Преподы

      Проходя по коридорам школы, Джаред Падалеки — преподаватель литературы, очень любил прислушиваться к разговорам учеников. Порой, у тех было столько интересных мыслей, что хоть садись, да книгу пиши. А ещё иногда подростки очень бурно и громко обсуждали его коллег. Порой интересно было послушать, что думают о том или ином преподавателе молодые люди. Это помогало лучше понять молодёжь, да и вообще иметь представление о том, каких педагогических ошибок ребята не прощают. В этот раз его внимание привлекла кучка молодых людей, которые толпились у кабинета математики. Очевидно, что ребята ждали начало урока, но по каким-то причинам в сам кабинет не входили. Джаред замедлил шаг, подходя к ним. И, как выяснилось, сделала это не зря, ибо его слуху предстала не новая, но весьма интересная информация. — Да у него высшего балла в жизни не получить! — эмоционально восклицал молодой человек в очках. Падалеки его хорошо помнил: это младший сын знакомого его отца. Со старшим же Джаред учился в одном классе. И вот сейчас этот молодой человек, очевидно, говорил о коллеге Падалеки — мистере Эклзе. — Говорят, что некоторым удаётся и высший балл получить! — яро спорила с ним девчонка. — Кому? Девушкам? Юбка покороче, лифчик побольше… — Идиот! — насупилась та, но из компании не ушла. А Джаред, едва не выдал сам себя, сдерживая смех. — Говорят же, что он это… Мальчикам больше его боятся нужно! — кому принадлежала эта реплика преподаватель уже не увидел.       Да, Дженсен действительно славился своей непреклонностью и строгостью. Этот человек яро обожал свой предмет, однако привить это любовь детям у него получалось не всегда. Принципиальный, строгий, местами даже слишком требовательный — именно так можно было описать мистера Эклза. Естественно, такой преподаватель давал глубокие знания, но к себе не располагал. Поговаривали даже, что его вообще ничем не разжалобить. Ученики побаивались, но уважали этого человека. Сам она себе слушать ничего не хотел, а если кто-то и пытался ему рассказать про болтовню учеников, то тот быстро прерывал: «Меня это не интересует!».       В педагогическом коллективе особых симпатий к нему тоже не питали. Если в коллектив приходили женщины, то обязательно проходили через влюблённость в Дженсена. Мужчины же сталкивались с полнейшим безразличием, а иногда даже игнором в свою сторону. Однако изгоем этот человек не был. При желании он с лёгкостью мог поддержать любой разговор, утешить, успокоить, рассмешить, но делалось это только тогда, когда Эклз сам того хотел. С человеком-настроением работать было тяжело, зато он был отличным математиком! Несмотря на всю строгость и нелюдимость (хотя, сложно представить нелюдимого преподавателя), дети прекрасно понимали его объяснения, а посещаемость его уроков была на высоком уровне. — Про тебя в коридорах уже легенды ходят, — Джаред и Дженсен встретились в туалете для преподавателей, — ты чего, умываешься? — удивился Джаред. Дело в том, что из них двоих, мистер Падалеки чаще позволял себе выглядеть неопрятным. А вот его коллега всегда следил за своим практически идеальным внешним видом. И чтобы он появился с капельками воды на рубашке — такого ещё ни разу, наверное, не было. — Да. В жар бросает, — признался молодой мужчина. — Ты не заболел часом? — тут же обеспокоился друг. — Думаю, нет. Просто… иногда бывает. — Да? Что-то не замечал… — Тише ты! — шикнул Дженсен. — Параноик.       На урок Джаред вернулся несколько обеспокоенным. Он должен был рассказывать школьникам о классической американской литературе двадцатого века, но выходила скверно: видок Дженсена из головы у него не выходил. Всего-ничего продиктовал, чтобы ученики могли написать конспект, но даже в четырех абзацах запнулся раз шесть, а потом и вовсе перепутал фамилии авторов. На него это совсем было не похоже. ведь Падалеки, казалось, как робот — помнит и знает всё. Хоть шути, хоть отвлекай его на уроке. а он свою информацию никогда не забудет. — Мистер Падалеки, — молодой человек с первой парты весьма миролюбиво улыбнулся и поднял руку. — Да, Мартин. — С вами всё в порядке? Просто вы выглядите немного растерянным. — О, — Падалеки улыбнулся самой дружелюбной улыбкой, конечно, всё в полном порядке. Просто немного не выспался. Так, продолжим! Он постарался взять себя в руки, но получалось плохо: что же могло настолько заставить Дженсена переживать. В уборной он был сам не свой. Признаться, за все четыре года знакомства, Эклза он таким никогда не видел. Раздолбай и немножко паникёр из них двоих явно Падалеки.       