минут пять назад жали брюки в области паха. Алекс продолжал плавные движения рукой вверх и вниз, не сводя с Генри взгляда — парень закусил губу и откинул голову назад. Но затем он все равно не смог удержать равновесие, и до самого конца так и извивался в руках Алекса, извивался над ним. Полчаса назад он думал, что так далеко они не зайдут. Как же он был рад, что ошибся. Сладость их близости перечеркивала все огорчения жизни — настоящие, прошлые, возможно, и будущие, но каждый надеялся, что они вместе не в последний раз. Мысли об этом щекотали нервы и заставляли прижиматься друг к другу еще сильнее. Им было приятно быть настолько рядом, как никогда с другими партнерами — после секса, случайного или нет, хотелось побыстрее уйти к себе в номер, забыв даже лицо человека, с которым тебе хоть и было хорошо, но он не мог занять место в сердце. Они оба влипли — Алекс почти буквально, потому что Генри кончил ему в руку, и он уже вытирал руки салфетками. Окончательно, бесповоротно, и в этой ловушке хотелось остаться. Задержаться еще на час, а может быть на два, но главное — не убегать, как этого требует протокол. Ноги и особенно бедра Генри все еще подрагивали, но он понимал, что должен подняться с Алекса, поправить одежду, завязать бабочку — обязательно так, как было раньше, иначе его спалят — и уйти к себе в номер. Но ни тело, ни разум его не слушались. Он смотрел на Алекса, такого разгоряченного и открытого, что захотел его вновь поцеловать. Генри думал и о том, что этот рассказ не вписывается ни в один другой — Алекс был тем героем, которого невозможно придумать. Он слишком настоящий — даже пусть и не знающий о себе всего, только разбирающийся и любопытствующий. Ему нет места в фантазиях Генри, как и в придуманном кукольном домике, но зато есть малая толика надежды, что в реальности у них все получится.