Тишина

Когда моря начинают поедать сушу и солнце превращает землю в раскалённую лаву, когда воздух становится сухим и плотным, а вода кипит под открытым небом… Ты распахиваешь глаза. Требуется мгновение, чтобы понять, что происходит вокруг. Солнечные лучи пляшут на белом потолке, мягкие и слабые. Воспоминания из сна обливают кипятком, но их яркость уже сходит на нет. Первый вздох выходит рваным и сухим, как будто ты вновь там – сгораешь изнутри под действием аномальных температур. Это не твоя кровать, осознаёшь мгновением позже, когда хватаешься руками за одеяло в надежде найти опору. Бельё белое, оно хрустит в ладони, когда проводишь ею по одеялу, разжимая напряжённые пальцы. Подушки под головой непривычного размера, и ты уже предвкушаешь боль в шее на весь день. А ведь у тебя встречи по поводу… Ах, точно. Южная Корея, вот оно что. Воспоминания дороги к отелю и заселения в него пробегают в мыслях за пару мгновений. Гул сеульского транспорта достигает твоих ушей, побуждая раздумывать о взрослых нудных делах. Сон где–то позади, он отдаляется тем сильнее, чем больше ты сосредотачиваешься на реальности, доставая телефон и просматривая ленту новостей, отвечая на пару сообщений мимоходом. Почти восемь часов утра. Встреча назначена на шесть вечера, и тебе некуда спешить, поэтому сборы можно отложить. С секунду раздумываешь о том, чтобы зарыться в подушки, но сна нет ни в одном глазу – да и кто захочет возвращаться в кошмар? Что явь, что сон – сплошное мучение. Раньше это не было привычным делом – пропадать в командировках в другие страны, но со временем ваша компания расширилась, стали поступать заказы на выставки и форумы и из других стран – руководство решило собирать штаб из людей, владеющих английским и другими языками. Естественно, зарплата тоже обещала возрасти, смысла отказываться от предложения не нашлось, как бы ты ни пыталась их придумать. Заработок, путешествия, успешность – о чём ещё можно мечтать? Не считая того, что это не работа твоей мечты. Все эти кошмары – следствие того, что твое тело всегда с трудом акклиматизируется в новой стране. Каждый чёртов раз. По крайней мере, пригодилась твоя заинтересованность в английском и корейском. Хоть где–то, хах? *** Неудачливость дня продолжается и в кафе – дверь бьёт тебя в лицо, когда какой–то высоченный парень выбегает оттуда с тремя стаканами кофе; бариста продолжает спрашивать тебя о заказе на английском, несмотря на твой прекрасный корейский, и у них закончились все приличные напитки, потому что к вечеру занятого дня в конце месяца не стоит ожидать иного – правда? Пирожное, выбранное тобой, на вкус оказывается силиконовым, в нём хорош лишь внешний вид, но напиток – он спасает ситуацию. В любом случае, какой гендиректор организации соэкспонента будет организовывать деловую встречу в таком месте? Не то чтобы тут так плохо – обстановка симпатичная, шум улиц заглушается толстыми начищенными окнами, музыка приятная, опять же. И всё же… Что–то профессиональное в тебе дёргается, непривычное к иному подходу в работе. Не хочется звучать предвзятой, но твои представления об этом партнёре – смесь чего–то инфантильного и хохочущего, что, в общем–то, само по себе не противозаконно, но заранее вызывает головную боль – не хотелось бы бегать по Сеулу, выполняя ещё и чужие обязанности, только бы они были сделаны как надо и в срок. Ты узнаёшь его по одежде. Полагаешь, что это так. Может быть, даже желаешь этого. Господи, да он горяч. Мысль бьёт тебя под дых, заставляя втянуть медленно воздух через нос. Что за бред?! Что за… Подстава. Это только в дорамах гендиректором может быть кто–то чуть за двадцать, в реальности такая позиция говорит либо о продвижении по связям, либо о невероятных успехах по работе вкупе с харизмой – иначе старые пердуны «сверху» не примут за своего. Каковы шансы, что этот тип окажется заносчивым кретином, а не амбициозным трудолюбивым гением? Но вот он узнаёт тебя тоже, как будто прикидывает что–то в голове – вспоминает фото из документов, что ли? – и размеренным шагом пересекает комнату, расстёгивая по пути пиджак глубокого синего цвета. Чёрт. Вы кланяетесь друг другу, здороваясь, и тут же присаживаетесь на выбранное тобой место. Кристофер – как он решил представиться, хотя ты помнишь его корейское имя, – обольстительно улыбается, но улыбка эта обезличена, она не доходит до его внимательных тёмных глаз, охваченных холодом. Зеркалишь профессиональную улыбку, убирая лишние мысли из головы – работа, работа, работа. Отчёты, накладные, проекты. Тренировка едва помогает, внутри бурлит противоречивое желание, чтобы этот парень оказался тупым, как пробка, – глядишь, так легче будет его невзлюбить. Он оказывается вторым вариантом. Встреча проходит необременительно. Ты достаёшь свой ноутбук, он – свой. Вы сверяете проекты договоров на всё – аренду, пропуски, на организацию в целом. Поскольку распределение человеческих ресурсов лежит на тебе, но работников ты не знаешь, то естественным выходом становится предложить встретиться с ними в здании компании – посещать её пришлось бы в любом случае, – и обсудить, кто в чём готов проявиться. Кристофер соглашается, берёт на себя обязанность всех обзвонить, затрагивает тему примерных затрат, время и дату встречи комиссии. В общем и целом, вы оба остаётесь встречей довольны. Казалось бы. Наверное, тебе было бы чуть легче, если бы снаружи на вас не пялился его телохранитель. Серьёзно, зачем он ему? И почему он такой грозный? Когда они скрываются в машине, ты не можешь сдержать вздоха облегчения. Может, виновата твоя мнительность, а может, дело в том, что вместе с ними с плеч будто пропала пара