суперкубок

Сынмин подошел слишком вовремя. Прямо во время брейка, когда Чан распустил команду на законные минуты отдыха. — Вы справитесь, хён, — похлопал по мокрой спине старшего, — какой план? — Кик-офф в начале, — пытался восстановить дыхание Чан, осматривая то поле, то ревущую толпу болельщиков. — Отлично, — Сынмин пытался поймать его взгляд, но старший, вытирая пот со лба, продолжал нервно оглядываться, — эй, посмотри на меня, — он аккуратно повернул его за подбородок. Чан, встретив теплый взгляд, улыбнулся. — Ты лучший квотербек и капитан региона, хён. Вы победите, — Сынмин сглотнул, Чан заметил подступающие слезы, когда он втянул воздух носом и продолжил, — помни про возможность заморозки кикера перед филд-голом. Когда-то мне это помогло выиграть. Младший похлопал его по предплечью, качая головой в сторону его команды, мол, «иди». И захромал обратно на первый ряд трибун. Чан замер на мгновение, провожая его взглядом. Глаза сами прилипли к левому бедру, с тяжестью сгибающемуся на каждом шаге. Позволяя себе еще несколько секунд рефлексии, он подумал о том, какое необъятно большое сердце у бывшего квотербека и капитана Ким Сынмина. Он стал капитаном еще будучи юниором, продержался все старшие классы и был избран им в колледже. Последний курс, несколько побед — и его ждала лига. Теперь не ждет. На матче в начале последнего учебного года: перелом бедра, госпиталь, два месяца учебы дистанционно и на коляске. Ходить он начал только к рождеству. Бан Чан перевелся в его колледж по приглашению штата и тренеров. Им был нужен новый капитан и квотербек. Ему — повышенная стипендия и перспектива попадания в лигу. Его предупреждали о твердости характера бывшего капитана. Что ж, характер действительно сильный, упрямый даже. Воля несгибаемая. Но мягкий, обволакивающий голос, вводящий новичка в курс дела — сбивал с толку. Добросердечие, преданность своему мастерству, заботливость — растапливали сердце Чана. Сынмин ни разу не жаловался на сломанное бедро и разрушенное спортивное будущее. Никогда не ревновал, не злился на то, как и кем его заменили. Номинально — он оставался капитаном, но был совершенно лишен тщеславия, почти сразу же передав бразды правления Чану. Тот в свою очередь, не мог перестать думать о его бесконечно светлой душе, скрывающей собственную боль, но не за маской злобы и отчаяния, а за спокойствием и отзывчивостью. Сынмин был штормом, но стал штилем. — Ты будешь замечательным тренером, Сынмин, — прошептал Чан ему в ночи под трибунами, когда после тренировки они остались поболтать и, возможно, подольше побыть лишь вдвоем. Сынмин благодарно хмыкнул. Чан соврет, если скажет, что не уловил щемящую тоску в его интонации. — Ты уже стал потрясающим тренером. Для меня. Я благодарен тебе, — Чан опустил на землю банку минералки и подошел ближе, беря теплую, как и весь Сынмин, ладонь парня в свои, ледяные. — Ледышки, — фыркнул младший, но руку не одернул, лишь вцепился горячими кончиками пальцев в мягкую ладонь, и приподнял взгляд, давая им молчаливый, но явный ответ на взгляд старшего: в глаза, на губы, на ключицы. Чан тогда так неловко шагнул вперед, что немного оступился. Но поцеловал смело и немного отчаянно. Слишком давно хотел. Сейчас Чан проводил взглядом родной облик, дождавшись, чтобы улыбнуться присевшему вновь на трибунах Сынмину, и побежал к команде, тут же приободряя и инструктируя перед следующей четвертью. Он глубоко вдохнул летний вечерний воздух. Последняя игра перед лигой. Сегодня он победит. Сегодня он посвятит эту победу самому великодушному сердцу. *** Рев трибун звенел в ушах даже во время перевозки команды в минивене: все шумели, радовались, были в кураже и предвкушении светлого будущего после оглушительной победы. Продолжал звенеть во время плотного ужина в ресторане отеля, где они остановились. Матч был на выезде в другом штате, победа на поле противника