***
Конечно, таким дисциплинированным учеником можно было назвать не только Ипполита Воробьянинова. Подобных учеников было достаточно много. К примеру, Остап Бендер тоже вполне регулярно посещал школу — правда, расписание у него было своё. Каждые вторник и четверг, минут через пять после начала уроков сторож имел счастье видеть его, одетого в совершенно не форменные фуражку, шарф и тёмный полуспортивный костюм. Не меняя уличную обувь на «школьную», Остап взлетал по лестнице на второй этаж и приятнейшей улыбкой приветствовал учительницу английского языка и по совместительству свою классную руководительницу. — Я прошу прощения, — произносил он учтивым тоном, — мне совершенно необходимо было присмотреть за бедной больной кошечкой. И, пока Валентина Евгеньевна пыталась понять, есть ли у Бендеров кошка и вообще причём она здесь, Остап быстро проходил на своё место. К моменту, когда учительница отходила от шока, он уже читал заданный параграф учебника. — Бендер, — грозно-неуверенным тоном вопрошала учительница. — Где ты на этот раз пропадал? Иногда Остап разражался потрясающей историей, включающей порой в себя спасённых от утопления в ближайшей речушке прекрасных дев, сложные разговоры с отцами оных, переезды едва ли не на другой континент и (однажды) арабских шейхов. Иногда же он просто смотрел на Валентину Евгеньевну своими честными голубыми глазами, и все вопросы исчезали сами собой. Но чаще всего было что-то среднее. На угрозы вызвать родителей, звучавшие в случае неудачи предыдущих действий, Остап отвечал кратко и печально, что его отец был турецко-подданным. На протяжении первой четверти это спасало от всех вопросов. После приходилось придумывать что-то новое.***
Впрочем, был период, когда почти все ученики ходили в школу почти каждый день. Последняя неделя мая каждый год приносилась в жертву Молоху экзаменов. Все стоглавые чудовища параллелей различных классов дружно взвывали и отправлялись в паломничество в библиотеку. Старушка, работавшая в ней и обычно в полном одиночестве проводившая рабочий день за чашкой чая, внезапно становилась объектом поклонения практически всей школы, что даже мешало ей уходить на обеденный перерыв. Общеизвестно, что подавляющее большинство школьников не может за две недели уместить в голову годовую программу по десяти предметам. Общеизвестно также, что шпаргалки на экзамене запрещены. Но то самое подавляющее большинство школьников предпочитает игнорировать второе правило и пишет шпаргалки. Вы не поверите, как велика ценность качественной шпаргалки в эту последнюю неделю мая в городе N! Многие из учеников отдали бы за неё душу, если бы знали, где находится пункт обмена душ на шпаргалки.***
Счастливая Леночка Боур вприпрыжку отбежала от вывешенного возле кабинета физики списка учеников, не обязанных сдавать экзамен. — Автомат! — весело воскликнула она. — А я уже шпоры спрятала. — Шпоры? — встрепенулся Ипполит, стоявший поблизости. Несмотря на дисциплинированность, запомнить что-то в течение года было выше его сил, и перед экзаменами он, как и другие отчаянно искал возможность списать. Неизвестно, что привело его к кабинету физики после конца уроков, но сейчас он радовался, что это случилось. — Ага, — кивнула Елена, искоса и словно ненароком стрельнув взглядом в Ипполита. Тот ощутил покалывание в левом боку, что диагностировал, как сердечное томление по отношению к очаровательной шпаргалковладелице. — Они же теперь не нужны тебе, верно? — Нет, наверное, — пожала плечами Леночка. — Если, конечно, физик не передумает. — А вот мне, к сожалению, нужны, — Ипполит вытянул шею, часто задышав и приблизившись к Елене. Он чувствовал, что готов положить к ногам этой девушки весь мир — если, конечно, та положит к его