массивных рук. Пару минут пялишься в экран телефона – гендиректор дал свой номер. Строка «имя» продолжает мигать пустотой, пока твои руки наконец не набирают привычное «Папочка (5)». Глупая привычка именовать так всех директоров, что встречались тебе по пути, но в жизни должны иметь место шалости, верно? *** Каждое утро в Сеуле вызывает приступы мигрени. Шум, загрязнение воздуха, запутанная система города, неприятные старушки и пугающие мужчины… Город–муравейник, части которого так старательно пытались выглядеть чем–то большим, королевством, пока в пяти метрах от него росла навозная куча, чьего запаха никак нельзя было избежать. Ни отвернувшись в сторону, ни сделав вид, что ничего нет. В этом весь Сеул. С прошлой твоей поездки сюда прошёл год, появились свежие кафе и сменились неоновые вывески; даже сейчас ты замечаешь едва отстроенные здания и места для очередных построек, пока добираешься до компании. Лицо города меняется с каждым годом всё радикальнее, точно вторит известным пластическим операциям, но внутри… внутри всё остаётся таким же. Бедность, выживание. Дома из фанеры и надежд. И люди. Такие же, как и город. Лицемеры, улыбающиеся гиены. Знание корейского даёт тебе как преимущество, так и тошноту и проблемы. Насколько весело говорить гадости в лицо человеку, который, как ты считаешь, не владеет твоим языком? Благодарность к Кристоферу ты скидываешь именно на это – ему, по–видимому, судьбою было предначертано работать специалистом по связям или переводчиком, но почему–то он застрял здесь. И ведь прошло всего ничего с начала собрания. Круглый стол, графики экономистов… Это льстит – когда он берёт на себя ответственность проверить, что все всё разобрали; что его работники беседуют с окружающими с уважением; что Хан Джисон – твой нынешний коллега, бегающий по городу, как белка в колесе, на которую он так походит, – не глотает слова через три, когда вы втроём встречаетесь за обедом чуть позже. Весь состав команды подобран отлично – и активный Хан Джисон, и внимательный экономист Сынмин со своими помощниками; Со Чанбин, сильный и кокетливый, но внимательный к экспонатам специалист из зала, с которым вы сдружились в первый же день благодаря его открытому характеру. Эта дружба стоила тебе спокойствия – Бини не переставал шутить про то, как ты смотришь на своего босса, – но оно того стоило. А вот за соседним столом сидит Хёнджин – он работает с техникой демонстрационного зала, создаёт ролики и следит за их трансляцией. Реклама – тоже на нём. Доброжелательный Феликс сидит с ним же, мистер–чарующая–улыбка, который уже сейчас изучает проект и тематику, хотя он должен лишь встречать и консультировать гостей. Его погружённость в дело подкупала. Есть ещё одна проблема. Телохранитель. Этот хмурый тип из кафе. Ты рассматриваешь его украдкой, пока доедаешь холодную лапшу: прямой нос, точенные скулы и линия челюсти, сжатые в линию губы и напряжённый взгляд, дополненный сведёнными бровями. Если бы он не хмурился так упрямо, его лицо выглядело бы гораздо спокойнее, размышляешь запоздало. А на работу тут принимают по кастингу? Его чванливое выражение так оттеняет простодушную приветливость, приклеенную к лицу Кристофера, что тебе становится не по себе. В любом случае, зачем вам есть вместе? Что–то в тебе хотело сбежать из этой ситуации, подальше от этих страшных –страшно красивых? – «коллег» и загрузить себя работой. Ты не отказываешь себе в этой мелочи. Джисон пытается что–то возразить, но ты его не слушаешь, удачно подхватывая под локоток проходящего мимо Со Чанбина. – Уже убегаешь? – ухмыляется он. Тебе не хватает смекалки придумать ответ. *** Компания Кристофера оказывается находкой. Замечательное здание, уютные места отдыха, слаженный коллектив. Впрочем, корейцы везде остаются большими сплетниками. – Говорят, что девушка из зарубежников встречается сразу с двумя айтишниками… – слышишь ты, пересекая очередной коридор на пути к кабинету Хёнджина. Теперь они обсуждают и вас. – Причём они встречаются все втроём!.. – И это на рабочем месте! – А вы слышали про… – А вот Чонин вчера заигрывал с Феликсом прямо у меня на глазах, – вдруг раздаётся над ухом, заставляя дёрнуться. Это Чанбин. – Бини… – Мм? – Ты идиот? Вы с Чанбином сдружились подозрительно быстро. Его простодушность и твоя прямолинейность проложили вам прямой путь к передразниваниям, которые редко останавливались даже в рабочие моменты, но поскольку никому не было до этого дела… – Ты бы их видела! – натурально возмутился парень, напрягая руку там, где ты за неё ухватилась, заворачивая за угол. Хвастун. Чёрная ткань натянулась, подстрекая шутки о страдающих пуговицах – те твои любимые в его присутствии. Ему в принципе шли костюмы. На накаченном теле они сидели не идеально, но так и подчёркивали труды тяжких часов в тренажёрном зале. – Пожалуйста, избавь меня от подробностей. – Многое теряешь. С этим стоит научиться жить. – Ты по какому поводу? – Часть экспонатов готова, на неделе завозим. Вы с гендиректором уже обговорили их расположение? – Примерный план у меня, но мы его ещё не утвердили. Я скину тебе документы. Или подождёшь меня в кабинете? Я вернусь туда, как только договорю с Хёнджином. – Буду там, капитан! – отсалютовал тот, и быстро потерялся в толпе самого загруженного отделения. Ты всё ещё не знала, чем они занимаются. Наверное, это та сама канцелярия. Куча движений, минимум эффективности. И не хватало абсурдности этого дня, как ты поняла, что за прозрачной стенкой кабинета Хёнджина тот находится не один, но с гендиректором, и вход сторожит его вездесущий телохранитель. Развернуться на пятках перед лицом уже увидевшего тебя Мистера