разжигала ликование. Стейки, бургеры, закуски, пиво, немного соджу, много бурных разговоров, веселья, подшучиваний, и, в общем, сплошного балагана. И даже после — звонкие голоса будто навсегда отпечатались на ушных перепонках — когда Чан и Сынмин, наконец, остались в заветной тишине. Номер выглядел далеко от люкса, но Чан знал, в каких отелях останавливаются футболисты из лиги. Будущее стало более ясным. Все впереди. И не только у него. Он смотрит на Сынмина, который выходит из душа в отельном белом халате и подсушивает полотенцем волосы. И вспоминает о разговоре скаута с тренерами, подслушанном после матча: — Кто из вас тренировал эту команду? Очень сильная стратегия и ваши капитан и кикер хороши. — Вообще, мистер Льюис, главный тренер команды в их колледже, — показал тренер-представитель их штата на рядом стоящего мужчину, — я здесь чисто формально, вы понимаете. Но, к слову, ситуация у этих ребят незаурядная. Их капитаном и главным стратегом все прошлые годы был другой ученик, Ким Сынмин. Он после травмы не может играть и целиться в лигу, но активно тренирует команду, насколько я понял. Да, мистер Льюис? Мистер Льюис, тренер команды, кивает, и добавляет пару слов о мастерстве Сынмина. Чан старается делать вид, что не слушает, снимая с себя часть экипировки и потягивая из бутылки воду. — Я здесь не для того, чтобы тренеров отбирать, но, — хмыкает скаут, — меня заинтересовала информация о Киме, оставите мне данные по вот этим трем футболистам, и нему? — он протянул телефон, и тренер их команды стал что-то печатать. Чан улыбнулся, еще раз прогоняя в голове эти воспоминания. Он откинулся на кресле у окна, оглядывая своего парня с ног до головы. Мягкого после душа. — Что ты думаешь о том, что я тебе нашептал в рестике про того скаута? — в итоге тянет хитрую улыбку Чан, закидывая руки за голову и подаваясь бедрами вперед. — Ха, — выдыхает Сынмин, рассеяно и слегка отрешенно, — то, что обо мне спросили, еще ничего не значит. Мое будущее все также туманно, и ты знаешь это. — Окей, но мы можем сейчас порадоваться за проявленный к тебе интерес? Сынмини, ты в таком возрасте и будучи еще учащимся, заинтересовал крутой клуб Иллинойса в качестве не игрока, а тренера. Ты вновь на голову выше всех. Как и всегда. Мой успешный малыш. — Прекрати сюсюкаться, — Сынмин резко поворачивается от зеркала, замерев с расческой волосах и грозным видом исподлобья. Он какое-то время слишком агрессивно расчесывался, а Чан приглушенно хихикал, но затем опустил наконец напрягшиеся от дум плечи и смягчился: — Ладно. Это правда здорово. — И я о том, — Чан встает, поправляя шорты, в которые он переоделся, приняв душ до Сынмина, и следует к нему. Руки в замок на тонкой талии парня в махровом халате. Голову на плечо. Улыбка сияет, отражаясь в зеркале. Сынмин фыркает, как и всегда поначалу, но ластится щекой к лицу Чана. — Будущее сегодня прояснилось для нас обоих, не только для меня. Меня этот скаут может и не позвать. Как и тебя. А, может, скоро мы будем в одном клубе, и все будет более чем прекрасно, — тянет свои пухлые губы и целует в челюсть. Смачно так. Чтобы младший снова фыркнул. Тот так и делает. — Давай, снимай шорты, и доставай смазку, — ровным тоном говорит Сынмин, размыкая руки парня на своей талии, чтобы нанести у зеркала ночной крем. — Ты за словом в карман не полезешь, — хихикает Чан, послушно отдаляясь, чтобы найти в спортивной сумке кармашек со всем необходимым. На нем только шорты на голое тело после душа, на Сынмине только халат. Такие комфортные друг с другом, и Чан, в ожидании парня на кровати, обнаженный и открытый, вспоминает, как неловко им было в первое время. Сынмин был довольно закрыт и холоден не только в работе, но и в неформальных отношениях. А Чан влюбился, кажется, моментально. Он рассказывал ему, что сразу понял, что не сможет воспринимать его только тренером или другом, искра