Умение расслабляться

Тёплый желтоватый свет обволакивает, и Дазай расслабленно делает ещё глоток, опираясь на барную стойку. В этом месте, хранящем слишком много воспоминаний, он ощущает приятное спокойствие, словно время замерло в одной точке, что могла одновременно быть и концом, и началом. Обманчивое чувство умиротворения, застилающее тревогу, ограждающее от всего мира, полного хаоса, стоящего на пороге разрушения. Осаму вздыхает, поворачивая голову в сторону ступеней, слыша звук шагов. — Отличный вечер, да? — он салютует стаканом, встречая обеспокоенный взгляд за стёклами очков, когда Анго спускается и подходит к стойке. — Думаю, ты пригласил меня не для того, чтобы просто разделить со мной этот вечер, — его сдержанно-настороженный тон вызывает улыбку. — Как всегда, проницательно, — Дазай осушает стакан, глядя на то, как перед Сакагучи привычно оказывается томатный сок. — Может быть, выпьешь что-то другое? Анго щурится, словно на мгновение сомневаясь. — Это же деловая встреча. Не сочти за грубость моё желание перейти к сути, — он делает глоток. — Ну? Я слушаю тебя. Осаму чуть усмехается, вспоминая, как прошла их предыдущая деловая встреча, после которой Сакагучи оказался на больничной койке. Но теперь всё куда серьёзнее, чем противостояние Гильдии. Дазай вздыхает, потягиваясь. — Ну что ж. Совсем скоро мне понадобятся твой острый ум и некоторые связи. Впрочем, — он улыбается, жестом заказывая ещё виски и кивая бармену, после чего тот скрывается за дверью подсобного помещения. — Ты и сам всё поймёшь. Я хотел поговорить не об этом. Анго смотрит вопросительно, провожая взглядом бармена и поправляя очки. — Так о чём же? Дазай вертит в руках стакан, глядя на стукающийся о стенки большой шарик льда. — О том, что ты совсем не умеешь расслабляться. Сакагучи продолжает выглядеть серьёзным и напряжённым: сидит, выпрямив спину, словно всё ещё находится за столом кабинета, а не за барной стойкой. Устало спрашивает: — Дазай, к чему это всё? — К тому, что сегодня отличный вечер, я не говорил? Губы Анго начинают подрагивать в плохо скрываемом напряжении, и Осаму усмехается, видя его таким — как всегда, серьёзным, погружённым с головой в работу, не способным просто расслабиться и подыграть ему. Таким он был и раньше, в далёких воспоминаниях, так и оставшихся в этих стенах в приглушённом желтоватом свете. Их нельзя было исправить или вернуть — они были лишь отблеском, и теперь, зная, что скоро и они могут навсегда исчезнуть, Дазай чувствует неутолимое желание задержать этот момент, тоже сделав воспоминанием. Может, не менее значимым? «Если когда-нибудь мы могли бы вновь встретиться… вне нашего прошлого, вне того, каким мы принадлежали организациям…» Может быть, это единственный шанс воплотить эти слова в жизнь перед тем, как мир мог разрушиться. Помолчав, Осаму решается больше не медлить: резко хватает стакан сока со стойки, ребячески усмехаясь, и быстрым шагом пересекает зал, где они были единственными посетителями, садясь на диван в углу, видя вскинутые брови Сакагучи, приоткрывшего рот от удивления. — Что ты делаешь? Дазай пожимает плечами. — Иди сюда и отбери, — и ставит сок на столик, откидываясь на диване. — Либо пей виски. — Что за глупости… — Анго вздыхает, сидя на месте. — Ты же понимаешь, что я просто закажу новый, когда бармен вернётся? Осаму хитро улыбается. — Ты даже можешь просто уйти, ничего больше не заказывая, но ты же не хочешь упустить возможность посидеть на этом мягком диване после тяжёлого рабочего дня, — он похлопывает ладонью по кожаной обивке. — И почему мы никогда не сидели здесь? Сакагучи чуть хмурится, словно тотчас вспоминая то, что в прошлом скрывалось за этим «мы», и осторожно замечает: — Дазай, если ты правда хотел о чём-то поговорить, то… — То иди сюда, мне неудобно кричать тебе через весь зал. Анго страдальчески вздыхает, но