Хмурость – лучшее решение дня. Он не должен стать… сложнее. *** Возможно, это был один из тех случаев, когда глупость в мгновение ока превращается в смелость. Со стороны, должно быть, выглядело это смешно – как ты вращалась туда–сюда в коридоре, раздумывая на тем, чтобы действительно уйти, догнав Чанбина по пути, и вернуться сюда позже. Но ты ведь совсем не трусиха. Незачем делать всё сложнее, чем есть. Это работа. И в ней ты хороша. – Добрый день, – киваешь телохранителю. Хитрая ухмылка не покидает его губ, и взгляд сканирует твоё тело – словно он всё ещё проверяет тебя, несмотря на то что знает, кем ты тут работаешь. По затылку от интенсивности этого исследования бегут мурашки. Они не неприятные, отнюдь. – Весьма. Никакой видимости приличий. Ты открываешь рот, закрываешь – зубы клацают друг об друга со смущающей громкостью. – Что–то ещё? – всё шире улыбается тот. Чеширский кот. Сверлишь взглядом ручку двери. – Можно? – Нужно, – без промедления соглашается он, но не даёт тебе коснуться двери, галантно распахивая её перед тобой. Показушник. Отчаянно уговариваешь себя, что вздох, который срывается с губ, не связан ни с этой ситуацией, ни со взглядом Кристофера, ни с чем–либо другим. Ты устала. C опаской усаживаешься в кресло рядом с Хёнджином. И когда позже Чан перегибается через тебя, указывая на что–то на бумагах или на мониторе экрана, ты не позволяешь себе вздрогнуть. *** Ты частенько повторяла себе, что уж на месте стеснительных дам романов взяла бы полюбившегося парня под руки и пошла в счастливую жизнь – что там думать? Вот только оказавшись на их месте… ты начинаешь понимать, почему это так трудно. Не чтобы ты и правда вдруг рассматривала Кристофера в этом смысле!.. То есть… мысль, per se, имелась, скромные подавленные фантазии, но это ведь законно, верно? Не стоит ему быть столь обходительным. Господи. Тебя послушать – так надо быть уродом. Проблема даже не в этом! Проблема в том, что вечером пятницы через два месяца после начала вашей совместной работы Банчан практически ловит тебя в коридоре, когда ты в очередной раз сбегаешь после конференции, и предлагает выпить после работы. – Давайте наконец подкрепим наше сотрудничество корейскими традициями! – сияет он, как начищенная монетка, и улыбка в этот раз столько солнечная, что ты останавливаешь себя от того, чтобы зажмуриться. Как ты могла бы ему отказать? И это… обычная практика, в самом деле. Не столь привычно лишь то, что вас в кафе трое, а не весь состав. Что Минхо – угрюмый телохранитель Чана, – разливает вам по стаканам соджу и то и дело добавляет побольше мяса в тарелки, и от алкоголя он похож на разомлевшего сытого кота. Его глаза мягко сияют в оранжевом свете забегаловки, кожа чуть влажная от горячей острой еды. В кафе уютно тепло по сравнению с затопленными улицами за дверью, по которым вам пришлось бежать последние две улочки, ведь Чан решил не брать машину, раз уж все будут пить. Твоя блузка промокла, и ты чуточку горбилась, когда зашла в помещение, потому что ткань неприятно облепляла грудь и плечи. Это Минхо отдал тебе свой пиджак, без лишних слов накинул поверх твоих плеч, словно это привычное для вас дело – вот так обмениваться одеждой, даже ни разу не поговорив прилично. И имя–то его узнала лишь по пути сюда. Стало быть, трепетная нежность, разливающаяся в твоей груди – это временное следствие алкоголя и перепада температур. Так? Да ведь? Один человек – это ещё ничего, но двое… Или же это изжога? Тебе стоило бы успокоиться – от такого напряжения можно схлопотать аневризму. Ваши стаканы сталкиваются в воздухе вновь, и ты не можешь сдержать смеха, когда напиток Чана скатывается по его ладони за манжету, но вот тот бросается слизать его своим языком и смех застревает у тебя где–то в горле. С удивлением смотришь на Минхо. «Может, ему хватит пить?» хочешь спросить ты, но тому всё точно нипочём – он даже не закусывает алкоголь, поддаваясь навстречу Чану. Их языки сталкиваются прямо на коже его руки, проворно слизывая жидкость. Минхо смотрит Чану в глаза – тот поддаётся ближе, очаровательно красный в щеках и такой податливый. Словно видение из сна, слегка в дымке из–за количества выпитого и усталости, но столь коварно чёткое – ловит тебя в ловушку, не отвести взгляда, как бы ни старалась. Лишь чувствуешь, как от напряжения бессознательно сжимаешь челюсть и стакан в руке. Это… непрофессионально. Да. Да… Чёрт. Кажется, что ты только что приземлилась после падения со скалы, и все вокруг изменилось, но ты слишком растеряна, чтобы рассмотреть новое окружение. Минхо откидывается обратно на стол, губы всё ещё блестят из–за напитка. Голову склоняет в бок, глаза жмурит, расплываясь в довольной ухмылке. А. Ах, вот оно как. Какого?.. Ты физически не смеешь бросить взгляд на хихикающего Криса, ведь сердце гонится в глотке от того, как внимательно тебя оглядывает этот… этот Минхо, чтоб его! Вероятно, он делает себе смоки – не способен ведь взгляд быть настолько тёмным и поглощающим? Опасно манящим? Обманчиво заинтересованным. Твои глаза прокладывают дорожку по чужим чертам лица, сейчас внезапно манящим; к густым бровям и спинке ровного носа, к арке купидона, пока ты облизываешь собственные пересохшие губы. Проходит всего пара мгновений, хотя ощущаются они тяжёлыми столетиями, и парень тихонько двигается к столу: – Прикуси язычок. Былое тепло улетучилось, как дыхание, вырвавшееся из легких. Ты отчаянно не могла удержать его. Как долго они… вместе? Что это стало привычкой? И глаза Минхо отнюдь не осуждающие, но ты отворачиваешься без промедления. *** В прихожей темно и морозно – дверь никак не хотела закрываться, пригласив с собой внутрь