В конце урока Джаред поблагодарил слушателей за проведённое время. как делал всегда. А мысленно поблагодарил ещё и небеса вместе со своим разумом, что позволили собраться и довести этот чёртов урок. В голову-то совсем не писатели лезли.        Зато у самого Эклза урок прошёл без происшествий: это он у рукомойника был взвинчен и подавлен одновременно. Но стоило ему только дойти до класса, как разум вновь был взят в железные тиски. — Мистер Эклз, а можно вопрос? — юная леди, сидевшая за третьей партой явно думала не о математике. Таких он не любил. Нельзя смешивать образование и чувства. Он всегда говорил своим юным дарованиям, что за пределами школы может существовать абсолютно любая привязанность, но в школе… Нет. — Да, Эми. — А что бы вы выбрали: посидеть с удочками… — Я бы выбрал наконец-то увидеть решение задачи, — перебил её преподаватель, одарив при этом таким взглядом, что девушка решила не спорить, — вот только мне непонятно, где это решение? Если оно ещё не появилось в ваших листах, то советую поторопиться. Совет бесплатный. Заинтересованные ученики тут же уткнули взгляды в свои листы, а немного раздражённый преподаватель присел на стол. Не любил он эти посторонние разговоры. Скорее бы уже урок закончился.       На перемене Дженсен решил отсидеться в кабинете: даже за кофе идти не хотелось. Единственным его желанием было отоспаться. Просто лечь и спать. Чтобы никто не тревожил сутки. А лучше двое суток. Но не тут-то было. Если ученики выучили правила поведения у его кабинета (а заключались все правила, собственно, в одном — не отсвечивать), то один коллега напрочь их игнорировал. — Салют! Джаред ввалился в кабинет, точно к себе домой. — Ну я же просил… — устало простонал мужчина, роняя голову на стол, — ученики могут… — Ученики не могут, — молодой человек наклонился и одарил губы Дженсена лёгким поцелуем, — они тебя побаиваются. — Знаю, — усмехнулся тот, — но тебя ничего не останавливает, да? Послушай, а если сюда… — Они спорят в коридоре. И им это нравится больше, нежели врываться в кабинет к злюке. — Эй, я не злюка! — попытался опротестовать Джесен, но Джаред прервал его своими объятиями: преподаватель обошёл кресло, устроился позади коллеги и нежно обнял его за плечи, склоняясь так, чтобы голова оказалась на плече Эклза. — Да? Это ты спроси у кого-нибудь другого. — Ладно. О чем они там уже спорят? — Конечно, о твоей ориентации. Я не понял, что именно там произошло, но девчонка… Эта… — Эмми? — сразу догадался Дженсен. — Ага, точно! Да, они рассказывает, как ты не дал договорить ей до триггерной фразы. И вот теперь идут великие споры: гей или натурал. Дженсен тяжело вздохнул. Он никогда не понимал чая лезть в чужую жизнь, детство воспитали так, что частная жизнь — это дело только одной семьи. Видимо, у подростков с их буйными гормонами На этот счёт было совершенно другое мнение. Но Эклз не был бы сам с собой, если бы не попытался прекратить все эти разговоры. Он не говоря ничего лишнего просто поднялся со своего места, уверенным шагом прошагал к двери, резко распахнул её, и заставил очередную компанию подростков замолчать в правильном ужасе. — И что за беседа собрания? — своим лучшим Грозным голосом проговорил преподаватель. Такому Дженсена никто не решался перечить, правда, отвечать тоже никто не спешил. Шутка ли: сказать самому математику о том, что кто-то посмел считать его геем. — Я повторяю вопрос! — ещё строже переспросил Эклз. Тут компанию спас смельчик — новенький мальчишка, который явно ещё плохо ориентировался в преподавателях: — Простите, мистер Эклз… — прошептал он. — Я одного не понимаю, что изменится от вашего знания моей ориентации? Смею напомнить, что я не просто преподаватель, которого вы видите всего лишь сорок минут в день, а ещё и гражданин, сын, и чей-то брат. С вашей стороны крайне некрасиво обсуждать такие вещи, находясь в школе. Я настоятельно прошу сначала включать мозг, а потом задействовать свой речевой аппарат.       