рукам шпаргалки. — Думаю, лучше продать, — снова пожала плечами Лена. — Сам понимаешь, все сейчас с ума перед экзаменом сходят, он же первый, так что заплатят. — Уверяю тебя, — голос Ипполита понизился, а руки задрожали. — Все — почти все — уже написали свои шпоры, остался лишь я, многострадальный, бесшпаргалочный, неспособный даже заплатить за них тебе… Лена рассмеялась: — Там за весь год, учти. Так вот просто отдать, что ли? — она вдруг посерьёзнела. — Нет уж. Продать готова, бесплатно — не дождёшься. Ипполит яростно замотал головой. Глаза его горели: хорошо написанная (Лена не попадалась никогда, так что ещё и незаметная) годовая теория по физике была сейчас ценнее бриллиантов, но платить за неё он был не готов. — Продаём-с? — раздался за спиной чей-то голос. — Что именно, любопытно? А ещё любопытнее — известно ли вам, что купля-продажа на территории учебных заведений запрещена законом? Лена вскрикнула, Ипполит же просто развернулся, готовясь оправдываться или угрожать. Как выяснилось, из-за угла коридора только что вышел Бендер. Был четверг, а значит, он находился в школе. Правда, задерживался после уроков Остап чуть реже, чем никогда, поэтому его появление действительно было неожиданностью. — Я ничего не покупал, — гордо ответи Ипполит, — я всего лишь общался с Еленой. И вообще… — Ах, не покупал? — перебил его Остап. — А к чему же, прошу прощения, относились слова «готова продать»? Воробьянинов осёкся, но тут отмерла Леночка: — Я собиралась отдать Ипполиту шпаргалки и ничего не продавала! Судя по просиявшему Остапу и скривившемуся Ипполиту, отмерла она некстати. — Шпаргалки! — радостно провозгласил Бендер. — Бич как современных, так и более старых школ. С самого образования учебных заведений некоторые недобросовестные ученики пытаются скрыть своё незнание. Остап укоризненно посмотрел на Лену, покачав головой. — Такая хорошая девушка, отличница — и вдруг… — Это мои шпаргалки! — внезапно и безосновательно, хоть и весьма рыцарственно, заявил свои права Воробьянинов. Бендер, не меняя выражения лица, развернулся к нему на каблуках. — Такой хороший молодой человек, отлич… хорошист — и вдруг такое нарушение! — То есть, не совсем мои, — стушевался Ипполит. — Неважно, — отрезал Остап. Лицо его приняло решительное выражение. — Я вынужден конфисковать их у вас, вне зависимости от хозяина. Ну, или рассказать завучу, который не ограничится конфискацией. — А у меня они не с собой, — захлопала глазами Боур. — Я их в тетрадке написала, невидимой ручкой, чтоб как черновик, а тетрадку в кабинете ещё вчера, может, забыла… Не говори завучу, пожалуйста! Елена, помешанная на отличных оценках, боялась завуча, как огня: та одна могла поймать её за списыванием. А когда Елена чего-то пугалась, разум у неё отключался начисто. — Значит, невидимой ручкой? — переспросил Остап, нависая над испуганной Леной. — Помнится, именно их нам запрещали ещё в начале года? В начале года невидимые ручки (написанное ими было видно лишь в свете фонарика, к ручке же и прицепленного) были предметом обожания всей школы. И их действительно подумывали запретить, уж очень сильно отвлекали, но… — Ничего такого нам не говорили! — громко возразил Ипполит. — Да забирайте уже эти шпоры! — истерично воскликнула Лена. — Сейчас же до директора докричитесь! Она развернулась и собиралась убежать, но Бендер придержал её за плечо. — Разрешите одолжить ручку, — чуть поклонившись, вежливым тоном попросил он. Лена удивлённо покосилась на него и машинально отдала ручку с невидимыми чернилами, как обычно, лежавшую у неё в кармане. — Благодарю, — Остап прижал ручку к груди и кивнул головой. — Клянусь вернуть сразу же после экзамена. Ипполит печально проводил взглядом удалившуюся Елену. — К слову, — после