морось и сырость. Ботинки оставляют на ковре следы, и места так мало, что ты запинаешься об кроссовок, когда пытаешься стянуть его другой ногой. Минхо хохочет тебе в затылок, руками обхватывает поперёк талии. Его дыхание скользит по шее, посылает колющие мурашки вниз по позвонку. Обхватываешь его руки своими – кожа у него чуть грубоватая, сухая, захват устойчивый. Сердце делает кульбит, и ныряет куда–то в глубины, и тонет, тонет, тонет, словно окружённое толщей воды. Звук набатом отдаётся в уши и бьёт изнутри в грудь. И этого слишком много. Всего. Чувствуешь другую пару рук у щиколотки – это Кристофер стаскивает обувь с твоих ног. Движения у него нерасторопные, он хмурится, путаясь в шнурках. Что–то в животе крутится от этого зрелища, нечто неподходящее и запретное, и ты отодвигаешь эту мысль на задворки. Только вот Минхо и не думает соблюдать видимость приличия, шепчет тебе прямо в замёрзшее ухо: – Нравится то, что видишь? Дрожишь от ощущения, коротко киваешь, хотя ответ едва ли требуется. Вы возитесь в тёмном крохотном пространстве слишком долго для тех, кто решился на тройничок, но пожар, что горит в твоей груди, не затихает ни на секунду. Ни когда Чан ведёт языком по большому пальцу Минхо, что приподнимает его лицо; ни когда последний засовывает этот палец тебе в рот, давит на язык и другой рукой прижимает к бёдрам. Должно быть, это его квартира, думаешь ты запоздало, когда вы вваливаетесь в единственную спальню. Никто не включает свет, и лишь фонари с улицы и огни многоэтажек вдали освещают пространство вокруг. Минхо подталкивает тебя на кровать почти грубо, и Чан валится рядом мгновением позже. Он румяный даже в полумраке, губы закусанные и блестящие. Не удерживаешься, поддаваясь вперёд и цепляясь пальцами в затылок – волосы там такие короткие и блестящие, что скользят в пальцах, как песок. Чан встречает тебя на полпути, и ты ожидала, что в поцелуе он будет властным, но на деле тот поддаётся и направлению твоей руки, легко склоняя голову, и послушно приоткрывает рот, когда ты раздвигаешь его пухлые губы языком. На вкус он словно сладкий алкоголь и солнце. Не успеваешь распробовать его получше – сверху на тебя наваливается Минхо, заставляя разорвать поцелуй и поворачивая обратно на спину. И ты уже потеряла давно дыхание, но от взгляда, которым он тебя окидывает, в груди свербит, заставляя хватать воздух короткими вздохами. И если Чан на вкус, словно летнее горячее солнце, то Минхо похож на утренний туман, пронзённый солнцем лучами, пока тот совсем не исчезает. Ты хватаешься на его плечи в попытки поймать эту ускользающую прохладу, и под прикосновениями он ощущается таким устойчивым и уверенным, и аккуратно склоняется к тебе, целуя лоб и щёки. Серьёзно, этот человек станет твоей смертью. Почему они позвали тебя с собой? Почему делятся друг другом? Они решили это заранее? Или это поступок, затуманенный алкоголем? Все мысли ускользают из твоей головы, когда он наконец касается твоих губ своими – не такими пухлыми, как у Чана, но уверенными и ведущими. Одна его рука скользит под твою спину, заставляя выгнуться на встречу, к горячей коже под тонким материалом не до конца просохшей кофты. Юркий язык пробегается по твоим губам и Минхо хмыкает, когда ты приоткрываешь рот, позволяя углубить поцелуй, – что–то внутри тебя трепещет от этого звука. Поцелуй становится жёстче, почти подавляющим, отзывается ноющим ощущением в животе. Он кусает твои губы, задевает зубами даже язык, и зализывает укусы, когда ты мычишь чуть болезненно. Вы сталкиваетесь зубами, губы саднит от борьбы, и его рука притягивает тебя ближе к его корпусу, сталкивая вас грудиной. Ты горишь, будто у тебя лихорадка; будто выпитый алкоголь вновь скользит по твоей глотке, жарит внутренности. Когда он наконец отстраняется от тебя, между вами тянется тонкая нить слюны, и Минхо дышит также тяжело, как и ты, – приятное зрелище. Вот только стоит вам оберутся на звук слева, как вы понимаете, что Банчан… заснул. Чего?.. *** Следующее утро удручает не столько из–за похмелья, сколько от осознания ситуации. Это чувство сохраняется с тобой во время сборов, – чёрт знает, сколько тебе стоило то такси посреди ночи, – утреннего кофе, переговоров с милейшим Джисоном; укрепляется после того, как файл без автосохранения улетает в мусорку из–за сбоя в ноутбуке и окончательно закрепляется на обеде. – Вы сможете сохранить это в секрете? – первое, что спрашивает Кристофер, когда присаживается за твой стол. Секундная пауза, которая повисает между вами, неловкая и шокирующая. Ты чувствуешь себя уязвлённой, но понимаешь, что ему – явно не лучше. С каждой секундой тишины звук, с которым твоё сердце разрывает себя на части, становится лишь громче. Вы с Минхо практически сразу друг от друга отлетели, ты скомкано попрощалась, и он уговорил тебя взять с собой его ветровку – блузка–то у тебя не высохла даже под напором повышенных градусов. – Мистер Бан, я никогда бы так не поступила, – уверяешь его. У тебя нет права обижаться на его недоверие, но в груди свербит всё равно. А ведь… ведь тебе казалось, что ни он, ни Минхо явно не из тех, кто стал бы затевать отношения на одну ночь. – Никогда не знаешь, – пожимает плечами парень. И его поза такая же спокойная и непоколебимая, но глаза его не сходят с твоего лица в поисках… поисках лжи? – Верно, – соглашаешься, прикусывая губу. – Но я молчу. В конце концов, чего ещё от них ожидать? Было ли наивно с твоей стороны полагать, что та ночь… – Хорошо, – выдыхает он, и ты приходишь в себя. – Хорошо, – отзываешься эхом. И не то чтобы это не правда, тем не менее. Хорошо, что он такой предусмотрительный, и заботится об их