Пристыженные подростки сначала извинились, а потом медленно разбрелись в разные стороны. На этом акт «публичной порки» был завершён. — Ну что, напугал детишек ещё больше? — улыбнулся Джаред. — Прости… — молодой мужчина моментально смягчился, — я понимаю, что каждого из них ты любишь и уважаешь, но Джаред… — Всё в порядке, — молодой человек положил руку на плечо Дженсена, — знаешь, может ты и прав. Просто я не могу ругаться на ни. И скрывать от всех я тоже не могу уже…       Ну вот опять этот разговор! Они встречались уже четыре года, но за это время на работе никак не могли признаться. Директора вообще-то всегда умиляли пары, которые образовались на работе, и были они однополыми или нет — никого не волновало. «Любовь — это всегда прекрасно!» — восторгался директор. А вот Эклз пересилить себя не мог. Ему казалось, что как только он произнёс фразу: «Я гей», как его тут же выгонят с позором из города, навсегда лишат права преподавания и звания человека. Джаред уважал эти опасения, но никогда их не разделял: «Чувак, да кому вообще какая разница? Мы в свободном обществе! Никто уже давно не увольняет учителей за их ориентации, если те умеют держать член в штанах!». Но молодого человека нереально было переубедить.       До конча рабочего дня оставалось всего четыре урока. Падалеки с ужасом отмечал, как его зеленоглазое чудо покрывается то потом, то мурашками. Он буквально на каждой перемене пытался выяснить причину, но коллега отказывался вести этот разговор. — Всё в порядке! — лишь отмахивался тот. — Да я вижу! Ну же, скажи уже… все школы заметила, что с тобой что-то происходит. А ты даже мне сказать не можешь причины. Ты ведь понимаешь, что я переживаю, я просто не могу тебя оставить в таком состоянии! — упрямство вал Джаред. Он не хотел рассказывать, но дети давно поняли, что у двух преподавателей довольно приятельские отношения, поэтому сегодня просто завалили его вопросами о Дженсене: «Что у мистера Эклза случилось?» — звучало практически в каждом классе. Да уж, скажи он это сейчас мужчине, тот уж точно сбежит из школы раньше времени. От такого умозаключения Падалеки даже улыбнулся сам себе. Живо представилась картина, как Дженсен хватает свой кожаный портфель, выскакивает через окно, перепрыгивает забор и огромными шагами направляется в сторону дома. Да уж… было бы забавно. — Всё со мной нормально. И, слушай, — теперь было видно, что Эклз явно нервничает, — прости… Не подумай, что я тебе не рад, но сегодня ты… как бы так сказать… Ты слишком часто заходишь в кабинет. — У тебя вход платный? — Нет же… черт… ну… — Малыш-Дженни, не переживай. Ты можешь рассказать своему папочке все свои печали, — Джаред попытался изобразить интонации слишком заботливого родителя, — и мы придумаем, что делать, хорошо? — Идиот! — хоть Дженсен и попытался сохранить серьезность, улыбка всё равно проскочила на несколько секунд. Его всегда забавили актёрские способности этого молодого человека. — Тогда в чем дело? — В том, что ученики могут что-то заподозрить… — О, да брось!       Так уж вышло, что все ученики и раньше знали об ориентации своего учителя литературы. Он никогда не стремился скрыть этот факт, но и с транспарантом по школе тоже не ходил. В свободном доступе было несколько фотографий, где преподаватель в романтической обстановке сидел за чашкой кофе со своим приятелем (бывшим парнем). Тут уж отрицать что-либо было в глупой затеей, да и новость воспринялась вполне спокойно. Фотографиям было больше шести лет, и ученики рассматривали их скорее для того, чтобы просто увидеть, каким был этот интересный человек много лет назад. Ничего криминального.       Эклз же о своей ориентации говорить не любил. И ладно бы он просто не любил, так он же охранял эту тайну, точно была она государственной! Личная жизнь настолько стала запретной темой, что в школе уже поползли домыслы. И не только в школе, ведь в обычной жизни, тема его взаимоотношений была не менее сокровенной. Просчитался он. Думал ведь, что если хранить за семью печатями, то и интереса не будет. А вот нет. Дохранился. Дохранился до того, что пришлось последний урок отменять… — Да что случилось? Я сейчас требую, слышишь, требую объяснений! — Падалеки дозвонился до него лишь с третьего раза. — Нам… Черт, нам надо поговорить! Я больше не могу так… — проговорил мужчина совершенно отчаянно. От этой интонации по телу Джареда пробежали мурашки.