всё-таки поднимается, подходя и садясь в противоположном углу дивана. — Ну? Что происходит, ты уже скажешь? Осаму придвигается, с прищуром глядя в его тревожное лицо. Забавно наблюдать, с каким напряжением тот пытается отодвинуться, сохраняя бесстрастный деловой тон, деликатно интересуясь: — Дазай, сколько ты выпил, пока я не пришёл? — Не знаю. Наверное столько, сколько ты выпиваешь за целый год. Анго кривится, видимо, воображая себе этот объём, параллельно пытаясь отстраниться, когда Осаму придвигается вплотную, задевая его бедро своим, но отстраняться уже больше некуда. В его голосе сквозит всё больше беспокойства: — Ну и что ты теперь делаешь? Я не буду с тобой пить, уж прости. — Почему? — Дазай заглядывает в его глаза, мечущиеся под стёклами очков. — Потому что не сможешь отвезти меня потом домой? — Я не собираюсь везти тебя домой! Анго тут же притихает, словно сам удивлённый тому, что повысил голос, и говорит уже сдержаннее: — Я имею в виду… Я совсем не понимаю, что происходит в данный момент, и я не хотел бы понять это всё неправильно. Осаму с улыбкой замечает: — Какие интересные у тебя мысли, кто бы мог подумать. Щёки Сакагучи едва заметно краснеют, и он пытается скрыть это, отворачиваясь. — Я не имел в виду… то есть… — он сжимает губы, затем вновь повышает голос: — Но ты практически сидишь на мне, как мне это понимать?! Дазай смеётся, для большего эффекта опуская ладонь на его бедро, с ухмылкой протягивая: — Даже не знаю. Анго застывает, пристально глядя в лицо, словно ища в нём ответ, и Осаму улыбается — ему приятно чувствовать себя так, словно они могли бы сейчас просто подурачиться, не оборачиваясь на то, кем они были прежде. Могли бы сделать этот момент особенным, не принадлежащим ни прошлому, ни будущему, просто оставив его таким — пьянящим и головокружительным. И, учитывая то, что грозит миру в дальнейшем — может быть, последним. Дазай едва ли ощущает реальное опьянение, на которое можно было бы это списать — но пусть Анго думает, что так и есть. Может, так ему будет проще принять то, с какой внезапной чувственностью прямо сейчас наклоняются к его губам, мягко сминая и проводя по ним языком. Желтоватый свет приятно обволакивает, и Осаму вдруг с удивлением обнаруживает, что ему не сопротивляются, позволяя медленно углублять поцелуй, словно боясь оттолкнуть, боясь разрушить это мгновение, и он сжимает ладонь на бедре, скользя выше, обнимая за пояс, желая прочувствовать столь приятную близость — волнующую и, казалось бы, невозможную. Этот миг не прекращается — они целуются медленно и глубоко, словно могли бы вложить в это всё, что осталось несказанным за прошедшие между ними годы, всё, что теплилось лишь несбыточной надеждой на примирение с прошлым и возможность начать жизнь заново. Ту, в которой они оба были бы кем-то другим, кем-то, несвязанным болезненными воспоминаниями и потерями, что невосполнимы. Дазай прижимает его сильнее, уже шаря ладонями по груди, начиная расстёгивать пиджак, и Анго вдруг отстраняется, упираясь руками в его плечи, жестоко обрывая этот момент своим серьёзным приглушённым тоном: — Стой, подожди. Осаму щурится, всё ещё обнимая, глядя в раскрасневшееся лицо, уже готовый к тому, что сейчас его отчитают. Но Сакагучи, громко дыша, поправляет очки, лишь сдержанно замечая: — Ты же не для этого отозвал бармена? Дазай усмехается: — А ты хочешь, чтобы он смотрел? Анго выглядит задумчивым и слегка растерянным, но всё ещё не пытается вырваться из объятий, что заставляет вдруг завороженно подумать о том, что ему просто не нравится место, а не то, что в нём сейчас происходит. Осаму медленно касается губами его щеки, лукаво выдыхая: — Ну, ты всё ещё можешь отвезти меня домой. И ему вдруг отвечают совершенно серьёзно: — Могу. Если ты правда этого хочешь. И, помолчав, добавляют: — Если после ты не убьёшь меня, когда протрезвеешь. Дазай