приватности и безопасности. Однако, если Чан так этим дорожит, почему они поступили так опрометчиво в первую очередь? – Я сыта. Хорошего дня. Его ответ тонет в чужих разговорах за твоей спиной. А ведь суп был вкусным – стоило забрать с собой оставшуюся половину. Но может быть, он уже остыл – так же, как забранное у тебя тепло и оставшийся в лёгких воздух. И если кто-нибудь увидит, как ты утираешь уголки глаз – это вовсе не слёзы. Ведь плакать было бы слишком просто. *** Ёбанный ад. – Итак… – ты тяжело выдохнула, удерживаясь от того, чтобы провести рукой по лицу. – Экспозиция… Это череда бессонных ночей и перекусов на ходу. Азиатская культура переработки затрагивает и ваш отдел, потому что начальство уже заключило дополнительный контракт на следующую выставку, и вы обязаны произвести впечатление на всех работников. Ёбан… – Да, – режет воздух. – С вашего позволения, я расскажу о том, что мы решили. Да пожалуйста, думаешь ты. И киваешь. Недостаток сна и питания рискуют привести тебя к анемии, и ты чаще обычного раздражаешься, – особенно на эти тупые презентации и никому не нужные совещания, остаток прошлого десятилетия, не несущий ничего, кроме потери времени и терпения… и вы обсуждаете не проблемы, а успехи, и это так, так тупо, потому что не помогает двигаться вперёд, и… И Кристофер, что стоит рядом с тобой, рассказывает о том, как будут размещены экспонаты, на чём стоит сделать акцент в медиа, и как всё должно выглядеть в идеале. И, да, возможно, тебе стоило бы дождаться конца его речи, ведь он пытался тебя выручить. Но. За последние две недели вы не продвинулись ни на шаг, и все выбранные на голосованиях решения выглядят смехотворно. Это даже не твоя сфера работа, ты посредник, который отвечает за всё, но не включён в эти сферы буквально. – Нам стоит обсудить насущные проблемы, – высказываешься ты, вставая. От расходящегося по телу раздражения нет и капли смущения. – Прошу прощения, но это важнее экспозиции, которую мы обговорили уже несколько раз. Забрать пульт из рук гендиректора оказалось не так трудно. – Места расстановки уже установлены, но мне не нравится, как в расположении не хватает симметрии. Асимметрия хороша, когда она уместна. И расположение больших объектов у входа делает остальной зал зрительно меньше и в нём больше пустоты, отсюда ощущение незаконченности. Вообще–то, на это тебе жаловался Чанбин. – Реклама, которую мы смотрели на прошлой встрече, хороша, но она слишком красочна для выбранной темы выставки, и заголовки с цветными буквами убивают всякую серьёзность. Концепт изначально был выбран неверно, отсюда ошибки в медийном сопровождении. По статистике… Это не занимает много времени – вывалить все проблемы, что ты тщательно записывала каждую из встреч, на которых не было шанса высказаться против, когда все безропотно соглашались с каждой хвальбой Кристофера и других работников. Проверить пару сайтов на статистику, посмотреть пару видео с прошлых успешных выставок, проконсультироваться лично с Хёнджином и Чанбином – это всё, что требуется, чтобы подкрепить свои ощущения чем–то физическим. В комнате тихо, когда ты заканчиваешь. – Вопросы? И вновь – тишина. Как же это тупо. – Я согласен. Твой взгляд мгновенно приковывается к фигуре в углу комнаты – тёмный костюм оттеняет серьёзность Минхо. – Не поймите неправильно, я в этом ничего не смыслю, но альтернативные варианты показались мне презентабельнее. Раздаётся шёпот. – Именно, вы не смыслите, а значит… – Нет, – тут же отзывается другой человек. Это Чан. Смотрит на тебя так, будто призрака увидел. Что – нет? – Всё верно, – продолжает он. – Система с голосованием была введена нами только в этом квартале, и я надеялся, что это позволит работникам выразить своё мнение яснее и оно не потеряется в тишине, как бывает обычно. Как мы видим, однако… Тишина всё ещё губит наше дело. Пара недовольных физиономий встречает тебя, когда ты осматриваешь всех за столом. Хёнджин несмело показывает оттопыренный большой палец. Это почти заставляет тебя улыбнуться. – Спасибо, что не промолчали, – обращается Крис к тебе. Молчание убивает, рассуждаешь ты, усаживаясь обратно. Как они встречаются в тишине? Как могут скрывать чувства друг к другу? Терпеть днями, чтобы не высказать лишнего? Как тишина не убивает их? И в конце совещания ты выходишь из кабинета последняя, передавая все документы и наработки ему лично. Минхо стоит позади, и он необычайно улыбчив, но ты не можешь отзеркалить его вежливость, не смеешь сфабриковать улыбку, когда в желудке переваривается не обед, а злость, непонимание и… жалость. И когда бросаешь на них последний взгляд через стеклянные двери – они оба смотрят тебе вслед. Тупо. *** В твоём кабинете едва помещается один человек – коробки с документами, чистой бумагой и всякая мелочь делают невозможным пребывание здесь кого–либо, помимо тебя. – Это что было? – задаётся вопросом Чанбин. Ему, как и всякой иной аномалии, до условий окружающей среды дела нет. Бактерия. Вирус! Грибок… – Хм–м? – откидываешься в стуле, вдумчиво догрызая орешки. – Ты про выступление? – Чёрт с ним, с выступлением, ты мне лучше расскажи, что у тебя с моим начальством… – Что? – орешек, покрытый шоколадом, закатился тебе под блузку, и ты непослушными руками полезла под неё. – Ничего у меня с ними нет. Чанбин усмехнулся. – С ними?.. Чтоб его. – Отвали. Тебе не пора к себе? Чего ты у меня тут вечно ошиваешься? Но того уже было не остановить. Он прошёлся по твоему крохотному кабинету, украл парочку орешков, и принялся усиленно их пережёвывать. – Я так и знал, что между ними что–то есть! А ты? Ты–то как?.. Неужели это у вас на родине в порядке вещей? Слышала