этих слов Воробьянинов развернулся к Бендеру, — есть ли у той тетрадки какие-то особые приметы? Как-то не успел спросить у Лены. Остап небрежно подкидывал одолженную ручку, с деланным безразличием глядя в потолок. — Почему я должен отвечать? — немного неуверенно спросил Ипполит. Люди, прогуливавшие большую часть учебной недели, были для него инопланетянами — он не знал, как с ними общаться, да и безопасно ли это вообще. — Потому что я знаю про шпаргалки, — искусственное безразличие Остапа становилось почти осязаемым. — И отчего-то мне кажется, что многоуважаемая завуч мне поверит, если я этим знанием поделюсь. Ипполит сглотнул. Действительно ведь поверит. Неизвестно, как, но Бендеру удавалось моментально располагать к себе взрослых — лучшим примером этого было то, что его до сих пор не исключили из школы. Не то играло роль обаяние честных голубых глаз, не то использовался шантаж, не то имело место нечто среднее. — Тетрадка со шпаргалками красная, — процедил Воробьянинов сквозь зубы. — Отлично! — хлопнул в ладоши Остап. — Лёд тронулся! Ещё приметы? Возможно, местоположение? Или содержание? — Годовая физика, — с бессильной злостью ответил Ипполит. — Больше Лена ничего не говорила. В голову ему вдруг пришла мысль, что можно было и солгать, но было поздно. Ипполит вздохнул и подумал: «Зато я честный».***
— Чёрт с тобой, дам переписать. Даже невидимой ручкой, — махнул, наконец, рукой Бендер. Предыдущие десять минут Воробьянинов возмущался на почве того, что если бы не он, то писал бы Остап шпаргалки собственноручно. Ипполит проглотил слова возражения. «В сущности, — подумал он, — я тоже могу сдать его завучу». — И как ты собираешься искать тетрадку? — Прежде всего, — взмахнул руками Остап, — нужно проникнуть в школу. Воробьянинов вздохнул. Всех учеников выводили из здания школы через полчаса после окончания уроков. Честно говоря, как Остап, так и Ипполит ещё никогда не задерживались на такое долгое время, и это стало для них полной неожиданностью.***
— Ещё завтрашний день есть, — заметил Ипполит, шагая следом за Остапом. Тот обходил школу по периметру, периодически то пытаясь просунуть голову между прутьями решётки в приоткрытом окне первого этажа, то прикидывая расстояние до окон второго. Как назло, рядом с зданием не росло ни одного дерева, которое могло бы помочь добраться до них. — Завтра всего четыре урока, — отрезал Бендер. В данный момент он пытался сделать из шарфа лассо и как-то зацепиться за верхний карниз. — А ещё, если я явлюсь и завтра тоже, это будет выглядеть подозрительно. — Сегодня-то ты почему пришёл? — поинтересовался Ипполит не столько из интереса, сколько от скуки. — Может, во мне проснулась сознательность, — Остап, видимо, решил, что лассо из шарфа всё же никудышное и одним движением намотал его обратно на шею. — А может, нежелание остаться на второй год. Неважно. И Бендер, что-то насвистывая, продолжил обход школы. — А ничего, что мы идём уже третий круг? — почти равнодушно спросил Воробьянинов. — Если удача не улыбнулась тебе в этот раз, то обязательно улыбнётся в следующий. Повторять до результата, — философски ответствовал Остап. — Впрочем, ты прав. Какие будут предложения? — Прийти завтра. — Великолепно! — воскликнул Остап. — Вы слышите, господа присяжные заседатели, что говорит этот человек? Пока я фонтанирую идеями и пытаюсь реализовать их, он отлынивает, откладывает и вообще всячески тормозит ход дела! «Прийти завтра»… Возможно, до завтра на школу упадёт метеорит. Или произойдёт землетрясение, и наши надежды вместе со шпаргалками канут в бездну. И вообще, нельзя просто ждать.***