пронеслась в тот же миг, когда они столкнулись взглядами. Каким-то образом, Чан в этой стеклянной холодности и, казалось бы, непроницаемости, прочитал мягкость и добрый нрав. Почти сразу начал дразниться и подшучивать — так он флиртовал — но только во время пар, перемен или обеда, никак не во время их занятий, где четко соблюдал субординацию и относился с уважением. Первые поцелуи были неловкими, и Чан сам стеснялся, как в младших классах. От обилия чувств, жаждущих вырваться наружу. От неуверенности во взаимных чувствах Сынмина. Но Сынмин целовал также любовно, трепетно и порой несдержанно в ответ. Первый секс, перед которым они долго говорили, уже лежа в белье в комнате Чана в общежитии: Сынмин рассуждал о своем бедре и ограничении подвижности. Чан слушал внимательно, пока гладил то самое травмированное бедро. Несмотря на то, что прелюдия была скорее медицинская, чем возбуждающе-разгоряченная, секс после — был слишком яркой вспышкой запечатлен в памяти Чана. Еще никого он так не любил и не желал. Он был сверху и входил в него боком, удерживая за талию. Таким образом Сынмину совсем не нужно было напрягать бедра. Он лишь тихо стонал, пока Чан лизал его шею и кусал мочку уха, нашептывая, какой он прекрасный, изящный, мягкий, красивый, горячий. И еще тысячу слов, на которые младший шипел и просил заткнуться, но так быстро и ярко кончил еще после нескольких фраз, пока член был погружен в него полностью. Со временем самыми частыми и комфортными вариантами для них стали две позы. Та самая, с которой они попробовали в первый раз. И та, которую Чан очень хотел воплотить сегодня. — Иди уже сюда, прелесть, — вздыхает Чан, и, когда Сынмин оборачивается на него, сияет улыбкой во все тридцать два. — Cам снимешь, или мне? — поднимает одну бровь младший, упираясь коленями в бок кровати, покачиваясь и крутя пояс от халата в своих руках. Совсем нескромно оглядывает голого и полутвердого, распластавшегося перед собой парня. Чан трясется под этим взглядом, и нетерпеливо кладет руку на свой член, поглаживая пару раз. — Сам, — он приподнимается, чтобы перехватить пояс, развязать его и медленно распахнуть халат, любуясь прозрачной кожей на худом животе. Чан сразу притягивает ближе, утыкаясь носом в его чуть видимый пресс, делая вдох, чтобы уловить запах чистоты и тела своего парня. Немного хвои и муската, и очень много сладкой кожи, которую Чан всю хочет зацеловать. Ведет носом ниже и утыкается в пупок, на что Сынмин несдержанно хихикает, запуская нежные руки в подсохшие кудряшки парня. Проводит от лба к макушке несколько раз, и видит, как Чан покрывается мурашками. — М-м, приятно, — мычит он, затем целуя под пупком, пока руки чуть сжимают тонкую талию. — Также приятно, как сегодняшняя победа? — игриво спрашивает, так и поглаживая волосы и запуская ногти в кожу. — М, нет, быть с тобой приятнее всего. Всего, что со мной случалось, — Чан поднимает взгляд, зрачки расширены. От любви, желания, тепла. Следующие поцелуи, смотря глаза-в-глаза: он поднимается к линии пресса выше, выше, захватывает чуть выделяющуюся грудь, сухо целует сосок, на что Сынмин на мгновение щурится, яремную ямку, кадык, и на секунду перед поцелуем в губы застывает, чтобы запомнить этот взгляд. Плавящийся, отдающийся, весь его. Сынмин открывает рот податливо, целует влажно, выпускает язык и соединяет с ним, пока Чан приглушенно стонет, рисуя пальцами узоры на груди младшего. — Что насчет… — прерывается и шепчет в поцелуй, — Суперкубка? — Что? — Чан пытается сфокусировать взгляд на лице парня. — Это приятнее, чем выиграть суперкубок? — нечитаемо смотрит Сынмин. — Детка, это такие разные вещи, — удивляется и вспыхивает Чан, — Точнее, суперкубок — это статус и вещь. Ты — это мое чувство. Вещи и события приходят и уходят. Я им рад. Я рад достижениям и росту. Но без чувств все пустое. Не имеет смысла. Без чувств в целом. Но