Летай высоко

— Летай «высоко», кем бы не был тот, кто будет тебя «любить» почти так, как я.       Чтобы сказать, что Хастур был в шоке, когда Михаил процитировала строку где-то услышанной песни, вместо настолько же ядовитой, но от того более ей подходящей, чем какая-то человеческая мелодия, благородной брани (посмотрите, ни единого ругательства, а все равно колет тычками), — не хватит всех, придуманных людьми, эпитетов.       Пребывая в шоке, он только бессвязно что-то орал в ответ, стараясь уколоть больнее. Эти встречи под наблюдением с обоих сторон, давно перестали быть деловыми и стали личными. Они не старались связываться без посторонних, зная о возможных подставах с обеих сторон, но не могли отказать себе в еще одной встрече и еще одном споре, хотя решать уже было нечего, да и спорить, собственно, тоже. «Вот опять снег. Ты, апрель, офигел! Ответь, весна где? Ты куда её дел? Пересолен весь город, а я легко одет. Рады такой погоде только владельцы аптек. И я, должен быть рад этой колючей стуже, Сегодня я оказался больше не нужен. Мне сообщили, что моя любовь совсем не кружит, И что со мной невыносимо, становится скучно. Я пожимал плечами и многозначно молчал, Хотя хотелось лицом в снег и закричать. Хотя, я должен был развернуться и просто уйти, Я стоял и тебя слушал, как кретин»       Слушая незнакомый куплет впервые, еле найдя его среди многочисленных мелодий этого мира (он был уже готов, скрепя сердце, обратиться к Кроули за помощью, более нелепой, но оттого не менее адекватной идеи он и придумать не мог, стараясь не потерять остатки гордости хоть где-то, а в Аду это было весьма печально на последствия, хотя и музыку там частенько нет-нет, да и слышали то в одном, то в другом крае). Была ли это последняя истраченная им толика удачи, или, наоборот, очередной пинок ее антонима, но благодаря чуду и толики внимательности, он ее нашел. Нашел и не понимал, что Михаил в ней нашла.       И понял на середине. Это не было признанием, но предложение окончить бессмысленные встречи при посторонних и, не смотря на сложности, увидеться наедине для приватного разговора, ангел восприняла в штыки, холодно обозначив границы. А ведь он думал, что она ему доверяет. Тогда в Аду, ведь она была без этой безэмоциональной (как и все архангелы — кроме Михаил, естественно, — по мнению демона), охраны, взирающей на него как цапля на лягушку. Неясное чувство кольнуло внутри ножом, будто кроме гордости было что задевать. Естественно, это было его эго.       Он весь, в конце концов, переступил через себя и свои принципы, чтобы они оба всласть выговорились, не смещая центр внимания на шелестящий шепот то с одно, то с другой стороны, а то и вовсе наглое вторжение в их эмоциональную беседу. Разве не одному ему казалось, будто они понимают обиды на начальство и долбанных Кроули и Азирафэля, глупых коллег по цеху? Разве одному ему было интересно перемывать им косточки, пусть и невзначай во время переговоров по очередному пустяковому делу, с которым справился бы рядовой с любой из сторон, для которого не нужно было их маленькое соглашение, негласный акт перемирия только для них? В основном он старался для себя из эгоистичного желания высказаться именно ей, чтобы услышать взгляд действительно со стороны, а не поддакивающее брюзжание, вторящее его словам. — Летай высоко, кем бы не был тот, кто будет тебя любить почти так, как я. Отправь на покой, того смысла больше нет в ком, кто лишился способности окрылять.       Вторя тишине переулка и словам ангела, звучавшим в голове, прохрипел демон. И причем тут вообще «любовь»? Демоны на такое уж точно не способны, адское пламя вечно будет напоминать, к чему это чувство приводит в конце, не важно, каким ты был вначале и насколько мелкий — по собственному мнению — проступок совершил.       Задумываться о том, «любила» ли его Михаил, — было смешно и нелепо. Они же ангел и демон, кровные — или как там это говорится у человечешек — враги. Да и «чувства» для таких возвышенных и падших, как они, — что-то на грани. «Спустя неделю ты была уже с кем-то другим: То ли спортсмен какой-то, то ли бандит… А я как-то справлялся с этой болью в груди, И ни жалел ни на минуту, что был один. В принципе, я неплохо эти удары стерпел. Выработал к твоим глазам стойкий иммунитет. Жизненно важные органы не задеты, Я в одиночестве совсем, как рыба в воде»       Хастур квакающе рассмеялся, распугав мелкую живность в округе, видевшую уже не первый сон. Воспоминания перекликались с текстом песни.       