гладит пуговицы на его пиджаке, с ухмылкой отвечая: — Давай проверим? Желтоватый свет рассеивается, оставаясь за дверями бара, и прохладный воздух улицы приятно щекочет кожу. Их окутывает молчание, словно лишнее слово теперь могло бы разрушить решимость, с которой Осаму садится в машину, глядя в сосредоточенное лицо Сакагучи, с которой после они поднимаются в его квартиру, не включая свет, с которой позже, ещё в коридоре, пиджак наконец оказывается снятым, как и очки. И теперь Анго, сидящий в полумраке на постели и самостоятельно расстёгивающий воротник рубашки, выглядит совсем иначе — волнующе и непривычно. Дазай придвигается, помогая ему с пуговицами и вновь целуя в губы, возвращая ощущение невозможной близости. Его движениям не противятся, со спокойной решимостью сбрасывая с плеч рубашку и опуская ладони на пояс брюк. Осаму с интересом отмечает, каким собранным и серьёзным тот остаётся даже в такой момент. Даже когда преграды в виде одежды больше не остаётся. Дазай гладит его тело, освещённое косым лучом желтоватого фонаря, пробивающегося через мягкие светлые шторы. Бледное и податливое, словно сотканное из света — но и сильное, с контуром мускулов, всё время скрытых под плотным деловым костюмом. Осаму нравится ощущать его под ладонями, прикасаться губами. Нравится слышать прерывистое дыхание и чувствовать, как в ответ к нему прижимаются, разводя ноги. — Ты… — Анго чуть отстраняется, чтобы взглянуть в лицо. — Ты знаешь, у меня ничего нет для подобных вещей, и… я не то чтобы занимался ими прежде. Дазай мягко усмехается его серьёзности, тут же свешиваясь с кровати за отброшенными на пол брюками, в кармане которых всё нужное на такой случай уже имеется. Следя за его движениями, Сакагучи нарочито строго вздыхает: — Только не говори, что ты изначально так и задумывал и абсолютно всё предусмотрел? — А ты удивлён? Осаму с улыбкой демонстрирует ему два цветных квадрата, держа их между пальцами, — один с презервативом, другой со смазкой. Анго хмыкает, приподнимаясь на локтях и с интересом их разглядывая. — Ну… Немного всё-таки удивлён. Впрочем… — он укладывается обратно на спину. — Думаю, тогда ты сам знаешь, что нужно делать дальше. Дазай щурится, устраиваясь между его ног, скользя ладонями по внутренней стороне бедра, с удовольствием ощущая, какой, должно быть, приятной дрожью отзываются его прикосновения. С усмешкой замечает: — Ну, это не значит, что тебе можно просто лежать и ничего не делать. Анго обеспокоено приподнимает голову, словно намереваясь подискутировать на эту тему, и тут же охает, когда Осаму, дразня, наклоняется и обхватывает губами его подрагивающий возбуждённый член, облизывая головку и тут же отпуская. Сакагучи бесстыдно разглядывает эту картину, приглушённо выдыхая: — О боже… — Да, если хочешь, можешь комментировать и делиться впечатлениями. Он ловит его взгляд — опьянённый, ожидающий, до конца не верящий, но так отчаянно желающий продолжения. Может, таким был и его собственный. Может, у них обоих получится сохранить этот момент таким — опьяняющим, чистым, написанным заново без оглядки на прошлое. И никогда не жалеть об этом. Разобравшись с шелестящими упаковками и предварительной подготовкой под ещё несколько приглушённых «о боже», Дазай берёт его под коленями, осторожно придвигаясь, чувствуя застывшее в воздухе нетерпение, и плавно надавливает, ложась сверху, вновь находя его раскрытые губы, жадно целуя, словно желая выпить это мгновение без остатка и запомнить его таким. Он ощущает, с каким приятным волнением его принимают, обхватывая бёдрами за пояс, скользя ладонями по плечам, прижимаясь сильнее, горячо дыша в рот, чуть прикусывая за язык. И этот миг становится ярче, обволакивая желтоватым светом, застывая в одной пылающей точке, что могла одновременно быть и концом, и началом. Могла быть всем — Тёплым, волнующим, настоящим.