если брать чувства к тебе, то- Сынмин целует его, впиваясь в губы настойчиво, и, скидывая с плеч распахнутый халат, толкает их обоих на кровать, падая на Чана. Он сам мычит, стонет, шипит от прикосновений и скользящих друг по другу языков. — Ты и твоя рассудительность. Наверно, я сапиосексуал, — он садится верхом на парня, потираясь ягодицами о член, руками водя по бицепсам и смотря возбужденно и хитро, — Влюбился в твои мозги. Необычно для футболиста, знаешь ли. Чан хихикает, и притягивает его обратно, чтобы поцеловать вновь. Переворачивает на спину, и переходит губами и языком на шею, ключицы и плечи, целует каждую родинку на груди, обхватывает и посасывает соски. Ласкает рукой член, а затем кладет его себе на язык и впускает в рот. Сынмин все это время ерзает и тихо постанывает, сжимает рукой подушку. Полностью отдается в руки Чана. Тот разворачивает его, чуть подтягивая за бедра вверх, прося приподнять ягодицы. — Дай сюда свою маленькую попку, — низко и возбужденно шепчет, тут же приникая губами ко входу. — Т-ты, ах, — все, что может выдохнуть младший, отклячив задницу сильнее, для лучшего доступа. Чан сжимает в руках компактные половинки, раздвигает и водит языком по кругу, затем напрягая его и немного проникая внутрь. Сынмин податлив, и стонет в его руках. Он не может насытиться, покусывая и шлепая, затем поглаживая проход пальцами, и умоляя сесть ему на лицо. — Я не смогу долго, бедро будет ныть, — хнычет, но подползает задницей к лицу своего парня. — Я подержу тебя, любимый, — он хватает его за бедра, так, что Сынмин почти всем весом сидит на его крепких руках, и открывает рот в жажде съесть его поскорее. Младший сам начинает чуть двигаться, пока Чан отчаянно лижет и целует, и оба стонут от ощущений. Сынмин видит, насколько твердым остается старший, хотя к его члену почти не прикасались, и, сплевывая на ладонь, огибает его, водя по длине. — М-м, фак, ах, — прерывается Чан, но тут же погружается лицом еще глубже, — Попрыгай на мне, малыш. Сынмин смущенно вскрикивает, сильнее сжимая член Чана, и, направляя ягодицы на его лицо, начинает немного двигаться вверх и вниз, ощущая нос, губы, жадный язык, пожирающие его. Чан, как и обещал, держит его бедра, снимая нагрузку. Кажется, он до ненормального сильно любит вылизывать своего парня. Нежно и напористо, так он проявляет себя не только в постели с ним. Он так сильно любит выставлять напоказ, хвастаться перед своими друзьями: “Сынмин-и так хорошо умеет готовить кимчи чиге и кофе”, на что встречает подшучивания, что, видимо, готовить он хорошо умеет самого Чана. Он не опровергает, хохочет, и продолжает рассказывать о том, как Сынмин заботлив, какой он профессионал в работе, как он красив — на этом друзья всегда улюлюкают, умоляя прекратить любовную тираду. Девчонки визжат и смущенно прикрывают рот, нашептывая, что мечтают, чтобы о них парни отзывались также. Чан обещает, что все у них впереди — когда-то они встретят “того самого”. — Я устал, — все еще возбужденно, но немного болезненно бормочет Сынмин, и Чан помогает ему опуститься на хрустящие простыни, снова и снова покрывая его мягкую бледную кожу поцелуями. Даже если он немного потерял форму за время восстановления, бедра похудели, а пресс стал виден куда меньше, Чану так нравится. Ему нравится хрупкость, которую он обязательно залюбит и будет оберегать, как хрусталь. — Малыш, — Чан вздрагивает, на зов Сынмина, такой редкий, но попадающий прямо в сердце и член, который тут же дергается, на что младший довольно хмыкает, — Как ты хочешь? — Я сегодня, — Чан целует в плечо, руками поглаживая живот, тянется ниже, сжимает яички, — Хочу оседлать тебя. — Спятил? Как твои ноги после матча выдержат? — Сынмин хоть и вздергивает брови, но Чан видит, насколько расширились его зрачки, и как он закусывает губу, пытаясь не выдать, как сильно он любит трахать Чана, особенно, когда тот