Впервые ее серебряные глаза вызывали мурашки на волдыристой коже, заставляя неуютно ежиться и переминаться с ноги на ногу, а сейчас он мог упрямо смотреть прямо в них, видя свое отражение в сером омуте и уже без оглядки на сомнительную поддержку за спиной, препираться в свое удовольствие, оглашая компетентное мнение в вопросах мира людей и демонов.       После необоснованного отказа он часто стал задерживаться на Земле и сидеть где-нибудь в укромном уголке, почти срастаясь с местностью, уже по-настоящему растворяясь и чувствуя одиночество, так поздно догнавшее его после падения. А вечный напарник не то, что не был против и не задавал вопросов, а сам частенько становился инициатором таких посиделок, внезапно часто оставляя Хастура, оборванного на полуслове обычного его ворчания.       И он видел, издалека, не пересекаясь, дабы не угодить в ненужные неприятности, как Михаил и Уриэль стали чаще появляться на Земле в сопровождении Верховного Архангела Гавриила. Чем-то этот напыщенный пижон особенно бесил демона, отчего, после его нахождения на поверхности, демоны, работающие рядом, старались сбежать подальше и заняться чем угодно, только бы не слышать похожее на кваканье старой жабы, и будто усиленное в сотни раз, ворчание. «И вот, уже почти настроился на позитив, И на работе стали вроде неплохо платить, Такого независимого, как я — не найти, И вот, ты вдруг звонишь и просишь прийти. Я бегу к подъезду, как чокнутый спринтер, Мчусь по лестнице такой невыносимо длинной, Весь в поту, в дверь стучу сильно и упрямо… Ты себе так это представляла?!»       Она действительно пыталась с ним связаться? Сколько прошло времени? Когда не удалось казнить двоих предателей, он оказался больше не нужен. Не только как сторона, что справлялась с грязными делами, а вообще, как демон… и собеседник. Порядком успокоившись от постоянного, уже похожего на нытье, брюзжания и вернувшись в строй, он встретил это. Нужно было выкинуть этот аппарат сразу при ней, показывая свою позицию, но тогда рука не поднялась, непонятно почему. Идея прийти и показать свою позицию сейчас перекликалась с идеей не показываться на глаза вообще, будто той связи и не было. Последняя вызывала неописуемую радость, вспыхнувшую ярким пламенем на огарке свечи, и он грелся об нее, прокручивая в голове последствия и представляя сцены того, как (и будет ли) она искать другой способ с ним связаться.       Голос ее не изменился с последнего их разговора, тянущийся стройным рядом слов, а стиль речи был таким же подчеркнуто холодным, но в изредка проскакивающих помехах, было что-то, что напоминало, накладываясь на фразы, всхлипы и вздохи перед рыданием. Не то, чтобы он был образцовым демоном, каких описывают люди, и радовался подобным вещам, но — чего греха таить — он бы не отказался о того, чтобы в данный момент это действительно были они. Ад восторжествует, путь и его маленькой победой, — он, демон, действительно был необходим одному из Архангелов. Настолько необходим. «Нет, всего лишь кладу трубку и улыбаюсь, Судя по голосу, ты заплакана, ты страдаешь. Нет, конечно, я не рад этому, но ты знаешь, Хорошо так весной. В мае!» — Летай высоко, кем бы не был тот, кто будет тебя любить почти так, как я. Отправь на покой, того смысла больше нет в ком, кто лишился способности окрылять.       Прокашлял больше, чем спел в ответ на вытянувшееся лицо Архангела Хастур, упиваясь зрелищем. Она была одна, и он был неимоверно горд собой, что выбрал правильный путь, сделав правильный выбор и подобрав, возможно впервые, правильные слова, вернув должок и укол тем же способом. Это встреча была лучшим событием за все его существование и на этот раз победа была на его стороне. Пусть и отчасти это была победа Ада над Раем, его над Михаил.       Он уходил, смотря под ноги, криво ухмыляясь увиденному и образу, застрявшему в его голове и не давшему ему после — далеко не сейчас, спустя долгое время — покоя. Но сейчас было не важно, сколько будет встреч и разговоров после, сколько времени и самых разных эмоций он разделит с ангелом, сейчас была безоговорочная победа Ада. И уже была не важна такая же победа Рая, построенная на одной основе из чувств и высказанных мыслей.       Это была первая ничья в одном маленьком, но оживающем мире.