про ту девчушку из канц… – Пошёл вон! Каким бы настырным он ни был, границы Бин чувствовал хорошо. – Ладно–ладно, – приподнял тот руки в примирительном жесте. – Но ты всё равно мне всё потом расскажи. И был таков. Хотелось вцепиться руками в собственные волосы, но работа не ждала. И неважно, что настроения делать её не было; неважно, что все твои мысли занимали только угрюмый котяра с самой привлекательной ухмылкой на свете и накаченный умник с опасно очаровывающими глазами. Чем ты думала? Чем? Вопрос риторический. Сложно другое: как разрывает сердце на мелкие кусочки каждый раз, когда они так милый и обходительны. Как клокочет где–то в горле, стоит им привлечь внимание других к твоим фразам – вы всё ещё обедаете вместе. Глупо было бы их избегать. Может быть, твой срыв был вовсе не на работников или схему работы компаний Азии. Возможно, это злость на себя. Как это эгоистично – купиться на кусочки внимания, что они тебе уделяли; допустить мысль, что у вас может что–то получиться. Столь саморазрушающе – отслеживать их характеры в мельчайших проявлениях и всё больше погружаться в этот туннель. Кристофер – не Банчан, как бы неразумно это ни звучало. Заметна разница между тем, каким нежным и приземленным он становится, когда покидает вечером кабинет – плечи расслаблены, пиджак перекинут через плечо. Он вечно в своих наушниках, музыка проникает сквозь них и бежит по коридору прямо к твоему кабинету, чтобы известить, что Чан отбывает домой. Кристофер не улыбается – практически, в противовес Банчану, что мягко смеётся над любой мимо проходящей собакой. Ты не сталкер, идти в тот вечер вам было в одну сторону. Есть нечто неуловимо комфортное в том, каким лёгким становится его шаг, когда он уходит домой с Минхо. И эта удручающая щекотка, поражающая твои внутренности всякий раз, стоит Чану стать… собой. Помогающим Чанбину, что ненавидит бумаги; выслушивающим Феликса о его переживаниях; похлопывающим Джисона по плечу, когда тот дрожит от стресса из–за наехавших на него работников другого отдела. Или Минхо – ох, этот кот. Игривое выражение подсвечивало его деликатные черты лица, делая менее пугающим, более юным. Не проходило ни одной пятницы, чтобы он не подшутил над кем–нибудь – порою излишне, но никогда не опасно. И эта его привычка? Кормить котов на первом этаже, специально близко к ресепшену. Покупать им игрушки и миски, хранить корм в холодильнике фирмы. Давать клички в честь работников и их особенностей – рыжий кот Белка, что любит прыгать по всем доступным креслам. Или та коричнево–белая кошка Сынни, что редко позволяет взять себя на руки, но ест лишь дорогой брендовый корм. Его поведение вечно где–то на грани между ребячеством, надоедливостью и издевательством, но оно так украшает их рабочие дни, что никто ещё никогда не обижался на его выходки. Но и не сказать, что тебе не нравится их рабочая выправка – пунктуальность, ответственность, внимание к деталям, умение выслушать чужое мнение, но настоять на своём при необходимости. Как это несправедливо, что помимо красоты в них столь же развиты характеры. В этом ли причина того, что твоё сердце постепенно чернеет по краям? Потому ли тебе кажется, что грудь проваливается внутрь? Ты не могла бы сказать. Не могла бы солгать. *** Этого не должно было случится, но вот ты сидишь в квартире Чанбина, и в руке у тебя протеиновый напиток – единственное, что нашлось у того на кухне помимо воды. – Так, значит… вы почти переспали. – А…га. – И потом он попросил тебя молчать? – Мхм. – И при этом они всё ещё периодически зазывают тебя в кафе после работы? – Последние две недели, да. Чанбин молчит. – Интересно. Ты вздёргиваешь бровь. – И это всё? – Да. Какую дораму включим? – Ужасно... Где твоя поддержка? – Я тебя выслушал, а это уже много. Меня не интересуют подробности личной жизни моего нач… – Ты сам хотел послушать. – И перехотел – тоже сам. Бесполезный. Разочаровывающе бесполезный. *** Ты сталкиваешься с Минхо в коридоре у двери своего кабинета. Это не странно – в конце концов, Чан располагается неподалёку, но наличие этого умника мешает проскользнуть в комнатушку незамеченной, и у тебя недопустимое количество папок в руках – едва ли ты двинешься обратно, проделав такой путь. Если уж тот задумал какой пранк, то будет лучше сделать вид, что ты его поймала. Даст ли это отсрочку или усугубит положение – узнать остаётся на собственной шкуре. Но даже тут он тебя опережает, замечая быстрее, чем ты успеваешь до него дойти. Вздёргиваешь вопросительно бровь: – Мистеру Бану что–то требуется? – Ты его тут видишь? – отзывается тот, не сдвигаясь с места. – Нет, – соглашаешься, не моргнув ни глазом. – Но иных причин у вас быть тут не имеется. Минхо не отвечает, и у тебя, отчего–то, пропадает всё хвалёное терпение, как обычно случается, когда приходится ждать загрузки видео или ещё чего. – Вы можете отойти? – натягиваешь улыбку. – Я работаю. – Не будь такой, – говорит тот, и посылает улыбку, что могла бы разбить стекло. – Я… Нет, мы просто хотели пригласить тебя поесть. Пропускаешь вздох, чувствуя, как падают непосильно уголки губ, как бы ты ни сталась, и в пятки улетает душа. Это… конечно, осмотрительно. Заботливо. Так мило с их стороны закрыть неприличную историю дружбой. Дважды «ха». Но ты берёшь себя в руки – и подтягиваешь выше папки. – Мне правда нужно зайти. На этот раз он отходит в сторону. *** Ты не наступаешь на одни и те же грабли. Никогда. Обычно. То есть иногда… Это должен был быть корпоративный ужин. Ужин с толпой людей. И всё же вы сидите втроём. Это ресторан в японском стиле, поэтому вас поместили в закрытую комнатушку с низким столом – чабудай. Повезло, что