Письмо

«Мне было так страшно и одиноко. Никого нет рядом, совсем никого, даже тебя, любимый. От меня отказались, меня предали, меня променяли. Ты есть, а меня нет. Я твоя тень, слышишь, любимый? Я буду стараться быть похожим на тебя… Ты ведь такой сильный. Мне так жаль, что я заслужил не твоей любви, а твоего презрения. Но ты ведь знаешь? Ты ведь понимаешь? Я слишком слабый, слишком странный, слишком… не тот, кто тебе нужен. Достоевский был прав, когда назвал меня слабым. Я и сам себя считаю уж больно уязвимым, честное слово. «—…Это нормально, ведь у каждого свои стандарты силы». Даже если так, то под свои стандарты я сам не подхожу. «—…Я считаю, что сила в жестокости и умением ею распоряжаться». Но я боюсь быть жестоким из-за мнения обо мне окружающих людей. Я не могу даже дать отпор из-за этого. Ты всегда был умнее меня и это всегда стоило только признать. Но нет, я зазнавался, переоценивал себя и свои возможности.. Или же недооценивал? Не могу вспомнить точно, помню только то, что тело болело от побоев и от мыслей, что меня скоро не станет. Я помню эти моменты словно это было только вчера. Я не могу, просто не могу поверить, что это было так давно. Я не могу поверить в то, что ты давно забыл об этом и у тебя ничего не болит от малейшего воспоминания о том ужасе. Я тебе звонил, я тебе писал, но как только слышал твой радостный голосок, то не мог найти в себе силы пожаловаться на что-то. Помню, что мне было тяжело дышать от кома в горле, но я весело смеялся при тебе, желая оставлять тебя в неведении. Тогда ты был последний лучиком радости в моей жизни. Что-то родное, теплое и доброе. Ты не боялся, ты делал то, что тебе вздумается, совсем не опасаясь последствий и мнений различных людей. Я помню, как все мои мысли занимали фантазии о том, как ты поцелуешь меня. Чувственно, ласково, но с любовью. Меня, маленького, в чем-то нелепого, но твоего друга. Лучшего друга. Все так говорили, но я так до конца и не мог поверить в свою удачу. Что со всех-всех ты выбрал меня. Ты мог выбрать кого твоя душа пожелает, за тобой бегали и ухаживали все. Твой социальный статус слишком высок для них всех, та и с я этой толпы не очень-то и выделяюсь. Твои родители богатые, влиятельные и опасные люди, в то время, как моя семья представляет из себя бестолковое и несовместимое собрание человечков. Ты был и есть для меня недостижимой иконой, неким божком в моем маленьком скверном мире. Ты олицетворение слова «идеал». Но также я помню, как ты плакал у меня на плече. Ты.. не помню. Ты поссорился с кем-то. Очень поссорился. Вы дрались, если я правильно помню, да? И ты до сих пор презираешь этого «кого-то», подшучивая над ним в наших диалогах в недалеком прошлом. Но тогда ты очень расстроился. Ты так отчаянно ко мне прижимался, что я не мог поверить, что это ты. Я не мог поверить даже в то, что я достоин видеть твои слёзы. Я не помню твоего лица в тот момент, но помню, что настойчиво и усердно пытался тебя успокоить. Надо же, тебе никогда не стоило никаких усилий, чтобы умиротворить меня, но мне приходилось “работать” на износ. Мой дорогой, мой возлюбленный, мой сладкий. Может это совсем и не любовь, а нездоровая, ужасная привязанность, которая лишь выест мою ничтожную душу, но ничего не могу с собой поделать. Я помню, что звонил именно тебе перед возможной попыткой суицида, но тебе удалось отговорить меня одним своим ответом на звонок. Несколько лет подряд я стараюсь смириться с тем, что ты не рядом. Интересно, а как, именно сейчас, именно в этот момент и ни в какой другой, ты себя чувствуешь? У тебя что-то болит? Я могу чем-то тебе помочь? Прости мне, я даже не помню того, как ты бы жаловался мне на что-то. Я помню, что ты обижался на меня, когда я начинал тебя игнорировать. Прости мне, тогда я еще не ведал, насколько ты можешь быть мне дорог. Я пытался тогда привернуть твое внимания к себе, зная, что ты можешь в любой момент променять меня на кого-то другого, что ты не один раз делал. Я помню, как терпел все твои влюбленности в кого-либо. Помню, как ты начинал быть «одержимым» несчастный человеком настолько, что ставил его себе на обои, а его фотки заполняли всю твою галерею. Этот «несчастный» забирал у меня место, где должен быть я. Несправедливо и неправильно. Все они всегда уходили, а я был рядом. Я терпел, потому что знал, что эта влюбленность когда-то пройдет, а моя нужда в тебе — нет. Может я ошибался, не спорю, но ты до сих пор мне нужен. Я ищу тебе замену в каждой унылой тени этого города, но это не ты. Я постепенно начинаю презирать и ненавидеть эту замену, эту «тень», которая, как и ты, никогда меня не любила. Да и я сам этих теней особо никогда не жаловал, а тем более не любил. Мне было всегда только до ужаса интересно — смогу ли я понравиться кому-то похожему на тебя? Да, нравился. Но не я, а всего лишь мой образ. И для каждой тени образ требовался разный, что не могло меня не раздражать. Никакая тень не сможет мне заменить тебя, мой «друг» из прошлого. И только тебя, тебя одного и никого больше, я не начинаю ненавидеть в трудных жизненных ситуациях. Помню, как ты лежал у меня на коленях, помню, как ты старался научить меня играть на гитаре, помню, как я удивлялся, насколько у тебя большой дом. У меня всегда душа разрывалась, видя, как ты не со мной. Как ты смеешь быть счастливым после того, что сделал со мной? Как я смею жить после того, что сделал с тобой? Прости мне, любимый, прости. Я любил и люблю тебя, Дазай Осаму. А влюбленные и любящие иногда могут делать очень глупые вещи.» Тетрадка уныло захлопнулась, пока я не менее уныло выдохнул. Я не смог выплеснуть все свои эмоции на один лист бумаги. В голове еще копошились посторонние мысли, напоминая сборище опарышей. Я уже даже не плакал, просто ощущал тягучую и тупую боль в грудной клетке. Надо все же исполнить свое обещание, которое я когда-то дал Гоголю и правда написать Дазаю. Конечно, что я давно удалил этот мельтешащий перед глазами номер, но можно у Федора телефон взять попозже. Уж у него точно сохранился контакт этого чуда. Правда, Достоевский совсем не обрадуется, если или когда узнает, зачем именно я хочу покопаться в его телефоне. Этот крысеныш никогда не мог терпеть Осаму, считая, что он плохо на меня влияет. То, что я выхожу у тебя из под контроля это плохо, Фёдор? Но я не говорил, что он узнает. Никто не узнает, кроме меня и Дазая. Он заслуживает знать правду после всего того, что случилось. Если он ее уже не знает.

— Сигма, ты есть не хочешь?

— Нет, Фёдор, спасибо.

Ты и без моих подсказок знаешь, что я не заслуживаю пищи.