Временные трудности

Саркастичный тон никак не мог означать, что тебя любят. — Серёжа, твои шутки по этому поводу неуместны. С ними мне труднее поверить, что ты симпатизируешь мне, а не просто играешь. Сергей Сергеевич сам по себе непростой человек. Но, когда, Мите Шостаковичу в очередной раз кажется, что над ним издеваются, то совсем не просто удаётся сдержать ядовитое словцо. Сейчас Прокофьев делает более правильный шаг — обнимает любимого со спины, стараясь успокоить. Просто сгребает огромными ручищами это беспокойное существо в охапку. Шостакович истерил: — Я не верю, Серёжа. Ты бросишь меня и сдашь в КГБ! И я сгнию в лагере. — Митя, ты дурак?! Сам же можешь сделать то же самое, — Прокофьев никак не мог понять перепадов настроения Шостаковича. Десяток минут назад он был ласковым и готовым отдасться, а потом вмиг всё переменилось и Митя стал беспокойным и раздражительным. Сергей Сергеевич во всю завидовал этому загадочному бывшему, которому удалось постигнуть и столь интимную сторону Шостаковича. А ещё он удивлялся, как тому человеку удавалось терпеть такие беспочвенные обвинения и оставаться спокойным. — Ты ещё и обзываешься! И как мне довериться тебе, а? — Митя постарался выпутаться, но ручищи держали его крепко. — Ты будто девственность свою мне даришь, Митя. Может просто позволишь мне? — Прокофьев попытался продавить собеседника уверенностью. — Поклянись, что ты не станешь кляузничать на меня. — Я клянусь тебе, мой опальный мальчик, тем, что я не доставлю тебе таких крупных проблем. Я уверен, что и ты тоже. Мы же люди, — Прокофьев закончил речь и поцеловал Шостаковича в макушку. Крошечный воробушек всё время нуждался в защите. — Серёжа… Какой же ты разный. Во что мне верить? — еле слышно спросил Митя, затем погладил широкую ладонь партнёра, призывая того немножко расслабить объятия и уверил, что не сбежит. — Верь тому, что я делаю. И тому, что я никогда не обманываю тебя. Шостакович развернулся в объятия: — Серёжа… Какой же ты хороший. — Потому что я люблю тебя, Митя. Будь уверен в этом, прошу тебя, — Сергей склонился ближе, воруя с тонких губ быстрый лёгкий поцелуй. — Я тоже… Мне кажется я готов. Я думаю, что тебе можно зайти чуть дальше, — наглаживая ладошкой часть рубашки Прокофьева и стараясь не смотреть ему в лицо озвучил Шостакович и при этом покраснел, как дачный томат. — Теперь я не готов, — выдал Прокофьев и удалился к столу, чтобы взяться за трубку. Пусть Митя прочувствует ситуацию. — Я уродлив для тебя? Повёл себя не так? — захлюсдил Шостакович. — Митя, милый, перестань так много думать и тревожиться. Покури, например, — посоветовал Прокофьев, набивая свою трубку. — Почему ты не хочешь больше, а? — допытывался Митя. — Мне нужна спокойная обстановка, — высказался Прокофьев. Митя готов был заплакать от напряжения. Какой-то баран, а не любовник! — Я не могу без тебя жить, кажется… — беспокойство сжирало Митю изнутри и он даже снял очки, чтобы расфокусировать взгляд. Вот бы и тревожность так один махом расфокусировать. — Я сойду с ума с тобой, — говорил Прокофьев. Он поставил перед Митей чашку горячего чая без сахара. Митин любимый. Чай или Сергей? — Я боюсь остаться один, — признался Митя, а затем сделал маленький глоток. Мальчик нуждался в тепле. И не только от чая. — Я тоже боюсь. — Серёжа, скажи мне что-то, — попросил Шостакович. — Что тебе сказать? — не догадывался Прокофьев. Митя больше всего боялся, что Прокофьев его разлюбит. Один мужчина