ты сегодня в штанах. У этого стола достаточно места, чтобы вы сидели по одному, но они всё равно предпочитают сесть вместе – напротив тебя. Это всегда будет так, хах? Никто не с тобой, но всегда против. Даже та небольшая склока у входа в кафе, когда ты поняла, что тебя надули, – они тоже были вместе. Разделяли одно мнение пополам. Это их тупое, ужасное, жестокое «мы». Блять. Да пошли они!.. – Приятного аппетита, – давишь из себя, подтягивая ноги ближе к себе и вяло ковыряясь в рыбе. Наверное, это один из последних твоих приемов её в пищу, учитывая события в Японии. Радиоактивная рыба, должно быть, солёная на вкус. Или в ней появится привкус разочарования? Кто знает? Реальность была такова, что уже сейчас рестораны начинали убирать рыбные блюда из меню. Не стоит больших усилий отключиться от диалога, погрузившись в свои мысли – выставка начнется так скоро, что на душевные муки не остаётся времени. За эти месяцы ты пару раз встречалась вне работы: Чанбин заманил в кинотеатр, где ты едва разбирала субтитры, и Сынмин зазвал на открытие в музей, где реставратором работает его девушка. И на свидании Ликса и Чонина ходишь третьей лишней – так себе развлечение, но прикрытие неплохое. Твой имя доносится до тебя, словно через многослойное стекло. – Приём? – Минхо в своём репертуаре. – Кавальски на связи, – подключаешься с энтузиазмом. – Как слышите? Как слышите? Отвалите. Конец связи. Чан давится напитком. – Я в порядке! Ты не берёшь себе ни саке, ни любой другой алкоголь, пусть идея предстаёт в голове заманчивой – излишне. – Как по-взрослому, – закатывает глаза Минхо, но на губах его играет ухмылка. Ничего его не пронимает, мм? А может, он из тех, кому нравится грубость? Да ну? Закусываешь губу, чтобы не сморозить очередную глупость в ответ. Чего хлеще – грубость. Если уж ему это по вкусу, стоит урезать количество удовольствия. – Ладно, мы больше не можем избегать слона посреди этой комнаты. Минхо отложил приборы в сторону, в последний раз отпил из стакана. Лицемер. – Как если б чёрный чайник назвал кастрюлю чёрной. Возможно, он и не знал этой поговорки, зато Банчан посыл понял: кто бы говорил. Предположительно посему тот и заговорил следующим: – Послушай… – Я устала слушать, – призналась ты честно. Серьёзно, сколько можно это мозолить? Не смешно. – Хорошо, – отозвался Минхо, откидываясь назад на руки. Кофту он закатал по локти, поэтому вены на его напряженных руках виднелись и с твоего места. – Говори. – Говорить? Говорить? – Если не хочешь слушать, выскажись. Может быть, тебе станет легче, и это наконец перестанет влиять на нашу работу. – Это не влияет на работу, – покачала ты головой. – Ты уверена? – Что ты имеешь в виду?.. – Неважно. Так что, ты будешь говорить? И хотя Минхо нравился тебе до безобразия, бесил он ничуть не меньше. – Хорошо. Слова, однако, не спешили покидать твоих уст. Может быть, ты избегаешь неприятностей. Весьма вероятно, любить недосягаемых актёров и выдуманных персонажей так легко, потому что они могут подарить тебе приятные ощущения и позволят избежать всех отрицательных, поскольку это не реальные отношения и вы никогда не столкнётесь. Может быть, ты трусиха. Так и есть. Признаешься ли ты в этом? Никогда. – Хорошо… – повторяешь для уверенности. – Я понимаю. Это секрет. Правда, не понимаю, что в этом такого. Мы поддались моменту, чуточку увлеклись, подумаешь. Это было приятно, но очевидно дискомфортно для вас. Да, мне… – Бог ведает, каких усилий тебе стоят следующие слова, – неловко в вашем обществе, но… – Но?.. – Но, – отрываешь взгляд от тёмного дерева стола, – ещё сильнее меня бесит, что вы берётесь за любую возможность упомянуть эту ситуацию. Будто это не я не могу молчать, а вы… Дыхание у тебя срывается, взгляд не может найти точки, где сконцентрироваться. Так вот как рождается истина – стоило лишь вслух поразмышлять. Ты ведёшь себя глупо. Так глупо и эгоцентрично, и безмерно недальновидно. И слова гуляют по твоим внутренностям и не могут найти места. Если бы была честнее… что бы ты сказала ещё? И пока ты можешь себя остановить, выдыхаешь: – Поэтому, – ногтями впиваешься в ляшки, – пожалуйста, прекратите меня донимать. Я для себя всё давно поняла. В себе разбирайтесь вдвоём. – Понятно. Остаток ужина проходит в тишине. *** Подготовка к выставке идёт полным ходом, но твоя работа практически полностью закончена, остаётся в большей степени наблюдать за окружающими и контролировать процесс. Всё тысячу раз перепроверено. Потому внезапное сообщение, что нечто не так с пригласительными, приводит тебя в смятение. Ты врываешься к Банчану, словно зимняя буря. Сердце клокочет за ушами, руки теряются за длинными рукавами рубашки. «Они были правы?», в панике задаёшься вопросом. Он сидит за своим столом, волосы в разные стороны, вид растерянный поверх раскрытой перед лицом папки. – Что… что такое? – голос сломался на середине. – Какая–то ошибка? Не так плохо, а? Ты не могла напортить многого… верно?.. Была очередь Чана отвечать, но заговорил по некоторой причине Минхо. В чёрном солидном костюме из штанов и жилетки, расстёгнутой поверх тёмно-синей кофты. – Нет никакой ошибки. – А? – Мы слышали, что люди говорят… – он обернулся к Чану. – О некоторых… отношениях… «иностранки» сразу с двумя парнями. И хотя новость, что ты ничего не испортила, тебя обрадовала… Это упрямство начинало выводить. Не столь упрямство даже, сколько ригидность. – Боже, сколько можно это обсуждать? Фраза вырвалась сама по себе – что в голове, то на языке. Ты выпрямилась, заправила волосы за уши. По крайней мере, попыталась. – Я ведь вам уже сказала? – Крис твоего взгляда не встретил. – Наш контракт подходит