усердно скачет на нем. — Я в душе разогрел мышцы, мне уже лучше. И, вообще-то, мне плевать, — он присасывается к тонкой коже на шее, в том месте, где нашел любимую родинку, — Я хочу тебя в себе, и все. Сынмин несдержанно шипит, когда Чан садится на него, спиной — для лучшей видимости. Знает, как младшему нравится пышность его ягодиц. Капает смазкой на пальцы и медленно засовывает сразу два. — Эй. Будь аккуратнее с собой, — ворчит Сынмин, наблюдая и втягивая скапливающуюся слюну. Поглаживает одну половинку, сжимая и оттягивая, чтобы смотреть, как пальцы медленно входят и выходят. — Все окей, я немного растягивал себя в ванной, — стонет Чан, продолжая движения и выгибая поясницу так, чтобы Сынмину были видны и яички, которые тот сразу же берет в свободную руку, — ах, боже, да… Шлепни меня. Незамедлительный шлепок. — Еще. Еще один. И еще. Сынмин хватает обеими ладонями половинки, сжимает и трясет, затем приподнимая корпус и припадая губами к спине. — Вкусный. Хочешь трахнуть себя на моем члене, малыш? — дерзит Сынмин, продолжая водить губами по позвоночнику парня. — Ох-х-у-уеть, — он почти кричит в ответ, умоляя — скажи это еще раз. — Хочешь сорвать голос от стонов, пока прыгаешь на мне? — Блять, — он ускоряет пальцы, инстинктивно скользя ягодицами по бедрам Сынмина, — Да-а. — Готов? — спрашивает младший, когда надевает презерватив, смазывает себя и Чана. Чан мычит, когда разворачивается лицом к парню. Он наклоняется, чтобы поцеловать в губы, и выпрямляется, сразу же насаживаясь. Звук, изданный Сынмином, похож на рык. Когда они в одну из ночей, лежа в комнате Сынмина, делились, как ощущается первый раз “быть в ком-то”, младший был необычайно эмоционален, рассказывая, что познал в тот момент божественный промысел. — Нет ничего лучше, чем быть в твоей заднице, — стонет он сейчас, подтверждая то свое утверждение. Для Чана это звучит даже лучше, чем нежности от младшего. Он вскрикивает, продолжая прыгать и сжимать собственный член в кулаке. Сынмин впивается в кожу на его бедрах, раскрывает пальцы цветком на коленях, тянется к сухому прессу, с нажимом проводя по выступающим кубикам. Чан опускает голову, направляя взгляд на его руки, и затем на его лицо. — Ты такой красивый, Сынмин-а, — еле может говорить. Как легко он может быть вынослив в течение полутора часов матча, и как задыхается за считанные минуты со своим парнем. — Иди сюда, — Сынмин поднимает руку, и, когда Чан наклоняется, опуская колени на кровать, ложась корпусом на парня, сразу обхватывает его шею и дарит глубокий чувственный поцелуй. Он немного приподнимает бедра, чтобы не прекращать стимуляцию старшего, и ласкает его рот языком, затем втягивая пухлую нижнюю губы и отпуская ее с хлюпающим звуком, хихикает. А потом смущается, но шепчет: — Люблю тебя. Сильно. Это все, что нужно Чану, чтобы кончить. Несколько толчков и любовь Сынмина. И он изливается ему на живот. Заваливается сверху, но начинает сжиматься вокруг Сынмина, направляя к его оргазму. — Ах, черт, еще. Чан! — он вскрикивает, когда парень сжимает его особенно сильно, приподнимая ягодицы, и затем насаживаясь. — О боже. Чан чувствует, как Сынмин кончает внутри него, и тянется за поцелуем. Отдышавшись, и томясь еще какое-то время в сладких поцелуях, они помогают друг другу ополоснуться. Чан падает, окончательно обессиленный после этого дня, но успевает сказать перед тем, как вырубиться. — Больше никогда не сравнивай мои чувства к тебе с победами. Моя главная победа — ты. Сынмин фыркает. Как и всегда. Затем целует и прижимает к себе. Как и всегда. Даже если они не попадут в хороший клуб, жизнь не заканчивается на проигрышах в карьере. То, что они нашли друг друга в этой высококонкурентной среде, влюбились и смогли быть вместе все равно будет самым важным для них достижением. Будущее уже не так туманно, когда есть человек, который любит тебя, а ты любишь в ответ.