позволил себе ранить Шостаковича. Совсем недавно, ещё не зажило. — Ты любишь меня? — подсказывал Митя. — Да, — твёрдо и уверенно отвечал Прокофьев. — А другими словами? — Я тебя очень люблю, Митя, — не менее уверенно проговаривал Сергей. Он выпустил трубку из рук, успокоившись ей и приблизился к Шостаковичу. — Серёжа… У меня сейчас сердце остановится. — Хочешь, я помассажирую? Там и пониже? А? — Прокофьев раздвинул коленом чужие ноги — Хочу, чтобы ты показал мне всё, что ты умеешь, — чертенята в глазах Шостаковича уже заплясали и он притянул своего композитора ближе для поцелуя. Медленный томный поцелуй был разорван Сергеем, которым переместился к шее партнёра, чтобы неторопливо изласкать и растомить его. Длинные музыкальные пальцы расстёгивали пуговицы на рубашке Прокофьева и пробирались к голой коже — оглаживали живот, грудь, бока и соединялись за спиной. Настолько Мите хотелось близкого контакта. Когда Сергей намекнул Мите, что надо раздеться, тот зарумянился, будто впервые. Но, всё-таки, Шостакович отстранился, они переместились на спальную территорию и, Митя, не спеша избавился от одежды, аккуратно повесив её на спинку кровати. Сергей Сергеевич его хотел. У композитора стояло так ровно, белая клавиша пианино точно сошла бы за мерку… Несколько белых клавиш! Шостакович повозился в шкафу, достал вазелин и ушёл в коридорчик. Там он взял в рот сигарету, чиркнул спичкой, поджёг и затянулся. Затем он вернулся и лёг на спину, желая, чтобы Прокофьев подготовил его для себя. — Ты уверен, что я смогу? — сомневался Сергей Сергеевич. — Я доверяю тебе. Всё, не заставляй меня колебаться. — Я хотел услышать именно это, — сказал Прокофьев и взялся за баночку. Готовить Митю оказалось волнительно и немного страшно. Никогда прежде Сергей не чувствовал такую бережность со своей стороны. Митя дышал шумно и ждал. Ладони комкали простынь, пальцы Прокофьева томили и были неторопливы. Странно, ведь на работе он предпочитал наигрывать шумные, активные, немного резкие мотивы, а сейчас… — Пожалуйста, я хочу большего, — попросил Шостакович. — Да-да, я сейчас, — Сергей избавился от излишней одежды на себе и пробрался ближе к Мите. Шостакович принимал его постепенно полностью, затем притянул ладонями за шею и поцеловал. — Можно, Серёжа, — прошептал Митя. Прокофьев медленно двигался, привыкая к новым ощущениям. Митя всхлипнул, а затем ещё раз. — Тебе нехорошо? — уточнил Сергей. Голос Шостаковича дрожал и был тих: — Я… Просто люблю тебя… Сильно. — Мне прекратить? — Сергей беспокоился. — Продолжай, — Митя кивнул и прикрыл глаза, чтобы больше не плакать от чувств и сосредоточиться на приятных ощущениях. Сергей Сергеевич вбивался медленно и шумно дышал. Он немного взмок и капал каплями пота на Митю, который просил ускориться, не обращая внимания на эти самые капли. Митя просил какого-то немысленного темпа и при том постоянного… Сергей пыхтел, старался и уставал. Затем всё снова. Мальчик надрачивал себе и не стеснялся в выражениях. Прокофьев и подумать не мог, что во время соития можно так материться… Шостакович смог кончить первым, шокируя этим Сергея… Он покинул растраханный вход любовника и прилёг, чтобы помочь себе рукой. Держался он долго и никак не мог кончить, пока Митя не предложил скользить по стволу в две ладони… Препятствие в виде Митиного недоверия оказалось преодолено. Жизнь налаживалась с другим человеком. С Сергеем Сергеевичем… Последний вздохнул с облегчением и обнял своего воробушка.