к концу, и мы распрощаемся навсегда, и никогда больше этого не вспомним. Это правда. Так почему же сердце ощущается так, словно кто–то зацепил его на крюк, бесконечно выуживая на него добычу? – К тому же, – всё же почувствовала ты нужду уточнить. – Говорят про девушку из канцелярии. Может, это вас утешит. В этот день ты берёшь отгул. *** Презентация успешна. Выступление безупречно. Свет подчёркивает интерактивные места, посетителей встречает лучезарный Феликс, в смокинге и с цветком в кармане, который чуть позже отдаёт тебе на вечеринке для работников. Ты опиваешь вина. Взгляд лениво скользит по залу, парочкам в уголках и около стола с напитками. Какой-то умник умудрился сметь белое освещение на синее и фиолетовое, отчего атмосфера располагает лишь напиваться и не думать о завтрашнем рабочем дне. Повезло ли тебе, что ты и без того сфокусирована на другом – отсутствующих среди других Банчане и Минхо. Они и правда сделали это. Отстали. Ты ведь этого просила? И, если так взглянуть, не токсично ли это с твоей стороны? Стоило ли тебе быть полегче? Попроще? Выдавить улыбки? Притвориться, будто всё забылось из-за алкоголя. Притвориться, что вы друзья. Но и эта позиция кажется тебе неверной, уродливой, далёкой от того, чего хочется в глубине души – да что там, практически на поверхности. Поверхностно ли это с твоей стороны? Нормально ли то, как быстро тобою овладела эта ситуация? Это желание? Господи, ты ведь не… не хочешь их только потому… потому… Не осмеливаешься закончить фразу. Это не так. Не так. И даже если изначально они привлекали тебя внешне, ты далеко за этой линией. На финишной прямой. *** Вечеринка заканчивается после двенадцати, но ты не цепляешься за сумку и не бежишь заказывать такси – нужно успеть притащить отчёт, чтобы уже завтра ноги твоей тут не ступило. Это изничтожает, и каждый шаг даётся с непреодолимым трудом. Обычно ты заходишь со стуком. Спрашиваешь разрешения. Но в этот раз в кабинете темно, ты тщательно смотришь в пол, чтобы не споткнуться, и поэтому замечаешь их по чистой случайности – уже когда кладёшь листы на стол. Замершие по правую сторону от тебя, возле шкафа. Чуть запыхавшиеся, переплетённые в конечностях – смешно, как тебя ни разу не посещала ревность, когда ты видела их вместе, но досада и злость, и… отчасти страх. Ты и не сразу обрабатываешь информацию, но ноги уже несут тебя в сторону выхода – как жаль, что у Минхо другие планы. Он ловит тебя за руку до того, как ты делаешь второй шаг. Дёргаешь руку на рефлексе, и тот отпускает мгновенно. Учишься заново дышать – кажется, от нехватки воздуха у тебя кружится голова. И чего так испугалась? Чан шагает тебе навстречу – ты отступаешь назад, прижимая ладони к сердцу. – Я не специально, – оправдываешься в тишину. – Не убегай, – внезапно просит Чан, и тон его практически молящий. – Мы разобрались. Разобрались. Замечательно. Да. – Что? В голове пусто, и даже в груди всё застыло в ожидании. – Это не было запланировано изначально, – спешит тот добавить. Он мешает слова, пытаясь достроить предложение. – Тогда, в кафе, в самый первый раз. Но я знал, что Минхо всегда нравилось, как ты таскаешь Чанбина за ухо и твои раздражительные присказки, и мне… мне тоже. И профессиональность, и кокетство, и прямота, хотя она часто казалась мне лишь фасадом, за которым испуганная… ты. И у тебя нет сил соображать. – Что я хочу сказать… Мы разобрались. То есть, это было ужасно, я думал, что схожу с ума. И Минхо. Он-то всё сразу понял. Почти. «Не надо молчать». Так ты сказала однажды Джисону, хах? Да, я запомнил. Тогда-то я и понял. Должно быть, они ждут, что ты ответишь. Тебе… нечего сказать. Когда он вновь шагает вперёд, ты остаёшься на месте. Этот поцелуй отнюдь не походит на ваш предыдущий. Ваши носы не сталкиваются из–за темноты, и зубы не стучат друг об друга, как когда вы были слишком пьяны, чтобы ориентироваться в пространстве. Никакого запаха соджу. Ваши губы практически не касаются друг друга поначалу – поцелуй столь трепетный и нежный, что у тебя болит грудная клетка. Это похоже на признание. Словно подростки и их первый поцелуй на заднем дворе школы, и тот факт, что ты не можешь отвести взгляда от его обрамлённых сурьмой глаз не делает тебе одолжения – лишь заставляет отпрянуть назад. Чего ты не ожидаешь, так это того, что Минхо уже стоит позади тебя, подталкивая обратно вперед, к Чану, что тут же преследует твои губы. Это выбивает из тебя вздох, таящий на чужих губах. Пальцами Чан обхватывает твоё запястье, удерживая на месте, будто боясь, что ты вновь убежишь, исчезнешь с пути. Былая неловкость и неуверенность покидают тебя, как только ты включаешься в поцелуй, склоняя голову, заполненную лишь мыслями о вкусе чужих пухлых губ, мокрых и настойчивых напротив собственных. – Хэй, – мурлычет в тишину Минхо позади. Его руки скользят под твою блузку – касание обжигает голую кожу, нежное, но собственническое. Он двигает тебя чуть вперёд – Чан послушно углубляет поцелуй, когда ты приоткрываешь в изумлении рот. Поцелуй беспорядочный, хаотичный и неопытный, будто это первый ваш раз. И слюна смешивается, языки сплетаются, горячие и влажные. Это должно быть отвратительным, но это не так. И твой пульс достигает рекордных вершин, и в голове дымка, но ты всё же отстраняешься от Чана, откидывая голову назад – ровно на плечо Минхо. – Вот так. Всё, чего ты хочешь, – это сплести с ними руки и зарыться в тепло их тел, и они, кажется, желают этого тоже. Это далеко за зоной твоего комфорта, но если они чувствуют себя столь уверенно, то ты можешь ступить туда ногой тоже, верно? – Нам нужно поговорить. И на этот раз разговор обещает быть долгим.