Впрочем, через некоторое время и Бендер признал бесплодность попыток проникновения в здание школы, и до завтра ждать всё же пришлось. Как всё же странно и страшно ожидать решения твоей судьбы! Так осуждённый на пожизненное заточение ожидает последнего приговора, страшась смерти и смутно надеясь на помилование. Так жених (что, впрочем, в некоторых случаях можно приравнять к первому варианту) ждёт бракосочетания: а не пойдёт ли что-то не так? Так актёр стремится к дебюту и страшится его. Так и Воробьянинов с Бендером ждали пятницы. Кстати, в пятницу учительница английского языка испытала сразу три потрясения. Во-первых, её Поленька Воробьянинов, такой вежливый и добрый мальчик, забыл с ней поздороваться — да и вообще весь день выглядел каким-то нервным. Во-вторых, Лена Боур не пришла в школу. И в-третьих (самое удивительное) в школу пришёл Остап Бендер.***
— Прежде всего, — авторитетно заявил Остап на первой же перемене, — вспомним расписание вчерашнего и позавчерашнего дней. В совокупности мы посетили двенадцать кабинетов. Следовательно, наша тетрадь — в одном из них. Я иду проверять историю, ты — физику. — Я не могу, — покачал головой Ипполит. — Я обязательно чем-нибудь выдам, что ищу шпаргалки. — Отлично, — кивнул Остап, — я проверяю физику, ты — историю.***
Ни в кабинете физики, ни в кабинете истории не оказалось красных тетрадей. Правда, Ипполит нашёл одну розовую и принёс на проверку, но Остап заявил, что такой ошибки в определении цвета не совершит даже Боур и проверять не стал. На следующих переменах тоже не было найдено ничего подходящего. Красных тетрадок было всего четыре, пустая — одна, и её проверка не дала результата. Правда, из кабинета алгебры Ипполит притащил аж шесть красных тетрадок, но, как выяснилось, это была часть стопки тетрадей для контрольных работ седьмого класса, уже начатых и даже наполовину исписанных. С каждым проверенным кабинетом Остап мрачнел, а Ипполит нервничал всё сильнее. К концу уроков они глядели друг на друга с огромным подозрением: «А не он ли забрал эту тетрадь?» Воздух между ними искрился от напряжения.***
— Вот так погибает надежда, — вздохнул Остап, глядя на запертую дверь школы. — Не думал, что когда-нибудь буду мечтать туда попасть. Ипполит тяжело посмотрел на него. — Да, кстати, — задумчиво спросил Остап, — у тебя нет лишнего конспекта? Или запасной шпаргалки? О цене сговоримся. Взгляд Ипполита потяжелел до веса чёрной дыры. Ему вспомнилась семейная легенда о наличии в предках скандинавских воинов-берсерков.***
В субботу, день экзамена, Бендер щеголял чёрно-фиолетовым фингалом на левом глазу. На вопросы о его происхождении Остап отвечал, что оно вполне благородно — и вообще, состояние его лица касается только одного человека — самого Остапа. Воробьянинов, в свою очередь, был несколько растрёпан, смотрел волком и, похоже, до сих пор вспоминал славных воинственных предков (судя по тому, как косился на Бендера). Сдавать оного учителям было бесполезно, шпаргалок-то нет, а на веру слова Ипполита принимали куда реже, чем слова Остапа.***
Учитель физики открыл тетрадь для записи результатов. — Ну-с, начнём, — бодро проговорил он. Первые несколько сдающих прошли проверку без эксцессов и пересдач. Затем в кабинет вошёл Воробьянинов. — Здравствуйте, — мрачно и в то же время нервно проговорил он. Затем бросил взгляд на тетрадь учителя и побледнел. — Простите… откуда это у вас? — Ипполит шумно сглотнул, не отрывая глаз от ярко-красной обложки с различимой подписью: «Елена Боур». — Я нашёл её позавчера на полу в классе, — спокойно пожал плечами учитель. — А что? Воробьянинов покачнулся. — Н-ничего, — помотал он головой. Затем рухнул за парту. — Когда пересдача? Он ощущал, как последняя призрачная надежда на шпаргалку сгорает. Чувствовал запах дыма от тонких бумажных страниц, медленно сгорающих до пепла в пламени экзаменов.